Всё, что угодно.

Ленка просыпается в чужой постели резко, будто от толчка. Пятно света движется по потолку, в форточку влетает шум и ветер, рядом сопит круглое тело. Ленка тянется к сигаретам на тумбочке, матерится, вспомнив, что комната чужая: её тумбочки здесь нет, а сигареты могут быть только в куртке. Наверное. Где её куртка она не помнит, и это странно. Тело всхрапывает, переворачивается на спину, сползающее одеяло оголяет пышную грудь. Блять. Пышную грудь. Где куртка? Где сигареты? Что они пили вчера, авиационный спирт? Ленка выбирается из постели, стараясь двигаться как можно тише. Куртка висит в тамбуре на вешалке, рядом с пальто этого тела, очевидно. Пальто с меховым воротником. Ленка брезгливо поводит плечами, достаёт сигареты и отправляется на кухню. В открытое окно дует холодный ветер: кожа покрывается мурашками, соски встают торчком. Ленка прислоняется к подоконнику. Сигареты в куртке не её. Пейзаж — если это пейзаж, а не постапокалиптическая абстракция, — ей не знаком. Круглое тело — Ленка морщится, — и пальто. — Ленк, ну просила же! — Тело сонно щурится на свет единственного фонаря за окном. — Кури сколько влезет, окно-то зачем открывать... Холодно же! Блять. Женщина её помнит. Помнит имя, видит тело — реагирует неправильно. Андрогин поворачивается, сигарета гасится о блюдце. — Ты кто? Женщина дрожит губами, прижимает ладони к груди и собирается плакать. — Ленк! Опять, да? — Точно, плачет. Слёзы бегут по круглому лицу, кончики пальцев прижаты к губам. Ленка думает, что женщина не рыдает в голос, а это уже само по себе неплохо. Такие, как она, только так и умеют: причитать, стенать, выть. Выцветший халат подчёркивает несуразность ситуации: Ленке привычнее ночью обходиться без одежды, а женщина кутается в этот символ семейной жизни, как в спасательный жилет. Только жилеты ярко-оранжевые, а халат блёклый, и возле левого кармана некрасивая потёртость. Женщина всхлипывает, Ленка с трудом переводит взгляд. — Ты кто? Вот только истерик ей сейчас не хватает. Заплаканные глаза глядят обиженно и жалобно, а их хозяйка, кажется, сейчас бросится обнимать её. — Ленк!.. — Ей приходится отшатнуться, уходя в сторону от полноватых рук. Блять. — Спрошу по-другому, — Ленка мысленно закатывает глаза. — Что мы вчера пили? Женщина торопливо кивает, рот на мокром лице кривится. — Да-да, Ленк, пили вчера... — Что. Мы. Вчера. Пили. Женщина запахивает полы халата плотнее, проверяет пояс. — Лен, ничего такого не пили... Ты — пиво, как обычно, я... Ленка опять морщится. — Зачем я пила пиво? Женщина делает маленький шаг в сторону двери, от Ленки: маленькая победа в этой бредовой ситуации. — Не знаю, Лен, правда... Вы проект закончили, отмечали все вместе. Ты позвонила, я приехала... Ты меня совсем не помнишь? Прикурить новую сигарету, выдохнуть дым в открытую ночь, сесть на подоконник ногами на улицу удаётся быстро. Только когда ноги стукаются пятками о стену дома, Ленка слышит тихий вскрик. Она оборачивается. — Тебя не помню. Ты тут одна живёшь? — Взгляд упирается в мятый пояс тонкого халата. — А муж где? Та нерешительно приближается к окну, Ленка двигается, освобождая место. — Нет у меня мужа, — толстые губы невесело улыбаются. — Бог миловал. Ленка поднимает брови: странно не то, что у такой... нет мужа. Странно то, что она рада этому. Ночной ветер уносит дым, не давая ему виться кольцами. Внизу медленно проезжает машина, грохоча железом на кочках. Халат нерешительно присаживается рядом. Боком к ней, спиной к ночи. — Я Тома, Лен... Странное имя, но удивительно точно ей подходит. Ленка пробует его на вкус: — То-ма. Та осторожно кивает. Поднимает руку. "Давай, ещё на плечо мне положи!" Внутри на смену привычному спокойствию поднимается глухое раздражение. Тёплые пальцы легко прикасаются к коже. Ленка отводит мягкую руку от себя, перехватив тонкими пальцами запястье. — Не трогай меня, — вежливость всё-таки удобна при общении с иными. — Пожалуйста. То-ма мелко-мелко кивает, рвано втягивает в себя воздух и смотрит на Ленку. Андрогин видит её боковым зрением. Видит и не понимает. Вопрос вырывается в ночь сам: — Почему ты рада отсутствию мужа? Пальцы с коротко подстриженными ногтями прижимаются к губам. — Будь у меня муж, мы бы не встретились, — Тома улыбается. Ленке даже кажется, что эта улыбка искренняя. Ноги перелетают из ночи в кухню, женщина предсказуемо вскрикивает, андрогин потягивается, выгибаясь. Сигарета гаснет, зато загораются огоньки в глазах. — И как же мы встретились, То-ма? Взгляд прячется, избегает контакта. Ленка улыбается. Тихий голос почти не слышен: — Мы на работе познакомились... Ты приехала, красивая такая, совещание у вас было или переговоры... А я воду разлила, возле лифта... — Тома боком садится на узкий диван. — А ты вышла из конференц-зала и ногу промочила. А я говорю... Ленка потирает грудь ладонью, Тома замолкает. — А ты говоришь?.. Та кивает. — А я говорю... Лен, совсем ничего? — В голосе мерещится просьба. — Совсем. Значит, мы работаем вместе. Давно? Тома неуверенно пожимает плечами. — Давно — это сколько? Третья сигарета будет лишней, а подумать надо. Лучше выпить что-нибудь горячее. Пола халата задевает её ногу, когда Тома встаёт и ставит чайник на синий цветок газовой плиты. — Давай чаю попьём? Лен, ты любишь чай! Я сделаю, закипит сейчас... Андрогин садится на табурет. Спина прямая, глаза следят за суетящейся хозяйкой кухни. Вкус чая не вызывает особых эмоций: всё нормально, чай как чай. Тома села напротив: спряталась за стол. — Сколько мы вместе? — Сейчас будет врать. — Правду. Пожалуйста. Глубокий вдох. — Месяц. Вместе. Ну, ты иногда звонишь, я приезжаю, или ты приходишь... Месяц. А работаем почти год, только ты меня не видела никогда... Ленка отставляет пустую чашку. — Я не "не видела", я не смотрела, — и это нормально. А вот то, что месяц "вместе" по меньшей мере странно. Плечи её собеседницы опускаются. Глаза она, правда, не отводит: смотрит прямо, почти спокойно — это даже чуть-чуть радует. — И как часто я "так" забываю? Тома зябко поводит плечами, Ленка встаёт и закрывает окно. Вот ведь: полная, а мёрзнет. Та глядит с щенячьей благодарностью. Удивилась? — Спасибо, Лен... Ты два раза забывала. Сидела вот так же на подоконнике, курила... Потом уезжала. А через несколько дней звонила, — Тома замолкает, смотрит с надеждой. — Ты мне звонила, а на мои звонки... трубку не брала. Это и понятно. Вот только телефона у неё нет. Давно. И уж точно больше месяца. Сама она связываться с такой, как То-ма, тоже бы не стала. И работать в конференц-зале... Что это вообще? — Куда я уезжала? — К себе. У тебя квартира в Северном районе... Хорошая. К себе. Квартира. Хорошая. Ленка смеётся. Тихо, почти про себя. Тома, кажется, боится её такую. — Отвези меня туда, — не бойся. — Пожалуйста. Говорит и, не дожидаясь ответа, идёт искать свою одежду. У подъезда несёт мочой, фонарь уныло освещает кусок дороги. Ямы, грязь, лужи, запахи — всё выбивает андрогина из колеи. Всё здесь ненормально. Тома подходит к небольшой машине, останавливается. — У меня прав нет. Что за идиотизм? — У всех есть Права. — Я вот не выучилась, знаешь ли, — неправильная чужая эмоция царапает где-то внутри. Ленка понимает. — Поэтому и мужа нет. Выучишься — найдёт. Та хихикает немного истерично: — Дался тебе этот муж! Найдёт! Мне-то он зачем? Вести машину несложно. Проще, чем она думала. Сложнее не материться: дорога неровная, освещения практически нет. Ремень надёжно фиксирует тело — хоть что-то правильно. Минут через двадцать навигатор сообщает о прибытии на место. Здесь горят фонари, дорожное покрытие нормальное — тут всё нормальное, кроме здания. Оно поражает Ленку простотой и размерами: пять этажей, а входных дверей только две. Тома, дождавшись, пока она выйдет, направляется к левой. Спокойно так, уверенно, будто она высшая, а не рядовая жена без мужа. Ленка пока не понимает во что вляпалась на этот раз, но идёт за ней. Над дверью загорается ещё один фонарь. Тома чего-то ждёт. — Ключи, Лен. У тебя в карманах должны быть ключи. Да, ключи. И справка: на случай, если у проверяющих возникнут вопросы. Раньше необходимости в ней не было, а сейчас самое время обратиться к врачам. Тем не менее брелок оказывается в левом кармане, не в правом — это тоже неправильно, но тут всё так. В холле им кивает парень в серой форме — андрогин, такой же, как Ленка. Она вздрагивает. Нарушение. Ленка пятится назад, качая головой: нет уж! Никуда она не пойдёт. Женщина без мужа. Дом высших. Она тут чужая. Всё это не её. Андрогин здоровается. Ленка выдыхает: неправильно! Тут всё неправильно. Всё! — Елене Сергеевне нехорошо. Мы пройдём? Парень, кивнув, подходит ближе. — Может, скорую? Тома берёт Ленку за руку, приобнимает за плечи. — Не нужно, спасибо. Вы не поможете?.. Не увидел? Не понял? Не почувствовал? У Ленки кружится голова и горят щёки. В лифте она отталкивает мягкие руки. — Прекрати. — Лен, ты тут живёшь. Тоже не помнишь? Фырканье звучит неубедительно: — Ну да, я тут живу. Почему бы и нет? Тома вздыхает. Квартира и правда хорошая. Присвистнув, Ленка отправляется изучать местность. Тома то появляется, то исчезает в дверном проёме кухни. Ленке тут нравится. Ощущение неправильности не проходит, но оно меркнет по сравнению с восторгом от — пусть теоретической — возможности обладать таким домом. — Я тут давно живу? Тома кивает: — Больше года точно, — они расположились в просторной гостиной: полукруглый светлый диван, стеллажи с книгами, техника. Да, Ленке тут нравится. — А высшие? Светлые брови приподнимаются, рот приоткрывается: — Высшие? — Кто ещё тут живёт? — Соседи? В квартире ты одна, ну, я иногда... А про них не знаю. Лен... Ничего-то она не знает. Ладно. Будет день, будет и пища. — А спишь ты где? Пухлые руки теребят край вязанной кофты. — С тобой, — она смотрит в глаза. — Лен, если тебе надоело это всё, ты так и скажи. Это унизительно. Не надо так... Пожалуйста. Ленка встаёт, снимает рубашку, джинсы, аккуратно складывает вещи на диван около себя. — А я где сплю? — Неужели на той широченной кровати, в отдельной комнате, в отдельной — своей, Ленка, своей! — квартире? Тома мотает головой в сторону коридора. Угадала. — Ну так пойдём. Постель застелена гладким бельём. Так, навскидку, Ленка и не определит материал. Что-то натуральное. Тома, всё ещё стоя в двери, глядит на обнажённого андрогина. — Спать, женщина. Вместе. Просто спать. Пожалуйста, — вежливость тут не совсем уместна, но, если это поможет разрядить обстановку, оправдана. Ленка распахивает окно, вспоминает кухню, морщится и прикрывает раму наполовину. С таким телом под боком, да под тёплым одеялом, да в своей квартире — как тут можно замёрзнуть? Она чувствует несмелое прикосновение к животу, хмыкает. — Спать, — и засыпает.