Посмертие

      В предрассветном мороке, проникающем сквозь окно, Сигоу спал, умильно сложив обе ладошки под щекой и умиротворенно посапывая. Сон его был сладким и безмятежным — знал, что сегодня он в безопасности и можно не ожидать нападения, знал, что Владыка, случись чего, ото всех защитит.       Цзюнь У же, напротив, всю ночь проворочался, отнюдь не умиротворенно уставившись в темноту. У него как раз сна не было ни в одном глазу. Да и о каком сне могла идти речь, когда все внутри клокотало от разъедающей, словно яд, обиды?..       Вечерний рассказ Сигоу о пресловутом представлении занял две полных палочки благовоний. Мальчишка явно был в полном восторге от увиденного когда-то, все пересказывал и пересказывал детали, какие-то сцены разыгрывал практически в лицах, даром, что в полной темноте они совершенно не видели друг друга. А Цзюнь У не мешал. Слушал, запоминал, анализировал. И чем дальше тем больше его затапливало недоумением пополам с горькой обидой.       Это вообще как? Это зачем? Это почему, в конце концов? Нет, напиши эту историю смертные, он бы и слова не сказал, знал, что смертный люд горазд на выдумки. Все небожители знали. Но детали! Детали выдавали с головой. Например, то маленькое упоминание о яблоках в карамели в его дворце. Среди смертных бытовало устойчивое мнение, что Небесный император, как и полагается особе царственной во всех смыслах, вкушает исключительно самые изысканные яства, приготовленные также исключительно на Небесах. Сколько раз он лично видел это в различных представлениях, посвященных Владыке Шэнь У. Танхулу же считалось лакомством простонародным, уличным, и то, что он с малых лет любит именно эту сладость, Цзюнь У не афишировал. Кто мог знать об этом? Конечно же, Гао Юнксу, либо Сяньлэ, который бывал в его дворце во внутренних помещениях, где на столе, забытый за работой, нередко дожидался своего часа поднос с чаем и угощениями.       Или то, как он ворчал себе под нос, когда свитков от дворца Линвэнь становилось слишком много. Или фонтан в саду императорского дворца, на бортике которого он действительно любил сидеть и водить кончиками пальцев по воде. Это были невинные привычки, оставшиеся ещё с его смертной жизни, и Цзюнь У не стал от них избавляться, когда отрекся от своего прошлого в лице принца Уюна. Не отбросил, но и не выставлял напоказ, и смертные не могли знать об этом, равно как и большинство небожителей. Зато мог заметить тот, кто был частым и желанным гостем во дворце Владыки. То есть, конечно же, Се Лянь.       Так что Бездна бы с ним, с сюжетом, — Цзюнь У прекрасно понимал, для чего была создана эта легенда, где он и Безликий оказались разными личностями. Но он полагал, небожители создали лишь саму легенду, а представления по ней начали ставить люди. Однако пресловутые детали сюжета перечеркивали это предположение напрочь. Было очевидным, что и легенду, и представление создавали небожители. Скорее всего, Гао Юнксу и Сяньлэ, как знавшие его лучше всех. И… ладно, хорошо, он мог и это принять и понять, все-таки, как-то нужно было объяснить общественности, куда испарилось верховное божество. Но что это за утрированные жертвенность и мягкость, коими он никогда не страдал? Да, его образ всегда оставался светлым и непогрешимым, но в то же время строгим и достаточно отстраненным, как и подобает правителю и богу войны. Когда это было такое, чтобы он вел себя панибратски или нянькался с другими божествами, словно любящий отец? Да он даже с Се Лянем выдерживал подобающую дистанцию, что уж говорить про других…       «Не выдерживал, — гаденько прошелестел ему внутренний голосок, навеки звучащий голосами трех неистребимых ликов. — В облике Безликого ты и по имени его звал, и обниматься лез, забыл?»       Цзюнь У закрыл лицо ладонями, словно в попытке спрятаться от самого себя. Забыл. И вправду забыл. Безликий Бай был тем, что осталось от принца Уюна, его темной, искаженной и извращенной всем пережитым стороной. И все, от чего он открестился в облике сиятельного императора, было в Безликом еще живо. Включая и дурацкую привычку считать всех равными и называть по имени, как и нужду в обычных человеческих прикосновениях и объятиях. Ох, как же он презирал себя за эту слабость… Но поделать с ней так ничего и не смог. И потому узнать, что в растреклятое представление включили именно этот его недостаток… Ну, мелкий предатель, попадешься ты мне, я тебе устрою ностальгию по Уюну и его наследнику! Так устрою, что еще полвека будешь прятаться по углам и икать от каждого воспоминания…       Бывший Владыка вздохнул и повернулся на бок, сердито утрамбовав подобие подушки под головой в ком.       И Сяньлэ не лучше. Что это за «шифу» было в конце, а? Как плевок в лицо, честное слово. Он ведь предлагал, прямо предлагал этому несносному так себя называть. И что же? Только оскорбления и ругань в ответ, а то и кулаком дотянуться пытался. А тут вы ж посмотрите… Ложка дорога к обеду, Се Лянь. Надо было соглашаться, когда предлагали. Тогда и храма с его сотней ударов мечом не случилось бы, и всего того, что последовало после. Или надо было уходить с императором на Небеса, когда грянуло второе вознесение. А не отказываться от всего и вся, оставаясь мыкаться в мире смертных. Или хоть изредка заходить в храмы Шэнь У и зажигать благовония, хоть парой слов давая понять, что все у тебя в порядке, что помнишь о тех, кто остался там, наверху… Он ведь переживал, действительно переживал за этого ребенка, надеялся, что тот свяжется уж если не с ним, то хотя бы с бывшими своими друзьями, Наньяном и Сюаньчжэнем. Но Се Лянь как сквозь землю провалился на целых восемьсот лет. Поначалу любопытные небесные чиновники еще пытались как-то следить, вынюхивали, где он и что делает, но стоило лишь ненадолго ослабить внимание, и след безвозвратно потерялся, не спасла и помощь всего дворца Линвэнь. Если смертный хочет затеряться в толпе, ему проще простого это сделать. Достаточно просто перестать молиться и не иметь постоянного жилья. И тогда никакие силы, хоть небесные, хоть демонические ничем не помогут тому, кто ищет. Хуа Чэн и мелкий предатель тому свидетели.       Размышления, толкающиеся внутри головы, словно галдящая толпа на рынке, весьма утомляли, и под утро все-таки удалось ненадолго забыться сном. Тревожный и зыбкий, он пропал без следа, когда Цзюнь У почудилось, что дом вздрогнул от основания и до крыши, а где-то далеко что-то заревело, словно разбуженный от спячки дракон. Распахнув глаза, он какое-то время лежал, оцепенело глядя на спящего мальчишку и прислушиваясь. Но ни толчка, ни рева больше не повторилось, и бывший Владыка решил, что ему все-таки приснилось. А заодно понял, что лежать и дальше не имеет смысла. Все равно ведь не уснет. Лучше уж подняться и выпить чаю. Или завтрак приготовить. Все равно заняться здесь больше нечем.       На кухне оказалось на порядок теплее и, возможно поэтому, уютнее, чем в жилой комнате. Цзюнь У с интересом занялся разжиганием огня в очаге, позволяя себе сосредоточиться только на этом нехитром действии и немного отвлечься от бурлящего внутри негодования. Интересно, не забыл он старые навыки?.. Когда тысячелетиями пользуешься духовными силами, как-то отпадает необходимость добывать первую искру трением, но когда-то… Да, когда-то и ему приходилось разжигать огонь как обычному человеку. В те незабвенные времена, когда он остался совсем один и практически без сил. Удивительно, но сейчас бывший Владыка вспоминал те долгие годы с несколько другой эмоциональной окраской. Да, тогда ему было… пожалуй, определить это как «больно» являлось бы чудовищным преуменьшением. Тело, зараженное ликами и пропитанное демонической мощью Тунлу буквально разрывалось от перенапряжения, душа тонула в боли за себя и свое положение, клокотала от ненависти и обиды на предавших его соратников, жителей Уюна, небожителей… И все мысли занимала лишь месть, месть, месть. Немногим полегче стало, когда он разобрался с прошлым пантеоном и оставил Небеса пустыми, но до того… Цзюнь У не любил воспоминания об этом времени именно из-за того, в каком душевном раздрае тогда пребывал. Однако, если отвлечься от него и вспомнить только события, что происходили в те годы вокруг бывшего Наследного принца, то все начинало казаться не таким уж и беспросветным. Да, он был один и почти без сил, но все же, научившись скрывать лики, получил возможность появляться среди смертных и дела быстро пошли на лад. Упорный, талантливый и внимательный от природы, Цзюнь У играючи осваивал различные профессии, что могли помочь ему в исполнении задуманного, и кем ему только не довелось побывать… От наемного головореза до генерала армии, от чернорабочего, таскающего кирпичи до резчика по дереву, чьи работы знать раскупала за очень большие деньги, от актера театра до основателя школ боевых искусств и преподавателя в них же. Он шел сквозь все эти социальные роли, устремленный точно к намеченной цели, и мало обращал внимания на то, что происходило вокруг. Все было лишь инструментом, а люди и обстоятельства сменялись в бесконечном водовороте короткой человеческой жизни и тоже не поднимались во внутренней системе ценностей будущего императора выше определения «инструмент» и «способ». Но сейчас, вспоминая… Пожалуй, не все тогда было так уж плохо. Да, безусловно, не жизнь наследного принца и, уж тем более, не божества, но и будучи наполовину смертным Цзюнь У не особо бедствовал — опыт и накопленные умения позволяли ему вполне сносно обеспечивать себя физически, хватало и на пропитание, и на ночлег, и на добротные одежды. Не сравнить с тем жалким существованием, что они влачили, когда были изгнаны из Уюна все впятером. Тогда он должен был отвечать не только за себя, но и за своих помощников, и ситуация складывалась абсолютно катастрофическая: бывший Наследный принц умел и охотиться, и заботиться о себе в быту, но не мог показаться лишний раз на глаза смертным без того, чтобы те не прокляли его и не попытались (в очередной раз) прирезать. Кроме того, Уюн был обескровлен катастрофой и в его лесах даже охота выходила пустой и бесполезной, что уж говорить про попытки раздобыть деньги или еду среди смертных. Но он хотя бы пытался. А вот четверо его вассалов оказались не приспособлены к простой жизни от слова «совершенно» и буквально сели на его шею. Хотя Цзюнь У как считал тогда, так и сейчас думал, что это было простым нежеланием марать руки. Хотели бы — помогли. Как после изгнания, так и до него, с постройкой моста. За время своего правления он перевидал множество божеств, и далеко не у каждого было хотя бы по два постоянных помощника. Два — это уже было роскошью, многие умудрялись справляться и с одним, а то и вовсе самостоятельно. А у него в те времена их было четверо! И при этом помощи он не получил ровным счетом никакой, только хлопоты. А позже и порицание, и попытки убить. Тогда, на краю Тунлу, это ведь было отчасти и самозащитой. Да, он рассвирепел и хотел их уничтожить, но уже после того, как они попытались столкнуть в раскаленную лаву его самого. В Уюне для предателей правящей семьи и государства испокон веков существовала особая казнь — их сбрасывали в жерло Медной печи. Если вулкан был активен, то приговоренный сгорал, если же Печь спала, то разбивался, падая с огромной высоты. Бывшие друзья тогда кричали, что он предал Уюн, предал все свои идеалы и должен погибнуть так, как предписывает закон. А он ответил, что это как раз он и пытался их всех спасти, и предатели здесь — они, ведь это они не помогли, а своим противодействием ныне мешают спасти и оставшихся. И те, кого он вознамерился принести в жертву — тоже предатели. Ведь если бы все они поддержали его во время постройки моста, то сейчас народ Уюна мог отдыхать в Небесных чертогах, спокойно дожидаясь окончания бедствия. А после они бы отстроили родное государство еще лучше и богаче, чем оно было до извержения. Но никто не захотел и пальцем пошевелить ради такого будущего, и вот они здесь.       Что ж… Он в том бою оказался сильнее. Предатели получили заслуженное наказание, и он с каким-то кровожадным удовлетворением проследил за их исчезновением в раскаленных потоках лавы. Связанные же и одурманенные заклинанием люди, которых бывший Наследный принц столкнул следом, вряд ли даже поняли, что случилось, — они словно спали наяву. Во всяком случае, Цзюнь У действительно надеялся, что они ничего не ощутили, ведь именно такой артефакт он выбрал для подавления чужой воли, чтобы собрать всю ту огромную толпу и привести ее к жерлу…       Усиленно работая веером для раздувания пламени, бывший Владыка покачал головой собственным воспоминаниям. Все-таки принц Уюна был на редкость мягкотелым и глупым. Все, кого он выбрал для жертвоприношения, были взрослым людьми, преимущественно мужчинами, и все из знати. Он хорошо знал их при жизни и ни к одному не испытывал теплых чувств в силу их поступков еще в те времена, когда Уюн процветал. И, тем не менее, все равно не смог сбросить в лаву тех, кто был бы полностью в сознании, осознавал происходящее. Почти месяц ушел у него на то, чтобы добраться до бывшей императорской сокровищницы и отыскать там необходимый артефакт, и еще дней десять и немало собственных жизненных сил пришло потратить на его активацию. Вот стал бы он так заморачиваться сейчас, а… Но тогда вбитые с рождения принципы были еще слишком сильны. Понадобились столетия, чтобы изжить в себе даже их отголоски.       Очаг разгорелся на славу, и бывший Владыка, удовлетворенно полюбовавшись делом рук своих, занялся поисками припасов. Не то чтобы он был хорошим поваром, но — сносным. Уж кашу с овощами приготовить сумеет точно. Сигоу вечером кормил его как раз такой кашей, и они подчистили все до последней рисинки, так что придется готовить заново.       Припасы обнаружились почти сразу, в ларе у стены, и Цзюнь У, плотнее засучив рукава, принялся за дело: промыл и поставил вариться рис, а после занялся овощами и зеленью, коих на кухне Сигоу обнаружилось в избытке, — не иначе, местные жители, по доброте душевной, снабжали. И, пока нож мерно стучал по разделочной доске, мысли бывшего Владыки невольно свернули к Сяньлэ и его долгому существованию среди смертных. Уж о том, как бывший Наследный принц управляется на кухне, был наслышан даже император. На редкость… запущенный случай. Наверняка в этом была виновна вторая канга, которую Се Лянь сам попросил надеть на себя. Видимо, она отбирала не только удачу, но и способность к обучению, ничем иным Цзюнь У такое тотальное невезение и непрошибаемость в бытовых вопросах объяснить не мог. Он на собственном опыте убедился, что свергнутому, но бессмертному небожителю трудно удержаться на обочине жизни хотя бы в силу того массива лет, что остаются за плечами. Невольно приобретаешь столько опыта, что превосходишь многих из смертных. Можно освоить любое ремесло, любую профессию, ведь у тебя впереди вечность на это. И не ожидают ни болезни, ни старость, ты стабильно молод и полон сил. Только трудись и не опускай руки, не пускай все на самотек. Сяньлэ, насколько Цзюнь У было известно, рук не опускал, но вот сферы для приложения своих усилий выбирал явно неудачные. Хотя божеству войны, пускай и свергнутому, устроиться в жизни не так уж сложно: любая военная область по умолчанию ляжет под ноги, только пожелай. В этом он тоже железно убедился на собственном опыте.       Овощи и травы отправились на раскаленную и политую маслом сковороду. Тщательно перемешав их и убедившись, что подгорать ничего не собирается, бывший Владыка накрыл часть их будущего завтрака большой деревянной крышкой и понял, что очень хочет чаю. Простенький чайный набор гостеприимно дожидался его на обеденном столе и, перенеся в жаровню несколько раскаленных угольев из очага, Цзюнь У наполнил чайник и поставил воду нагреваться. Отлично. Теперь можно и передохнуть немного.       Еще с вечера он заметил среди посуды, что громоздилась на подоконнике, одну занятную вещицу, и сейчас, в ожидании любимого напитка, достал ее и повертел в руках, рассматривая.       Это была игрушка. Деревянная лошадка, довольно искусно вырезанная по контуру, но совсем никак не украшенная, без намека на глаза или ноздри. Было видно, что тот, кто ее выстрогал, хорошо владел ножом, но вот опыта резьбы то ли не имел, то ли попросту не успел доделать вещицу. А ведь хорошая могла бы быть поделка…       Рядом с лошадкой лежал короткий острый нож для работы с деревом, и бывший Владыка сам не заметил, как рука потянулась к нему. Помнится, свои первые поделки он творил почти вынужденно, в одном из монастырей, где обучался по юности воинскому искусству. Там совсем не было нормальной посуды и он, по наитию и от скуки, строгал самые простенькие ложки и подобия тарелок. Получалось кошмарно, но шиди расхватывали, так как есть руками никому не хотелось, а настоятель монастыря был той еще скотиной, не заботящейся об учениках совершенно. За что, кстати, после и получил по заслугам от самого же принца. И вот за что, за что, а за это Цзюнь У не было стыдно совершенно. Да, самосуд, но при этом справедливый. Сколько молодых талантов сгубили в стенах той школы — не сосчитать. Так что воздаяние было лишь вопросом времени и кому, в конце концов, как не Наследному принцу принимать подобные решения?..       Нож уверенно выцарапывал большие и маленькие волны, и лошадка постепенно обзаводилась роскошной гривой. Цзюнь У так увлекся, что даже не сразу услышал, как на кухню, привлеченный вкусными запахами, сонно пришлепал Сигоу.       — Доброе утро, — поприветствовал его бывший Владыка, краем глаза заметив застывшего в дверном проеме мальчишку. — Завтрак скоро будет готов. Выпьешь пока со мной чаю?       Босые ноги мальчишки неуверенно протопали к столу и Сигоу неловко опустился на стул напротив.       — Если вы не против, — робко сказал он, во все глаза глядя на увлекшегося резьбой Цзюнь У.       — Был бы против — не предлагал бы, — рассеянно отозвался тот, закончив с гривой с одной стороны игрушки и переходя к другой. — Твоих рук творение?       — Шифу, — благоговейно ответил Сигоу, не отрывая взгляда от ножа, мелькающего в руках бывшего Владыки. — Он любил иногда вырезать всякую мелочевку. Только получалось не очень…       Цзюнь У едва сдержался, чтобы не фыркнуть вслух. Ну конечно же! Помнится, мелкому предателю в Уюне он тоже дарил какие-то поделки. Ужасающе кривые, зато от души. Конечно же Гао Юнксу не мог не вложить эту память в Су Юншэна. Вот только опыта его двойнику негде было набраться, потому, видимо, и «получалось не очень».       — Понятно, — вместо этого обронил вслух Цзюнь У. — Вода закипела, завари, пожалуйста, чай. А я пока с этим закончу…       Сигоу молча выполнил поручение, а после снова опустился на стул и попытался пригладить встрепанные со сна вихры.       — Владыка, что теперь? — серьезно спросил он. Цзюнь У молча зыркнул на мальчишку, и тот тут же поправился.       — Шифу. Простите, забылся. Что теперь? Будем ждать, пока снова кто-то наведается? Я имею в виду…       Что Сигоу имел в виду, бывшему Владыке так и не довелось узнать, так как в этот момент к ним действительно наведались. А, если точнее, заколотили в многострадальную дверь, да так, что она, в очередной раз, едва не слетела с петель. На этот раз, судя по грохоту, молотили с двух рук. Еще и что-то кричали.       Цзюнь У зло рыкнул и резко поднялся. Поделка и нож с громким стуком упали на стол, стул с грохотом отлетел в сторону. Сигоу невольно съежился от той кровожадности, что проступила в чертах бывшего императора.       — Да что ж это за напасть такая! Не дом, а проходной двор! Подожди здесь, я сейчас объясню этому невоспитанному, как нужно приходить в гости, а заодно и стучать культурно научу.       И он размашистым шагом вышел из кухни. Сигоу, не смея ослушаться и пойти следом, ошалелым взглядом обвел помещение и, чтобы сделать хоть что-то полезное, смел со стола опилки, а после снял с огня уже готовый рис и овощи, а сам огонь притушил.       Цзюнь У действительно хотелось снять с непрошенного визитера голову. Такое прекрасное утро было! Они могли бы мирно попить чаю, а после позавтракать. Он бы закончил игрушку, а после… А после было бы видно. Может, вызвали бы Сяньлэ для уточнения ситуации, или сходили в деревню к супругам Лян, или еще что-то. Словом, как-то бы разведали ситуацию и уже после решили, что делать и в каком направлении двигаться. Но, видно, не судьба ему наслаждаться спокойным бытом, как и обществом тех немногих, кому ничего от него не надо.       — Су Юншэн!! — надрывались за дверью. — Открывай немедленно, я знаю, что ты там!! Это все из-за тебя, так иди и помоги!!       А вот это уже интересно. Голос, что удивительно, был женским и срывался в натуральную истерику, притом, очень злую. Ловушка? Скорее всего, но Цзюнь У не собирался пасовать и отступать. Обнажив Чжусинь, с которым не расставался в этом проклятом доме ни на миг, таская за собой из комнаты в комнату, он рывком распахнул дверь. Непрошенная визитерша, не ожидая этого, едва не завалилась через порог прямо на него, но вовремя выровнялась и уставилась на бывшего Владыку злыми глазами, яростно сжимая кулаки. Цзюнь У, в свою очередь, сердито нахмурился, глядя на нее сверху вниз.       Это была женщина, как ему и послышалось, но при этом очень… грязная. То есть, настолько, будто она вброд переходила болото, и при том пару раз окунулась в него с головой. За слоем грязи было тяжело даже разобрать черты лица. Единственное, что было очевидным — это что гостья не домашняя утонченная дама, вроде госпожи Лян. Об этом ясно говорили ее одежды, хоть и изодранные, но все еще узнаваемые. Странствующая заклинательница, либо просто путешественница. Впрочем, судя по кожаным наручам и пустым ножнам за спиной, все же заклинательница — только у них владению мечом обучались и женщины.       — В чем дело? — грубо спросил бывший Владыка. — Кто ты и какого черта ломишься сюда?       У незнакомки от его вопроса на лице проступили неуверенность пополам с растерянностью. Похоже, Су Юншэн с этой дамочкой были хорошо знакомы и сейчас снова придется пускаться в объяснения про потерянную память. Ох, как же надоело… Впрочем, следующие слова незнакомки пошатнули теорию о ее знакомстве с бывшим владельцем тела.       — Не важно, кто я, — решительно отрубила она, мотнув головой. — Но ты должен помочь. Я знаю, что ты заклинатель и достаточно силен.       Ее взгляд скользнул по Чжусиню, который хоть и смотрел сейчас острием в пол, но все же угрожающе подрагивал в напряженной руке владельца.       Гостья повернулась к лесу, что начинался сразу за двориком похоронного дома, и махнула рукой в его направлении.       — Возможно, здесь не было слышно, но там сошел сель. Все поселение погребено под слоем грязи, там люди…       Ее голос сорвался и женщина замолчала, покусывая губу, очевидно, пытаясь взять под контроль эмоции. А Цзюнь У не зря когда-то был величайшим из богов войны — обстановку он умел оценивать мгновенно.       В том направлении, куда она указала, находились ближайшие к ним поселения клана Цао. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что случилось: Восходящий, который наверняка был из верхушки клана, пронюхал, что на его след вышли и сбежал этой ночью, решив попутно уничтожить всех живых свидетелей, которые мог хоть как-то навести Сяньлэ и Хуа Чэна на его след.       И выходит, тот толчок и рев под утро ему вовсе не приснились.       — Сигоу! — позвал бывший Владыка, обернувшись через плечо, и мальчишка мигом возник за спиной. Будто только и ждал, когда его позовут.       — Шифу?       — В клане Цао беда — сель. Беги в наше поселение, собери всех, кто готов помочь. И сам тоже не мешкай, твои способности нам очень помогут.       Ничего более не добавив, он обернулся к гостье, которая молча наблюдала за ними с нечитаемым выражением на грязном лице.       — Веди, — коротко велел Цзюнь У, и незнакомка, кивнув, развернулась и помчалась в сторону леса. Бывший Владыка сорвался следом.