Внутри меня война

/декабрь 20**/

      Перед клубом выстраивается очередь. До начала концерта ещё два с половиной часа, а людей здесь уже немерено. Взглянув на время, она гасит экран смартфона. Кусает губы. В дурацкой привычке тонкую кожицу сдирает, оставляя небольшие ранки, и оглядывается. Рядом баннер-афиша, с которого на неё глядит Викторов — чуть исподлобья, пронзительно. Отросшие волосы в мелких кудрях вьются ещё сильнее, чем она запомнила, а вырез чёрного пиджака открывает несколько букв татуированной груди.       В её руках билет категории «Meet & Greet». Этот бумажный прямоугольник одновременно причина волнения и возбуждённого предвкушения. С Глебом не виделись пару месяцев: она свой внезапный отъезд никак не объяснила, а он и не спрашивал.       Телефон вибрирует уведомлением в Telegram.       В мессенджере её сообщение — «Вы на подготовку к концерту дофига времени потратили. И ты сомневаешься, что всё пройдёт круто?» — висело просто прочитанным. Теперь же с аватарки в уведомлении, как и с афиши, на блондинку глядит Викторов. Решил-таки ответить на отправленное ею получасом ранее.       Глеб:       «короче»       «может, прозвучит странно»       «но я бы хотел, чтобы ты сейчас была здесь, в Питере, а не своём залупинске»       Палец замирает над открытой клавиатурой. Сердцебиение подозрительно учащается, и приходится приложить максимум усилий, чтобы улыбка не тронула губы. Пока раздумывает над ответом, статус «онлайн» музыканта гаснет. А очередь из счастливчиков на мит продвигается значительно вперёд. С улицы девушка вот-вот попадёт в клуб. Питерский декабрь выдался холоднее обычного, и пряча нос в светлый шарф, трижды обмотанный вокруг шеи, хочется уж поскорее оказаться в тепле.       Глеб обмолвился о выступлении — самом крупном из ранее проходивших — ещё до его официального объявления на новостных площадках. Она собиралась улетать в родной город: сообщение о внезапной болезни отца застало врасплох, а вся серьёзность ситуации доходила медленно — и о покупке билета на концерт мысли не было. От предстоящих забот и тревоги голова шла кругом. Только дома, когда все навалившиеся проблемы начали тяжёлым камнем тащить её на дно, вспомнила о словах Викторова. Думала долго, сомневалась. Это казалось неправильным: в семье неприятности, а она от них сбегает трусливо… Но с каждым днём оставаться там было всё невыносимее. И случайно оброненная фраза Глеба стала решающей.       После ночи — той самой, проведённой вместе в первый же день знакомства — они виделись ещё пару раз. Обменялись номерами телефонов. Списывались редко. А спонтанные видеозвонки случались всё чаще. В основном, когда Глеба, перебравшего на какой-нибудь вписке, прошибало на разговоры. Пьяные и откровенные. Содержание их наутро он вспомнить никак не мог.       И только спрашивал:       — Я там хоть лишнего не напиздел вчера?       Девушке оставалось с хитрой улыбкой отвечать: «Это смотря что ты считаешь лишним», и в самой себе бережно обустраивать угол с воспоминаниями о поздних звонках, каждый из которых натянутой струной отзывался в ней. Викторов только в этих разговорах прятал свои колючки, вылезал из панциря. Позволял заглянуть «на обратную сторону Луны». Разрешал увидеть боль и травмы, страхи. Музыкант в такие моменты улыбался. А она в надетой маске видела трещины, что тонкой паутинкой расходились — по напряжённо изломанной линии губ; по глазам, которые парень торопился отвести в сторону, чтобы не встречаться взглядами; по рукам, с зажатыми в мелко дрожащих пальцах бутылке пива или сигарете.       — А кто тебя вообще поддерживал, когда ты решил музыкой заняться? — спросила однажды.       На экране смартфона отображалось изображение Викторова, сидящего в плохо освещённой комнате. После задумчивого вздоха последовало спокойное «Ну, родители занимались собой, поэтому я не знаю… Вряд ли родители», приправленное уже знакомой улыбкой. Глеб вновь не смотрел на неё, застывшим взглядом рассматривая что-то за кадром.       — Сестра?.. И то тоже с натяжкой. В основном она… в основном она ругалась, — музыкант сглатывает ком в горле. Вертит меж пальцев вейп. Мужской взгляд начинает метаться по комнате, а девушка с тревогой наклоняется поближе к телефону. — Кто же меня поддерживал, блять? — сердце сжимает тоска от его тихого, неискреннего смеха. — Я не могу вспомнить. Может быть, и был такой человек. Я же не мог в одиночестве провести шестнадцать лет жизни…       Больше они эту тему не поднимали. Однако сказанные Глебом в тот вечер слова не выходили из её головы.       Викторова, в общем-то, стало очень много в жизни: плейлист разбавился его голосом, в чате появлялись отправляемые им фотографии и видео-сообщения. Мысли Глеб занимал всё чаще. И в какой-то момент поняла: привязалась к нему. Но не понимала, что же музыкант, набирающий популярность, нашёл в простой девчонке, работающей в одной из многочисленных кофеен города.       Парень в последние дни на взводе. Не звонил. Забрасывал, правда, взволнованными сообщениями. И не будь у неё билета на концерт, купила бы — только ради того, чтобы поддержать лично, а не по переписке.       Однако ему почему-то не сказала, что возвращается. И вместе с остальными VIP-зрителями проходя за сцену, в выделенную для мита комнату, она волнуется. В отданной в гардероб куртке забыла телефон. Сообщение Глеба осталось без ответа.       Держась позади остальных поклонников Викторова, вытирает о чёрные джинсы вспотевшие ладони. Сердце грозит пробить грудную клетку — колотится так сильно и часто, что даже страшно становится. А следом мысль: «Как же ему идут чёрные рубашки», и, несмотря на все переживания, больше не может отвести взгляд в сторону.       Глеб старается держаться непринуждённо. Улыбается — почти по-настоящему. Отвечает на какие-то вопросы, заданные подобравшимся ближе всех парнем, и оглядывает остальных. На ней внимание задерживает не больше, чем на прочих. Девушке вновь становится не по себе: неужели не узнал?.. Но Викторов вдруг возвращает взгляд, и не смотреть в его глаза уже не получается. Общаясь с фанатами, музыкант выглядит теперь спокойнее. Расслабляется отчего-то, даже шутливо предлагает всем «задницами пол протереть» — и первым садится на него. Так, что оказывается вроде бы и в центре, но всё-таки поближе к ней.       Взгляды Викторова, обращённые в её сторону, всё длиннее становятся. А блондинка ни о чём ином думать не может. Вспоминает строку: «Бездонные, несчастные, убитые глаза…».       Оказавшись впервые за долгое время рядом с парнем, она чувствует, как «сладко» и знакомо тянет под рёбрами. Их переглядывания — уже откровенно долгие, на грани приличия — вызывают замешательство и шёпот среди остальных.       Глеб напрямую к ней обращается лишь через несколько минут. Руками упирается в пол позади себя, из-за чего ткань чёрной рубашки плотно облегает грудную клетку, и немного склоняет голову к плечу. Мягкая улыбка, слабый прищур и любопытствующий вопрос:       — И где же я буду?       Непонимание через несколько секунд проходит. Взгляд музыканта направлен на женский свитер, где белыми буквами выведено: «You'll be here». Прямо под сердцем слова «Ты будешь здесь», вызвавшие — ей же не показалось? — лёгкий флирт со стороны артиста.       — Вот здесь, — улыбку сдержать не получается, когда прикладывает ненадолго руку к области сердца.       Выделенное организаторами концерта время мита близится к концу. Глеб фотографируется с поклонниками, расписываясь на мерче и постерах. А когда очередь доходит до неё, вновь чуть ли не в самый конец вставшей, бровь Викторова «ломает» в вопросительном изгибе — девушка подходит без телефона.       — В гардеробе оставила, — объясняет, улыбнувшись. — Просто распишитесь, Глеб Остапович.       Музыкант усмехается. На чёрно-белом постере маркером пишет что-то: подыгрывая, спрашивает имя, и снова опускает взгляд на своё же распечатанное на плотной бумаге изображение. Через несколько мгновений возвращает всё девушке.       — Надеюсь, мои пожелания вам не останутся без внимания.       И что-то в чужом голосе вынуждает опустить глаза на постер. Под автографом и пожеланием «Храни меня там, где и показала сегодня» ещё несколько слов — «дождись меня в коридоре». Снова взглянув на Глеба, она лишь дарит ему слабую улыбку. А когда их выводят обратно в зал, куда уже стали запускать остальных поклонников Трёх дней дождя, девушка отстаёт от группы. Увы, шнурок так невовремя «развязался». Но долго притворяться не пришлось.       Викторов выходит практически сразу и, не позволяя ни слова сказать, заталкивает её в одну из многочисленных комнат серого коридора. За парнем захлопывается дверь, оставляя их наедине в небольшом помещении. У Глеба в глазах коньячного оттенка нечитаемые эмоции. Молчанием своим терзает, даже не думая увеличивать расстояние между их телами. В женской груди сердце в бешенном темпе заходится от его близости и ситуации в целом, а частое дыхание сушит распахнутые губы.       — Ты чего это? — отодвинуть Викторова хочет, упирается ладонями, но он вдруг к самому её лицу наклоняется. — Глеб?..       Чужие действия вызывают тех самых «бабочек в животе». И девушка замирает, не в силах совладать с чувствами — сладостного волнения, трепета. Уткнувшись затылком в дверь позади, прикрывает глаза: на своих губах ощущает тепло губ музыканта. Он не спешит целовать. Сохраняет между ними жалкие миллиметры. И это сводит с ума, лишает крох самообладания.       — Ты вся дрожишь, — шепчет на выдохе. — Почему?       Касается кончиком носа её шеи. Ласкает. Вызывает приступ тахикардии прикосновениями под свитером. Огрубевшие от гитарных струн кончики пальцев нежно гладят чувствительную кожу под нижними рёбрами, скользнув на талию. Обнимает. И снова возвращается к женским губам своими, по-прежнему не целуя.       — Между нашими губами всего несколько секунд… Обнимай меня… У тебя на сердце шрамы, у меня — по телу дрожь, — отвечает едва слышно строками демо-версии одной из песен, которую недавно присылал Глеб.       Парень улыбается, качает головой:       — Неправильно выученный текст, — и добавляет игриво. — За неуважение к творчеству нужно наказание, да?       Викторов не дожидается ответ.       Целует наконец, прекращая испытывать женское сердце на прочность. Однако неторопливые, нежные прикосновения делают ещё хуже. Не похожи на прежние их поцелуи. Сердце окончательно смиряется со своей участью — гоняет кровь вдвое быстрее положенного, а ещё сдаётся во власть музыканта. Что Глеб теперь безраздельно им владеет, понимает после поцелуя: заглянув в его карие глаза, вновь ничего вокруг больше не замечает.       Страх от осознания произошедшего накатит позднее. Она влюбляться не хотела. Но находящийся так близко парень, не сводящий с неё потемневший взгляд, на все эти «не хотела» клал большой и толстый…       Его сегодняшнее поведение сбивает с толку. Их секс никогда не отличался чрезмерной нежностью, от которой минутой ранее подкашивались её колени. Все поцелуи и объятия были прелюдией к постели. Однако не сейчас. Здесь происходило что-то иное. И дать этому напрашивающееся объяснение девушка боится. Чувствует прилившую к щекам кровь — и чтобы не увидел румянец, опускает голову, кусая губы.       — Надо было сказать, что ты приедешь, — даже не глядя, знает, что музыкант улыбается. — Хотя сюрприз, определённо, приятный. Дождёшься меня после концерта?       — Ты же хотел сбежать с него, — поднимает голову, не выдержав, и усмехается.       — Сбегу, но только если с тобой.       — Вынуждена огорчить: если потребуется, силой тебя на сцену поведу, — выражение чужого лица вызывает смех. — Но буду ждать после концерта.       Викторов, фыркнув, отодвигается. Указывает на неё указательным пальцем — «Ты обещала!» — и открывает дверь, пропуская девушку первой.       Страх перед выступлением значительно ослаб. Глеб понимает это, провожая подругу взглядом, и хмурится. Новые ощущения в её компании сбивают с толку, подталкивая к неутешительным выводам…