Заснеженные

Люциус: Мое утро всегда доброе. Особенно после бурной ночи. Давно я так не веселился. Как там ее звали? Кэти, вроде. И вроде бы она была полукровкой… Но какая, впрочем, разница? И такая умница, покинула Мэнор сама, тихо, забрав свою оплату, которую я, как обычно, оставил на тумбочке. Даже промозглый ноябрь не сможет испортить мое прекрасное настроение. Обожаю оставаться один в своем поместье, в спокойствии, тишине и полной защищенности. Особенно радостно, что Мэнор снова стал моей крепостью после всего того, что совсем недавно творилось в его стенах. Тогда я фактически потерял свою власть и контроль над этим местом. В одной комнате стонали умирающие маглы и хохотала Белатрисса Лестрейндж так, что кровь стыла в жилах, в другой – переваривала очередную жертву Нагайна, в третьей – выпивали в свое удовольствие Пожиратели. И только расслабишься – тут же вызывают к Темному Лорду. Кланишься под его змеиными очами, трясешься, желудок сводит судорогой… Где это вообще видано, чтобы Малфои кому-либо кланялись? Так что мне, как это ни парадоксально, есть за что поблагодарить Мальчишку-который-выжил. Он, конечно, наглец и выскочка (хорошо, что мой сын никогда таким не был), но благодаря Поттеру, я снова полноправный хозяин в своем поместье и мою долгожданную безмятежность нарушают изредка только неприятные отголоски прошлого. К таким отголоскам относится эта неугомонная Нарцисса. Мой взгляд остановился на ее маленьком круглом портрете, стоящем на тумбочке у кровати. Я взял его в руки, рассматривая такую родную и одновременно такую чужую женщину, с которой я прожил удивительно долго и даже вырастил сына-наследника. Когда я женился мне обещали, что Нарцисса – самая послушная, покладистая и терпеливая из сестер дома Блэк. Но послушной, робкой девочкой с глазами олененка Нарцисса побыла ровно месяц нашей совместной жизни. Ее второе имя – активное действие. Я уже знаю, что даже когда эта невыносимая женщина просто сидит на диване, она все равно работает – над собой, мысленно. Иногда она так суетится и бегает по поместью, что мне хочется поразить ее петрификусом или связать по рукам и ногам. Только если я себе это позволю, она, после того как освободится, вырвет мне все волосы, которые и так пострадали во время заключения Азкабане. Давать сдачи она тоже научилась очень быстро. Буду честным, этому я сам поспособствовал, потому что по молодости мог и затрещину ей дать, и за волосы оттаскать, когда заслуживала. Тогда у нее коса была до пояса... Я провел пальцами по резьбе портретной рамки. Люблю ли я ее? Наверное только как старого друга. Трудно любить того, кто сильнее, кто не восхищается тобой, а требует постоянного роста, совершенствования. Ну вот почему ей просто не оставить меня в покое и не любить таким, какой я есть? Спасибо, хотя бы сейчас согласилась уехать В Швейцарию, сердце подлечить, вернется только после Рождества. Трудно взаимодействовать с теми, кто заведомо упрямее и сильнее. Духовные силы нужно экономить. Я вступаю в противоборство только когда соперник заведомо слабее, и спорю только если уверен в победе, риски мне ни к чему. Вот и с сыном уже не поспоришь. Все-то он знает, и еще и позволяет себе меня критиковать и стыдить. Написал гневное письмо, когда застал меня в Хогсмиде в компании милейшей француженки, угрожать смел. Пожил бы сам с кем-то вроде своей матери больше десяти лет вместе... Деловые все такие! Иногда так и хочется разыграть собственную смерть, чтобы понаблюдать, как они страдают без меня. Я поставил портрет жены обратно и отвернул к стене. Дай хоть эти два сладких месяца отдохнуть от твоего общества и критики. Я тоже устал от однообразия… Люблю контроль не только над местом своего жительства, но и над своим временем. Когда я могу спокойно в привычном себе темпе выполнять запланированные дела или не выполнять их вовсе и посветить день отдыху и наслаждению. Я нетороплив по своей природе, я даже бы сказал обстоятелен и, кроме того,уверен, что всему свое время. И если тело и душа просят отдыха, нужно им его предоставить. Надо бы навестить, то, что осталось от Хогвардса. И навестить одного недобитого зельевара… Но это я сделаю ближе к двум часам дня. И неплохо бы найти на этот вечер приятное общество. Какую-нибудь маленькую, милую, доверчивую леди… Эмилия: Мне не верится, что спустя столько лет я снова возвращаюсь в Хогвардс – мою любимую школу, ставшую для меня домом, как и для многих детей, потерявших родителей! Сейчас в ней учится на втором курсе Анабель, моя родная сестра. А для меня теперь есть шанс отблагодарить мой духовный дом: я буду помогать в его восстановлении после войны.А главное, стану самым настоящим профессором по защите от темных искусств! Могла ли я помыслить об этом лет десять назад? О нет, конечно, нет... Я улыбнулась своим мыслям. Профессор Шайнбрайт! Мисс Шайнбрайт! Именно так меня будут называть мои будущие ученики! Надеюсь, они будут милые. Идей так много, что просто распирает от желания немедленно приступить к работе. Когда из ноябрьской мглы показались очертания милых сердцу башен, все тело радостно затрепетало и захотелось одновременно смеяться и плакать. Этот замок очень важен для нашей семьи еще и по тайной мистической причине: мой прапрапрадедушка, очень дальний родственник, предок, был одним из архитекторов-строителей этого прекрасного замка, можно сказать воплотителем задумок четырех основателей Хогвардса. И мне так тяжело было скромно молчать об этом в школьные годы!… Он видел саму Кандиду Когтевран и наверняка целовал ей руку. А через много-много лет, на факультет, названный в честь нее, пришла учиться я. От прадедушки к нам, как к последним носительницам фамилии, перешла самая старая волшебная карта Хогвардса, объясняющая многие хитрости и особенности устройства замка, о которых никто не знает. И я надеюсь, что этот волшебный артефакт поможет в восстановительных работах. Я успеваю! Сейчас только час пятнадцать минут, а ждут меня к половине второго. Северус: Все валилось из рук с раннего утра. Должно быть, виной этому сон, который изменил свой привычный ход и превратился в тягостное видение, от которого хотелось взвыть. Обычно в этом до боли знакомом сне я шел по замерзшему озеру под безоблачным черным небом и мне навстречу выбегала лань. Ее лань. Мы встречались, как старые знакомые и шли вдоль озера вдвоем долго, бесконечно долго, до самого утра. С ней я мог поговорить обо всем, что меня тревожило, как с лучшим другом. Но сегодня она остановилась в десяти шагах и ближе не подошла. Ее голубоватое тело отражалось в прозрачном чистом льде, как в зеркале: – Лили… – позвал я срывающимся от волнения голосом. – Северус… Какое-то время мы молчали. Наконец она попросила тихо и будто слегка виновато: – Отпусти меня – Лили… Как я могу… Я тогда останусь совсем один… – только и смог произнести я. – Ты должен открыться новому. Тебе подарили вторую жизнь и ты можешь быть счастливым. Не держись за прошлое, которое только и заставляет тебя сильнее закрываться от настоящего. Я молчал, дыша с трудом от невыносимой тяжести в груди: – Отпускаешь? – снова спросила она. – Беги, – шепнул я В этот же момент ее лань растаяла в темноте. Я проснулся в слезах. В комнате стоял холод. Солнце явно уже встало. Стрелки часов показывали шесть тридцать. Это поздний подъем для моего привычного режима. Может, отчасти и в этом причина моего неприятного состояния и легкой головной боли. Но страдать и жалеть себя было некогда. Полпробирки обезболивающего, черный магловский кофе без сахара и снова работа – мое единственное лекарство от одиночества. Работа шла через силу, но я знал наперед, что если остановлюсь и позволю себе расслабиться, точно напьюсь. Филин принес письмо от Поттера, очень любезно с его стороны было поинтересоваться о моем здоровье и о ходе моих дел. Доброе все-таки сердце у этого мальчишки, и отрадно осознавать, что и я приложил руку к его воспитанию. На завтрак я все же отправился в общий зал. Все как всегда. С непривычки от утреннего галдежа в коридорах Хогвардса можно оглохнуть. Но мои барабанные перепонки закалены. Время от времени встречные ученики робко здоровались, я сдержанно кивал им. У самых дверей в большой зал заливисто смеялась троица второкурсниц из Гриффиндора. Этих невыносимых малолеток знала вся школа из-за успешных матчей по квиддичу и ужасного поведения. Как обычно: справа – высокая брюнетка Дендра (знаю, что она из древнего рода греческих чародеев), слева – Стоун (наиболее спокойная и понятливая из них), а посередине самая тяжелая гриффиндорка в моей жизни – Анабель Шайнбрайт. От воспоминаний о том, что они вытворили на моем прошлом уроке, волосы на затылке едва ощутимо зашевелились. Им только по двенадцать лет, юные леди, но по своим проделкам и умению совать нос в чужие дела, они превосходят многих молодых людей. Я ухмыльнулся про себя и подошел к троице, желая испортить им настроение: – Мисс Шайнбрайт, мисс Стоун и мисс Дендра, вы помните про предстоящие отработки? – Да, профессор, – делано-елейным голоском ответила мисс Дендра. Она, казалось,нисколько не расстроилась. А Шайнбрайт, которая все время пока я стоял рядом зажимала руками рот, неожиданно разразилась просто гомерическим хохотом. Я проглотил раздражение: – Что я смешного сказал, мисс Шайнбрайт? – но гриффиндорку не пронимал даже мой пронизывающий до костей взгляд. – Простите, профессор, клянусь, это никак с вами не связано!– второкурсница уткнулась в спину краснеющей Стоун и прямо таки застонала от смеха. – Простите, профессор, Анабель у нас не выспалась, – задорно ответила Дендра, ничуть не смущаясь. Я молча направился дальше. Что с ними говорить… Ради таких девиц я бы, по давнему совету Филча, вернул телесные наказания или физический труд. А то сейчас на работы отправляют только особо провинившихся мальчиков. Вообще, стоило бы поговорить с родителями Шайнбрайт. Еще одна подобная выходка с ее стороны и, клянусь Мерлином, ее мать или отец получат мое гневное письмо с требованием унять маленькое чудовище. В зале стоял шум, так же как и в коридорах. Говорить ни с кем не хотелось и видеться тоже. В такие минуты я мысленно закрываюсь словно незримой занавеской или ширмой... Когда ко мне обратилась профессор Макгонагалл, я от неожиданности даже вздрогнул: – Северус, сегодня к нам придет леди, которая примет на себя роль преподавателя защиты от темных искусств, чтобы освободить тебя от повышенной нагрузки. Хотела попросить присмотреть за ней, проверять планы ее уроков и наставлять в случае необходимости Черт…Мерлин… Не знаю уже кого поминать! Я думал хуже этот день уже не станет... Как обычно, никто в этом сумасшедшем доме заранее ни о чем не предупреждает! И я как обычно должен носиться с подрастающим поколением, на этот раз с какой-то девчонкой. Самое время, после громких событий брать в школу какую-то неизвестную волшебницу: – Во сколько? – спросил я в привычной манере, сухо и сквозь зубы. – В половину второго, – как-то виновато ответила пожилая преподавательница и добавила – Можешь не волноваться, девочка очень хорошая, одна из наших прежних выпускниц. Уверена, вы поладите. Ты можешь работать в своем кабинете, я ее сама приведу. «Все они хорошие только когда спят, и вы это прекрасно знаете, профессор Макгонагалл», – подумал я, но вслух, как обычно, свою мысль не высказал и только сдержанно кивнул. И вот теперь это ожидание здорово мешало привычному ходу моей работы. Обычно по средам я спокойно занимался делами из сферы своих волшебных и научных интересов. Нарушился устоявшийся ход жизни. Ненавижу такое… Дверь скрипнула: – Профессор, мы к вам. Перед вами Эмилия Агата Шайнбрайт, наша практикантка и помощница в восстановлении школы. Уверена, она будет рада перенять ваш опыт. Я обернулся и оглядел вошедших. На мгновение мне показалось, что ради глупого розыгрыша ко мне привели старшекурсницу. Сходство дополняли невысокий рост, волосы, затянутые в конский хвост на затылке, слегка оттопыренные уши и очки, делающие карие глаза незнакомки еще больше и наивнее: – Здравствуйте, профессор Снэгг, – отрапортовала она звонким голосом и старательно улыбнулась. Ну и улыбочка. До ушей. Тебя, видимо, дорогуша, ученики еще не обламывали как следует. Да и профессора-наставники. Я едва удержался от ехидного комментария. Профессор Макгонагалл бесшумно вышла, а я снова окинул незнакомку оценивающим взглядом. Улыбка спала с ее лица, видимо, она ощутила, что ей здесь не особо рады. В глазах не было страха, только вопрос: «Что я сделала не так?»: – Что ж, смею надеяться, что ваш боевой настрой сохранится на долгое время. Не тешьте себя надеждами насчет детей, они по большей части ленивы и неблагодарны... – Вы неправы, профессор, – тут же снова солнечно улыбнувшись перебила меня Шайнбрайт – Я все-таки склонна верить в... И тут же замолчала, потому что я одарил ее уничижительным взглядом. Тем самым, который заставляет моих студентов сжиматься и ощущать себя виноватыми. Пусть даже не надеется, что я позволю ей разглагольствовать и перебивать себя. И не ждет, что кто-то будет ей делать поблажки из-за того, что она девушка. А также, не надеется, что ей тут рады. Я в полной мере насладился ее растерянным взглядом. Затем повернулся к рабочему столу: – Завтра у вас занятие с седьмым курсом.А сегодня в четыре жду вас в этом кабинете, представите ваши наработки. Краем глаза заметил, как новоиспеченная преподавательница втянула голову в плечи и выскочила из кабинета. Но только я собрался разливать готовый новый запас сыворотки правды на пузырькам, дверь хлопнула снова. Нет, мне сегодня определенно не дадут поработать! Я резко развернулся. На пороге стягивал перчатки со своих холеных рук Люциус Малфой. Этому существу объяснять что-либо про работу бессмысленно, мне иногда кажется, что он в принципе не знает что это такое.