В свете фар

- Я сегодня буду поздно, - говорит он, стягивая с вешалки свою куртку. - Поздно, это во сколько? - Ира складывает его футболки, стоя у раскрытого шкафа. Она оборачивается, в карих глазах сквозит раздражение и усталость. Прошло две недели с момента, как они съехались. Как ни странно, ничего особо не меняется. Вроде бы его жилище пополнилось на целого человека, но жизнь остается такой же пресной. Только теперь с привкусом сандалового саше, которым пахнет его белье. - Часа в четыре, - Антон застегивает куртку. - Что? - Ира так и замирает с футболкой в руках. - По-твоему это поздно? Это, охренеть как рано, Антон! - Ну значит рано. Он берется за ручку двери, выжидающе смотрит на Иру. Она молчит, но невооруженным взглядом видно, как тяжело вздымается и опускается ее грудь. Антон вопрошающе отводит свободную руку в сторону. - Я могу идти? Или ты мне дашь какой-то знак, типо "вольно"? - Что ты будешь делать до четырех? - она чеканит каждое слово. - Мы играем в покер с Макаром и Матвиенко, я тебе говорил. Потом немного обмоем выигрыш. - Вы еще не выиграли. - Выиграем. Ира мнет в руках футболку. Она опускает на нее взгляд, будто там, в складках есть какие-то ответы. Антон чувствует, что надо бы подойти, обнять, успокоить, сказать, что все будет хорошо. Ведь так очевидно, как ей больно и страшно. Но он так и стоит, схватившись за ручку, на низком старте. Потому, что все на что он сейчас способен, это уйти как можно скорее. - Антон, пожалуйста, - не отрывая взгляда от футболки, вдруг просит она, и ее тон пихает его куда-то под ребра. Она поднимает глаза, они блестят, как два коричневых агата. Такие красивые, такие отчаявшиеся. - Не надо этим заниматься. Все плохо кончится. - Ир, я вернусь, и мы сможем позволить себе целый уикенд или неделю гулянок. Сходим в кино, музей, дорогой ресторан, я куплю тебе ту сумку, что ты так хотела. Помнишь, ты показывала? Она оставляет это без ответа, и он просто уходит. Съехаться в съемной комнатушке в девятнадцать лет было так себе решением, принятым только потому, что он хочет найти какие-то ответы на несформулированные вопросы. Ответов никаких нет. Его все так же не особо тянет домой. Отношения все так же скучны. И он боится остаться в этом состоянии до конца жизни, обнаружив в один момент, что он - сорокалетний небритый мужик с пузом бухает на той же самой кухне с алкашом-соседом, выясняя кому принадлежит какая территория их необъятной страны, а Ира - зачуханная с тремя детьми курит пятую сигарету, одновременно укачивая детей и наглаживая его брюки. Он что-то где-то проебал. Он догадывается что, ведь каждый раз, когда вибрирует его телефон, он с надеждой и страхом смотрит на экран. Каждый раз, выходя из дома, он стреляет хотя бы милисекундным взглядом в сторону двери напротив. Каждый раз, когда он слышит, как приезжает или уезжает машина со двора, он немного приподнимается со стула, чтобы увидеть хотя бы кусок черного метала. Но все это так и остается под чехлами в закрытой комнате, которая больше не открывается, и он мечтает, чтобы она исчезла вовсе. Только бы оно не ныло фантомной болью каждый раз, когда он наедине с самим собой. Игра проходит, хоть и неидеально, но они опять проделывают качественную работу. Стол оказывается тяжелым, игроки не шутят, ведут себя довольно подозрительно. Карты выпадают так, что приходится действительно изворачиваться, чтобы ни у кого не возникло вопросов к их выигрышу. Знаки подаются вдвойне осторожно. Шастуну кажется, что его можно выжимать как тряпку к концу игры. Но они выигрывают. И когда они вновь сидят в затонированном эскалейде напротив молчаливых гангстеров, каждому из них достается по двести с чем-то тысяч зеленых. - Тусииииить! - верещит Матвиенко, как только их высаживают в тихом переулке. - Да, не ори ты, идиот! - шикает на него Макар. Они обмениваются многозначительными взглядами с Антоном. - Блять, это была жесть. Антон прислоняется спиной к стене. Несмотря на градусы, ему все еще жарко, и он немного расстегивает воротник куртки. Достает сигарету, закуривает. - Это был пиздец. Этот хуесос сбоку мне дал просраться, конечно. То локтем пихнет, то зыркнет, будто насквозь меня видит. - Ты молодец, что не стал выебываться! Я думал в какой-то момент, что ты не выдержишь и пропишешь ему звездюлей. - Не, я же не совсем отбитый. Я хотел выиграть. Они стоят в грязном переулке, в который не выходит почти ни одного окна. Только парочка, зияющих темнотой, вроде бы с какого-то подсобного помещения. Медленно падает снег. Все трое курят, и Антон вдруг представляет, как они выглядят со стороны - три темных мазка в снежном тумане - почти как на одной из картин у Арсения. Он тяжело вздыхает. - Ты чем расстроен, Тох? - бьет его по плечу Сережа. - Мы же выиграли. Белоснежная улыбка ярко выделяется на его смуглом лице. Антон немного завидует Матвиенко. У того интеллекта ровно столько, чтобы выполнить дело без проволочек и при этом совершенно не задумываться о последствиях. Он абсолютно уверен, что раз получилось сегодня, получится и завтра, и теперь они неостановимы. Антон смотрит на друга и гадает, чтобы он ему сказал, если бы узнал. Стал бы он вообще что-либо говорить?! Он отчетливо вспоминает ситуацию с Игорем. У Сережи напрочь отсутсвует этот сраный самоанализ, что и делает его таким счастливым. И скорее всего - это то, что когда-нибудь может разрушить их дружбу в прах. Попытается ли он его понять? - Блять, Тох, - Сережа щелкает пальцами у Антона перед носом. - Ты чего завис? Брат, все заебись. Давай, оттаивай, приходи в себя. Он крепко прижимает Шастуна к себе. Антон отвечает, обнимает его одной рукой. Чувствует, как у них одинаково сильно бьются сердца. Эта дружба, по сути, все драгоценное, что у него есть. Он не может ее потерять. В очередной клуб на улице Ломоносова они попадают уже изрядно поддатые. Но достаточно в себе, чтобы быть пропущенными. Клуб - одно из модных питерских местечек. Все залито неоном и заставлено чем-то модерновым вроде неожиданной статуи Ленина, покрытой флуорисцентными советскими картинками, вроде серпа и молота, ракеты, логотипа футбольной команды "Зенит". Стены в светящемся поп-арт граффити - яркие женские губы, цветные волосы, надпись "Мы любим бухать", сердца и бутылки. Кожаные диваны, кирпичные стены, диско-шары, запах вейпа. Девушки танцуют гоу-гоу. Их обнаженная кожа переливается голубым, зеленым и розовым. Техно бит отзывается где-то в груди, и через какое-то время им хочется блевать. Коктейли разных цветов и размеров на секунду появляются перед ним на барной стойке и тут же пропадают в нем, обжигая внутренности. В какой-то момент он перестает чувствовать их вкус и крепость. После нескольких песен в караоке, который они поют так, что у него почти пропадает голос, над ухом у Антона раздается голос Сережи, орущего что-то про классных телок. Антон с трудом фокусирует взгляд на другом конце бара. В таком состоянии ему трудно определить, но телки вроде бы и правда ничего. Осушив очередной шот перед собой, он хватает Серегу для поддержки, и они направляются в их сторону. - Что пьете, дамы? - Сережа вытаскивает из своего набора персонажей для подката стандартного дон жуана. Это не всегда работает, но сейчас, когда у него полно денег, надежно спрятанных в поясном кошельке, у него есть все шансы. Они заказывают девушкам один за другим коктейли. У блондинки сбоку от Антона татуировка ангельских крыльев на ключицах и голубые линзы. Это не то. Эти глаза ненастоящие. Дешевая подделка. Но даже это заставляет его наклониться к ней и поцеловать в губы. Она в ответ беспрепятственно их раскрывает. Его язык сталкивается с ее. Он берет ее за копну волос на макушке, стискивает в кулаке. Чувствует ее руку на своём члене. Другой она берет его за предплечье и тащит за собой. Он не понимает, как попадает в темный коридор, куда музыка доносится лишь отдаленным набатом. "Я здесь работаю, не волнуйся. Сюда никто не придет" - говорит блондинка, расстегивая ему штаны. Он не дает ей закончить, резко разворачивает ее к стене, прижимает рукой, другой хватая за бедра. У нее красивое тело, оно покорно выгибается перед ним. Он еще ничего не сделал, но она уже издает звуки, которые пробивается к его нервным окончаниям, несмотря на все выпитое. Он задирает ей юбку. Двигается в ней почти яростными толчками. Девушка с каждым толчком будто выгибается сильнее. Он кладет руку ей сзади на голову, не давая оторваться от стены. Я-нор-маль-ный-я-нор-маль-ный - с каждым толчком. Девушка стонет слишком громко, и он не удосуживается проверить точно ли это от удовольствия. Сначала ему надо доказать себе, что ему это нравится. Что трахать девчонку в коридоре клуба, куда лучше чем позволять дрочить себе на диване взрослому мужику. И с этой шлюхой он может это сделать. С Ирой нет. Она слишком хрупка, слишком требовательна. Секс с ней - вроде просчитанного плана, где она ведет его из точки А в точку Д, не давая пропустить все буквы, что между. Здесь он мужик. Он диктует правила. Он не подчиняется. И он всегда. Слышишь, сука! Всегда будет сверху. Когда, он кончает, он просто натягивает штаны и уходит, держась за стенку, даже на нее не взглянув. В зал он возвращается в тот момент, когда Сереже прилетает хук слева, и он валится на пол. Антон плохо понимает, что происходит. Свет со стен чертит перед его взглядом неоновые дорожки. Все расплывается. Но он еще не до конца высказал свое заявление. Я. Лбом в лоб он сбивает Сережиного обидчика с ног. Нор. Он сжимает кулак, опускает его в район носа парня, что лежит под ним. Маль. Отводит кулак, уже с печатью крови, в сторону для нового удара. Ный. Он не успевает снова дотронуться костяшками до, уже сломанного носа, под ним. Его хватают за руку. Тянут назад. Когда его выводят из клуба, то припечатывают немного к стене, и он проезжается по ней виском. В данный момент он ничего не чувствует. Ни боли в костяшках пальцев, ни в виске, ни холода, когда приземляется на обледенелую землю ладонями. Рядом падает Сережа. Макар выходит сам. Ни у кого не хватает смелости его трогать. - Ну, мужики, ебать! - хохочет он хриплым басом, и так странен этот звук в таких парадоксально тихих, обосанных, изрисованных паршивым граффити задворках клуба. Они едут на такси по домам. Ближе всего дом Антона, поэтому его высаживают первым. Они пьяно прощаются. Сережа стискивает его голову в руках. - Я люблю тебя, мужик! Люблю! - Да, я тебя тоже, брат. Макару приходится буквально отлеплять Матвиенко, чтобы Антон смог вылезти из машины. А мир вокруг все также безмятежен. Все также в кинематографичном слоу-мо падает снег. Он все также пьян и вкупе с адреналином, все также бурлящем в крови после драки, это заставляет его чувствовать эйфорию, которую он не хочет убивать приходом домой и выслушиванием нотаций. Они бы пошли тусить дальше, но в том виде, в котором они находятся в настоящем моменте, их бы уже никуда не пустили. Он медленно куда-то бредет. Заходит в магазин в подвале, чтобы купить сигарет. Идет дальше, добирается до конца дома, где, откусив его угол, расположилась одна из унылейших детских площадок. Огрызок с качелью, каруселью и двумя кривыми скамейками, на которых летом спят бомжи, огороженный маленькой оградкой. Он садится на карусель. Сидит, сгорбившись, выбивая носком ботинка заледенелую землю. У него есть стойкое желание с кем-нибудь поговорить. Только с кем? Серега с Макаром уже уехали, Позов наверное давно спит. Он достает телефон, прокручивает телеграм и натыкается на сообщение от Арсения. Он усмехается. Только что в клубе он совершенно безапеляционно доказал, что он самый натуральный натурал из существующих. Почему бы сейчас не сообщить это мудаку-соседу, который думает, что он - Антон, видите ли, не до конца в себе разобрался. По его пьяной голове эта идея бьет словно ньютоновское яблоко. Антон глупо посмеивается, пока набирает в несколько попыток сообщение: "Ты сейчас где?". Ответ приходит довольно быстро: "Еду домой. На Грибоедова." "В конце дома есть детская площадка. Я здесь. Жду." Через несколько минут или несколько часов - чувство времени на сегодня утрачено - рядом, шелестя тихим мотором, останавливается мерседес Арсения. Антону все еще кажется, что идея охуенная, когда мотор замолкает. Сомнения пробиваются сквозь дурман в его голове только, когда он видит знакомую темную фигуру и слышит хлопок двери. Что он, блять, собирается говорить?! Постепенно Антон ловит в фокус приближающуюся фигуру в черном пальто с руками в карманах. Лицо Арсения серьезней, чем обычно. Он оглядывает его - растрепанные кудри, длинные ноги упирающиеся в землю, осоловевшие светло-серые глаза. - Ясно, - произносит Арсений. - Тебя что, домой довезти или на карусели покрутить. - Нет, - Антон слишком резко, чем того требуется для понимания, крутит башкой. Арсений усмехается тому, как мотыляются из сторону в сторону его кудряшки. - Сядь со мной. Покури. - Ну ок, Шастун, ты не перестаешь удивлять, - Арс закидывает одну ногу на поручень, достает сигарету и закуривает, а затем наблюдает, как то же самое пытается сделать Антон. Тот вполне удачно заносит одну ногу на карусель и даже умудряется выловить из пачки сигарету, но вот все попытки ее зажечь, безуспешно проваливаются. Арсений выхватывает у него зажигалку, и Антон пару секунд удивленно смотрит на свои пальцы, не понимая куда она испарилась. Мужчина складывает руки чашечкой вокруг сигареты Антона и поджигает, потом отдает ему зажигалку. - Давай, сейчас мы докурим, и я отвезу тебя домой - тон у него мягкий, будто он разговаривает с перепившим подростком. Антон затягивается, резко отводит руку с сигаретой ото рта, отклоняется назад так, что чуть не падает. Арс в последний момент хватает его за колени, удерживая на месте. - Да, тихо ты! - А ты мне скажи, - Антон вертит головой как болванчик. Его тело плохо его слушается. - Вот как ты родителям в глаза смотришь? Они же охуели когда узнали наверное. - Антон, мы докуриваем и идем домой. Хочешь поговорить, сделаем это завтра. - Вот у меня их нет, но если бы они узнали, что я пидор, а я, - он вдруг замирает невероятным усилием воли и тыкает пальцем в Арса. - ни капли не пидор, и сегодня я это доказал. То они... родители ли эти, меня сдали бы в детский дом. - Откуда ты знаешь? Может они были бы любящими и понимающими. - Ага, как же! - Антон хрюкает. Он теряет баланс, и его ноги взлетают вверх, чуть не заехав Арсению по лицу. Тот уворачивается, опять хватает его за ноги. На его лице Антон первый раз видит недоумение и его это очень даже веселит. - Ты меня сейчас убьешь нахуй своими конечностями! Давай, вставай, пошли домой. В это время из кармана его пальто доносится рингтон айфона. Он отвлекается от Антона, говорит в трубку "Алло", и в это время парень затягивается сигаретой, зачем-то слишком сильно отклонив голову назад. Она его перевешивает, и он все-таки падает назад, со звонким ударом прикладываясь об поручень. Он резко выпрямляется, хватаясь за голову. - Ой, блять! - стонет Антон. - Да, еб твою мать! Давай я тебе перезвоню, мне тут ребенка на передержку оставили. - Кого тебе оставили?! - доносится из трубки, но Арсений уже сбрасывает. Он ведет его вверх по лестнице, держа под локоть. На площадке тянет в сторону его двери, но Антон вдруг хватается за поручень. - Я туда не пойду! - В смысле? Это твой дом, приколист. - Меня там будут чехвосн... чевхв... - Я понял - чехвостить. - Да, вот это. В рот я ебал! - он медленно оседает на лестничные ступеньки. Арсений шумно выдыхает, складывает руки на груди и прислоняется к стене. - Что ты мне предлагаешь? - Я у тебя переночую. Один разок, - Антон уже полностью лежит на полу, ноги стекают вниз по ступеням. - А девушка твоя? Ей не надо дать знать, что ты не придешь? Она же с ума сойдет. - Я ей напишу. Арсений молчит, смотрит на распластавшееся тело перед ним, думает как лучше поступить. - Можешь меня оставить здесь. Я посплю в подъезде, как бродячий никому ненужный пес. - О, Господи, - Арс закатывает глаза, но все-таки поднимает парня на ноги. - Не драматизируй. Пошли. Я прослежу, чтобы ты ей написал. Плавая на грани отруба, Антон чувствует как с него снимают куртку и ботинки, кладут на диван и накрывают одеялом. Холодная рука дотрагивается до его виска. Он дергается. В каком бы состоянии он не был, глубоко сидящее в нем чувство самосохранения постоянно на стреме. - У тебя тут запекшаяся кровь. Во что ты опять влез? - слышит он. - Не вздумай выебать меня в жопу, пока я сплю, - бубнит из последних сил Антон. Нужно поставить хоть какую-то баррикаду. - Не беспокойся. Я очень аккуратно. Ты даже не проснешься. Сука. Эта последняя, более менее внятная мысль в голове у Антона, которая, как и все остальное через секунду рассеивается во всепоглощающем хмельном тумане.