Лицом к лицу

— И я все равно не понимаю, как он это сделал?! — вопрошает Сато Иоши, по-прежнему находящаяся под впечатлением от матча. Повышая голос на октаву, мама принимается активно жестикулировать и размахивать ладонями в опасной близости от моего лица. — Подбросил мяч, прыгнул сам, выгнул ногу, выгнулся сам и бах! Гол! Зрители в ауте, соперники в ауте, все в ауте, и я тоже! — Это еще что! — подхватывает сидящий позади меня Бачира и цепляется за подголовник водительского кресла, случайно прихватив клок моих волос. — Ауч! Ошибочно приняв локоны за узды, Мегуру раскачивается, как непоседливый ребенок, не обращая внимания на то, что от его резких телодвижений у меня кожа натягивается все выше и выше. Конечно, куда Бачире до окружающих мелочей, когда он с полной самоотдачей посвящает Сато Иоши в скрытые способности и непризнанные таланты Наги Сейширо. — Наги-сан может носком поймать все, что угодно: чужие бутсы, мобильник, фен, вилку в столовой. А один раз, в душе, он уронил мыло и… — И…? — на правах любительницы все опошлять, Чи ехидно интересуется: — Нагнулся за ним? — Не пришлось, — без задней мысли отвечает Мегуру. — Он словил его в воздухе, и тут же пинком отправил лететь до ближайшей мыльницы. Разве не круто? — Святая простота, ты совсем не уловил, к чему я веду, да? В зеркале заднего вида я наблюдаю за двумя уникальными природными явлениями: как у меня потихоньку отходит скальп и как Бачира задумчиво сводит брови к переносице, буравя Чи осуждающим взглядом. Готова поспорить, смысл сказанного до него так и не дошел, но определение «святая простота» задело за живое. — Классный мотив! — вспомнив о работающем радио, Сато Иоши решает разрядить обстановку и требует: — Давай, Рин, прибавь громкость! Стиснув зубы до стирающейся в крошку эмали, я крепче сжимаю руль и даю себе установку, что это — наша первая и последняя совместная поездка куда-либо. Неугомонная компания и замкнутое пространство, лишающее возможности сбежать, утомили меня задолго до того, как мы покинули территорию Синей Тюрьмы. — Я смотрю на дорогу. — Прости, не отвлекаю! — Приблизившись к сенсорной магнитоле, мама наугад перебирает кнопки, пока не находит нужную. А затем, включив все, что только можно, щелкает пальцами и, пританцовывая на месте, призывает всех последовать ее примеру. — Хватит спорить, давайте наслаждаться хорошей песней и не менее хорошими попутчиками! — Поддерживаю! — задорно соглашается Ю Бачира. Она подпевает, приподнимая плечи в такт музыке, и ее голос действует на меня как седативное широкого спектра. Ю Бачира — единственная, к кому в пути у меня не возникло претензий. Она не таранила угловатыми коленками мое кресло, как Мегуру. Не вертелась, чтобы общаться с собеседниками нос к носу, как Сато Иоши. Не бросалась язвительными комментариями и не исполняла дифирамбы судьбоносной встрече с Исаги Йоичи, как Чи. Ю Бачира не была паинькой. Но я не могу зацепиться в ее поведении за что-то, что могло бы вывести меня из душевного равновесия. Возможно, я предвзята. Возможно, я слишком хорошо к ней отношусь и стремлюсь понравиться, поэтому не позволяю себе осуждать эту женщину даже мысленно. Так или иначе, думать об этом сейчас мне некогда. Мы въезжаем в город, в котором, несмотря на поздний час, кипит жизнь. К моему большому сожалению, в первую очередь она кипит на дорогах. — Откуда столько людей? — скованная перманентным страхом, я невольно подвигаюсь ближе к рулю, пока не упираюсь грудью в колесо. — Куда они все едут? Мой риторический вопрос растворяется в коллективном пении, охватывающем на зависть богатый диапазон звуков. Горластым пассажирам и невдомек, что я, потеряв всякую уверенность, начинаю откровенно паниковать. В горле собирается слюна. Ладони от страха потеют. Сказываются и накопившаяся усталость, из-за которой концентрация и острота зрения снижаются с каждой минутой, и тот факт, что мой водительский опыт можно сосчитать по пальцам. Ездить прямо я умею виртуозно, поэтому на полупустой трассе моей единственной проблемой была эксцентричная троица в лице Бачиры, Чи и Сато Иоши. Но нам предстоит преодолеть немало оживленных перекрестков и поворотов, а заодно толкаться с другими, гораздо более матерыми участниками дорожного движения. Подобной практикой я, увы, обделена. Заприметив вдалеке светофор, я трясущимися руками включаю поворотник, сбавляю скорость и пытаюсь перестроиться, но автомобилисты, стирая резину, мчатся сплошным, бесперебойным потоком. Между ними не втиснуться, если не наглеть, а это — решительно не моя история. Фары слепят, отражение в боковом зеркале расплывается в бесформенную кашу с безвкусными ингредиентами, среди которых преобладают оранжевый свет, вращающиеся диски и исчезающая под капотами дорожная разметка. Мне приходится постоянно моргать, но выдающихся результатов это не приносит. — Ну же, кто-нибудь, пожалуйста… Пустите меня… Мои скудные молитвы срабатывают не сразу, однако количество машин постепенно редеет. Подгадав момент для долгожданного маневра, я радостно жму на газ и ухожу вправо, совершая классическую ошибку всех зеленых новичков. Я забываю посмотреть вперед. — Осторожно! — кричит Сато Иоши и до хруста вжимается в спинку кресла. — Вот черт! — от резкого удара по тормозам тело выбрасывает вперед. Поцеловав лбом руль, я не даю себе времени свыкнуться с болью и сразу поднимаю глаза, чтобы убедиться в целости и сохранности неизвестно откуда взявшегося серебристого седана. — Как… Как он тут очутился?! — Подрезал! Выкатился на своем драндулете из соседнего ряда! Ты цела? — сходу оценив мой шок, мама звереет и всем весом наваливается на клаксон. Череда отчаянных гудков соленой дробью летит в спину водителя, спешно удаляющегося в закат. Сато Иоши щедро выругивается и высовывается в открытое окно, швыряясь угрозами и проклятиями: — Ты что, ослеп, полудурок?! Куда лыжи навострил?! — Может, догоним его? — предлагает Бачира, потирая переносицу. Видимо, ему тоже досталось. — И отпинаем! — Чи, ведомая жаждой расправы, разделяет его точку зрения. Выпустив пар, мама усаживается на свое место и включает аварийку. — Отличная идея, дети. Но сначала надо успокоиться. Проще сказать, чем сделать. Я все еще не в состоянии оторвать стопу от педали. Давлю так, что мышцы сводит вплоть до самого пупка. Тело бьет мелкая дрожь, свидетельствующая о том, что показатели адреналина в крови превышают все допустимые нормы и грани. — Мам, ты протрезвела? — голос у меня дрожит как не свой. — Разумеется! — возмущенным тоном произносит она, восприняв это как личное оскорбление. — А что? Машинально кивнув, я глубоко вдыхаю, а затем с горем пополам трогаюсь с места и выравниваю автомобиль, перекрывающий целую полосу. Поворотник мне уже не нужен. Мы поедем так, как умеем — по прямой. Останется объяснить другим — почему. — Тогда развезешь всех от моего дома. Кажется, я на сегодня уже все. Обида на лице Сато Иоши мгновенно сменяется исключительным пониманием. Она улыбается и проверяет, пристегнут ли ее ремень безопасности. — Хорошо, — посмотрев в зеркало заднего вида, мама спрашивает: — Мегуру, ты уже решил, чем будешь заниматься на каникулах? — Ну-у-у… Их диалог звучит у меня в голове фоновым шумом. Сжатый спазмами от стресса мозг не обрабатывает услышанное, не осмысляет поступающую информацию. Он использует оставшиеся ресурсы для того, чтобы не перепутать сигналы светофора, не проворонить пешеходов и вовремя среагировать на действия непредсказуемых автомобилистов, рассекающих ночной воздух славного города Тиба. — Соберись, Рин, — еле слышимый шепот, адресованный самой себе, оседает на губах. — Почти доехали. Минуя квартал за кварталом, я понемногу прихожу в себя и втайне наслаждаюсь знакомыми видами. Магазинчик сладостей, в который я езжу на автобусе, когда на душе скребут кошки, до сих пор открыт и сияет ярче путеводной звезды. Кричащие рекламные афиши зазывают жителей посетить кинотеатр, расположенный в двух шагах от моего дома. Сияние неоновых вывесок, принадлежащих забегаловкам, где торгуют жирным, вредным и до безумия вкусным фастфудом, проверяет чувствительность глазных яблок на прочность, из-за чего в уголках ресниц собираются крохотные слезы. И мне проще списать их появление на ожог роговицы, чем на то, что меня трогает осознание того, что я — дома. — Встань где-нибудь тут, — мама указывает на свободный кусок асфальта между двумя припаркованными машинами. — Справишься? Сопоставив свои возможности с расстоянием, куда, по моему скромному мнению, не поместится даже велосипед, я нервно откашливаюсь и активирую все имеющиеся у меня амбиции. — Попробую. Рельефное покрытие рулевого колеса скрипит под взмокшими от пота ладонями. Выкручивая его до упора, я успеваю тысячу раз нещадно вскипеть и послать к черту самого Дьявола. Ступни прирастают к педалям, тело словно становится одушевленным продолжением машинных механизмов. Это незапланированное посвящение в трансформеры служит последней каплей. Если до этого у меня хватало самообладания держать свои потаенные желания при себе, то сейчас я испытываю необходимость поделиться сокровенным: — Знаете, что я сделаю первым делом, когда поднимусь в квартиру? — Выкладывай, — молниеносно реагирует Чи. — Скинешь мне ссылку на запись эфира? Поведаешь любимой подруге, какие девушки нравятся недоступному Исаги Йоичи? Нанесешь осветляющую маску, чтобы избавиться от кругов под глазами? Причешешься? — Выпью. — Скукота. Но, так и быть, могу составить тебе компанию. А заодно обсудить кое-что и кое-кого… — Прости, Чи, — виновато произношу я, рискуя заработать косоглазие из-за необходимости сверять по боковым зеркалам оставшиеся до бордюра сантиметры. — Я вымотана донельзя, и хочу побыть одна. Этот день меня перемолол и выплюнул. Голова раскалывается, поэтому ее закатанные в череп глаза меня не впечатляют. В любой другой ситуации я была бы рада присутствию Чи — мы давно не виделись, и нам есть, что обсудить. Но сегодняшний вечер — исключение. Моя социальная батарейка практически на нуле. Ноги и поясница ноют от беготни по длинным лестницам центрального стадиона, а на шее красуется яркий кровоподтек от так долго висевшей на ней термосумки. Я мечтаю о простом — тишине, спокойствии и уединении. И, мне кажется, имею на это полное право. — Еще немного, еще чуть-чуть… — бубню я, аккуратно сдавая назад. — Есть! Плюс одна маленькая и очень личная победа в копилку собственных достижений! Довольствуясь тем, что мне все же удалось втиснуться между узконосым седаном и пухлозадым джипом, я перевожу машину в режим паркинга и наконец выдыхаю с облегчением. Дорожные приключения — позади. — Так держать, стритрейсер! А теперь идем, — шутливо командует мама и, потрепав меня по волосам, открывает свою дверцу. — Выгрузим вещи из багажника и побежишь к себе. Два крайних слова протяжным эхом отзываются в моей голове, отчего я цепенею с зажатой в кулаке ручкой. К себе. Не в бетонную коробку, воздвигнутую из монохромных толстых стен. Ничего не скажу против — я прикипела к ней всем сердцем, но… К себе. Я побегу к себе. В маленькую квартиру, которую можно обойти за двадцать шагов. В квартиру, куда солнце бьет с четырех утра, мешая спать. В квартиру, где по-прежнему заедают петли, и дверь в ванную не открывается без боя. В квартиру, в которой за время моего отсутствия ничего не изменилось. Кроме меня самой. Всего несколько недель назад я уезжала из нее, будучи девушкой Киры Реске, студенткой рекламного факультета, не блещущей особыми достижениями, и просто потерянным человеком, не допускающем и предположений о том, что все может быть иначе. А сегодня вернулась девушкой Бачиры Мегуру, спортивным менеджером и личностью, из которой поганой метлой вымели глупую манеру плыть по течению. Что ж, спасибо, Блю Лок, что хоть любовь к вину мне оставил. На текущий момент это — единственная метрика, позволяющая идентифицировать во мне прежние задатки. — Рин-чан, — Мегуру, внезапно оказавшийся снаружи, стучит костяшками пальцев в стекло с моей стороны. Я вздрагиваю, напрочь позабыв, о чем думала. — Ты чего копаешься? — И-иду. — Кстати, открой багажник. Запустив автоматику, я вываливаюсь из автомобиля и с досадой заключаю, что, вопреки всем усилиям и ожиданиям, стоит он криво. Это удручает, но долго горевать я не намерена. Отвлекая себя мыслями о струящемся душе, терпких горячительных напитках и крепком сне без необходимости нестись куда-то с первыми петухами, я обхожу машину сзади, где мама вовсю нагружает Бачиру моими сумками и пакетами. Становится ясно, для чего он вышел на улицу. Джентльменская часть Мегуру нашептала ему, что было бы славно проявить себя и помочь мне поднять вещи на нужный этаж. На этот раз — без каких-либо подсказок или намеков. Меняюсь здесь не только я. Как верно подметила Сато Иоши — Бачира тоже взрослеет. В груди нежной патокой разливается тепло. Топчась в сторонке, я гордо улыбаюсь за нас двоих и от нечего делать разглядываю его лицо, подсвеченное сиянием едва живых фонарей. Вьющиеся волосы спадают на лоб, когда он наклоняется, чтобы проверить, не забыл ли что-то. Отросшая челка щекочет переносицу, и Мегуру, остолбенев, морщится в ожидании смачного чиха. Его чуть обветренные губы задумчиво собраны в трубочку. Глаза накрывает густая тень, но этой мрачной, злобной черноте никогда не перекрыть их карамельно-медового блеска, озаряющего улицу похлеще сотни расставленных в ряд прожекторов. Растрогавшись на пустом месте, я чувствую, как уже начинаю немного скучать по Мегуру. Странно будет завтра продрать глаза и не пересечься с ним, сонным, в столовой. Не вздрогнуть от его голоса, когда он каким-то чудом оказывается за моей спиной. Поздним вечером не услышать привычный стук в дверь и трогательное «Рин-чан, есть минутка?». Все это стало неотъемлемой частью нашей рутины. И какой бы глобальной ни была потребность в отдыхе, к некоторым его составляющим придется адаптироваться через силу. — Кажется, пора прощаться? — упершись кулаками в бока, спрашивает мама. — Да. Но не думаю, что надолго. Обняв Сато Иоши напоследок, я желаю ей легкой дороги и шагаю навстречу увешанному спортивными сумками Мегуру. — Идем? — Угу. Под ребрами что-то предательски екает. Обогнав его на пару шагов, я замираю на месте, не зная, как поступить. Мне не хочется расставаться, но ведь это я пару мгновений назад объявила всем присутствующим, что нуждаюсь в уединении. Ладно — мамы. Они поймут и одобрят. Но Чи, как ярая обладательница прескверного характера, может приревновать и обидеться. Тогда я буду вынуждена использовать запрещенный прием и в качестве извинений преподнести ей мобильный номер Исаги Йоичи. Да простит меня последний за столь вероломное вторжение в его частную жизнь! Готова ли я поступиться правилами социальной этики и нормами морали? Глубоко вдохнув, я отваживаюсь на отчаянный ход, обещающий навсегда испортить мое впечатление о себе и своих нравственных устоях. Развернувшись на пятках, я решительно начинаю: — Слушай, Мегуру, может, поднимешься ко… — но тут же осекаюсь, осознав, что в моих самоуничижениях нет необходимости. — …мне. — Что ж, всем пока! — закинув на плечо уже свои вещи, Бачира хлопает крышкой багажника и сует голову в открытое окно задней двери. — Мам, я позвоню утром. Иоши-сан, Чи, еще увидимся! — Непременно, мой мальчик! — запрыгнув в салон, мама, салютует на прощание и дергает ручник. — Хорошего вам вечера! — Вам…? — все ясно. Мегуру и не собирался уезжать. — Эй, подождите! Рев трогающегося с места автомобиля заглушает мой немой вопрос. С ползущими на затылок бровями я уставляюсь на довольного Бачиру, продолжающего махать вслед машине. Как только кузов маминой легковушки скрывается за поворотом, Мегуру поворачивается ко мне и, перехватив наши баулы, уточняет как нечто само собой разумеющееся: — Ну, Рин-чан? Показывай, куда идти. *** — Разве он должен так трястись? — Мегуру оценивающим взглядом проходится по кабине висящего на соплях лифта и упирается ладонями по обе стороны от себя, невольно — а, может быть, и вольно — раскачивая его сильнее. — Как думаешь, не упадем? — Нет, если ты перестанешь его расшатывать. — Трусишь, Рин-чан? — Теряюсь в догадках, по какой такой объективной причине тебе не терпится провести двухнедельный отпуск в отделении реанимации? — огрызаюсь я. — Прекрати, умоляю! Приняв обиженный вид нашкодившего и получившего за свои проказы ребенка, Бачира задирает подбородок к небу и упорно делает вид, что меня не существует. А я до закипания мозгов стараюсь понять, что во фразе «я хочу побыть одна» звучало, как приглашение на ночевку? Да, под конец я успела передумать и планировала попросить Мегуру остаться, но откуда ему об этом знать? Вариантов всего два. Либо Бачира изменился настолько, что стал считывать мои перманентные желания кожей, и это — хорошо. Либо он разучился понимать даже прямые намеки, и это — очень и очень плохо. — Приехали. — Под тугой скрип разъезжающихся дверей лифта я выхожу на площадку и сворачиваю в левое крыло. — Нам сюда. Мгновенно позабыв все обиды, Мегуру оживляется и лезет вперед, бездумно толкая меня увесистыми сумками. Чешет так уверенно, будто бывал здесь, по меньшей мере, раз сто. Глядя на его твердую походку, я потираю ушибленное плечо и вопросительно приподнимаю бровь, не представляя, где и когда могла засветить свой точный домашний адрес. Еще интереснее — как эта информация оказалась у Бачиры. Притормозив возле приглянувшейся ему двери, Мегуру тычет в нее пальцем и задает вопрос, больше похожий на утверждение: — Здесь? — Как ты узнал? Не придавая значения ноткам удивления, которые проклевываются в моих интонациях, он уставляется себе под ноги, простодушно пожимает плечами и произносит совершенно обыденно, повседневно, невинно: — Только тут лежит коврик. Тебе такое нравится. Но для меня в его словах нет ничего повседневного. Я осматриваюсь вокруг и искренне поражаюсь тому, что Бачира сходу увидел то, что ни я, ни Реске в упор не замечали несколько месяцев. Из двух десятков квартир, расположенных на этаже, коврик и вправду есть только у меня. И, да — мне такое нравится. — Угадал, — его приятная наблюдательность немного остужает мой пыл, вызванный изнурительными мыслительными процессами. Выудив из кармана связку ключей, я нахожу нужный, вставляю его в замочную скважину и отпираю дверь, жестом пропуская Мегуру внутрь. — Что ж, добро пожаловать! Предвкушение, отражающееся в каждом его нетерпеливом движении, заставляет меня усомниться в том, что мы действительно приехали ко мне — просто ко мне, а не куда-нибудь в Диснейленд, где нас ждут липнущий к зубам попкорн, крутые горки и церемония прощания с моим вестибулярным аппаратом. Переступив порог, Бачира вертится, как ветряная мельница в открытом поле. Уследить за ним все равно, что пытаться разглядеть блоху без микроскопа. Его силуэт проносится у меня перед глазами неуловимой тенью. Словно кто-то бросает попрыгунчик в замкнутом пространстве, ненароком запуская вечный двигатель. — У тебя очень уютно, Рин-чан! — заключает Мегуру, возникая перед моим носом. — А где включается свет? — Слева, — по-прежнему топчась в подъезде из-за того, что перевозбужденный Бачира преграждает мне проход, я решаюсь напомнить о своем положении из серии «за бортом» и, положив ладони на его талию, легонько пересчитываю пальцами ребра. — Может, впустишь меня? Как только его фигура, служившая щитом, смещается в сторону, в лицо буйным потоком ударяет спертый воздух. Оно и неудивительно — в последний раз окна в помещении были открыты, когда мама заезжала, чтобы забрать ушастого питомца. Но несмотря на то, что кислорода в квартире катастрофически мало, я раздуваю ноздри до размеров теннисного мяча и полной грудью вдыхаю неповторимый, ни с чем не сравнимый, родной и привычный запах дома. — Как хорошо… — М-м? — бросив на пол сумки, Бачира уточняет: — Что именно, Рин-чан? Хотела бы я знать. Наверное, все в совокупности? Достойно завершить матч, победа в котором еще вчера казалась недосягаемой. Получить признание и утереть нос тем, кто пришел насмехаться над нами. Повидаться с близкими людьми, вернуться в знакомую обстановку. Но, прежде всего… — Вырваться на свободу. Расплывшись в умиротворенной улыбке, я поворачиваюсь к Мегуру и таю от того, с каким негласным одобрением он улыбается в ответ. Бачира из тех, кто легко адаптируется и приспосабливается к обстоятельствам, если на то есть веские причины. Но я уверена — ему эта свобода была гораздо нужнее, чем мне. Вдоволь насладиться снятыми кандалами мне не дает неведомый ранее внутренний импульс, настойчиво зудящий под ребрами. Наспех избавившись от узких ботинок, я поддаюсь его пагубному влиянию и отправляюсь делать обход. Лавируя от спальни до кухни, от кухни до ванной, по очереди открываю окна и, постукивая пальцем по подбородку, составляю план действий, не забывая озвучить ключевые этапы вслух, чтобы лучше запомнить. — Итак, нам нужно: поменять постельное белье, разобрать сумки, заказать продукты, протереть пыль… — Рин-ча-а-ан, — протестующе стонет Бачира и скрещивает руки на груди. — …вымыть полы, проверить почту… — Рин-чан! Не разгоняй! Замерев в сгорбленном положении, я встречаюсь с его обвинительным взглядом и спускаюсь с трудолюбивых небес на грешную землю, где царствуют лень, безделье и моральное разложение. Собственно, все то, чему я и планировала придаться изначально. Вот же Дьявол! Можно быть изгнанным из Блю Лока, но нельзя изгнать из себя Блю Лок и его порядки. Надеюсь, это со мной не навсегда, и профессиональная деформация — лишь кратковременное явление. — Кх-м… Возможно, будет разумно остановиться только на белье и продуктах, да? — получив в ответ закатанные в мозг глаза, я возвращаюсь в коридор и, встав на корточки, расстегиваю молнию своего походного рюкзака. — Молчание — знак согласия, ты в курсе? Черт возьми, где мой телефон? Рабочий день у курьеров закончится с минуты на минуту… — Он в твоем заднем кармане… — нащупав ситуативный козырь и просияв от радости, Бачира спешит поскорее выложить его на стол: — Видишь, как ты переутомилась, Рин-чан! Уже из-под носа вещи теряешь. Решено! Сегодня — никакой полезной деятельности! Нахмурившись, я красноречиво хлопаю ресницами. — Серьезно? — Кроме одной, — загадочно произносит Мегуру и лукаво улыбается. Медленно наклоняя корпус, он подносит к губам указательный палец, прищуривается и хитро подмигивает, хлопая веком, как фотоаппарат — затвором. — Хороший ракурс. Приходится цокнуть и всем своим видом продемонстрировать, что при текущих обстоятельствах, когда у нас нет даже питьевой воды, его пошлые комментарии совершенно неуместны. — Нет его там. Я бы почувствовала. — Хочешь, чтобы я сам поискал? — не унимается он, будто обезвоживание — глупая маркетинговая выдумка, а не суровые последствия нехватки жидкости в организме. Не сводя глаз с человека, чьи жизненные приоритеты продолжают вызывать у меня глубокое недоумение, я тянусь к карману и, нащупав потерянный мобильный, с прискорбием признаю, что Мегуру был прав. Но ему об это знать необязательно. Поэтому я молча выпрямляюсь и открываю поисковик, чтобы отыскать работающие доставки продуктов или готовой еды. — Нам повезло. Есть один магазин, но они смогут привезти заказ не раньше, чем через полтора часа, — от изнурительных мыслительных процессов и желания хлебнуть холодной колы здесь и сейчас из меня вырывается жалобный стон. — Кошмар… Что мы будем делать все это время? Увлеченно закидывая в корзину товары первой необходимости, я вслух рассуждаю о том, как извлечь из этого томительного ожидания максимум пользы при минимальных энергетических затратах. — Я приму ванну, а потом постелю чистое белье. А ты выбери, что будем смотреть и встреть меня с бокалом вина и закусками. В верхнем ящике, над плитой, должны лежать запечатанные чипсы, рисовое печенье и, если я правильно помню, орехи. Тарелки стоят в сушке. Она над мойкой. Хотя… можем поесть прямо из пачки, м-м? Ответом мне служит глухая, настораживающая тишина. Не дождавшись от Бачиры какого-либо сигнала, я ввожу адрес, по которому необходимо доставить продукты, и уточняю: — Мегуру, сделаешь? Однако звонкий хлопок двери, раздавшийся за моей спиной, и чужие ладони, сжавшие бедра, тонким намеком сообщают, что с моими планами никто и не думал считаться. — Сделаю, — ровно шепчет он на ухо с гуляющей в голосе хрипотцой. Телефон едва не вылетает у меня из рук. Жонглируя гаджетом, как заблудившийся трюкач из бродячего цирка, я задерживаю дыхание, не зная, от чего голова кружится сильнее — от кислородного голодания или от того, как Мегуру резко, не церемонясь, притягивает меня ближе к себе, желая похвастаться рвущимся сквозь ткань возбуждением. — Но сначала я хочу сделать кое-что другое. В доказательство своих слов он обдает жгучим дыханием мою шею, провоцируя табун колючих мурашек. Тело инстинктивно выгибается ему навстречу. Кости образуют новые, невиданные ранее геометрические фигуры, о которых не пишут в учебниках, но разум отчаянно сопротивляется. — Мегуру, я даже в душ не ходила… Тебе представилась такая счастливая возможность, а у меня ее не было. — Идем вместе. На плече тает след, оставленный его губами. Затем еще один, и еще, и еще. Кожа в местах его прикосновений горит жарким пламенем. Держу пари, если положить на нее дольку молочного шоколада, не пройдет и пары секунд, как он расплавится и превратится в вязкое фондю. Знай только подставляй кисловатую клубнику и наслаждайся ярким сочетанием двух абсолютно разных и, на первый взгляд, несовместимых вкусов. Мегуру умеет уговаривать. А я безбожно, безвольно, из раза в раз ему поддаюсь. Но что, если в этом отношении мы тоже изменились? — Нет, постой, — обернувшись, я обхватываю его лицо и требую заглянуть мне в глаза. Пора заканчивать с вечными уступками и учиться настаивать на своем. Бачира и его сексуальное нетерпение подождут. Мой идеальный вечерний распорядок тоже заслуживает права на существование. — Мегуру, не обижайся, но это был очень трудный для меня день, и мне жизненно необходимо смыть с себя его следы. — Я же предложил — идем вместе. — В одиночестве. Даже не напрягается. Только перехватывает мои запястья и, слегка прищурившись, ждет дальнейших объяснений, против которых у него всегда заранее припасена тонна контраргументов. — И потом, тебе самому не помешает взять передышку. — А я не устал. — Это иллюзия. За тебя говорит послематчевый адреналин. Мегуру спешит отмахнуться от моих призывов к благоразумию. — Не беспокойся, Рин-чан. Я правда не устал. — Твоя батарейка не вечная, — настойчиво перебиваю я, не разрывая с ним зрительный контакт. — Приляг, расслабься, пока я моюсь. Чего тебе стоит? — Это долго! — протестует он. — Недолго. — Нет, долго! Я еще на вечеринке сказал тебе, что… — смолкая на полуслове, он замирает, как бы не давая себе взболтнуть лишнего. Можно подумать, он так умеет. — Что…? — уточняю я, выуживая из памяти короткие обрывки воспоминаний. В этой суматохе все кадры для меня смешались в единое чернильное пятно. — Сказал… что, Мегуру? Повесив нос, Бачира нетипично для себя смущается и понижает голос на октаву. — Что не могу больше терпеть, вот что, — выдержав паузу, тихо, сухо, расстроенно добавляет: — Неужели… тебе не хочется? Сопоставив для себя два и два, я теряюсь. Его откровения, лишенные функции подбора слов, могут кому угодно показаться излишне прямолинейными и эгоистичными. Кому угодно, но только не мне. Мегуру просто… соскучился. Сильно. Две недели бешеной подготовки к матчу не оставили нам и шанса на личную жизнь. А как в полной мере выразить накопившиеся чувства, распирающие изнутри, кроме как в постели, он не знает. Ко всему прочему, Бачира, вероятно, успел навыдумывать себе, что, если я нахожу рутинные дела более интересным занятием и не готова сию минуту сорвать с него одежду, значит, не разделяю его пыла. И не скучала вовсе. В этом его необходимо разубедить. Срочно. — Хочется! Разумеется, мне хочется! — вцепившись в его плечи, воплю я. — Я мигом туда и обратно, а затем — вся твоя. Обещаю. У нас впереди — целый вечер. Куда спешить? Вспомнив, что моей изначальной целью было сопротивление, а не рассеивание густого тумана в голове Бачиры, я жму финальный аккорд, надеясь зайти с двух флангов. — Иногда нужно уметь уступать, Мегуру. Я делаю это постоянно. Пожалуйста, сделай и ты. Бачира хмурится и еле заметно раздувает ноздри. Говорящая мимика с потрохами выдает его легкое недовольство. Не физиономия, а бегущая строка, где в режиме реального времени можно отследить все его внутренние метаморфозы, тягостные думы и переменчивые настроения. — Молчание — знак согласия, помнишь? — я пытаюсь отшутиться, чтобы разрядить обстановку, но кожей считываю, что, вопреки всем моим доводам, Мегуру намерен остаться при своем мнении. Смирившись с горькой судьбой проигравшего, я намереваюсь перенести нашу битву на другой случай и сложить оружие, как вдруг Бачира хмыкает и, обиженно задрав голову, сообщает: — Ладно, Рин-чан. Иди купайся. — Правда? — не веря своим ушам, удивленно восклицаю я. — Да-да, или что ты там хотела делать. Освободившись из моей хватки, Бачира пружинистой походкой направляется в спальню. Добравшись до кровати, он оборачивается и, пригрозив пальцем, непримиримо сообщает: — Но я тебя жду. Машинально кивнув, я несусь к шкафу и достаю из него первое попавшееся полотенце. Надо ловить момент, пока на редкость преисполненный великодушием Мегуру не передумал. Запнувшись о свою же ногу, я врываюсь в ванную и на ходу бросаю: — Скоро вернусь! *** Плотные струи горячей воды бьют по коже, помогая телу расслабиться. Густой пар обволакивает пространство. Воздух становится влажным и тяжелым. Но в моем конкретном случае — еще и целительным. Смывая с волос шампунь, я буквально чувствую, как вместе с ним уходят переживания, тяжесть и въевшийся в кортекс запах дешевого пива, которым менеджеры угощали болельщиков. Ссадина на шее неприятно ноет из-за контакта с мыльной пеной, но это ерунда. Терпимо. Приоткрыв правый глаз, я беру гель для душа с ненавязчивым цветочным ароматом и, щедро сдобрив им массажную мочалку, тру уставшие плечи до жгучей красноты. Нормально ли, что я абсолютно не волнуюсь? В конце концов, мы с Мегуру впервые ночуем вместе. Я имею в виду — полноценно, а не как в те моменты, когда мы случайно отключались в моей тюремной каморке и мне приходилось со скандалом выпроваживать его посреди ночи. Думаю, еще полгода назад при подобных обстоятельствах я бы наглоталась успокоительных и довела себя до нервного истощения. Но сейчас мне искренне плевать. За долгие месяцы пребывания в Синей Тюрьме я прошла через основные тернии, о которых переживают девочки, рискующие в один прекрасный день проснуться не одни. Бачира видел меня без макияжа. Бачира видел меня опухшей. Бачира видел меня заплаканной, голой, голодной, сытой, болеющей, здоровой, пьяной, трезвой и даже невменяемой. Такого бэкграунда вполне достаточно, чтобы преодолеть первостепенные страхи и неловкость. А на случай, если мне придется столкнуться с финальными боссами — например, с внезапной диареей или конфузами в период женских дней, в каждом подъезде нашего дома есть общий туалет. Обстановка в нем не располагает к частому использованию, но для экстренных ситуаций эта зона отчуждения вполне сгодится. Увлекшись перечислением собственных сомнительных достижений и таких же сомнительных стратегий поведения, я теряю счет времени. Конечно, понятие «скоро вернусь» довольно растяжимое, и пресловутое «скоро» у всех свое. Но Мегуру мне это припомнит. Я удивлена, что он до сих пор не поддался соблазну и не вломился сюда. Даже не скребся. Не стонал под дверью. Ни за что не поверю, будто Бачира за считанные часы обрел такой важный навык, как самоконтроль. В чем дело? Закрыв кран, я тянусь за махровым полотенцем и, обтеревшись, аккуратно ступаю на пол. Следовало бы захватить домашнюю одежду, но действовать пришлось быстро. Небрежно обмотав тканью туловище, я щелкаю замком и выхожу в коридор — чистая, обновленная и довольная. По квартире гуляет сквозняк. Перепад температур вынуждает меня дернуться. Босыми ногами я шлепаю в направлении спальни и застаю умилительную картину. Придавив щекой подушку, Бачира умиротворенно сопит. Его длинные ресницы подрагивают. В ладонях покоится включенный мобильный, светом экрана окрашивающий комнату в небесно-голубые оттенки. Видимо, он шастал на просторах интернета и вовсе не планировал спать, но усталость взяла свое. — Не вымотался, говоришь, да? — полушепотом, с добрым сарказмом произношу я. — Ну-ну. О том, что на кровати не принято лежать в уличной одежде, я скажу ему завтра. Распоясавшийся за окном ветер врывается в дом смертоносной волной холода, пробирающей до костей, и это — не преувеличение. Возможно, все дело в крохотных капельках воды, стекающих с моих волос. А, возможно, с момента моего отъезда ночи в Тибе стали холоднее. Так или иначе, поисках тепла я, стуча зубами, делаю то же, что и всегда — прыгаю на кровать и с головой забираюсь под одеяло. Сонная туша Бачиры подминает под себя его большую половину, и, чтобы полностью накрыться, мне приходится вплотную прижаться к его телу. Это вынужденное решение оказывается довольно жизнеспособным — от Мегуру веет жаром похлеще, чем от любого обогревателя. Понемногу согреваясь снаружи и изнутри, я в сотый раз за день разглядываю его лицо. Лунный свет задает изящные контуры, очерчивая его острый подбородок и четкую линию нижней челюсти. На месте юношеских щек, которые были у него еще год назад, теперь красуются уверенные мужские скулы. Челка спадает на бок, приоткрывая вид на осветленные пряди. Ресницы-бабочки порхают в такт сну, гипнотизируя одним своим видом. Их беззаботные колебания можно использовать, как бесконтактное оружие, вводящее людей в глубокий транс. И на мне оно срабатывает безотказно. Веки наливаются свинцом. Дыхание становится тихим и ровным. Из головы напрочь вылетает тот факт, что к нам вот-вот должен приехать курьер с пакетом продуктов. Расположившись поудобнее, я готовлюсь погрузиться в царство Морфея, как вдруг комнату пронзает неожиданное, слегка насмешливое: — Думала, я уснул? Вмиг раскрыв глаза, я сталкиваюсь с прямым взглядом Мегуру и беснующимся в его радужках азартом. Завидя мою растерянность, он ухмыляется и спрашивает: — Как душ? — О-отлично. — Вкусно пахнет, — вытянув руку, Бачира накручивает на палец прядь моих волос, не разрывая зрительный контакт. — Что это? — Не помню точно. Кажется, мята? Вероятно, с добавлением хвои и еще… — с задумчивым лицом я судорожно вспоминаю, что было написано на этикетке, но договорить мне уже не дают. Резко перемещая свою ладонь, Бачира притягивает меня за затылок и утягивает в поцелуй. Трепетный и властный. Сдержанный и нетерпеливый. Нежный и страстный. В нем столько же полутонов и граней, сколько в самом Мегуру. Еще полчаса назад он, заламывая пальцы, смущался, как пятиклассник, не умеющий грамотно выражать свои истинные чувства. А теперь Бачира — без тени сомнений — стаскивает с меня плотное пуховое одеяло и нещадно напирает всем весом, продавливая моими лопатками пружинистый матрас. Обрадовавшись тому, что на мне нет ничего интригующего, кроме полотенца, он довольно заключает: — Всегда бы так. — Если когда-нибудь нудистские замашки начнут передаваться половым путем, сделай одолжение, пристрели меня. Он хмыкает и тянется за новым, более глубоким и настойчивым поцелуем. Отстранившись, Мегуру прокладывает влажную дорожку за ухом, затем спускается к шее, останавливается на ключицах, и мы оба знаем для чего. Они — его титульный лист. Персональное полотно, которое Бачира расписывает, как ему вздумается. Чаще всего его картины смахивают на арт-хаус — стиль, который невозможно определить критериями и загнать в рамки. Он втягивает, кусает, зализывает, защипывает, не повторяясь. И это — чертовски приятно. Упираясь коленом во внутреннюю сторону моего бедра, Мегуру тонким намеком призывает меня раздвинуть ноги, чтобы устроиться между ними. Запустив пальцы в его волосы, я делаю, как он просит, и из моего горла тут же вырывается несдержанный стон, потому что Бачира придвигается слишком быстро и слишком близко. Оголенные и наиболее чувствительные участки тела подсказывают мне, что он по-прежнему одет. Разгорячившись, я спешу помочь ему с этим, но он отстраняется и медленно, как бы оттягивая долгожданный момент, избавляет меня от несчастного ворсистого полотенца. Любуясь открывшейся картиной, Бачира дразнится и манящие проводит указательным пальцем от моего подбородка до пупка. — Хочу кое-что попробовать, — загадочно говорит он. — Что конкретно? — заикаюсь я, не имея предположений, к чему ведет Мегуру. Мозг сломанной кинопленкой прокручивает на подкорке разные извращения, на которые Бачира, предположительно, может быть способен. Заранее сглотнув, я готовлюсь ко многому, но никак не к тому, что он, праздно оскалившись, закинет мою ногу на свои плечи и сползет вниз. — Это. — Нет, стой! П-погоди! Ровно в ту же секунду дар речи покидает тело. Скулеж, больше похожий на плач, застывает в горле, когда его влажный язык касается точек, о существовании которых я и не подозревала. Мегуру придерживается плавного, ненавязчивого темпа, но от этого жар внизу живота распаляется лишь сильнее. Складывается впечатление, что на меня опрокинули чан с горящими углями, которые не собираются тлеть. Приноровившись, Бачира ускоряется. Волна удовольствия проходится по телу стихийным бедствием, сметая все на своим пути — стеснение, приличие, честь и достоинство. Прикрыв рот ладонью, я глотаю всхлип и сжимаю пальцы на ногах до изнуряющих судорог. Простынь подо мной намокает — даже плот не спасет, а он все продолжает и продолжает эту ужасную пытку. — Нравится? — издевается Мегуру, выводя ладонью незамысловатые узоры на ягодицах. Я не в состоянии ему ответить. Голосовые связки мне уже не принадлежат. Прикрыв руками краснеющие щеки, я отворачиваюсь и прикладываю массу усилий, чтобы скрыть предательскую дрожь в ногах. Восприняв мою честную реакцию, как призыв к действию, Мегуру, долгое время терпеливо хранивший туз в рукаве, идет ва-банк и бьет меня моими же методами: — Молчание — знак согласия. Верно, Рин-чан? Не давая мне прийти в себя, он возвращается к своему занятию с одним катастрофически важным дополнением. Он подключает пальцы. Я пропала. Погружаясь внутрь на две фаланги, Бачира выводит кончиком языка многократные пируэты. Его слюна воедино смешивается с последствиями его же действий. Я уже не пытаюсь держать за зубами охи и вздохи. Теперь меня беспокоит лишь мысль о том, что мне когда-нибудь придется посмотреть в глаза соседям, засыпающим под безудержные крики и характерные хлюпающие звуки. В голове гуляет туман. Дыхание спирает в предвкушении яркого финала, наступающего на пятки. Считав это внутренним сканером, Мегуру выкладывается на полную с тем же остервенением, с каким несется к воротам, чтобы забить гол. Сжимая в кулаке постельное белье, я выгибаюсь дугой и с ужасом осознаю, что на пике из меня хлещут не только слезы. Плюхнувшись на матрас совершенно без сил, я рвано дышу, пока Бачира, хищно облизнувшись, складывает поблескивающие от смазки пальцы треугольником и прикладывает их к подбородку, отомстив мне за все мои грехи. — Ну что, Рин-чан, победа? Этой ночью он отыграется по полной. Не сомневаюсь.