***
Олег распаковывает привезенные курьером игрушки и щедро протирает их смоченными хлоргексидином ватными дисками. Сережа, работающий за ноутом, то и дело косится на него в отражении зеркала. Олег ловит напряженные взгляды и старается отвечать непринужденной улыбкой. На деле он пиздец нервничает, аж пальцы плохо слушаются. Прошло почти полгода с того дня, как он пометил Сережу, и в целом можно считать, их план удался: чужая метка Сереже больше не грозит. Олег держался неплохо, а когда чувствовал, что вот-вот сорвется, просто уходил куда подальше и пережидал. Не так уж много конкретно для Олега и изменилось, если подумать. Трахнуть Сережу или банально обнять и зарыться носом в волосы ему хотелось еще до метки. Заботиться и оберегать от всего и всех — тоже. Теперь, разве что, все это ощущалось острее. А еще у Олега действительно появился рычаг давления. Он убедился в этом совершенно случайно, без злого умысла: однажды Сережа настолько сильно засиделся перед ноутом, забив на сон и еду, что Олег не выдержал и сжал того за плечи, собираясь чуть встряхнуть и уговорить встать из-за стола. И задел метку. Олег читал о том, как это работает, но даже не мог представить, насколько сговорчивым и податливым Сережа сделается за считанные секунды, как охотно выполнит Олегову просьбу, а потом будет ластиться и тереться о его ладони, выпрашивая внимание. Это было просто потрясающе, у Олега буквально дыхание перехватило — затопило изумленным восторгом. Такого Сережу хотелось посадить на колени и ласкать бесконечно долго, старательно, наслаждаясь чужим удовольствием. Но вместе с этим — было страшно. От настоящего, привычного Сережи в эти минуты не осталось практически ничего. Олег бы что угодно отдал, лишь бы Сережа вот так подставлялся под его, Олеговы, руки, прекрасно осознавая и контролируя происходящее. Но это был не Сережа — омега, среагировавший на задетую альфой метку. С тех пор Олег старался вообще лишний раз Сережи не касаться. А потом случилась первая течка. Олег, едва учуявший изменившийся запах, решил, что эти несколько дней им с Сережей лучше в одном помещении не находиться. Сережа тогда закупился таблетками, которые должны были облегчить течку, заперся в квартире и собирался стойко переждать это в одиночестве, но тому в итоге стало так хуево, что пришлось вызвать скорую. Первые две-три течки после получения метки — самые мучительные. Дальше будет легче, Олег знает. Но больше оставлять Сережу одного не собирается. Врач сказал, омеге в первые разы необходимо хотя бы присутствие альфы рядом — удовлетворять себя омега может попробовать сам. — Я понимаю, насколько это будет непросто, — вздохнул Сережа, когда они обсуждали план действий на вторую течку, — но прошу: что бы я ни говорил в тот момент, чего бы ни просил, не слушай меня. Если сможешь. Олег ни черта не верил, что сможет, но вслух ничего не сказал. Сережа и так все прекрасно знает. Но либо они рискнут, либо тот снова отъедет в больницу или чего похуже. Он откладывает игрушки на прикроватную тумбочку, ставит рядом тюбик смазки и бредет на кухню выкидывать ватные диски. В спальню больше не возвращается. Сережа до безумия сладко пахнет на всю квартиру — не спасут ни масла, ни ароматические свечи. Олег закидывается подавителями, малодушно радуясь, что в этой стране таблетки для альф делают на совесть, хоть толк есть, в отличие от омежьих: целиком инстинкты не выключают, но помогают не терять голову и не загибаться от желания. Олег около часа возится с ужином, запекает фаршированного судака в сметане с цитрусами — Сережин запах это, конечно, не перекрывает, но, тем не менее, становится немного проще, да и подавители явно действуют. Когда он перед сном заглядывает в спальню, Сережа с выключенным светом неподвижно лежит поперек кровати спиной к двери. В комнате душно, воздух — будто патока: липкий, густой, почти осязаемый. У Олега моментально начинает кружиться голова, внизу живота пружиной скручивается возбуждение. Он открывает окно и вздрагивает, слыша слабую возню и тихое, надломленное «Олег?». Он так надеялся, что Сереже удалось заснуть. — Я здесь, — Олег присаживается на край кровати и кладет руку на горячий, взмокший бок. Чувствует, как Сережа мелко дрожит. Черт возьми. — Тише, — шепчет он и перебирается выше, касается пылающего лба. Сережа словно в лихорадке. — Ну что ж ты меня не позвал? Тот жалобно скулит, переворачивается на спину, задирает голову и утыкается носом в Олегову ладонь, шумно вдыхает, притирается плотнее. Олег сидит рядом, свободной рукой осторожно убирает прилипшие к мокрому лицу Сережины волосы и ждет, пока тот чуть успокоится. Затем тянется к ночнику на тумбочке и включает свет. — Как себя чувствуешь? Он заглядывает Сереже в глаза, но не находит во взгляде ни тени осмысленности. Зрачки почти полностью затопили голубую радужку, лицо и шея — в красных пятнах. Сережа шумно, с надрывом дышит открытым ртом и беспорядочно крутит головой, точно не понимая, куда делась Олегова рука. Олег обреченно прикрывает глаза. Ебаные таблетки для омег — ни черта не работают. — Олег, — тонко зовет, едва не плачет тот, и он, спохватившись, касается Сережиной щеки. — Все хорошо, — Олег кончиками пальцев гладит вдоль линии роста волос. — Сейчас станет лучше, обещаю. Потерпи немного. Сережа что-то неразборчиво мычит, всхлипывает и льнет к его ладони. Из зажмуренных глаз тянутся дорожки слез. Олегу больно смотреть на Сережины страдания, слушать сдавленные стоны, чувствовать дрожь тела. Все это из-за него, из-за его треклятой метки. Может, она и уберегла от жадных ублюдков — но какой ценой? — Олег, — снова хнычет Сережа и, перевернувшись на бок, сворачивается калачиком вокруг него, прижимается лбом к его колену и обхватывает ладонь Олега обеими руками. Олег запоздало замечает, что Сережа в его черном бадлоне. Он хмурится — тут и так духота. — Давай снимем, — предлагает он и тянет за края бадлона, но Сережа издает протестующий, даже испуганный звук. — Не нужен он тебе, Сереж. Я ж рядом — хоть всю ночь тут просижу, если нужно будет. Снимай. Он стягивает бадлон, берет оставленную в изножье кровати футболку и уже собирается помочь Сереже ее надеть — цепляет взглядом потемневшую со временем метку и застывает. Через него будто разряд тока пускают. Внутри все поджимается, пульс ускоряется. Олег пялится на чертову метку и ощущает, как тело напрягается, а в паху с каждым вздохом сильнее мучительно и сладко тянет. На мгновение кажется, он сейчас сорвется и вцепится зубами в метку, но Олег рвано выдыхает, резко отворачивается и заставляет себя сосредоточиться на футболке — где тут перед, где зад, боже. К Сережиному аромату примешивается запах Олегова возбуждения, и он с досадой морщится, всем сердцем ненавидя себя за эту слабость. Даже на подавителях, черт возьми. Сережа, конечно же, тоже это улавливает, весь подбирается, несколько секунд шумно дышит, а затем принимается тереться об Олега пахом. Паника захлестывает поровну с острым желанием. Олег, чертыхнувшись, спешно отодвигается и заключает Сережино лицо в ладони, вынуждает встретиться взглядами. — Сереж, стой, подожди, — сбивчиво шепчет он. — Я не собирался, нет, прости. Я… Нет, — Олег успокаивающе поглаживает явно ни черта не соображающего, что происходит, Сережу большими пальцами по щекам и вымученно улыбается. — Попробуй заснуть, хорошо? А я буду здесь, рядом с тобой. Все время. Он укладывает тяжело дышащего Сережу на подушку, снова садится рядом, пробует гладить по волосам, но уже через минуту понимает: ничего не получится. Комната моментально наполняется запахом Сережиного возбуждения, даже открытое окно не помогает. Олег против воли смотрит на отчетливо виднеющийся через Сережины штаны стояк и на темнеющее на серой ткани пятно от смазки. Господи. Олег от отчаяния едва не воет. Собственный член призывно дергается, и Сережа, словно почувствовав это, начинает ерзать на месте. Тот точно не успокоится, пока Олег сам тут сидит и с трудом сдерживается, чтобы не запустить руку в трусы. Кому именно — старается не думать. — Олег, пожалуйста, — жалобно тянет Сережа и вновь пытается свернуться вокруг Олега, прижаться к нему. — Я так хочу… Пожалуйста. «Замолчи, замолчи, замолчи», — лихорадочно стучит у него в висках. Когда Сережа просит, становится совсем невыносимо. Олег сглатывает, хочет отодвинуться, хотя бы отвернуться, но вместо этого смотрит на Сережу широко распахнутыми глазами. У того взгляд абсолютно осоловелый, поплывший. Олегу чудится, воздух в комнате стремительно кончается. То, что он останавливает себя, — неправильно, противоестественно. Омега в течку хочет своего альфу, так будет проще всем. Никакой боли, никаких пыток. Он просто возьмет то, что его по праву. Взгляд снова находит метку, и Олег проводит по ней рукой, очерчивает пальцем отпечатавшиеся следы от зубов. Сережа высоко и сладко стонет — и не от боли, Олег точно знает. Тому хорошо. А ведь это то, чего Олег хочет больше всего на свете, — чтобы Сереже было хорошо. Всегда. — Пожалуйста, — просит тот и жмурится от удовольствия, когда Олег опять трогает метку. — В-возьми меня. Олег, я умоляю. Олег дергается и отшатывается, практически валится с кровати. Сережа разочарованно стонет и тянется следом, смотрит непонимающе и жалобно. — Подожди, — давит из себя Олег и пятится к двери. — Я… Я сейчас, сейчас вернусь. На ватных ногах он добирается до ванной, находит в шкафчике таблетки и выдавливает из блистера целых два кругляшка, запивает водой из-под крана, умывается и смотрит на свое отражение. Взлохмаченный, с красной рожей и блестящими, почти черными глазами. Хорош защитничек, сам минуту назад чуть Сережу не выебал. Нашел кого слушать — омегу в течку, блядь. Да Сережа вообще не соображает, что несет. Тот сейчас в ногах готов кататься, лишь бы Олегу отдаться, а потом будет ненавидеть их обоих за это унижение. Олег бьет себя ладонью по лицу с силой и злостью. Боль отрезвляет. Кретин, бесхребетный осел. Спровоцировал Сережу, а потом, когда тот — понятное дело! — стал сильнее течь, чуть не пошел на поводу у ублюдских инстинктов. Животное. Он помогать Сереже должен, а не делать лишь хуже. Олег стоит неподвижно, уперевшись руками в раковину, пока не ощущает, что подавители начинают действовать: его понемногу отпускает. Когда возвращается в спальню, Сережа тихо скулит, уткнувшись в подушку, и трется пахом о зажатое между ног одеяло. Нихуя они так не уснут, прекрасно понимает Олег. Идет к тумбочке, берет одну из игрушек — черный силиконовый вибратор — и смазку. Сережа четко определил границы: ебать игрушками, если тот от желания совсем подуреет, можно. Совать в Сережу свой член или позволять доставлять Олегу удовольствие в любом виде — нет. Разумеется, с оговоркой, что сам Олег находится в сознании и контролирует себя. В противном случае, Сережа сказал, никаких претензий у того к Олегу не будет. Вот только Олег в этом сильно сомневается. Может, Сережа искренне хочет так считать, но как все окажется на самом деле — хрен знает. Олег и к игрушкам-то прибегать не собирался — он в своей выдержке ни капли не уверен, особенно теперь, — но смотреть на такого Сережу и бездействовать невозможно. Хочется помочь хоть как-то, облегчить эту пытку. — Хэй, — Олег нависает над Сережей и легонько гладит по щеке. — Хочешь сам? — показывает вибратор и ждет со слабой надеждой. Сережа ожидаемо мотает головой, хватает руку Олегу и прижимает к своему лицу, с тихим скулежом елозит носом по ладони. — Ладно. Ложись на живот. Тот послушно переворачивается. Олег подкладывает скомканное одеяло Сереже под живот и стягивает штаны с бельем. — Точно этого хочешь? — непонятно зачем спрашивает Олег. Как будто ответы в таком состоянии можно считать за активное согласие. — Очень, — на выдохе заверяет Сережа и сильнее прогибается в пояснице, подставляется. — Очень хочу. Олег не знает, как можно смотреть на это и не любоваться. Он правда не хочет, но понимает, что удовольствие от зрелища все равно получит, — ничего с собой сделать не сможет. Он неуверенно гладит Сережу по бедру, по бледным ягодицам и все пытается не смотреть на блестящее от смазки колечко мышц и на упирающийся в одеяло стоящий колом член. Запах просто одуряющий. Олег в который раз воздает мысленную хвалу подавителям — иначе он прямо сейчас вылизал бы Сережу и сзади, и спереди, — устраивается на коленях удобнее и на пробу проталкивает один палец внутрь. Сережа восторженно стонет, и смазки тут же становится больше. Внутри узко, но палец ходит туда-сюда без проблем. — Олег, — обрывисто зовет Сережа и оборачивается, смотрит на него через плечо со страхом, — не останавливайся, не уходи, прошу. — Я здесь, Сереж, я здесь, — Олег второй рукой оглаживает спину и шею, целенаправленно держась от метки подальше. — Я никуда не уйду. Он добавляет второй палец и, видимо, задевает внутри по-особенному приятно, потому что Сережа, уронив голову на подушку, издает такой восхитительный полустон-полувсхлип, что у Олега яйца от желания поджимаются. Смазки много, аж хлюпает, и Олегу от этих пошлых звуков — вместе с теми, что вылетают из Сережиного горла — хочется заткнуть себе уши. Слишком хорошо, слишком прекрасно. — Еще, Олег, еще. Пожалуйста. Олег на автомате садится ближе и старается повторить то движение кистью, снова поймать нужный угол. Сережа протяжно стонет. Господи, как же чудесно. Олег трахает того уже тремя пальцами и с трудом вспоминает, что делает это не для удовольствия, а чтобы растянуть. — Достаточно, — говорит он сам себе и вытаскивает пальцы. Сережа жалобно скулит и подается задницей назад. Затем сразу же вперед — и трется стояком об одеяло. Олег плохо слушающимися руками выдавливает на вибратор смазку, приставляет круглый конец к анусу, и Сережа затихает. — Скажи, если что не так, — просит он и осторожно вводит вибратор на одну треть. — Еще, — сипит Сережа куда-то в подушку и насаживается на вибратор. Олег на всякий случай придерживает того за бедро и сам неторопливо проталкивает игрушку глубже. Когда видит, что вибратор хорошо скользит внутри, включает самый слабый режим. Сережа ахает и выгибается так неестественно, что становится стремно за поясницу. Олег успокаивающе касается спины и чуть меняет угол, вводит вибратор и медленно вытаскивает. Сережа ритмично стонет на каждом движении. Олег зажмуривается и надеется, что это кончится как можно скорее, потому что туман желания снова застилает разум, до дрожи в руках хочется, чтобы вместо вибратора в Сереже двигался Олег. Можно ускорить процесс, но Олег подозревает: стоит коснуться Сережиного члена, как окончательно снесет тормоза, и даже целый блистер подавителей не спасет. Поэтому он ставит на режим с более сильной вибрацией, прокусывает себе до крови губу, чтобы сконцентрироваться на боли, и методично трахает Сережу игрушкой. Сережа надрывно воет, прерываясь на всхлипы, дрожит всем телом и в какой-то момент начинает подмахивать бедрами в ритм Олеговых толчков. Потом коротко вскрикивает, замирает и — Олег по запаху понимает — кончает на многострадальное одеяло. У Олега в ушах стоит гул, звуки доносятся отдаленно, словно сквозь толщу воды, — только собственный сумасшедший пульс звучит отчетливо и громко. Он сдергивает с себя штаны с трусами, откатывается в изножье кровати и быстро дрочит. Мысли путаются, Олег едва понимает, что делает, но все же, когда Сережа пробует его коснуться со спины, находит в себе силы рявкнуть: — Назад! Не трогай меня. Сережино тепло тут же исчезает, и Олег, подавив разочарованный рык, работает мокрым от Сережиной смазки кулаком быстрее и жестче. Кругом Сережин запах. Олег пытается представить, что Сережа лежит рядом и он, придерживая за бок, берет того со спины, вбивается в задницу размашистыми, резкими толчками. Если тело и удается обмануть, то лишь на мгновения, потому что, когда Олег кончает, его почти сразу затапливают зудящее неудовлетворение и горечь. Не то, не так. Все неправильно, он опять испоганил, испортил. Должен был взять своего омегу, излиться в него и повязать сцепкой, а он… Бестолковый, бесполезный, никчемный. — Олег, — тихонько окликает его Сережа. Он выныривает из разрушительных мыслей, спешно утирает тыльной стороной ладони слезы и оборачивается. Сережа сидит в изголовье и смотрит растерянно, встревоженно. Взгляд по-прежнему мутный, но уже чуть более осмысленный. Сережа аккуратно подбирается ближе и зарывается Олегу пальцами в волосы, медленно гладит. Олег обессилено роняет голову на матрас и прикрывает глаза. Всего трясет. Как же он чертовски устал. — Хороший мой, терпеливый, — тихо мурлычет Сережа. Олег не до конца понимает, насколько тот отдает отчет в своих словах, но почти сразу сдается и подставляется под приятную ласку, вслушивается в Сережин чудесный голос. — Такой молодец, со всем очень хорошо справился, — Сережа пристраивается рядом, прижимается спиной к Олеговой груди и шепчет: — Спасибо. Сережа. Точно Сережа — знакомые с детства интонации, нет ничего общего с бесконтрольными причитаниями и скулежом. Олег вырывает себя из власти полудремы и приподнимается на локте. — Серый, ты как? Тот оборачивается. Зрачки снова нормальные, глаза такие красивые, голубые, родные. Отпустило, все позади — Олег от облегчения едва не смеется. — В порядке, — Сережа смотрит внимательно, с беспокойством. — А ты? Олег кивает и кладет голову обратно. Поддавшись порыву, прижимает Сережу к себе крепче и утыкается носом в рыжую макушку.***
Сережа, запрокинув голову, кончает сразу следом за Олегом, изливается ему на грудь, еще несколько мгновений сидит у него на бедрах неподвижно, затем аккуратно слезает с члена и стекает рядом, прижимается к боку, закидывает на Олега ногу, обнимает. Прошло два месяца с того дня, когда Сережа поцеловал Олега — не в течку, сам, — а он до сих пор не может поверить в реальность происходящего. Каждый раз ему кажется это наваждением, сном, выдающим желаемое за действительное. И хотя они никогда не трахаются в дни течки — и метки Олег старается не касаться, — никак не удается отделаться от паскудного ощущения, что все это может оказаться обманом. Сережа, будто прочитав мысли, заглядывает ему в лицо. — О чем думаешь? Олег поджимает губы. Врать совершенно не хочется, Сережа его как открытую книгу читает. — О том, что все это — предел моих мечтаний, — со скорбным смешком отвечает он. — Я убить за такое готов был. Вот теперь получил, но, насколько оно настоящее, не знаю. Сережа хмурится. — Моих слов тебе уже недостаточно? — А если это не ты? — Олег привстает и прислоняется к изголовью. — Вдруг это метка заставляет тебя так думать? — Метка, конечно, — та еще дрянь. Но пудрить мне мозги двадцать четыре на семь даже она не в состоянии, — Сережа касается его щеки. — Наставь на меня хоть сто меток — если бы ты не был… Таким, какой ты есть, я бы тебя не любил. У Олега сердце на секунду будто замирает, а потом принимается биться быстро, с бешеными радостью и восторгом. Он притягивает Сережу к себе и целует, целует, не может нацеловаться. Это счастье. Абсолютное, чистое, на какое Олег и не смел надеяться. И все же вот оно, в его руках. Олег разрывает поцелуй, отстраняется и заглядывает в Сережины глаза — голубые, ясные, спокойные. Сережа уверенно улыбается, и Олег улыбается в ответ.