В свете фар

- Я все это время, ну где-то с начала января, с мужиком спал, - Антон смотрит в потолок, говоря это. Сознается не Сереже, а космосу. Матвиенко шумно выдыхает и закатывает глаза. Он от нервов и непонимания скрутился весь в своем кресле, изогнув каждую конечность под странным углом - одна рука за головой, другая вытянулась вперед, держит согнутую в колене ногу. - Я тебе щас въебу, Шаст. Мне вообще не до шуток. Антон опускает взгляд с потолка на него и пристально смотрит. Без какого-либо выражения. Он знает, что если даже сейчас с небес прольется божественный свет, и голос сверху произнесет «Сережа, внемли и уверуй - твой друг пидорас!», Сережа не поверит. Что тут сделать? Какими словами говорить? - Ну! Ты скажешь, нет?! Стена непробиваема. Антону понадобились пара месяцев, чтобы разрушить свою собственную. Чтобы поверить. Как же Сережа может принять это за пару минут?! Какая-то неприятная рациональность подсказывает ему, что возможно никогда и не примет. Его отношение к этому далеко за точкой невозврата. Есть незнание, неприятие, неверие, ненависть, а есть что-то еще глубже. - Ебаный ты в рот, - Матвиенко процеживает каждое слово через сомкнутые зубы. Сжимает кулаки, и не знает куда деваться от злости. Он думает, над ним издеваются. Вены проступают на красной шее. - Что случилось? - Случилось то, что мы с этим мужиком расстались. Мне хреново. - Сейчас в хлебало свое получишь, - Сережа пытается успокоится. Но дыхание его становится глубже. Кажется будто весь воздух из комнаты на пару секунд пропадает в его груди, а потом возвращается обратно - горячий и ядовитый. - Что сука случилось? - каждое слово по отдельности. - Я уже все сказал, Серый. В комнате остались лишь они. Филатов забрал остальных на кухню, чтобы дать им поговорить. Антон все также сидит на диване, Сережа меряет пространство перед этим диваном нервным шагом. - Брат, что бы там ни было… Я не знаю зачем ты это делаешь, но я тебя умоляю скажи. Ты не видишь, что меня трясет уже? - Ты меня не слышишь, брат. - Потому, что ты несешь какую-то дичь. Антон дергает головой в сторону, чертыхается и, резко встав, сдавливает голову Матвиенко между ладоней. - Слушай меня внимательно, - говорит он, прикасаясь горячим лбом к еще более обжигающему. От Сережиных щек кажется волдыри останутся на руках. - Мне девчонки никогда не нравились. Я это себе придумал. Я не знал. Обманывал себя и остальных. Потом я встретил его и понял, что гей. И я его потерял. И это может быть смешно, но это важнее, чем то, что мы за пару дней лишились покера, что нас скорее всего отчислят из шараги и то, что, возможно, меня посадят за убийство. Важнее того, что жизнь наша полетела к хуям. Она всегда туда летела. Просто теперь еще стремительнее. Понимаешь? Вот такая хрень. Сережа хмурится. Выглядит комично со сдавленными щеками и приоткрытым от этого ртом. Он поднимает руки, медленно пальцами отлепляет чужие от своих щек. Антоновы руки оставляет на красной коже белые пятна. - Брат, ну что ты несешь? - Помнишь, я сказал, что с вами в клуб не пойду потому, что съел что-то не то и меня рвет напропалую? - Ну. - Я с ним был. А помнишь, я сказал тебе, что не пойду с тобой выбирать подарок Насте, или кто там у тебя был потому, что надо готовиться к зачету по математике? - Ну. - Баранки гну! Я когда-нибудь готовился к зачетам? Тебе это не удивило? Ну и баба-соседка была выдуманной. Сосед это был. Сережа осматривает его лицо внимательно и встревоженно, словно в попытках найти признаки шизофрении. Потом теряется в себе на секунду. Уже ищет внутри. Воспоминания, предпосылки, состыковки и нестыковки. Антон ему сочувствует. Это жутко неприятно - понять что-то, что всегда было на поверхности и упиралось тебе в лицо. Как в детстве, ищешь последнюю пятую курицу на страницах виммельбуха и через пятнадцать минут замечаешь ее прямо по центру. Кому как не Антону знать это чувство. Сережа наконец из себя выходит и смотрит в глаза. - Неа, - он отрицательно мотает головой. - Да. - Нет - снова моток головы. В этом движении не просто нежелание поверить, там отрицание самого Антона. - Да, брат. - Нет. Заткнись пока не поздно. - А что ты сделаешь? Сережа делает шаг назад, взгляд не отводит. Гипнотизирует. Он уже знает, что Антон не шутит. Осталось только решить, как среагировать. Реагирует, как положено. Антон даже заранее приготовился. Когда Матвиенко с криком раненого волка на него набрасывается, он успевает поставить блок, и они валятся на диван. Ловит пару не самых сильных, но злых ударов руками, что скрестил перед головой. - Тварь ты, Шастун! Какая же ты тварь! Он слышит как кто-то забегает в комнату, Димин голос. Чувствует, как тело Сережи с него стаскивают одним сильным движением, и когда отрывает руки от лица видит, что Леша держит барахтающегося парня за шкирку. Дима стоит посередине, в ужасе мотает головой от одного к другому. - Че ты, Матвиеныч?! - Антон садится, широко расставив ноги и наклоняется вперед, по-быдлятски вскидывая голову. - Ну, че ты? - Отпусти! - верещит Сережа, все пытаясь вырваться из железной хватки. Филатов и выше, и сильнее. Шансов нет. - Я этого пидора... - Отпусти его, Лех. Пойдем, выйдем, я тебе покажу какой я пидор. - Мужики, ну чего вы? - тихо и с досадой ноет Дима. - Никто ничего никому показывать не будет! Успокоились оба, щенки! - проносится по комнате низкое рычание художника. - Я тебе вроде предупреждал, чтобы ты сцен не устраивал. Стой, ты блять! Сука! - устав тянуть на себя упирающегося парня, Леша, толком не замахнувшись, дает ему звучную оплеуху. Звук ее отрезвляет всех в комнате. Сережа, шокированно моргнув, смотрит вверх на Филатова. - Иди на кухню. Успокойся. - Ты… - Или я тебя сейчас через окно провожу. Голос звенит спокойствием. Сережа смотрит на него, как злой сурикат на слона. Ни на что не решается, кроме того как кинуть полный различных чувств взгляд на Шастуна и сказать: - Ты мне не брат. Ты вообще не человек. Ты гнида. Лучше бы тебя Равчеев отмудохал там до потери сознания. Или, знаешь, - он задерживает в себе слова на секунду, будто обмазывает в них язык, как в змеином яде, и выпускает с садистким удовольствием. - Лучше бы он тебя убил. Если бы ты сдох, всем бы было лучше. - Если ты все сказал, иди нахуй отсюда, - говорит Леша. Сережа уходит. Хлопает входная дверь. - Ребят, можете оставаться, - поворачивается к Антону с Димой Филатов. - Там доставка скоро придет. Антон долго еще лежит у него на диване, свесив ноги. Дима сидит рядом. - Серегу отпустит, вот увидишь, - пытается он убедить себя и Антона. Выглядит таким несчастным, что Шастун сам бы уже начал его успокаивать, если бы не был так морально истощен. - Для него это пока шок. Но он все примет и поймет. Надо время. И вы снова станете друзьями. По-грустному забавно, как Позов пытается сложить обратно пазл, от которого пропала пара деталей. Все наладится и будет, как раньше. Кто не попадался в ловушку этого когнитивного искажения? Как что-то может быть как раньше, если оно прошло? - Конечно, - только и говорит Антон. - Дим, ты иди. Тебе надо поспать. - А ты? - Я здесь еще посижу. - С тобой все в порядке будет, - непонятно вопрос ли это или утверждение. Антон слабо ему улыбается. - Дим. - А. - Спасибо. Дима кивает. Он не очень понимает за что, ведь он не особо любит анализировать свои поступки на предмет их хорошести или плохости. Он поступил, как должен был. Правильно ли было избивать кого-то в туалете до полусмерти? Правильно ли врать одному другу, чтобы защитить другого? Правильно ли остаться сейчас с этим вторым другом, а не пойти успокаивать того первого? Он думает, что Сережа заслужил сочувствия не меньше Антона, но Антон страдал дольше. Он просчитал это в процентном соотношении в своем аналитическом мозгу и остался с тем, кто математически сейчас более несчастен. В этом весь Позов, и Антон и за тысячу лет не найдет друга лучше. Дима уходит. Антон через несколько минут проваливается в сон. Он пробуждается от голосов со стороны коридора. - Ты зачем приехал? - Леша шепчет, но так яростно, что слышно вполне отчетливо, если не двигаться. - Хочу и приехал. Поговорить с ним надо. От этого голоса у Антона перехватывает дыхание. Он резко садится на диване. Начинает паниковать. Он не готов ни к какому разговору. Он не уверен даже, что сможет вынести его присутствия. Антон встает и идет к окну. Не всерьез конечно, но все же проверяет насколько там высоко. Дверь сзади него открывается. Он оборачивается и впивается пальцами в подоконник сзади себя. Это его якорь. Отросшая щетина и усталость во взгляде делают его старше. Он не такой, каким Антон его встретил в начале этой ужасно долгой зимы. И дело не в потрепанности. Не в том, что волосы не лежат волосок к волоску или что рубашка невыглажена. Антон не знает почему он так выглядит. Вроде, недавно приехал с курорта. Леша сказал, что они уехали с Женей и остальными на лыжах кататься. Должен быть отдохнувшим. Но взгляд тухлый, а плечи опущены. Дело не в этом. А в том, что за этой пеленой смертельной усталости глаза такие же синие. Синие и родные. И он впивается в подоконник за собой еще сильнее, чтобы тут же не подойти и не схватиться за какую-то его часть. Неважно за какую, хоть кусок этой мятой рубашки. Хочется сказать - мое, не отпущу. Но во взгляде видит - нет, не его. И от этого хочется все-таки всерьез выкинуться в окно. Арсений опирается на спинку дивана, кладет руки в карманы спортивных брюк и скрещивает вытянутые ноги. Протяжно выдыхает и молчит. Антон нарушает тишину первым. Сразу бросается в защиту, не дожидаясь когда на него нападут. - Чет тебе отдых не к лицу. Арсений хмурится. Выпрямив немного плечи и прочистив горло, смотрит так, что Антон напротив плечи опускает. Весь сжимается. - Мой отпуск еще не закончен. Мне Леша про тебя написал, и я поехал сюда. На ночном поезде. Ребят там оставил. Всю ночь не спал, - Антон сглатывает, опускает взгляд. - Но тебе это наверное не интересно, да? - Арсений его взгляд подбирает, наклонив голову. - Ведь, мы же тут все собрались, чтобы о тебе говорить. Какой ты бедняжка. Вон, смотри, - он немного приподнимается со спинки, чтобы достать руки из карманов, сложить их на груди и сесть обратно. - Леха тебе сопли утирает, строчит мне сообщения, что из-за меня гондона, ты страдаешь. Что тебя из КПЗ пришлось доставать. Что ты опять в какое-то дерьмо вляпался. Он замолкает и, видимо, ждет ответки от Шастуна, но тот только тяжело дышит. - Знаешь какое здесь ключевое слово, Антон? - мужчина выдерживает паузу, все ждет какого-либо ответа. В ответ снова молчание. - Опять. Потому, что все это и до меня с тобой регулярно происходило. С той лишь разницей, что я к этому никакого отношения не имел. А теперь, - он делает театральный моток головой. - магическим образом это все из-за меня. И я должен ехать сюда. Что-то блять с этим делать. И не забыть перед этим выслушать еще и от тебя какую-нибудь колкость. Антон начинает остервенело жевать губы. Нога дергается сама по себе. Все нервные тики наружу. Арсений не щадит и продолжает. - Жизнь какую я тебе испортил, можно узнать? Ту прекрасную и безоблачную, в которой ты бухал и дрался днями напролет? Так получается, не испортил. Все то же самое осталось. Ты вон человека чуть не убил, молодец, - он усмехается. - Ты же вообще берегов не видишь! Тебе, блять, что-то не нравится, и ты сука идешь вбивать свое недовольство человеку с ноги! - он разводит руками, повышая голос. Антон никогда не слышал, чтобы Арсений кричал, и он стоит, как нашкодивший ребенок, все яростнее дергая ногой. - Ты манипулятор, Антон, - уже спокойнее говорит Попов. - И это не твоя вина, я думаю. Тебе хреново пришлось в детстве. И ты хочешь восполнить тот недостаток заботы. Хочешь, чтобы первый человек, к которому у тебя появились чувства, положил все свое время и силы на твой алтарь. Только у меня до тебя тоже жизнь была, - он тыкает себя в грудь. - Почему я должен ее полностью перекраивать из-за тебя? Почему должен кого-то бросать? Ехать за тысячи километров потому, что тебе, видите ли, без меня плохо? - Ты же приехал, - это первое что Антон говорит. Оправданий в голове никаких. Только вопрос, почему он собственно здесь, если он - Антон такая невыносимая заноза в заднице. - Ага, хорошо, что ты это заметил, Антош. А то ведь одни упреки от тебя, - он вздыхает, постучав ногой по полу. - Ты решил все на меня свалить? - тихо спрашивает парень. - Нет, - Арс качает головой, смотря куда-то на шкаф. - Я вообще на тебя ничего не сваливаю. Просто объясняю, почему ты не прав, когда огрызаешься, пиздишь моих знакомых и обвиняешь меня. - Женя - твой знакомый? Я думал, это парень, которого ты ебешь, пока меня рядом нет и который... - Шастун, рот закрой свой, - холодный тон звучит отрезвляюще, и Антон осекается. Впервые думает, что действительно перешел черту. Смотрит в смертельно усталые глаза, и сердце его екает. С чего он взял, что имеет на этого нисколько не родного, по факту совершено чужого взрослого человека из совершенно чуждого ему мира, хоть какое-то право. Он себе все это придумал. Арсений уводит взгляд в пол. - Какие же вы оба эгоисты, - Антон итак сразу понимает о ком он, но Арс все же уточняет. - Ты и Леха. Во всем-то у вас все виноваты. А что там у других не спросите, все же всегда было про тебя. Молчат. Каждый что-то для себя решает. - Арс. - М-м. - Расскажи о себе. Он горько усмехается. Смотрит наконец на Антона. Сердце у мужчины сжимается. Парень, несмотря на рост, сейчас совсем маленький, вжался в это окно и все надеется, что его заберут. Давно уже не в детдоме, а все ждет. - Долго это, Антон. Поздно уже. Он наблюдает, как слеза одиноко течет по бледной щеке. Сжимает руки на груди сильнее, чтобы на это не поддаваться. - Пожалуйста. Арсений закрывает глаза. Все опять так больно скручивается внутри. Маленькая исповедь, хоть и обрезанная ее версия, все же покидает его. - Единственный человек, которого я любил, сейчас в соседней комнате. И я его больше не верну никогда потому, что все имеет свой срок … Я по нему больше не страдаю, честно. Ну, может иногда. Он меня не простил. Я пытался ему объяснить почему все так произошло, но мне второго шанса не дали. - Мне дашь? - Что тебе дать? - Второй шанс. Арс хмыкает. - Зачем мне это надо? - Но ведь ты же приехал, - повторяет Антон. Антон отцепляется от подоконника и медленно подбирается к Арсу. Тот сглатывает, руки опускает по обе стороны на спинку дивана. Вроде и приглашающий жест, но когда мальчишка прижимается к нему, обвив плечи руками, отвечает он не сразу. Спустя минуту не выдерживает и обнимает в ответ. Поворачивает голову, приложившись к кудряшкам. Зачем, правда, приехал? Себе и мальчишке нервы помотать? Что тянуть неизбежное? Постояв так немного, тщетно пытаясь унять зашедшееся сердце, Арсений берется за худые ребра, пытается отлепить от себя парня, но тот держится крепко. Удается только пару сантиметров дистанции выудить, и он снова плотно прижат к его телу. - Антон, прекрати. - Пожалуйста. - Что, пожалуйста? - Давай заново все попробуем начать? Попов шумно выдыхает. Раздражение и жалость направлены только на самого себя. Потому, что он загнал себя в ситуацию, откуда выход только через разбитое сердце совсем молодого парня, которому итак досталось, либо через идиотское решение пойти ему на уступку сейчас и разбить это сердце чуть попозже. Ведь Антону точно не он нужен - в нем нет достаточной эмпатии для таких сложных отношений. Ему нужен хороший психолог и кто-то его возраста, кто все еще верит в искреннюю и светлую любовь. Вроде, как его там, Игоря. - Ничего не получится, - он снова делает попытку его с себя снять, и снова она проваливается. - Арс, прошу тебя. Чувство беспомощности кружит голову. Кричать хочется. Он дергает его от себя с силой за плечи, заглядывает в серые молящие глаза. Старается игнорировать тот кульбит, что чувства делают внутри - Блять, ты понимаешь, что себя и меня мучаешь?! Антон вдруг будто в себя приходит. Движением плеч сбрасывает его руки, делает шаг назад, смотрит зло. - Какого хуя ты меня от себя отталкиваешь? Ты всю дорогу меня подводил к этому. Первый же полез. Ты же… - он осекается. Понимает, что опять все стрелки с себя переводит. Арсений терпеливо ожидает продолжения, но поняв, что его не будет, опять скрещивает ноги и руки. Выглядит так, будто сейчас в обморок грохнется от усталости. - Прости, заяц. Давай закончим уже. Сам видишь, мы в тупике. Это «заяц», Антон знает, звучит последний раз. В его сторону. Наверное, оно еще тысячу раз будет произнесено для других. Осознание этого вдруг отрезвляет. Заставляет его вынырнуть из эмоций, в которых он все это время захлебывался. Спросить совсем тихо и совершенно безнадежно: - Совсем не любишь? Такой детский вопрос. Будто можно сказать в ответ «не, ну немножко если только», и это будет иметь какое-то значение. Но Арсений знает откуда он вырос именно в такой формулировке. Ему было бы достаточно этого немного потому, что большего он никогда не чувствовал. Может от кого-то, но не от тех, от кого действительно надо. Арсений снова закрывает глаза. Любовь в нем конечно же есть. Иначе он бы не приехал и не думал бы над ответом так долго. Но вопрос в том, какая она. Он сам рассказывал, что любовь совершенно разная. И та, что в нем - хуже ненависти. Она заставляет людей сбиваться с пути. Она заставила талантливого художника забрать документы из института и надолго уйти в совершенно другое сферу, выжидая пока все внутри не заживет. Только богу известно, что она заставит сделать парня. С другой стороны, что ее отрицание может заставить его сделать? В ответ он качает головой. По ту сторону век звучит вздох. - Ясно. А потом быстрые шаги и хлопок двери. Глаз он так и не открывает. Пока не слышит, как кто-то заходит. - Арс, - голос Леши не выдает никаких эмоций. - Пойдем, выпьем. Проходит две недели. Из училища их исключают. Всех, кроме Игоря. Там, видимо, родители постарались. И, возможно, Ира. На счет Антона, Сережи и Димы, она может быть тоже старалась, но это оказалось бесполезно. Они приходят отдать учебники и забрать документы в начале мая. Во избежание скандалов, договариваются, что они, якобы, добровольно ушли. История про драку заминается. Компашку Равчеева тоже выдворяют. Всех, кроме Ромы. Ждут, когда он выйдет из больницы. Директор говорит им, что парень живой, но восстанавливаться будет долго. - Чуть инвалидом не оставили! - пытается он вызвать у Антона укол совести. Антон остается к этому равнодушен. Хотя глубоко внутри, конечно, вздыхает с облегчением. Что Рома никогда не подаст никакое заявление, он уверен на все сто процентов. Потому, что Рома - это он. Темная его версия. Та, которой не так повезло найти правильных людей на своем пути, вроде Димы, Игоря или Иры. Или Леши. За документами он пришел один. Дима и Сережа идут без него в другой день. Это исключение неожиданно имеет только позитивные последствия. Антон и Сережа идут доучиваться на курсы (естественно в разные потоки). Дима упрашивает отца устроить их обоих по знакомству фрезеровщиками на неполный рабочий день в компанию по производству газового оборудования, где он работает (естественно в разные смены). Сам Дима настолько смелеет, что после серьезного разговора со своим, довольно-таки закостенелым отцом, берет документы и подает на медицинский. Антон уверен, что экзамены он непременно сдаст. Антон переезжает в, хоть и маленькую, но отдельную квартиру. Платит за несколько месяцев вперед, оставшимися покерными деньгами, что в принципе никуда так и не успел разбазарить. Квартирка за те деньги, что он может себе позволить находится далеко не в центре - в районе Комендантского проспекта. В одной из башен того человейника, которыми заставлена эта часть города. Но это своя квартира, в которой никто не шаркает по ночам, не скрипит в ухо обзывательствами, не рассказывает про шлюх, сидя на общей кухне, и не ломится в туалет, когда ты там сидишь. Впервые, это что-то полностью его. Двух недель недостаточно. Чувства в нем ни на йоту не утихли. Боль все такая же острая. Пока он только научился бережно ее в себе носить и аккуратно нагибаться, чтобы она не впивалась глубже. Не всегда это получается. Совершенно неожиданные вещи порой вызывают в нем спазм. Предметы, места, даже какие-то звуки мгновенно и жестоко запускают внутри ассоциативные цепочки, на конце которых он. Синие глаза, звонкий смех, дорогой запах, дыхание на ухо, нежное «заяц». В такие моменты, чтобы он ни делал, приходится остановиться, перевести дух. Иногда даже запрокинуть голову, чтобы воздух высушил начинающие собираться слезы. Он не разрешает себе страдать не потому, что думает, что это не по-мужски а потому, что тупо не хочет тратить на это время. Трясет головой и возвращается к настоящему. Солнечная погода и новые друзья, вроде Игоря с его компанией неформалов, на модельный показ которых он вскоре собирается пойти, помогают восстанавливаться быстрее. На счет старых друзей… В один из вечеров, когда он, закинув ногу на спинку дивана, читает книгу, в его квартире раздается звонок. Он хмурится и, нехотя, идет к двери. Вроде никого не ждал. В глазок видит Диму и чуть позади Сережу. Прислоняется лбом к отрезвляюще холодной поверхности двери прежде чем открыть. Открывает. Дима неуверенно улыбается. Сережа на него не смотрит. Позов несколько раздраженно на него оглядывается и подталкивает рукой. Выглядит это все очень смешно. Как будто мать привела ребенка мириться с другом, с которым они не поделили игрушки на детской площадке. Сережа глядит исподлобья, пока Антон ждёт дальнейших действий. С какими бы намерениями он не пришел, все это непредсказуемо. Сережа вполне может поддаться своей импульсивной натуре, вкинуть какое-то оскорбление и уйти. А Диме придётся его еще две недели уговаривать. Но он наконец открывает рот: - Давай, короче… ну типа… забудем все, - и руку протягивает. Антон смотрит на нее пару секунд, протягивает свою, но чтобы схватить его за плечо и крепко обнять. Под его руками он глубоко вздыхает, а выдохнуть, кажется, забывает. Стоит камнем, не отвечает. Наконец выпускает кислород со словами: - Если ты сейчас руки ниже опустишь, я тебе снесу калитку. Антон резко его от себя отрывает и хмуро смотрит на скукоженное от напускной суровости лицо. Делает вид что не замечает Сережиных красных глаз. - Ты придурок что ли совсем? Я, если захочу за чью-нибудь задницу подержаться, точно посимпатичнее твоей выберу. Матвиенко зажимает уши руками и жмурит глаза: - Не-не-не, заткнись нахуй. Не хочу ничего слышать про мужские задницы! Антон только глаза закатывает и ждёт окончания этого представления. Когда Матвиенко разлепляет свои, он морщит нос и начинает заламывать руки, говорит каким-то просящим тоном: - А че, там точно все кирдык? - будто о смертельной болезни. - Ну, типа, не избавиться тебе от этой поеботы? Прям на мужиков встает и все тут, да? Антон с Димой фыркают. - Ну, Серег, - Антон смотрит насмешливо. - Конечно, это можно вылечить. Схожу завтра к целителю, он изгонит из меня эту сущность в виде гомика. Они с Димой смеются, над не понявшим отсылку Сережей. Антон затягивает его в квартиру. - Пойдем, - он слышит как в пакете у Позова, зашедшего следом, звенят бутылки. - Обещаю не напиваться настолько сильно, чтобы попытаться засунуть тебе палец в жопу. Они опять смеются, но Сережа остается в серьезном напряжении. К этому юмору ему еще только предстоит привыкнуть. Еще через неделю Антон, стоя за станком в мастерской, слышит пришедшее сообщение. Оно от Игоря. "Я подъезжаю. Еле выплыл. Пиздец у вас тут дороги." Антон хмыкает, выискивает взглядом мастера и, найдя, говорит, что его смена вроде как закончена. - Можно идти? - Да, конечно. Он выходит во двор под уже почти жаркое майское солнце. Вокруг неприглядная, вспаханная тяжелым транспортом промзона. Огромный козловый кран неспешно движется по рельсам, таща какую-то огромную деталь. Под ней снуют люди и разморенные жирные собаки в колтунах линялой шерсти. Здания из желтоватого кирпича и припаркованные машины в застывшей грязи по всему дну. Он видит как у пропускного пункта, заставив залаять грозного алабая у будки, на самом деле совершенно неопасного, останавливается белый Киа Пиканто. Антон тихо смеется. Белоснежное дно осквернено той бездонной лужей, что надо преодолеть, чтобы до него добраться. Он бы Игоря предупредил, но совершенно про это забыл. Подъехав ближе, Игорь выходит, оглядывает машину и протяжно стонет. - Бля, ты бы нормально дошел до выхода из вашей этой клоаки сам. Я бы тебя там подождал. У вас че никто не жалуется на Лохнесс у въезда? - Жалуются, - Антон закуривает. - Бесполезно. За день по этой дороге проезжает сотня фур, нагруженных древесиной, песком и металлом. Дорогу недавно чинили. Она не выдерживает просто. - Ясно. Пара мужиков в спецовках выходят из здания, говорят «Здорово» Антону, и нахмуренно смотрят на Игоря, проходя мимо. Тот под их взглядами ежится. Он выглядит как бельмо на глазу в этой обстановке - такой яркий и симпатичный, со своими выбритыми висками и высоким чубом. Антон усмехается. - Чего ты? Надо мной смеешься? Антон качает головой, сплевывает под ноги. - Такой ты педик, конечно. Причесон твой, шмотки, машина эта. - Ну то, что про тебя это не скажешь, меньше тебя педиком не делает, - обижается Игорь. - Ты просто латентный. - Хуентный, - Антон выкидывает бычок в мусорку и отрывается от стены. - Ты рад хоть подарку? - Очень, - озаряется Сечников и начинает рассказывать про купленную отцом машину. Антон улыбается. Он все чаще улыбается, когда Игорь с энтузиазмом что-то рассказывает. - Щас, переоденусь и поедем, - говорит Шастун, когда Игорь замолкает. Зал не очень большой. Показ проходит в одном из помещений в очередном креативом пространстве на Ваське. Подиум окружен стульями, стоящими плотно друг к другу. Для них места в первом ряду, застолбленные хозяином показа. Мики не видно, но Блю, на этот раз в чем-то розовом и слишком оверсайз подбегает к Игорю с Антоном и хихикая доносит, что у него чуть ли не истерика. - Распсиховался бедняжка. Боится, что его гений не до конца оценят. Антону все еще неловко в такой обстановке. В мастерской среди станков и мужиков в спецовках он чувствует себя куда уверенней. Вокруг народ слишком цветной и шумный. Они садятся - Антон посередине между Игорем и Блю. - Антош, как же хорошо, что ты пришел, - мурлычет девушка и кладет свою руку, от запястья до сгиба локтя в браслетах, ему на колено. - Угу, - бурчит он и нагибается к Сечникову, чтобы прошепать. - Мне кажется или она меня клеит? Игорь даже бровью не ведет, смотрит куда-то в сторону на заинтересовавший его наряд. - А? Не! Она, мне кажется, некрофилка, - обыденно произносит он. Антон с ужасом поворачивается обратно к девушке. Та явно все слышала судя по тому, как жутко улыбается. - Да-да, Шастунишка, подожду, когда помрешь. Там, может и заинтересуюсь. Он так и не понял шутка ли это. Показ проходит громко, довольно быстро и непонятно. Мальчики и девочки, смешно вскидывая ноги, дефилируют в совершенно немыслимых платьях и костюмах. Антон порой не сдерживает смех и хрюкает в кулак, когда кто-то длинный и нескладный выныривает из закулисья в мусорном мешке обтянутом кожей, но Игорь замечает, и он хоть и молча, но заметно обижается и все больше расстраивается. - Тебе вообще не нравится? - спрашивает он. - Да не, - Антон ищет оправдания в голове, но смысла врать не находит. - Я просто далек от этого всего, ты же знаешь. Сечников поджимает губы и ничего не отвечает. Антон не находит ничего лучше, чем взять его руку, лежащую на колене, переплести его пальцы со своими и отвернуться к подиуму, но все равно чувствовать прожигающий взгляд затылком. Весь оставшийся показ, он ощущает плечом как глубоко Игорь дышит. Когда все заканчивается и Мика принимает овации и цветы от немногочисленных зрителей, комично кланяясь и прикладывая руку к груди, Игорь куда-то исчезает. Антон пишет ему, что будет ждать его на улице потому, что ему тут дышать нечем. На улице куда тише. Уже вечер, и люди из пространства потихоньку рассосались. Парочка все еще сидит за столиком у фургончика с донатами. Другая прогуливается, держась за руки. Он смотрит на них, и его снова обжигает этим тоскливым чувством. Утрата свербит в нем, все никак не заживает до конца. Он вдыхает поглубже вечерний воздух, пытаясь очиститься. Воздух проникает к легким, целебно обволакивает. Становится только немного, но легче. - Вот ты где! - Игорь налетает сверху, чуть с ног не сбив, и сжимает в руках. Антон сначала хочет возмутиться, но потом смотрит в лицо, что выглядывает на него из-за спины, и слова застревают в горле. - Я тебе кое-что взял у Мики, - загадочно говорит он. - Что, - Шастун напрягается. - Игорь, если это какое-то драное кружево, что я на подиуме видел, ты его сам будешь носить! - Для тебя надену, не вопрос, - он выпаливает это, тут же понимает, что сказал и замирает. Щеки у него пунценвеют, что видно даже в сумраке вечера. - Бля, я такую хуйню сморозил. Я не это имел в виду. Я вообще... Антон останавливает его движением руки, улыбается. - Успокойся ты. Что ты там мне принес? Игорь достает из кармана мешочек, а в нем три широких металлических кольца. Он берет руку Антона и надевает их по одному, не встретив сопротивления. Антон поднимает руку вверх, обнажая, ко всему прочему, кожаный браслет, вылезший из-под сползшего вниз рукава, что так и носил с того дня. - Красиво, - говорит Игорь. - Да-а, - тянет Антон. Опускает руку. - С тобой еще месяцок пообщаюсь, меня будет не отличить от тех клоунов с подиума. Игорь закатывает глаза и разворачивается в направлении своей машины. - Ты неисправимое быдло все-таки, Шастун. Он и пары шагов не успевает сделать потому, что его тянут за капюшон назад и, прижав, целуют в губы. Антон думает, что опять использует его, пытается выкинуть из головы Арсения, но когда Игорь отвечает, немного подрагивая в его руках, понимает, что уже нет. По крайней мере, там внутри появляется место для чего-то нового. Гораздо более настоящего. Этой же ночью он видит сон. Как это часто с ним бывает, детдом. Видит Кирилла - своего лучшего друга, когда им еще лет по тринадцать. Они одни в их общей спальне, и Антон его успокаивает. Никого из них снова не забрали. - В следующий раз, в следующий, - приговаривает Шастун, водя рукой по сутулой спине. - Наверное. А потом, он наклоняется и касается его губ своими. Так мимолетно это происходит. Но именно в этот момент распахивается дверь, и на пороге появляется воспитательница. Она долго кричит, расплываясь конечностями в сонной эфемерной действительности. Растекается, вытягивается, криком своим, превратившимся в смог, заплывает в его раскрытый рот, под ногти, кожу, к сердцу. Ее смог затмевает четкого Кирилла. Антон пытается его схватить, но не успевает. В руках остается только бесплотная дымка, что тут же растворяется. Он просыпается и долго сидит в постели, пытаясь понять когда это произошло. Он так часто саморефлексировал после встречи с Поповым, пытаясь найти предпосылки к своей гомосексуальности где-нибудь в детстве, но всегда безрезультатно. Но этот сон - воспоминание, он знает точно. Тот день, когда он себя потерял. И страдал он так, когда Кирилла забрали именно поэтому. Слишком сильно напуганный реакцией воспитателя, решив, что действительно сделал нечто ужасное, он это воспоминание заблокировал. Да, так сильно, что ему потребовалось много лет, чтобы снова себя найти. И один человек. Он вспоминает тех тварей, что сидели под балдахинами, пока он не встретил Арса, а потом начали рычать. Как он боялся их увидеть. А потом они просто замолкли, и он думал, что их уничтожил. Но на самом деле, то были его чувства, и он их наоборот разбудил, а потом принял. Из него столько всего вытащили, и раны эти успели затянуться пустотой, и вот он эту пустоту ковыряет и вставляет все обратно. Это больно. Иногда невыносимо. Но это то, кто он есть. И он чувствует.

Эпилог

Арсений просыпается, застилает постель, делает себе кофе. К телефону не прикасается. Думает о всяком разном. Кладет в кружку три ложки сахара, плоские, без горки. Наливает кофе с отступом от края примерно в четыре миллиметра. Пока пьет, смотрит в окно. Его повседневная рутина дает сбой только когда, выйдя из квартиры, он зачем-то кидает взгляд на дверь соседней и держит его там дольше, чем следует человеку, которого ничего с этой дверью не связывает. Спускается. У подъездной двери наталкивается на Васильевну, что чуть не сбивает его с ног, ворвавшись внутрь с гремящей тележкой за спиной. - У, под ногами не путайся! - скрипит она. - Простите, - Попов пытается обогнуть ее в узком пространстве парадной. - А че этот съехал, не знаешь? - ее вопрос останавливает его, когда он почти перешагнул ее котомки, так как старуха даже и не подумала подвинуться. - Кто - этот? - Ну, дрыщавый. - Кто-кто? - Ну кудрявый такой обормот с моей квартиры! Антон! Ее скрип больно режет по ушам, и Арсений сдается. На самом деле, он просто стебется сам над собой, ведь понял о ком она еще с «этого». - Я не знал, что он съехал. - М-м, странно. Я думала, вы дружки. - Да, не, соседи как и вы, - он вежливо улыбается и выскакивает на улицу. Подальше от Васильевны, от этих вопросов, от этого имени. Так это все тупо, конечно. В мастерской только Паша и солнечный свет, наполняющий опаловый блеском фарфоровые чаши и керамические тарелки. Они здороваются кивком головы. Арсений ставит на стол кофе и приступает к работе над изящной фигуркой фламинго. Работа ювелирная, и он на несколько часов полностью выпадает из реальности. Когда возвращается в нее, опаловый свет уже красноватый и выплеснут из чаш, прилипнув к верху стен. Он смотрит на Пашу. Тот отдыхает, задумчиво постукивая пальцем по кружке. Наблюдает за людьми в окно. - Паш. - М-м, - от окна не отрывается. Только головой немного дергает вверх. - Как так получилось, что вы с Ляйсан так долго вместе? Вот теперь он к нему поворачивается. Выглядит удивленным. Арсений никогда никем кроме себя особо не интересовался. Тем более, чьими-то отношениями. - Не знаю, - немного поразмыслив отвечает Паша. - Банально все - надо работать над отношениями, если понимаешь, что действительно любишь. Мы же как… когда в отношения вступаем, всегда царапаемся этими непохожестями. Сразу хочется все, что не по нашему исправить. И начинаем человека гнуть во все стороны, думая, что - ну а че? Я же люблю, и человек любит. Можно и поменяться здесь и вот тут, да и вот там. Только вот человек этот, за недостатки это все вообще не считал. Это ты так все видишь. Со своей колокольни. В итоге там от первоначального-то варианта ничего и не останется. Ты все покорежил и скрутил в ту форму, которая тебе нужна. Потому, что изначально полюбил образ, что себе в голове придумал. Вот, - он опять в окно глянул что-то припоминая. Арсений, немного ошарашенный такими подробностями, ждёт. - Самое главное понять - человека ты любишь или его образ. А еще, не наделил ли ты ненароком его своими собственными недостатками. Может ты на него через призму своей ебанутости смотришь и думаешь, что он такой. А он вообще-то и нет. Ты чего-нибудь понял? - поворачивается к нему снова. - Да, все предельно ясно. - А что ты об этом спрашиваешь? - Да, так. - Ясно, - Паша мягко улыбается, потягивается с кряхтением. - Чет там, пятница сегодня? Звони Лехе, Стасу и пошли отдыхать! - Пошли. В утреннюю рутину Арсения, незаметно для него проникает одна дополнительная деталь. Каждый раз, как он выходит из квартиры, на пару секунд его взгляд задерживается на соседской двери. Спустя год, он уже не ждет, что из нее вдруг выйдет кудрявый высокий парень, и они столкнутся с ним, как тогда впервые, когда Антон выскочил из квартиры прямо на него и так мило засмущался. Он ничего не ждет от этой двери. Это просто привычка. Она протискивается в стройную шеренгу всех этих микро-деталей, из которых состоит сложный Арсений Попов, и когда-нибудь он и не вспомнит с чего она у него появилась. Она отделится от образа парня, которого он когда-то знал и останется в нем такой же бессмысленной, как не до конца налитый в кружку кофе, причудой. Он выходит из подъезда, ловя на себя тепло весеннего солнца, садится в машину. - Че ты так долго? Заебался тебя ждать, - бурчит с пассажирского Леша. Арсений смотрит на него в замешательстве. - Что зыришь? - Филатов раздраженно разводит руками. - В штаны напузыришь. Поехали давай. - Ты на него очень похож, - говорит Арсений, не успев подумать. Леша опускает руки, хмурится, пытаясь сообразить про кого он, а понимая, вскидывает брови. - Попов, ты все-таки романтик! Один только совет, я знаю тебе покажется он странным, - Леша приосанивается, наклоняется, будто готовый посвятить Арсения в сокровенные тайны бытия. - Не говори нынешним, что они похожи на бывших. Это не очень прилично. Арсений тихо смеется. Они выезжают со двора-колодца в утренний Питер. Моя рефлексия Зе енд. Я бы рада сказать, что вложила в эту историю много сил и времени, но этого самого времени у меня категорически не хватает. Сил тоже порой маловато. Моя работа требует от меня постоянных моральных усилий и большого количества чуть ли не психологической поддержки чужих мне людей (и да, я могу жаловаться на свою работу дни напролет - у меня с ней классический «любовь/ненависть»). Поэтому писалась почти каждая глава примерно в полтора присеста на чистом адреналине и публиковалась без вычитки. Поэтому были ошибки. Спасибо тем, кто их исправлял💜 я бы на сотом лишнем дефисе, вскрылась бы и сказала - да ну в жопу, эту пизду безграмотную)) также есть нелогичности и недосказанности, из которых больше всех меня коробит плохо прописанные отношения Антона с Сережей и Димой доарсеньевского периода. Нужно было пару флешбеков. И нужен какой-то обоснуй почему они в принципе такие хорошие друзья, ведь они не были с ним в детдоме. Но познакомились явно раньше шараги. Как так, что называется, додумайте сами, автор мудак. Несмотря на это, я довольна этой историей. Мне кажется то, что я хотела выразить, у меня получилось. История - не про любовь, а про слом личности наоборот. Про то, как человек себя когда-то потерял и наконец нашел. Возможно, конечно, она про начало большой любви. Я лично верю, что у обеих пар впереди долгая и счастливая жизнь. Если вы разочарованы, что каноничного пейринга в конце не образовалось, я вас понимаю, но мне кажется, вдвоем они бы счастливы не были. Антону гораздо больше подходит Игорь, так как ему нужен кто-то верный и искренне его любящий. И куда менее доминантный чем он сам. С Арсом бы они за это альфачество как волки бы всю дорогу дрались. А Попову нужен только Леша потому, что он на самом деле латентный однолюб, который его только и любил, и с этой любовью так и проходил всю жизнь. Но неважно, что мне кажется. Каждый из вас сам решит, что правда и каждый будет прав. Как Арс говорит - это смерть автора) так что, я себя убиваю, чтобы дать слово вам. Что думаете, зайцы?) на этот раз можно все, и критику тоже. PS если вам понравился мой слог и хотите еще, я пока беру таймаут (в смысле- пишу в стол только) и вернусь через недельки три, месяц с двумя большими очень разными историями - одна с пэйрингом Попов/Шастун , вторая Шастун/Попов) Начну выкладывать с одной, может потом и параллельно стану.