Волчонок

Олегу максимально неловко. Но при этом мягко и одновременно больно. Последнее уже норма — ему практически всегда больно, а вот мягко… Он потягивается лениво, боясь открыть глаза. Мягкое легкое одеяло, практически зефирная подушка под головой, жестковатый диван — это просто рай, в отличии от тех коек, что у них в центре. Если он умер — то лучше не воскресать. Если он спит — то можно в вечную кому? Ему очень нравится, но сонливость постепенно слетает, а потому подбирается страх и волнение — как долго ему можно так находится. Олег кутается сильнее, прячет голову под одеялом — по-детски глупо, но все равно остается эта глупая вера, что под одеялом безопасно. Хотя годы в детдоме и в центре доказывают обратно. Он сворачивается в комочек, цепляясь пальцами за приятную ткань, сильно жмурясь. Так хорошо. Всего лишь от этого хорошо и уже это страшно потерять. Тяжелая рука ощущается огнем даже сквозь множество слоев, оставляя отпечаток на лопатке. — Олеж, уже вставать пора, — звучит приглушенно хрипловатый голос. Олег узнает его, хотя он немного не такой как обычно. Не такой… настроенный что ли? Ленивый, мягкий, теплый. Почти как это одеяло, в которое он вцепился. — Давай, милый, поднимайся, — чуть тормошит его Разумовский. — Не задохнись в коконе. Олег фырчит, сдерживая смешок. Действительно жарковато, дышать тяжело, но… — Вылезай, — растягивая гласные, произносит Сергей, по ощущениям наклоняясь. Волков тормозит. Но все-таки ерзает, стаскивая одеяло до подбородка, но тут же хочет спрятаться обратно — Разумовский не наклонился, он сидел на корточках, прямо перед лицом парня. Слегка взъерошенный, но свежий — явно умытый уже — с сияющими искорками веселья в глазах и теплой улыбкой. Олег в который раз задумывается — чем он заслужил, чтобы на него так смотрели? — Доброе утро, — почти урчит мужчина. — Хорошо спал? Волков может только кивнуть, потеревшись щекой о наволочку. — Сергей Викторович… — Давай без отчества, — неожиданно перебивает Разумовский, чуть касаясь пальцами взъерошенной макушки. — Просто по имени. На «ты», наверно, пока рано переходить, но уже спокойно можно обращаться без отчества. Хотя, когда ты себя не контролируешь, то иногда тыкаешь мне, но я ничего не имею против. — Простите, — смущается Олег, снова стараясь юркнуть под одеяло, но мужские тонкие пальцы успели схватить край, легонько удерживая. — Ничего страшного, я ж говорю, — мягко смеется Сергей, поглаживая по волосам уже более уверенно. — Прости, я тебя перебил до этого. Что ты хотел мне сказать? — Я… — вздохнул Олег, резко садясь, чуть встряхивая поплывшей головой. — Простите за вчерашнее. За драку. За то, что отвлек и потом мешал вам… — Ты мне не мешал, милый, — возразил Сергей, садясь рядом с парнем, аккуратно положив ладонь на его плечо. — Я прощаю тебя, хотя ты ни в чем не виноват. Просто в следующий раз звони мне, чтобы не скучать и не влипать в такие ситуации. — Я не скучал, — пробурчал Олег, потирая костяшками покрасневшее лицо — то ли от смущения, то ли от жары под одеялом. Но это была ложь. Он очень сильно скучал. Ему не хотелось привлекать на себя внимание, правда! Раз Сергей не приходил, не звонил сам значит было не нужно, был занят. Олег не хотел навязываться. Он должен был что-то сделать, чтобы Сергей захотел с ним встретиться. И Олег правда планировал по-другому все сделать, но как всегда все пошло не так. Чертов Сорока с его долбанутыми подпевалами! — Олеж, расскажи, что случилось? — спросил мягко Разумовский, продолжая заземлять прикосновением к плечу. Олег только головой замотал яростно. Не будет он рассказывать о том, как Ванька его поймал так по тупому! Сам виноват в случившемся, провели его как дурака еще и заломали. Нет, такой позор вспоминать стыдно, а говорить о нем — смерти подобно. — Олег, я не буду на тебя давить или учить, говорить, что это неправильно, — произносит аккуратно Сергей, начиная легонько водить ладонью по плечу. — Я просто хочу помочь. И удостовериться, что тебе безопасно быть в центре, что больше тебе не причинят боль. — Не причинят, просто буду внимательнее и бить сильнее, — хмуро отвечает Олег, сутулясь. Сергей ничего не говорит. Вздыхает как-то неправильно тяжело, перекладывает руку на голову, слегка ероша. Олег даже не против. Ему… нравится. Оказывается, очень нравится, когда касаются, но при этом не бьют и не заламывают. — Надо тебе коленки обработать как минимум, — говорит через какое-то время Сергей. — У тебя болит что-нибудь? Ты говорил, что тебе по корпусу прилетело. Тяжело дышать? — Не, нормально, — снова завертел головой подросток, случайно скидывая ласковую ладонь. — Ладно, — смиряется Разумовский, поднимаясь на ноги. — В ванной аптечка. Умойся, обработайся. Если хочешь, могу помочь. — Не надо, — вскакивает Олег, уносясь в другую комнату. Дышит загнанно, глядя в слегка запотевшее зеркало. Как неловко! Так… волнительно и страшно. Волнительно от чужой заботы и страшно, что это просто иллюзия, что все испарится или что хуже… его высмеют и предадут. Бывало же. Почему в этот раз будет иначе? Потому что Сергей — другой. У Олега до этого не было знакомых взрослых. Точнее были, но те были откровенные упыри, а вот адекватных взрослых у него никогда не было в окружении. Сергей терпеливый, заботливый, внимательный. Зачем ему такой прицеп? Что он в нем увидел? Олег в отражении видит лишь никчемного избитого пацана, который ничего не добился и не добьется в жизни. Потому что ничего не умеет. Ничем не интересуется. У него ничего нет — ни в душе, ни за душой. Зачем?.. Он замечает запакованную зубную щетку. Пластмассовую коробочку с какими-то мазями, таблетками, бутыльками. Вздыхает как-то судорожно — придется все делать как надо. А он не знает, как надо. Наскоро чистит зубы, споласкивает прямо в раковине волосы — еще вчера еле разобрался с душем и с бутылками. А затем приступает к замазыванию. По старинке находит зеленку, достает ватную палочку и приступает к методичному замазыванию всех царапин. Даже сдуру на губу мажет, скуля от жгучей боли. Чуть не плачет, но терпит, закатывая штанины, замазывая вонючей зеленной смесью коленки. Вот Шрек почти. Не трогает лишь повязку — она не размоталась после вчерашнего, так хорошо Сергей замотал. Болит, тянет, но не хочется распутывать бинты, так заботливо затянутые. Черт! Почему он такой сентиментальный? Выползает в комнату, в которой ночевал. Диван уже убран, на небольшом столике перед ним стоит кружка и тарелка. Простая яичница, тост с маслом, чай — простой завтрак. Олег топчется на месте, не уверенный, что это ему. Садится на край, смотрит на стол затравленно, не зная, можно ли… Будь он в центре, стащил бы, не думая, а тут нельзя так. Надо быть как-то приличнее, адекватнее. — Чего замер? — спрашивает Сергей, снова появляясь в комнате, держа в руках дымящуюся кружку. — Не хочешь? Стоит поесть, нельзя голодать. — Можно? — вскидывает голову Олег, надеясь, что не выглядит слишком жалко. — Можно, — кивает мужчина, его губы при этом подрагивают. — Ты зачем себя зеленкой измазал? Хлоргексидин же есть, мази… не обязательно было себя пачкать, еще и раны жечь. — Да я как-то привык, — пожимает неловко плечами Волков. Стыдно теперь за свою привычку. — Ладно, — улыбается Сергей, присаживаясь снова рядом, придвигая к нему тарелку. — Ешь давай, пока не остыло. Ему снова неловко, но он вцепляется в вилку, начиная елозить по яичнице. Присутствие мужчины рядом напрягает, Олегу кажется, что он все делает как-то не так, как-то неправильно. Но Разумовский над ухом, громко сербает своим напитком, довольно что-то напевая под нос, и от этой мелочи становится как-то спокойнее. Совсем немного. — У меня сегодня нет дел, — произнес неожиданно Сергей, слегка прикасаясь ладонью к лопатке — Олег моментально подскочил, переставая горбиться. — Не хочешь провести со мной время? — В смысле? — спрашивает Олег, сумев проглотить еду. — В прямом, — тихо смеется Разумовский, убирая руку. — Можем куда-нибудь съездить. Или дома остаться, посмотреть что-нибудь… — Я не буду мешать? — спросил Волков, поворачиваясь лицом к мужчине. — Нет, дорогой, — качает плавно головой Сергей. — Я правда полностью свободен. И хочу провести с тобой время. — За что? — хмурится Олег, чуть пересаживаясь. — Я же облажался вчера. Почему вы не выгоняете? — Олег, я никогда тебя не погоню от себя, — грозно сводит брови Разумовский, немного пугая парня. — Ни за какой проступок. Ты не рассказываешь, что случилось, но я уверен, что ты дрался не без причины. Волков опускает голову. Ну вот как так?! Почему? Он не понимает. А не понимание рождает страх и сомнение. В чем подвох? Почему он так добр? Почему ничего не просит, не требует от него? Олегу противно за самого себя: что не может ничего сделать в ответ, и что сейчас глаза мокрые. Всхлипывает тихо, сразу вытирая быстрым нервным жестом глаза и нос. — Я тоже скучал по тебе, — тихо звучит голос Сергея, а на ноги чуть выше колен ложатся теплые ладони. — Я хочу провести со тобой время. — Что я. что я должен сделать взамен? — прерываясь противным всхлипом, спрашивает Олег, быстро стирая редкие слезы, в упор глядя на аккуратные ноги. — Олег, — тяжело произносит Разумовский. — Тебе так необходимо сделать что-то взамен? Парень часто кивает. Он не может просто так получать. Он не заслуживает всего этого, не делал ничего хорошего, важного, нужного, тем более для Сергея. Только получал от него всего, и от этой односторонности, незаслуженности. Он обязан что-то сделать за все. Олег жмурится, когда его лицо обхватывают чужие ладони. Ему хочется сопротивляться, чтобы Сергей не видел его слабости, смущения, слез. Но тот тихо успокаивающе шипит, все же поднимая опущенную голову. Большие пальцы поглаживают скулы, от этого касания тепло разливается по всему телу. — Ладно, — соглашается Сергей. — Сделаешь для меня кое-что. Одно сейчас, а другое — потом. — Хорошо, — моргает осоловело Олег, глядя прямо в голубые глаза. — Сейчас мы с тобой поедем гулять по Питеру, и зайдем в мои любимые места, — говорит Разумовский, хитро щурясь, слегка улыбаясь. — Ладно, — вздыхает парень, предчувствуя музеи, выставки и что-то пафосное. — А потом что? — А потом я попрошу позже, — усмехается Разумовский, отпуская лицо, слегка щелкая по носу. — Жди. Олег будет ждать. Послушно и верно, чтобы отплатить за все, что для него делали и делают. Сергей смеется, целуя в волосы. Так естественно и просто. Так правильно по-хозяйски. И снова его внутри обжигает. Ему хочется сгореть. Возможно, даже возродиться.