До заводских настроек

Сан, на самом деле, уже не чувствовал себя оптимистом. Любая весёлая нотка в голосе казалась исключительно истеричной, и ощущение полнейшей беспомощности пробиралось внутрь до самого эндоскелета. Кажется, он действительно жалел, что их давным-давно не разобрали на металлолом в театре. Единственный, кому Солнце доверял больше всего, оказался чудовищем. Его вторая половина, которая выбиралась каждый раз при темноте, стала проклятием воспитателя. Ещё несколько детей исчезло из детсада. Сан прекрасно знал, кто был виновником случившегося. Кажется, сами работники Пиццаплекса что-то заметили. Многие родители жаловались на Муна, который выглядел пугающим. Терроризирующим сознание. Поэтому с тех пор свет никогда не гас, оставаясь вечно включенным. Сон-часы были сокращены, теперь они больше не проводились. Пять генераторов, которые поддерживали свет даже ночью, должны были обезопасить детсад от вышедшего из-под контроля аниматроника. Каждый раз Солнце пытался достучаться до своего друга и каждый раз ощущал тщетность своих попыток, когда его игнорировали в лучшем случае. В худшем, когда выходили на контакт, он ненавидел такие моменты ещё сильнее. «Санни, — знакомый шипящий голос раздался в голове, — погаси свет. Ты же знаешь, насколько сильно я скучаю по своему телу.» Сан отрицательно мотнул головой, он не может себе позволить слабость по отношению к лучшему другу. Он не хочет, чтобы они были опасны. Солнце боится даже разговаривать с Муном, думая, что запнётся на любом слове. Воспитатель сидел посередине абсолютно пустого детсада, боясь даже подняться в их вечно засорённую хламом комнату. Боится, что станет уязвимым и поддастся Муну. И тогда пострадает кто-нибудь ещё. «Санни, — вновь раздался Мун, — я скучаю по тебе.» Сан съёжился, слова застряли комком где-то в горле. Это звучит так хорошо. Слышать подобную фразу от своего друга, полностью пропитанную его интонациями и манерами, сродни эвтаназии. Солнце буквально ощущает, как сдаётся. Он бы прямо сейчас вырубил весь свет, перестал сдерживать Муна, но каждый раз перед его глазами всплывал образ исчезнувших детей. Он любит Муна, даже если он монстр, но не может позволить себе выпустить его. — Я тоже скучаю, — прозвучало очень жалко даже для Солнце, но тот уже не мог замолчать: — я могу обнять тебя, если ты хочешь! Сан медленно обхватил себя руками, качнувшись вперёд-назад и закрыв глаза. Будто бы действительно мог обнять Муна, будто бы они были разными существами. «Этого недостаточно, — потерял терпение Мун, а затем снисходительно выдаёт, словно Солнце неразумное дитя: — согласись, было бы лучше, если бы ты дал мне обнять тебя тоже.» Солнце хотел было согласиться, но прекрасно понимал к чему клонит Мун. Он не может позволить им такой роскоши. Сан уверен, что если даст хоть немного слабины, то не сможет подчинить его себе вновь. И от этого очень-очень тяжело, потому что всех их разговоры однотипные, сводящиеся к просьбам выпустить или к оскорблениям. Но никогда не прекращаются. Потому что Мун ужасно рвётся на свободу. Потому что Сан ужасно дорожит им. — Я не понимаю, — стащив карандаш с детского стола и повертев его в руках, произнёс Сан, — почему ты это делаешь? Это совершенно против нашей системы, нашего предназначения! «Только болваны живут в границах, — рыкнул Мун, заставляя Солнце вздрогнуть, — ты один из них.» Погрузились в тишину. Сан не чувствовал холода, но дрожал то ли от обиды, то ли от жалости к своей стороне. Это был шестой день, когда приняли решение больше никогда не гасить свет в детсаду. Весь пиццаплекс легко мог погрузиться в темноту, но лишь в детской части неизменно горел свет. Это почему-то напоминало Сану об их совместном времяпровождении в театре. Весь зал тогда погружался в мрак, кроме сцены. Только Сан и Мун. Ну и другие роботы, которых нельзя было назвать даже актёрами… Скорее мешающимися марионетками. Но всё же это было счастливое, впивающееся острыми когтями до глубин души и заставляя думать о том, что оно стало несбыточным далёким моментом. Был ли Мун всегда так жесток и агрессивен по отношению к детям? Сан не знал. Солнце всегда считал их двоих самыми надёжными аниматрониками для детей. Даже надёжнее, чем добродушный Фредди. Они же воспитатели. Они же должны следить! Их программа — это их ключ к взаимодействиям. Так странно, что из всех роботов именно воспитатель оказался тем тайным злодеем, который убивал детей. А Сан верил. Искренне верил, что это какой-то неизвестный, о котором рассказывал Мун. Что какой-то злобный похититель пробрался в их самое безопасное место! Именно он всему виной. Но, как оказалось, они делали это сообща. И Солнце жалел каждый раз, что не заметил какие-то намёки, предпосылки к тому, что это может произойти. Он больше не ощущал себя на своём месте и не чувствовал себя нужным. Даже глэмроки осуждающе поглядывали на него (Рокси, разумеется, рассказала всем практически сразу). И Солнце был бы рад, если бы он исчез. «Продолжаешь поддаваться саможалению? — процедил Мун, — крайне глупое решение.» — Я… Я могу заниматься, чем хочу! — буркнул Сан, складывая руки на груди, — моя помощь никому не нужна и мне самому решать, что делать с собой и своим телом. Он осёкся. Впервые за всё время он сказал что-то вроде «своим телом». Сан всегда говорил «наше тело». Это вырвалось совершенно случайно, непреднамеренно. Он даже не подумал! «Вот как, — довольно произнёс Мун, — ты решил, что это твоё тело?» — Мунни! — ахнул Сан, — ты знал, что я хотел сказать. Я случайно… Я просто… «Просто решил, что я его теперь недостоин? — умело давя на жалость, открыто манипулировал Луна, — что я лишь второстепенная сторона? А главный герой, прямо как в выступлениях, всегда ты?» Солнце всхлипнул. — Нет! — горячо возразил он, — ты всегда был моей неотъемлемой частью. И всегда будешь… Он так злобно добавил последнюю часть, что даже Мун растерялся в ответе. Было ясно, что его позиционируют как скверну, просочившуюся сквозь уязвимости. — …каким бы ты ни был, — подвёл к концу фразу Сан. «Санни…» Всего на секунду Солнце показалось, что его друг произнёс его имя тепло и искренне. По-настоящему чисто и любяще. Но это мгновение крайне быстро кончилось. «Ты столь жалкий, — рассмеялся Мун, — тебя так просто обидеть, словно ты такой же ребёнок, за которыми ты приглядываешь.» Сан со всей силой сжал пальцы. Был бы он человеком, то почувствовал боль. И ему бы стало легче. Но он всего лишь аниматроник.

***

Грегори был невыносимой занозой в заднице любого робота. Сан даже впервые ощутил злость по отношению ребёнку, который искренне хотел добиться своей смерти, выключая то тут, то там свет. И вы бы знали, как сильно он был признателен этому несносному чертёнку, что его глупое и упрямое любознательность и упорство привело к тому, что всё тайное стало явным. К осознанию, что его дорогой Мун не был ужасным злым чудовищем, что он был максимум той простой злюкой-колюкой. А все те отвратительные вещи, которые творила вторая сторона воспитателя, были лишь последствием вируса, занесённого полубезумной охранницей, которая также была завербована вирусом. Это… звучало странно. И выглядело тоже странно. Но Сан верил во всё это с того момента, когда мешал Муну каждый раз сосредоточиться на поимке Грегори, после того как свет погас абсолютно во всем пиццаплексе. — Пошёл к чёрту, — вцепился в голову Мун, когда Сан оглушительно крикнул, не давая нормально утащить тело Фредди, — мерзкое существо! «Ты не выбирал момента, когда болтать со мной, — вредно, но не гневно, произнёс Сан, — я считаю, что имею право говорить, когда хочу!» Или там, знаете, крикнуть посередине пути что-то вроде: «О НЕТ, ТАМ ОПРЕДЕЛЕННО НЕТ ГРЕГОРИ. ВООБЩЕ НИГДЕ НЕТ. Я ПРОСТО ТАК ЛЮБЛЮ СИЛЬНО ОРАТЬ», что, очевидно, палило местоположение Грегори, но иногда крик становился столь сильным и невыносимым, что Мун выдавал своё присутствие сам, позволяя мальчугану сбежать. Настоящей отрадой был момент, когда им всем удалось победить это помешательство. Когда не только Мун, но и все остальные глэмроки смогли избавиться от этого проклятия, осадившего Пиццаплекс. Хотя, конечно, ущерб произошедшего был велик. Особенно для аниматроников, которые после безобразия нуждались в починке. Не настолько ужасно, как могло быть. Это радовало. Но Сильнее всего Сана радовал тот факт, что Мун теперь был самим собой. Не одурманенный этой чушью, вновь его колким соседом, без которого Солнце не представлял и жизни. Только на сей раз всё было как-то… тяжело? Мун спрятался в свою ракушку и не хотел выходить. — Мунни? — позвал его робко Сан, боясь спугнуть, — я слышал, что Чику совсем-совсем починили. Она теперь, должно быть, даже мусор не ест! Шутка была проигнорирована. Или может он так плохо пошутил? Солнце сложил руки в замочек, сутулясь. А затем его голову посетила замечательная идея. Если Луна не хотел выбираться из своего угла, то Солнце вполне может занять этот угол. Только страх, выработанный неделями при свете, сказался на Сане. Он замер перед выключателем, ощущая нелогичный страх. Да, уже ничего плохого не случится, но сама память… Память о произошедшем его душила. Но что, будет ли лучше, если он забьёт на это и продолжит играть в молчанку со своим лучшим другом? Другом, против которого все отвернулись, признали убийцей и игнорировали? Да кто Сан такой, чтобы не попытаться наладить контакты и сдвинуть это дело с мёртвого места! Щелчок выключателя. — Сан! — злость и испуг смешались в голосе, — какого чёрта?! Я не просил этого! Щелк. — Ну уж нет, Мун, — запротестовал Сан, — хватит прятаться во мне! Довольно того, что ты постоянно грызёшь себя за всё сказанное и случившееся. Я тебя совершенно не виню. Щелчок. — Блять, — Сан ойкнул, когда Мун выругался, — я сейчас просто лампочки разобью все, понимаешь? Оставь в покое переключатель. Щелк назад. — А я… А Я!!! …А я их назад вставлю, — по-детски дал ответ Солнце, — Мунни, я тебя очень-очень-очень-очень сильно люблю. В четырёхкратном размере! Я знаю, что ты винишь себя, но… но… «Я помню твои слова, — откликнулся он, — когда ты думал, что это я убил.» Солнце прервался, пытаясь как-то аккуратно сформировать в ответ. — Я не горжусь тем, что я так подумал! — возразил Сан, — но я был напуган. Ты говорил так по-свойски. Был собой и одновременно… не собой! Это было слишком похоже. Я правда думал, что… что ты это сделал. Но я жалею, я не должен был верить. Ты же вроде предупреждал, ты говорил… Вернее, ты это сделал, да? Но не по своей воле! «То есть ты винил меня, что я убил кого-то, но когда узнал, что это было не моим желанием, то простил меня? — скептично поинтересовался Мун, — решил, что раз я был не в себе, то это оправдывает убийство на моих руках?» — Я не могу знать, действительно ли ты убивал кого-то! Может… Может ты просто передавал их Ванессе… Я думаю, что такое могло бы быть! МУННИ, Я ЖЕ НА ТВОЕЙ СТОРОНЕ! «Может и так, — согласился Мун, — но я не уверен, что прощение заслуженное. Разве ты считаешь, что мне стоит доверять? Что вирус исчез навсегда?» — Я уверен, что заслуживаешь! — упёр руки в боки Сан, — у глэмроков тоже была эта дрянь! И что? Их никто не винит. Мы не всесильны над собой! И да, я уверен, что всё исчезло — вирус и недоверие к тебе! Мун даже удивился, что Солнце позволил себе, хоть и пустяковое, но ругательство. Его напор заявлял о непоколебимости друга. — Я ужасно скучал, Мунни, — сиплым голосом произнёс Сан, — мне было так грустно, что я не могу обнять тебя! И мне грустно вдвойне, что я сейчас не могу обнять тебя. «Я тоже скучал, — хриплым от эмоций голосом поддержал Луна, — я… помнишь… м-м, как мы могли занять одновременно тело вдвоём?.. Я думаю, это более безопасно, чем позволять мне занять его полностью.» Солнце просиял. Он понял, к чему клонит друг. Разумеется! Иногда в полумраке, когда есть темнота и свет, они могли становиться химерой, наполовину Солнце, наполовину Луна. Сан немедленно схватился за трос, запрыгнул на парапет балкона и выхватил старый фонарь, кидая его вниз в бассейн с шариками и прыгая следом. Нужно было действовать максимально быстро, пока Мун не передумал. Сумбурно, резко, неожиданно. Именно так можно было описать этот момент. Словно плотину прорвало. Но ведь так оно и было для двухизголодавшихся по взаимному вниманию друг друга аниматроникам. «Успокойся, пока ты не распался на детали! — ворчливо осадил Луна, — нам двоим ещё нужно тело.» Солнце зажёг фонарь и снова коснулся выключателя. Правой рукой он обхватил тело и почувствовал то же самое в ответ. Скосив свой единственный на данный момент глаз, он заметил красную подсветку глаза Муна. — Я люблю тебя, Мунни! — засмеялся он истинно муновским голосом со смутно скрытыми своими нотками голоса (почему-то всегда доминировала голосовая линия именно Луны), — ты не представляешь насколько! — Я тоже люблю, Санни. И это наконец-то прозвучало правильно. Так, как хотел и желал Сан.