Трагедия одиночества

Весна знаменует начало чего-то нового. Не зря у многих народов Новый Год приходится именно на это время. Пробуждается ото сна все: солнце, растения, живность и даже когда-то увядшие или замершие человеческие чувства. Они расцветают по-особенному быстро и обычно совсем незаметно, постепенно пуская корни в сердце, обвивая его целиком, отчего оно бьётся быстрее обычного. Таким же романтичным и поэтичным образом рассуждала преподавательница Годжо по зарубежной литературе. Сатору часто прогуливал её лекции, так как часто не понимал её то меланхоличного, то воодушевлённого настроения. А на весенних парах эта странная женщина порой слишком любила выслушивать студентов об их любимых книгах. Сатору этого избегал как ножа — художественную литературу читать не любил, физик всё-таки. Поэтому школьная библиотека с множеством подходящих под весеннее настроение романов угнетала его боевой дух гениального учёного: хотелось расплыться в лужу, сидя за столом, пригреваемым лучами солнца.   Эми положила перед ним шестой по счёту сентиментальный роман. Сатору повернул его к себе и прочитал весьма говорящее название.   — "Чувство и чувствительность"... Действительно, по-весеннему.   — Чего ты ожидал? Что я положу перед тобой "Строение атома" Резерфорда?   Сатору мечтательно вздохнул.   — Эх, если бы... Давно я его не читал.   Эми кинула поверх ещё одну книгу, отчего Сатору едва заметно вздрогнул.   — Даже я не такая нудная. Неужели тебе не нравится читать о любви?   — Неужели тебе нравится? Учитывая то, что ты понимаешь, каким образом чувства зарождаются на самом деле.   Мидзуно обошла стол и беспечно запрыгнула на его край, свесив ноги прямо рядом со стулом, на котором сидел Годжо. Голубое сатиновое платье отлично подчёркивало молочную бледность кожи девушки: Сатору следил за тем, как бегают синие глаза по обложкам книг, делая вид, будто его совсем не заботит открывшаяся вблизи картина. Серебряный кулон на цепочке едва шелохнулся, когда Эми склонилась над столом, чтобы достать одну из книг на другом краю.   — Ну да, любые чувства — это обычный химический процесс в организме... Но если я — биолог, это ещё не значит, что я такая же циничная, как ты.   — То есть наука-наукой, но духовность превыше всего? — улыбнулся Сатору.   Эми лишь неопределённо пожала плечами. Годжо на этом не закончил:   — Ты не думай, цветочек, я давно понял, что ты у нас натура тонкая.   — И когда же это? — она с прищуром склонила голову.   — Да как только увидел тебя, — Сатору бодро поднялся со стула, глядя на солнце за окном. — Не может человек, объясняющий всё наукой, быть ранимым настолько, чтобы решить покончить с собой.   Были бы рядом ученики или другие преподаватели — конечно, он бы такого не сказал. Последняя учебная неделя миновала, для ребят начались недолгие весенние каникулы, а вот учителя продолжали работать как ни в чём не бывало, готовясь к началу нового учебного года. Именно для этого Эми и пошла в библиотеку: учительница литературы, Утахимэ-сан, заболела и попросила коллегу принести в её кабинет нужные для будущих уроков материалы. Сатору увязался за Мидзуно по собственной прихоти, и в итоге это привело к тому, что он провел рядом с ней целый час, молча размышляя о самом разном.   — Я действительно кажусь тебе такой?   — Какой? — Годжо наконец посмотрел на нее и понял, что встал слишком близко.   Эми смотрела не ему в глаза и даже не на него, будто сквозь.   — Ранимой и нерешительной. Правда думаешь так обо мне?   — А ты как считаешь?   — Не отвечай вопросом на вопрос, — прозвучал едкий шёпот.   — Если по-твоему я считаю именно так... — вздохнул Сатору обречённо и наигранно. — У тебя есть шанс меня переубедить.   Будь Эми действительно столь нерешительной, как ей самой казалось, она бы не стукнула его ладонью по лбу в знак понимания истинных намерений.    — Я поняла, что ты имеешь ввиду, придурок.   — Да ладно тебе, — рассмеялся Сатору тихо. — Я ни о чём запретном и не думал. Даже одного касания было бы достаточно, чтобы я тебя понял.   — Этот удар считается?   — Нет, — ответил Годжо чуть громче.    — Тогда что я должна сделать? Поцеловать тебя? — насмешливо поинтересовалась Эми.   — Не знаю... Сделай то, чего сама хочешь. Сатору распрямил спину и в немом ожидании стал смотреть на Эми. Она на секунду растерянно заморгала и приоткрыла рот, не понимая, всерьёз он или нет. Подумав ещё совсем недолго, она осторожно коснулась чужого предплечья кончиками пальцев. Сатору всегда ходил с закатанными по локоть рукавами, уповая на жару внутри здания школы. И действительно, кожа его была уж слишком горячей по сравнению с прохладными пальцами Эми. — Ну, может, все чувства действительно вызваны лишь нашим мозгом и гормонами... Она провела пальцами вверх, чуть задрав ткань рубашки выше, к плечу. Годжо молча слушал её и сдерживал лёгкую дрожь от приятных касаний. — Хотя бывает и так, что нас непреодолимо тянет к чему-то, к чему со стороны здравого смысла просто не может тянуть. — Я не вписываюсь в твои понятия о "здравом смысле"? — тихо спросил Сатору. — Отрицать не буду, — улыбнулась Эми себе под нос. Выражение её лица тут же изменилось, когда щеку обожгло теплом большой ладони. — Потому что ты не знаешь меня. — Именно... — Эми ненадолго подняла взгляд, но тут же опустила. — Мне никогда не было так интересно изучать и узнавать что-либо. Даже когда я училась в университете. — Значит, я твой подопытный кролик? — выгнул бровь Годжо. — Думаю, что да. — Кроликов обычно чешут за ухом, знаешь? — Тебя почесать? — Эми невольно рассмеялась, посмотрев на довольное лицо Сатору. — Был бы очень признателен, — он склонил голову. Эми осторожно протянула руку к его волосам: коснулась пальцами мягких белых прядей позади уха, чуть задела кожу шеи. Сатору пытался поймать её задумчивый взгляд, но она каждый раз увиливала глазами в другую сторону. Тогда он чуть надавил ей на щеку, заставив повернуть голову. Эми тут же убрала свою руку и уставилась в голубые глаза с выражением полного удовлетворения на лице: она сделала всё, что хотела, при этом не дав ему повода смутить себя. — Да, ты определённо не производишь впечатление нерешительной дамы. — Спасибо за комплимент, но мне нужно отнести все эти книги в кабинет Утахимэ-сан. Сатору повернул голову на стопку рядом. — Погоди, ты... Удерживала меня тут только ради этого?        Он притворно оскорбился, отстранившись от неё. — Ты жестокая женщина, Эми-чан. Я к тебе с душой, а ты... — Хочешь вывести меня на откровение? — она спрыгнула со стола и довольно ухмыльнулась. — Не получится. Всему своё время, ты же помнишь? — Помню... — мрачно вздохнул Сатору, разглядывая кучу книг.

❃❃❃

Сатору начал тихо ненавидеть девичьи романы. Сначала они сломали ему удовольствие созерцать смущённое лицо красивой девушки, так жестоко оборвав прекрасный момент; затем своей тяжестью они стали издеваться над его спиной. Теперь, стоя позади Эми с ещё тройкой томов на руках, он всё не мог перестать смотреть на её ладонь. Ведь если бы не эти чёртовы книги, Сатору мог бы взять девушку за руку, и тогда парень за стойкой кассы комбини не стал бы так открыто ухмыляться девушке в лицо. Когда они покинули магазинчик, Эми задумчиво поглядела на хмурое лицо Годжо. В почти ночной темноте оно казалось даже более бледным и красивым, чем обычно. — Тебе тяжело? — она указала взглядом на стопку книг, что он нёс в руках. — Нет. — Точно? — Да. — Уверен? — Я бы тебя с лёгкостью поднял, будь возможность, — гордо ухмыльнулся Сатору. Эми улыбнулась, прокручивая крышку бутылки с водой. — Хорошо. Когда придём, я тебя накормлю, раз уж помогаешь мне нести книги. — Великодушно с твоей стороны, — последовал издевательский смешок. — Ещё бы. До дома они шли молча. Годжо не считал эту тишину между ними неловкой: она дала ему время для размышлений самого разного характера. О том, к примеру, почему он с таким отчаянным рвением желает коснуться Эми, но никогда этого не делает; казалось бы, ничего страшного в том, чтобы иногда проявлять инициативу, но Сатору понял, что впервые в жизни боится оступиться. И этот принцип "чем медленнее, тем правильнее" путал его не на шутку. Он привык считать себя нетерпеливым человеком, не умеющим дожидаться даже задерживающийся лифт. Годжо про себя усмехнулся. Правильно, должно быть, говорят: с появлением нового человек меняется. — Ты когда-нибудь пробовал рататуй? Сатору очнулся, уже сняв обувь в прихожей чужой квартиры. Эми, задав свой вопрос, уже прошла по коридору и свернула на кухню, включив там свет. Неловко переступив с ноги на ногу, он вспомнил лишь мультфильм, в котором об этом блюде что-то да говорилось. — Собираешься поразить меня? — Вовсе нет, — ответила Мидзуно, выглянув из-за угла. — Мой рататуй не такой вкусный, как у моей бабушки... Но обещаю, что тебе понравится. Она многозначительно оглядела Годжо с ног до головы. — Иди сюда. В кухне-гостиной, как Сатору уже заметил, было много растений. Одно из них широкими листьями скрывало за собой нечто белое и пушистое, постепенно переходящее в мохнатый хвост. Эми собрала волосы и занялась овощами, и пока она стояла у раковины, Сатору замер, разглядывая кошку. Алые глаза были столь яркими, что скорее походили на два кровавых пятна среди жемчужной шёрстки. — Я не видел её в прошлый раз... Мидзуно обернулась. — А, ты о Мико... Да, когда ты приходил, она спала в моей комнате. — Она царапается? — А ты проверь, — улыбнулась Эми, подойдя к кухонному острову с контейнером овощей в руках. Зашумела вода. Сатору осторожно протянул руку к мягкой шерсти кошки — едва его пальцы коснулись её, Мико отпрыгнула немного назад, сощурив глаза. Её зрачки вдруг расширились и сделали её кошачье личико уж слишком миловидным, но Годжо был в курсе, что это значит. — Кошара врубила режим убийцы. — Не принимай на свой счёт, ей вообще мало кто нравится, — снисходительно улыбнулась Эми. — Она и меня частенько отвергает. — Что, ты не первая хозяйка? — Нет. Котёнком её забрал ещё мой отец. Хотя, знаешь, думаю, дело в не в этом... Мико его любит лишь в моменты, когда он молчит. — Значит, просто привереда, — усмехнулся Сатору, разглядывая кошку. — Ну ладно. Укрощением строптивой я займусь потом... Он прошёл к небольшому кухонному острову: там Эми уже осторожно выкладывала подготовленные овощи на вкусно пахнущий соус. — О, так значит, ты все приготовила заранее... Но почему именно рататуй? А не, скажем, насу? — Кажется, я тебе не говорила, — Эми тихо усмехнулась. — У меня французские корни по маминой линии. И я частенько бываю в Альпах, там живёт моя бабушка. Сатору вдруг внимательнее пригляделся к её лицу. — Теперь я понял, почему у тебя такие глаза. — У моего отца такие же, а он японец. — Я говорю о форме глаз, — пояснил Годжо. — Они кажутся шире. У японцев такие не встречаются. — Кто бы говорил... — протянула Эми насмешливо. — Боюсь представить, как на тебя обычно впервые реагируют люди. Ты ведь ещё и дылда. Сатору закатил глаза. — Моя мать вообще не японка, — он стащил один кусок нарезанного помидора и быстро засунул себе в рот, продолжив говорить. — Она из Норвегии. Поэтому я такой белый и пушистый. — И высокий. — Не, этим в отца пошёл. — Ты не интересуешься культурой матери? — Эми, закончив с овощами, подняла взгляд. — Меня не особо старались приобщить, так что интереса не вызывало... Он замолк, видимо, ожидая продолжения разговора. Но Эми лишь спокойно и с какой-то задумчивостью рассматривала его. Спустя минуту, очнувшись, засунула сковородку с рататуем в разогретую духовку. Не обернувшись, тихо промолвила: — Не находишь это поэтичным? Здесь, в Японии, ты свой, но одновременно чужой. — Ох уж это весеннее сентиментальное настроение... — вздохнул Сатору. Эми тихо рассмеялась в ответ. — Как скажешь. И если хочешь, можем просто помолчать. От этого вечер не станет ни на каплю хуже. Сатору замер, всматриваясь в её спину. — Не знаю почему, Годжо... Но с тобой мне очень спокойно. Кажется, будто я могу ничего не говорить и... — Всё равно оставаться счастливой? Она обернулась с улыбкой. Сатору подметил, что на её щеках появились едва видные ямочки. — Да. Я рада, что ты понимаешь. Он ничего не ответил. Лишь удивился трепету, возникшему в груди так стремительно. Эми только что озвучила не только свои чувства, но и его тоже — Годжо просто не мог их сформулировать словами. Теперь ему уже не казалось, что всё дело в расцвете весны. Разлившееся по телу тепло было никак с ним не связано. Его вызвало странное чувство, название которого Сатору отчего-то давно позабыл. Он вспомнит, должно быть, рано или поздно. Но не сейчас: в голове было место лишь умиротворяющей пустоте.