Это поблизости, неподалеку. Может быть, сзади, а может быть, сбоку. Чувствую кожей, оно где-то рядом, И замираю с невидящим взглядом. Но различит даже дурень кривой, Что-то плохое случится со мной.
Стивен Кинг.
***
Я ничего не могу с собою сделать. Если бы я мог бежать - я бы давно убежал; если бы я мог кричать - я бы истошно орал навзрыд, разрывая связки и крепко сжимая кулаки; если бы я мог умереть… если бы только предоставилась возможность… С самого детства я не был глуп, довольно смышленый малыш рос день за днём стараясь угодить каждому, кто встречался на его пути. И эта черта меня погубила, она выела во мне огромную дыру, которая сквозила от любого шороха и противно свистела, когда дул ветер. Я привык к чувству унижения, ведь мои эмоции сошли на «нет», но они не ушли насовсем. Притупившись, они, словно чего-то ожидая, словно вот-вот должен быть сильный толчок, что-то страшное и неизбежное, отчего те, невольно крякнув, тихо выплеснулись наружу, стекая по стенами и полу. Или наоборот, с бурным всплеском взорвались бы где-нибудь посередине улицы, да и умерли бы там. Почему я терплю это? О, этим отношениям между мной и Мастером намного больше, чем вы можете себе представить. За ними лежит огромное выжженное поле, по которому гуляет вольный ветер, сгребая в маленькие кучки обгорелые колосья и обуглившиеся куски не выкарченных пней. После этой странной сцены в моей комнате, я странно ощущал себя. В этот вечер ко мне пришло странное осознание, которое, долго не задержавшись в моей светловолосой голове, вспорхнуло вверх и испарилось. Я закрыл глаза, не чувствуя более странной тяжести в теле и голове, которая мешала мне находиться в реальности. Эта тяжесть и была тем самым осознанием, что так внезапно настигло меня и застало прямо-таки врасплох. Тяжело вздохнув, я провалился в сон. — Я ненавижу слёзы. Выруби себе это на лбу, говнюк. — На меня смотрели небесно голубые глаза, которые, отчего-то, выражали гнев. — Прикончил бы суку… — Не… говори так. — Я плачу, задыхаясь, почти навзрыд. — Ты же любишь меня! — Тебя любил твой папаша, а я получаю от тебя проблемы. Я стоял на коленях, робко прижимая дрожащие руки к груди и смотря слезливыми глазами на чёрную, статную фигуру, которая возвышалась надо мной, словно скиф. — Арс, Арс… п-пожалуйста… пожалуйста, помоги мне. — Я начал рыдать пуще прежнего. — Мне не к кому больше пойти, Арс! Темная фигура надо мной сделала несколько шагов сначала вправо, потом влево, потирая лицо. Словно пол обжигал его ступни, и он искал место похолоднее. — Готов даже на коленях стоять ряди своей никчемной судьбинушки. Какой же ты мерзкий выродок. — Он звучно шаркнул ногой и я вздрогнул вместе с этим движением. — Приполз к моим ногам… А ГДЕ ЖЕ ТЫ БЫЛ РАНЬШЕ?! М? ГДЕ ТЕБЯ НОСИЛО, ПОГАНЕЦ?! Почти истошно заорав, он пнул меня куда-то в ребро, но я не посмел издать ни звука, только беспомощно сгорбившись в три погибели. Мастер был прав, во всем прав, от начала до конца прав. Мне стало тошно от себя, стало тошно от его крика и привкуса крови во рту. Мне захотелось пить. — Прости… прости меня, Арс. — Простить? — Брюнет присел на корточки над моим сжавшимся в комочек телом, наклоняя голову вбок. — Ты просишь у меня прощения? Ты смеешь его у меня просить спустя ебаных пять лет? Антон, ты спятил. — Я знаю, Арс, я знаю! — Я глотал слёзы, но они все равно продолжали катиться по щекам и шее, падать на пол и колени, заливая всё вокруг. — Я идиот, я самое жалкое создание, я… Мастер вздёрнул меня за руку, с лёгкостью удерживая мое шатающееся тело одной рукой, а затем с нескрываемой грубостью и властностью над моим существом прижал к себе, замирая. Я не переставал рыдать, снова и снова захлёбываясь в слезах и немой истерике, что схватила меня своими железными тисками. — Ну хватит, довольно. — Он успокаивающе гладил меня по русой голове, чуть покачиваюсь, имитируя неопытную истеричную мать, что пытается успокоить новорожденного, которого сама же довела до истерики. — Я знаю как тебе помочь, но и ты должен постараться. Арсений отодвинул меня от себя, всматриваясь в зелёные глаза, из которых текли прозрачные струйки. — Чт-то я должен сделать? Резко дёрнувшись, так, что нога моя больно ударилась о край кровати, и распахнув глаза, я обнаружил себя в той же позе, что и заснул. Странный сон вовсе и не был сном, это было моё гадкое прошлое, которое до сих пор не отпускает меня, вцепившись в мое бедное тело своими железными клещами. Воспоминания - вот что стало почвой этого страшного сновидения. Мастер знается со мной вот уже пятнадцать лет. За эти годы я сумел выучить наизусть его востроносую физиономию и холодные глаза, выучил его смены настроения и любимые вкусы во всем. Я знал, что каждый вечер, ровно в одиннадцать, он стоит в прихожей и дочиста начищает свою обувь гуталином. Знал, что он не меняет свою кружку вот уже четыре года подряд, также как и лосьон после бритья. Знал, что при особом волнении у него на загривке и шее выступают красные пятна, а когда тот в приятном расположении духа, то можно услышать шутки над окружающими. Знал, что в общественном транспорте он никогда не садится, предпочитая уступать место любому. Я знал Арсения до каждого малейшего нюанса, который никто никогда бы и не заметил. И это тягостно оседало у меня на сердце. Закрыв тяжелые веки, мне снова захотелось умереть. Я так устал, я так сильно устал от Попова, от его рожи, при виде которой начинали вспыхивать смешанные чувства в груди и теле, устал от его власти надо мной, от его ежесекундного контроля и взгляда… Я устал.***
Пятнадцать лет назад… Я был ещё так молод, я был полон сил и энтузиазма. Готовый к любой новой идее, новым жизненным сюжетам, парень с горящими глазами утонул в долгах. Но виной тому был отнюдь не я… Мой отец оставил после себя не только машину и хату, которую, даже не удосужился переписать на родного сынишку, этот старый идиот оставил за собой невыплаченный должок. Однажды вечером я об этом узнал… — Молодой человек, возьмите сдачу. Миловидная женщина за кассой всунула мне горсть монеток и я, улыбнувшись ей одними глазами, ссыпал её в карман, хватая свою покупку и направляясь к выходу. Я жил в это время в съёмной квартирке, но, надо сказать, мне повезло заполучить эту уютную жилплощадь. Раздумывая над тем, что пора бы наконец-таки купить плед на диван в комнате, я не заметил, как налетел на что-то большое. — Шастун Антон Андреевич? — Бугай ростом с парижскую башню стоял прямо напротив меня, косясь на мое лицо своим единственным глазом, так как второй был закрыт повязкой, из-под которой виднелся старый шрам, полосующий чуть ли не всё лицо. — Разговорчик есть. Не дожидаясь моих согласий или протестов, он толкнул меня и я, не успев удержать равновесие, полетел на асфальт, раня нежные ладони и роняя покупку, которую так безуспешно пытался удержать. — Вань, тише, ты ведь убьешь его раньше времени, а он мне целёхонький нужен. — Грубый, прокуренный мужской голос послышался откуда-то из темноты и я сощурился, стискивая зубы от боли, которая пронзила стрелой с ядом раненые руки до самых локтей. Постукивая каблуками, передо мной встали чьи-то мужские, начищенные туфли. — Хватит валяться, встань и смотри в глаза, когда с тобой разговаривают старшие. В бок прилетел пинок, но я попрежнему не выронил ни слова, только сильнее стискивая челюсть. Кое-как поднявшись, я злобно глянул на обидчика, замечая отвратительные, но и оттого запоминающиеся, черты лица. — Записывай или запоминай, дело твоё... — Мужчина поджег сигарету, не торопясь с докладом информации. Паршивец играл на время, набивал себе цену, выжидая. — Твой папаша очень крупно задолжал нам. Должок действительно весомый, так что мы пришли его забрать, сынок. — Выдохнув дым мне в лицо, раздражающий тип перемялся с одной ноги на другую. — Мы ждём своей расплаты, сынок. Несмотря на вселяющий ужас вид этих говнюков, мне было совсем не страшно, напротив, во мне разогрелось синее пламя гнева, который я хотел обрушить на этого амбала. Говнюки, все, они - говнюки! Подумал я. В порыве гнева я вдруг шагнул вперёд, задирая нос кверху. — Доказательства. — Вот так отчаянно и внимательно смотрел на незнакомые лица, сверяя их. Мне вдруг почудилось, что они чём-то похожи. — У вас есть доказательства? — Хм. — Прыснул мужик в туфлях, доставая что-то из кармана и безмолвно протягивая мне. В этом его, казалось бы, спокойном жесте читалась доля агрессии и неприязни, с которой тот одарил меня. Я забрал листы, лихорадочно бегая по ним взглядом и с каждой секундой мне становилось всё труднее и труднее дышать. Вокруг горла будто сжимался крепкий ремень с каждой моей прочитанной строчкой. Резкое отчаяние, отрицание и после - непринятие всего, что происходит настигло меня, запрыгивая ко мне на плечи и резко клоня к земле. Я поднял растерянные глаза на этих незнакомых людей, словно пытаясь найти ответ на их страшных лицах. — Сумма должна быть выплачена в течение полугода. Если ты не успеешь, пеняй на себя. Тот, кому принадлежат эти деньги, будет крайне недоволен. — Бугай с одним глазом встал полубоком, собираясь уходить, но его единственный глаз грозно глядел в мою сторону, отчего в животе у меня похолодело. — Плохо кончится, родной. Мужчина плюнул мне под ноги, тут же удаляясь со своей охраной. Я всё также стоял в руках с несчастной бумажкой, которая была равна для меня смертному приговору, ведь сумма, что была выведена в правом нижнем углу листа была с бесконечным множеством нулей. Буря эмоций постепенно нарастала во мне, но её перекрыла лишь одна фраза, которую сказал мерзавец в начищенных туфлях. Есть кто-то, кому отец должен был выплатить эту сумму, и теперь эта ноша висит на мне. Что же мне делать?…***
Снова дёрнувшись, я распахнул глаза, стараясь больше не закрыть их. Ведь это бесконечное ведение из прошлого продолжалось в самых ярких красках, заставляя меня вновь переживать те же эмоции, что когда-то я уже испытывал. Вновь садится на эту смертоностную карусель и кататься по злорадному кругу. Но пытаться выбраться из этих мыслей было бессмысленной тратой времени. Я сел на кровати, отворачиваясь к окну, за которым уже давно была глубокая ночь.