Натурщик - миллионер

– Закончил и вставил в раму, мой милый! – ответил Тревор. – Кстати, поздравляю вас с победой. Этот старый натурщик совсем очарован вами. Мне пришлось ему все подробно о вас рассказать – кто вы такой, где живете, какой у вас доход, какие виды на будущее. – Дорогой Аллан! – воскликнул Хьюи. – Вероятно, он теперь поджидает меня у моего дома. Ну, конечно, вы только шутите. Бедный старикашка! Как мне хотелось бы что-нибудь сделать для него! Мне кажется ужасным, что люди могут быть такими несчастными. У меня дома целая куча старого платья; как вы думаете, не подойдет ли ему что-нибудь? А то его лохмотья совсем разлезаются. – Но он в них выглядит великолепно, – сказал Тревор. – Я ни за что бы не согласился бы писать с него портрет во фраке. То, что для вас кажется нищетой, то для меня – лишь живописно. Но все же я ему передам ваше предложение. – Аллан, – сказал Хьюи серьезным тоном, – вы, художники, – бессердечные люди. – Сердце художника – это его голова, – ответил Тревор. – Да и, кроме того, наше дело – изображать мир таким, каким мы его видим, а не преображать его в такой, каким мы его знаем. A chacun son mtier . А теперь расскажите мне, как поживает Лаура. Старый натурщик был прямо-таки заинтересован ею. – Неужели вы хотите сказать, что вы ему и о ней рассказали? – спросил Хьюи. – Конечно, рассказал. Он знает и об упрямом полковнике, и о прекрасной Лауре, и о десяти тысячах фунтов. – Как! Вы посвятили этого старого нищего во все мои частные дела? – воскликнул Хьюи, начиная краснеть и сердиться. – Мой милый, – сказал Тревор, улыбаясь, – этот старый нищий, как вы его назвали, один из самых богатых в Европе людей. Он смело мог бы завтра скупить весь Лондон. У него имеется по банкирской конторе в каждой столице мира, он ест на золоте и может, если угодно, помешать России объявить войну. – Что вы хотите этим сказать? – ответил Тревор. – Да то, что старик, которого вы видели сегодня у меня в мастерской, не кто иной как барон Хаусберг. Он – мой хороший приятель, скупает все мои картины… месяц тому назад он заказал мне свой портрет в облике нищего. Que voulez-vous? La fantaisie d’un millionaire!И я должен признаться, он великолепно выглядел в лохмотьях, или, вернее, в моих лохмотьях, так как этот костюм был куплен мною в Испании. – Барон Хаусберг! – воскликнул Хьюи. – Боже мой! А я дал ему золотой! И он опустился в кресло с видом величайшего смущения. – Вы дали ему золотой? – И Тревор разразился громким хохотом. – Ну, мой милый. Ваших денег вы больше не увидите. Son affaire c’est l’argent des autres. – Мне кажется, вы могли, по крайней мере, меня предупредить, Аллан, – сказал Хьюи, насупившись, – и не дать мне разыграть из себя дурака.

***

– Во-первых, Хьюи, – ответил Тревор, – мне никогда не приходило в голову, что вы раздаете так безрассудно направо и налево милостыню. Я понимаю, что вы могли бы поцеловать хорошенькую натурщицу, но давать золотой безобразному старику. – ей-богу. Я этого не понимаю! Да и к тому же я, собственно, сегодня никого не принимаю, и, когда вы вошли, я не знал, пожелает ли барон Хаусберг, чтобы я открыл его имя. Вы же понимаете, он не был в сюртуке. – Каким болваном он меня, наверное, считает! – сказал Хьюи. – Ничего подобного, он был в самом веселом настроении после того, как вы ушли; он, не переставая, хихикал про себя и потирал свои старческие, сморщенные руки. Я не мог понять, почему он так заинтересовался вами, но теперь мне все ясно. Он пустит ваш фунт в оборот, станет вам выплачивать каждые шесть месяцев проценты, и у него будет прекрасный анекдот для приятелей – Как мне не везет! – проворчал Хьюи. – Мне ничего не остается делать, как пойти домой спать; и, дорогой Аллан, никому об этом не рассказывайте, прошу вас. А то мне нельзя будет показаться в парке. – Вздор! Это только делает честь вашей отзывчивой натуре, Хьюи. Да не убегайте так рано, выкурите еще папиросу и рассказывайте, сколько хотите, о Лауре. Но Хьюи не пожелал оставаться и пошел домой в отвратительном настроении, оставив хохочущего Тревора одного. На следующее утро, во время завтрака, ему подали карточку: «Monsieur Gustave Naudin, de la part de M.le Maron Hausberg». «Очевидно, он явился потребовать у меня извинений», – подумал про себя Хьюи и велел слуге принять посетителя. В комнату вошел пожилой седовласый джентльмен в золотых очках и заговорил с легким французским акцентом: – Имею ли я честь видеть мосье Эрсина? Хьюи поклонился. – Я пришел от барона Хаусберга, – продолжал он. – Барон… – Прошу вас, сэр, передать барону мои искренние извинения, – пробормотал Хьюи. Барон, – сказал старый джентльмен с улыбкой, – поручил мне вручить вам это письмо! – И он протянул запечатанный конверт. На конверте была надпись: «Свадебный подарок Хьюи Эрскину и Лауре Мертон от старого нищего», а внутри находился чек на десять тысяч фунтов. На свадьбе Аллан Тревор был шафером, а барон произнес тост за свадебным завтраком. – Натурщики-богачи, – заметил Аллан, – довольно редки в наши дни, но, ей-богу, богатые натуры – еще реже!