Язык любви

— SON OF A BITCH! GOD LIKES ME! I AM THE BEST! FUCK EVERYBODY ELSE! — стоило Цзян Ваньиню открыть входную дверь в квартиру, как его оглушило звуками музыки и воплями подпевающего Вэй Усяня.       Вэй Ин слушал такую адскую смесь из панка, рока, мата и пошлостей, что у любого нормального человека, услышавшего данное безобразие, возникало лишь одно желание — выключить это дерьмо поскорее! У ненормальных же людей при прослушивании подобного кошмарища зарождались потребности иного рода: хотелось то ли разнести бар в пьяном угаре и ввязаться в драку, то ли со вкусом потрахаться. Цзян Ваньинь, несмотря на свой, мягко говоря, экстравагантный вид, являлся адекватным, серьёзным и ответственным молодым человеком. И вот он бы точно вырубил музыкальное псевдо-протестное порево, если бы не Вэй Ин. Тот каждый раз столь рьяно подпевал, мотал своей не по-панковски коротко стриженной головой и крутил задницей, что рука Цзян Чэна так ни разу и не дотянулась до кнопки питания музыкального центра. Скорее, она потянулась бы к ширинке (сначала своей, потом — Усяня).       Из-за Вэй Ина определённо хотелось трахаться, а затем можно и разнести весь этот ёбаный мир. Но это уже так… Чисто за компанию. Сначала нужно выяснить какого, собственно, хера Вэй Ин устроил тусу в одно лицо средь бела дня. — SUCK ON MY DICK! I'M PERFECT! I AM THE BEST! FUCK EVERYBODY ELSE!— с чувством прокричал Вэй Усянь, перекрывая вокалиста. — Вижу, ты неплохо проводишь время. Меня не было всего два часа, а ты уже всосал полбутылки вискаря, — саркастично начал Ваньинь, смерив строгим взглядом скачущего на диване недоделанного панка, опустошающего литровку виски прямо из горла, а после язвительно поинтересовался: — Так рад, что я свалил из дома и оставил тебя в одиночестве?       Цзян Чэн и Вэй Ин давно вышли из возраста студентов, которые от нужды совместно арендуют мега-уютный дешманский клоповник и делят один на двоих бич-пакет. Но, тем не менее, продолжают жить в общей квартире и хавать из одной кастрюли. Их нынешняя берлога — уже собственная, купленная родителями завидная недвижимость, а питание — больше не студенческое биотопливо, что можно сожрать только вприкуску с крепкими сигаретами и дешёвым пойлом. Правда, если до кастрюль и сковородок добирался Вэй Ин, тогда их содержимое превращалось в такое прожигающее нутро нечто, которое не заешь и не запьёшь. Вот Цзян Чэну и приходилось закупать продукты и готовить, а Усянь, в свою очередь, взял на себя обязанности заниматься мелким ремонтом и вытаскивать длиннющие волосы Ваньиня из сливного отверстия в ванной. Разделение ролей, будто в примере идеального традиционного брака. Прямо супружеская идиллия! Иначе не скажешь, ведь они каким-то неведомым образом давно превратились в людей, которые за долгие годы совместного проживания слишком прикипели друг к другу, очень часто плюя на весь остальной мир и общаясь только на понятном им языке, состоящем из подколок и ругани.       Игравший в «одного дома» Усянь опомнился, отнял от губ стекляшку с увеселительным и, пропустив мимо ушей все колкости в свой адрес, радостно заголосил: — Чэн-Чэээээн! Наконец-то ты пришёл! А у меня тут праздник! Позвонили из издательства: весь тираж моих комиксов про зомби распродали за неделю! Дополнительная печать — дополнительные бабки, бухаем! — поделившись отличной новостью, Вэй Ин спрыгнул на пол и добавил, ласково спрашивая: — Говоришь, что «видишь» — получается, офтальмолог наконец-то подобрал тебе хорошие линзы? Отлично! Значит, мимо рта не промахнёшься! Произнеся это, Усянь протянул Цзян Чэну бутылку, на что тот обиженно заявил: — Да тут и пить-то нечего! Вылакал всё в одну харю! И зрение у меня не такое уж плохое, минус три намерили… — У меня тут в слизистую ещё не всосалось. Будешь? — Вэй Ин на обвинения ни капли не обиделся, а, наоборот, воспользовавшись ситуацией, заботливо предложил вылизать его рот, по-блядски приоткрыв тот и приглашающе высунув язык. Ваньиня передёрнуло: это прозвучало мерзко. Но больше коробило от того, что для него подобные предложения желанны. Ворчи не ворчи, но правда остаётся правдой: какую бы пошлейшую дичь Усянь не нёс — Цзян Чэну никогда по-настоящему противно не было. Разве что от себя и своих глупых надежд. — Достали твои гейские шутки… — привычно огрызнулся Ваньинь. — Каков шутник, таковы и шутки. Ну что поделать, если я сам — гей?       Вэй Усянь пожал плечами, при этом додумав очевидную для себя давнюю истину: «Да ещё и пиздецки в тебя влюблён». Знай об этих мыслях Ваньинь, возможно, им бы удалось избежать очень многих тупиковых и крайне нелепых ситуаций, но суть заключалась в том, что никто ни о чем не подозревал и даже не догадывался. Как итог: постоянно нарастающее сексуальное напряжение в их квартире достигло уровня похлеще, чем в трансформаторной будке — того и гляди, волосы на голове дыбом встанут! И со временем обстановка лишь всё больше накалялась, а так как никто из них колдунством не занимался и чужие мысли читать не умел, то уверенность в себе каждого, наоборот, падала.       «Вот ведь два слепых дурачка», — мог бы подумать кто-нибудь сторонний, если бы увидел ситуацию со всех ракурсов. Хотя вернее — два запутавшихся в себе и своих сложных семейных отношениях молодых человека, каждый из которых выражал любовь как мог и как умел: Вэй Ин пошло подшучивал и подкалывал в надежде, что любимый брат разглядит в этом крайне извращённом флирте искренние светлые чувства; а Цзян Чэн проявлял свою симпатию тем, что не колотил шутника за его «божественную комедию». — К тому же раздолбай и музыку такую же слушаешь, — скривившись, добавил Ваньинь, всё-таки приняв бутылку из рук своего меломана и сделав до неприличия большой глоток. — Ой! Сам-то прикалываешься по такому жёсткому металлу, после которого в душе ничего не остаётся! — подъебнул Вэй Ин, гордо вздёрнув подбородок. — Вот поэтому и нравится… — хотел пояснить Ваньинь, но его собеседник, не намеренный слушать о всех прелестях позволяющего прочистить мозги тяжеляка, перебил: — Как драматично! Если не получается заполнить пустоту в сердечке, так, может быть, стоит заполнить пустоту в теле? — поиграв бровями, посоветовал Усянь. — Ты, блять, опять? — Цзян Чэн кинул такой убийственный взгляд, от которого любого на месте Вэй Ина пробрало бы до костей.       И Вэй Ина, по стечению глупых обстоятельств абсолютно не ведающего, что за неистовая буря творилась в душе брата, действительно пробрало. Только не совсем в том смысле и не настолько глубоко: какой там скелет, если на него натянута живая страждущая любовных утех плоть? Этот зырк из-под нахмуренных бровей, одну из которых украшали два блестящих шарика микробанана, чёрная густая чёлка, падающая на лицо… Ооох… Тяжёлый взгляд, от которого у Вэй Усяня неизменно тяжелело в паху. А когда этот грозный, расписанный татуировками и обвешанный пирсингом стервец надевал очки и растянутую домашнюю безрукавку, превращаясь в уютного родного Чэн-Чэна, то Вэй Ину впору было вызывать неотложку. Тот либо скончался бы от спермотоксикоза, либо обкончался и сдох от ожогов ладоней и члена четвертой степени. — Ахах! Я, вообще-то, о еде и бухле! — смех вышел нервным, хотя Вэй Усяню было по-настоящему смешно — ведь на этот раз он ничего пошлого не имел в виду: — Неужели ты правда подумал, что я ограничился одной бутылкой? Неси свою недовольную задницу на кухню: там все твои любимые вкусняхи и лучший алкоголь!       Несмотря на охренительную новость, Цзян Чэн выглядел разочарованным, но причины его недовольства Вэй Ину знать, конечно же, нельзя… «Падла, лучше бы ты, как обычно, похабно пошутил! Додумывать самому и фантазировать о тебе и всяких прочих способах заполнить тело — стрёмно до жути!» — с этими невесёлыми мыслями Ваньинь пошёл шарить в холодильнике. Проведя ревизию, он вернулся с подносом еды и присоединился к вакханалии, что неустанно поддерживал состоявшийся автор комиксов. Прилично накидавшись и вдоволь наевшись, Цзян Чэн раздобрел и расщедрился на комплимент, который, впрочем, больше походил на проклятье: — Всё-таки какой славный у меня старший братик, мозги бы ещё ебал поменьше и вообще цены бы не было!       Вот теперь пришла очередь Вэй Усяню недовольно орать в себя: «СВОДНЫЙ! Я твой СВОДНЫЙ братик, А-Чэн! С таким можно не только душу друг другу вылюбливать! АААА!!!». Запив своё возмущение, он принялся вопить в голос, благо, следующая песня располагала: — BOWS TO THE KNEES, YEAH, CRANK IT LIKE A CHAINSAW! CRANK IT, CRANK IT, CRANK IT BACK!       Чего Вэй Ин не ожидал, так это того, что Цзян Чэн возьмётся ему подпевать. Вместе они орали и трясли головами под оглушительные гитарные риффы и грохочущие барабаны. У Ваньиня получалось лучше: его пучок распался и роскошные длинные волосы резко рассекали воздух, смачно хлеща их обоих по щекам прямо как на настоящем рок-концерте во время слэма.       Хотя, казалось бы, Цзян Ваньинь — приличный послушный мальчик из строгой семьи, и вдруг патлы до лопаток, татуировка-рукав, пирсинг в брови и множество проколов в ушах. Но это тот самый случай, когда не «потому что», а «вопреки», ведь по сути Цзян Чэн и остался приличным мальчиком, только теперь он вдобавок работал на приличной работе и зарабатывал приличные бабки.       «Какой бунтарский образ на себя ни цепляй, как пай-мальчиком был, так им и остался», — всегда думал про него Вэй Ин, но определенно тащился с такого диссонанса и имиджа, выбранного братом. Даже самому приобщиться захотелось! Вот насмотрелся он как-то на летающие волосы и отменил запись к парикмахеру. Не видно пока, но оно за один месяц и непонятно будет. Наметятся скоро первые разпиздяйские патлы, а там и до задницы дорастут. Вэй Ин хотел чрезмерно длинные, чтобы в высокий хвост собирать, когда вознамерится отсосать, и чтобы тянули за них, наматывая на кулак, когда берут сзади. Чтобы игрались с ними, пропуская через пальцы, и чтобы по подушкам во все стороны размётывались, и чтобы… Чтобы Цзян Чэн! Ох!       А виновник этих бесконечных фантазий, как обычно, только хуже делал. Сел на диван, давая отдых затрещавшей голове, и глаза рукой прикрыл. Накаченной татуированной рукой. Ну не гад ли? Точно гад, как и его фиолетовая змея, вьющаяся от плечевого сустава до самого запястья. Давно, кстати, Вэй Ин её не рассматривал и не трогал, часа четыре, наверное. — Дай посмотреть! — требовательно заголосил Вэй Усянь, усевшись рядом с воплощением всех своих мечтаний.       Про себя Вэй Ин в шутку называл их большой диван посреди гостиной, на котором они сейчас сидели — «брачное ложе». Когда на нём не скакал Усянь или не унимал свои разлетавшиеся после выпитого вертолёты Ваньинь, то данный предмет мебели раскладывался для совместного валяния под киношку или сериал. У каждого из братьев была своя комната и личное пространство, но оба клали хуй на подобную сепарацию, а порой даже засыпали там почти в обнимку. — А то ты не видел её никогда! — возмутился Цзян Чэн, но руку на растерзание отдал. — Ну манит меня твоя змеюка, ничего не могу с собой поделать! — ведя пальцами по предплечью, оправдался Вэй Ин, мысленно дополняя: «Хотя, конечно, больше рисунков меня интересует то, что под ними. Такие крепкие руки… Вот бы ещё А-Чэн что-нибудь внизу живота набил — был бы повод там его полапать!». — Ты её ещё оближи! — закатил глаза «мученик». — А вот и оближу! Она-то посговорчивее тебя будет, — произнеся это, «мучитель» в самом деле провёл языком по изгибам змеиного тела.       Ваньинь вздрогнул, но вырываться не стал. По мнению Вэй Ина, он всегда вёл себя крайне странно, когда дело касалось его татуировки. Позволял её разглядывать, гладить, фотографировать… В общем всё то, что по отношению к себе не терпел. А ещё едва уловимо нервничал, когда Вэй Ин прикасался к рисунку. То ли из-за того, что ему не нравились такие ласки и внимание, то ли из-за того, что слишком нравились. Этого Усянь не ведал и был уверен: не выяснит, даже если спросит напрямую.       Но фиолетовая змея, всем телом обвивающая стебель лотоса и склонившая голову к его лепесткам, будто бы для поцелуя — вот даже раздвоенный язык высунула и прикоснулась к одному из них — так и притягивала. Чёрт бы знал, какой сакральный смысл Цзян Чэн заключил в эту татуху! Вэй Ин не спрашивал, сказал, что сам догадается. Узнай он наверняка, и поводом для распускания рук станет меньше, а так можно каждый раз выдвигать теории одну безумнее другой. Гениальнейший план! Цзян Чэн проглотил ахуй от «поцелуя» Вэй Ина со своей расписной конечностью и хрипло выдавил: — Может, себе что-нибудь набьёшь? А то слишком уж ты обычный для своей творческой профессии.       Вот правду говорит! Усянь так залипал на татуировки, пирсинг и длинные волосы Цзян Чэна, что вопрос «чего себе не сделаешь, раз так нравится?» возникал сам собой. Тем более, всякого рода модификации как нельзя пошли бы такому эксцентричному человеку. Вэй Ин обожал привлекать к себе внимание, но внешности это, на удивление, не коснулось. Если не считать ярких футболок с дикими принтами да страсти к панк-року, то данный знаменитый комиксист создавал о себе впечатление, как о скромнике. Пока не откроет рот и не явит миру свою вопиющую распущенность. Да уж… Если бы он не шарил за фэндомы лучше всех и не пиздел громче всех, то на комик-конах и фанатских сходках его бы в жизни не признали за автора, ибо этот автор выглядел цивильнее любого своего фаната. — Не, не моё это… — рассеянно протянул Вэй Ин, уверенно резюмировав в голове: «Вот ты — моё, а ещё дрочить на тебя в туалете», затем подытожил: — К тому же, я и без всяких рисунков на теле себя слишком часто трогаю! — ВЭЙ ИН! — I CAN'T WAIT FOR YOU TO SHUT ME UP AND MAKE ME HIP LIKE BADASS! I CAN'T WAIT FOR YOU TO SHUT ME UP! SHUT IT UP! — провопил солист, раздирая колонки.       Цзян Ваньинь завопил вместе с ним, безудержным матом вымещая раздражение на непутевого братца.