Последний танец

За весь день мы с Шутом умудрились ни разу не встретиться. Не знаю, кто из нас больше старался избегать другого, но небольшой дом вдруг превратился в огромный дворец с запутанным лабиринтом комнат, в котором можно бродить неделями, не встретив ни единой души. Так и не съеденный завтрак был убран, и горячий обед ждал меня на кухне, когда я в очередной раз вышел из выделенной мне спальни. Я не смог притронуться и к нему. Желудок скручивало от мыслей о предстоящем вечере. Последние капли дурмана выветрились. Зачем я опять упорствовал, когда видел, что Шут не хочет говорить со мной? Что меня дёрнуло предложить ему помощь, если знал, что я лишь всё испорчу? И слишком поздно уже что-то менять. Я ходил из угла в угол, не зная, чем себя занять. Подумал связаться с Неттл, но, выбитый из равновесия, боялся пользоваться Скиллом. Наверное, надо как-то подготовиться, привести себя в порядок… Я помылся, побрился, собрал волосы в воинский хвост — в Джамелии, насколько я видел, такое не принято, все ходили либо с распущенными завитыми локонами либо сооружали замысловатые причёски, но мои волосы вились от природы и только мешали, если их не убрать. Когда я вернулся в спальню, то обнаружил на постели подготовленную для меня одежду. Уже? И правда. Тени незаметно для меня удлинились, свидетельствуя о скором окончании дня. С тяжёлым вздохом я принялся одеваться. Вопреки моим ожиданиям, Шут не стал наряжать меня как огородное пугало. Может, ткани и были тоньше и легче привычных, но покрой и цвета скорее соответствовали Шести Герцогствам, чем Джамелии. Я разглядывал себя в зеркало, когда в дверь нерешительно постучался Шут. — Ты по-прежнему хорош, Фитц. Я посмотрел на него. Он-то в своём наряде не поскупился на вычурные украшения и яркие краски. И всё равно ухитрялся не выглядеть напыщенным павлином. — Идём? Здесь недалеко, я подумал, что мы дойдём пешком. Я кивнул, хотя предпочёл бы доехать в закрытой карете. Мне показалось, что стоит только нам выйти на улице и все сразу догадаются, куда и зачем мы направляемся. Хотя что толку переживать об этом теперь… Никто не разглядывал нас. Редкие прохожие на секунду останавливали свой взгляд и отворачивались, спеша по своим делам. Шут держался на полшага впереди меня, показывая путь. Я хотел увидеть его лицо, поймать хоть один взгляд, чтобы успокоиться, но он не поворачивался. Чтобы развеять неловкое молчание, я спросил: — Что именно от меня требуется? Что мы должны будем делать? — Пожалуй, задавать эти вопросы надо было до того, как предлагать помощь. — Не больше уже сделанных нами ранее вещей. Не волнуйся, Фитц, я не собираюсь тебя совращать, — он попытался вернуться к своему старому насмешливому тону, но у него это получилось так плохо, что я вдруг осознал — он нервничает не меньше меня. — Ах, совсем забыл, ещё надо придумать тебе имя… — Не уверен, что смогу его запомнить, — мрачно отозвался я. — Почему бы просто не оставить прежнее? — Ты удивишься, но и в Джамелии твоё имя многим знакомо в кругах знати. Невозможно интересоваться происходящим в мире и не знать о существовании Фитца Чивэла в далёком варварском королевстве. — Варварском! — я вспыхнул и прибавил шаг, но Шут мягко придержал меня за локоть, и только сейчас я обратил внимание на дворец, перед которым мы оказались. — О, это и есть дворец сатрапа? — Разумеется, нет, мой дорогой провинциальный друг. Это скромная обитель принадлежит советнику Эрко. Мы пришли… Том. Думаю, это имя для тебя достаточно привычно. Я предоставил право действовать Шуту, скромно отступив за его спину. Он прекрасно ориентировался в данной обстановке. Прошёл не к парадным дверям, больше похожим на врата, а к неприметной калитке в глухом каменном заборе. Передал приглашение стоящему там слуге, выслушал его приветствия, бросил какие-то слова в ответ, и, взяв меня за руку, почти силком втащил следом за собой. Уже отсюда я мог расслышать музыку и смех, но с каждым шагом звуки становились всё громче, а скоро до меня донёсся и запах дыма. От первого же вдоха моя голова слегка закружилась. Я задержал дыхание, пока аромат не рассеялся в окружающем воздухе. Ещё несколько шагов, поворот тропинки — и нашему взору предстала крытая веранда. Множество мужчин сидели или полулежали на подушках, разодетые ещё роскошнее Шута или почти обнажённые. Между ними проворно сновали слуги с едой, винами или курительницами, от которых у меня слезились глаза. Людей было столь много, что кому-то не досталось места на веранде, и они устроились на небрежно брошенных в траву покрывалах. Сейчас я был благодарен Шуту за то, что он крепко держит меня за руку и ведёт вперёд, избавляя от необходимости смотреть по сторонам. Одного взгляда на окружающих мне хватило, чтобы покрыться краской смущения и опустить голову. О, милостивая Эда, избавь меня от необходимости ещё хоть раз стать свидетелем такой картины, как двое мужчин целуются, один на коленях у другого. О, суровый Эль, в какое гнездо порока ты привёл меня, проклиная за мою собственную глупость? — Сюда, Том. Дыма тут не так много, и советник будет достаточно близко. Я покорно плюхнулся на подушку. Ко мне тут же подскочил один из слуг с подносом и защебетал на незнакомом мне языке. Я вяло покачал головой. Шут присел рядом, принял у прислужника поднос и что-то сказал мне, но его голос затерялся в начале следующей песни музыкантов. — Поешь что-нибудь, ты же целый день к еде не притрагивался. — Неожиданно горячее дыхание опалило моё ухо. — И постарайся хоть немного расслабиться, а то все подумают, что я насильник, на которого ты и взгляд поднять боишься. Его бедро прижималось к моему, его пальцы переплелись с моими. Как он и обещал, в этом не было ничего нового — сколько раз нам приходилось спать, прижимаясь друг к другу в отчаянной попытке сохранить капельку тепла посреди бесконечного холода? Но здесь было жарко, несмотря на наступившие сумерки, и не было никакой необходимости сидеть так близко, кроме безумного затеянного Шутом маскарада. К счастью, скоро к нам кто-то подошёл, увлекая Шута в разговор. Не зная языка, я не мог его поддержать, да и не стремился. Я пытался убедить себя, что все заняты своими делами и им нет до меня никакого дела, но мне всё равно казалось, что все взгляды прикованы только к нам. Каждый услышанный смешок я принимал на свой счёт. Глупо, ведь близкими отношениями здесь никого не удивить, и всё равно мне упорно чудилось осуждение в чужих голосах. Я тряхнул головой. Я никого не знаю, и меня никто не знает. Я уеду отсюда, и никто даже меня не вспомнит. Обо мне и так думают невесть что, и я когда-то почти научился не обращать внимание на глупые сплетни. Пересохшие губы требовали вина, и я потянулся за бокалом. — Не на голодный желудок, Том, — прошептал Шут, перехватив мою руку. — Попробуй манго. В Бакк их привозят только вялеными и то редко. Я не последовал его совету. Тогда он снял с одной руки перчатку, взял с подноса кусочек фрукта и поднёс к моим губам. Серьёзно? Я должен есть с его рук как малое дитя? Предназначенная мне роль не позволяла оттолкнуть его и разразиться гневными словами, поэтому я проглотил своё унижение и постарался как можно аккуратнее взять зубами предложенное мне манго, не задев пальцы. Капля сока покатилась по моему подбородку. Шут поймал её, вытер, и… слизал со своего пальца. Я шумно сглотнул и поймал понимающий взгляд собеседника Шута. Думал, что ещё сильнее покраснеть уже невозможно, но я почувствовал, как краска заливает мои щёки, шею и переходит на грудь, и снова уткнулся глазами в поднос. Сжал зубы до скрипа и торопливо схватил ещё один кусок. Всё равно, что жевать сладкую хвою. Но если Шут твёрдо намерен проследить, чтобы я ел, я предпочту сделать это сам. В какой-то момент разговор затих, и я понял, что неприятный мне человек удалился. Шут тоже потянулся к фруктам. — Ты в порядке? — спросил он, когда очередная мелодия закончилась редкими хлопками слушателей. — В полном, — процедил я, еле разжимая зубы. — Кажется, к нам идёт один из моих знакомых, которому я обязан этому приглашению. Он немного знает твой язык, будь осторожен, — и Шут сразу перешёл на джамелийский. Потом опять обратился ко мне: — Познакомься с моим другом, Том. Энкель. Мне опять пришлось поднять голову. Неловко говорить с кем-то стоящим прямо, когда сам утопаешь в подушке, особенно если собеседник смотрит так изучающе и будто бы разачарованно, но я постарался выдавить улыбку. — Очень приятно. Он кивнул, что-то сказал Шуту, отчего тот резко встал. — Мне нужно ненадолго тебя покинуть, милый. Мой друг пока развлечёт тебя. Я проводил взглядом спину Шута. Лишённый его поддержки, я совершенно не знал, как завести разговор. Эркель начал первым: — Какая красивая история запретной страсти. Лорд и слуга… Лишь лёгкий акцент и яркий макияж напоминали мне, что передо мной джамелиец. Я пробормотал что-то неразборчивое. — Признаюсь, мне было интересно посмотреть на того, кто завоевал если не сердце, то тело лорда Уэйтинга. Я думал, что у него есть вкус, но это… — презрительный взгляд прошёлся по моему сломанному в юности носу и бледному шраму. И куда же ушёл Шут? Он бы знал, что сказать, а я мог только прошипеть: — Вы ничего не понимаете. — Не понимаю, — легко согласился он. — Такой красивый, утончённый мужчина с любовью ко всему прекрасному… Половина собравшихся здесь были бы счастливы разделить с ним постель. А вы выглядите так, будто с трудом терпите его присутствие. Вам он противен. Я вскочил на ноги, жалея, что при мне нет ни кинжала, ни особо мучительного яда. Ничего, кроме моих кулаков, которыми я не мог воспользоваться, и языка, так и не ставшего искусным в науке тонких придворных оскорблений. Внезапно на моё плечо опустилась знакомая ладонь. — Тебя ни на минуту нельзя оставить одного, ты так и притягиваешь к себе неприятности, — насмешливый голос успокаивал моё бешено колотящееся сердце. — Прошу прощения, Эркель. Том — очень страстная натура. Теперь моя ярость направилась уже на Шута и его пальцы, перепорхнувшие с плеча на скулу. Мне пришлось её подавить. Несколько слов на джамелийском, и меня усадили обратно на подушку. — Из меня плохой помощник, — угрюмо сказал я. — Не обращай внимание на Эркеля. Он просто завидует. Продержишься ещё полчаса? Большего мне не надо. Что ж, раз я уже пришёл сюда и позволил всем этим людям считать себя мужеложцем, то глупо было бы всё испортить сейчас. Я выдохнул и протянул руку к заново наполненному бокалу. Вино было лёгким, не в пример вчерашнему. Жаль, что оно не способно полностью унести меня от реальности, и я вынужден хоть краем глаза, но наблюдать за происходящим. Шут что-то негромко рассказывал мне про советника и сатрапа. Его рука в почти невинном жесте лежала на моём колене настолько невесомо, что я пропустил тот момент, когда она начала ползти вверх. Я очнулся, почувствовав прикосновение в опасной близости от паха, и окаменел. Это было слишком. Я понимал необходимость притворства, но прохладные пальцы почти на моей мошонке выходили за рамки моих границ. Нужно было немедленно озвучить своё несогласие, что я и сделал бы, если бы впервые за этот вечер не поймал прямой взгляд Шута. Шутом сегодня был я. Позволил себе забыть о словах моего друга, внушил себе, что за давностью лет его чувства, пугающие своей откровенностью, прошли, и уверовал в необходимость притворства. Но глаза Шута заставили меня прозреть. Играл роль я один. А он смотрел на меня с такой непередаваемой смесью чувств, которую невозможно подделать. Он любил меня — это было не ново. И он хотел меня — и вот этого я предпочёл бы не замечать и дальше. Потому что, как и Энкель, совершенно не понимал такого выбора. Шут — само совершенство, способный очаровать любого. А я… я ничего не мог предложить ему взамен, кроме дружбы. Заставившая меня нервничать рука исчезла. Щёки Шута слегка порозовели, но ни следа страсти не осталось на лице, когда он отстранился. Даже не предупредил, что уходит. Он направился к Энкелю. Отодвинул сидящего рядом с ним мужчину, как мешающуюся под ногами комнатную собачку. Со всё возрастающим негодованием я смотрел за его движениями и жестами, намного более откровенными, чем в отношении меня. Да он почти прижался к его бёдрам на моих глазах! В застилавшей мою голову пелене я не понял, как сам оказался на ногах, как выдернул Шута из чужих объятий, как сильно дёрнул за руку, не думая, что могу причинить боль, как протащил сквозь завесу дыма к тёмному углу сада. — Что ты творишь?! — Что ты себе позволяешь? — в противовес сжигающему меня бешенству его голос был полон ледяного спокойствия. Мой взгляд зацепился за три расстёгнутые пуговицы его рубашки. Сложно было поверить, что этот человек являлся одновременно и тем, кто стыдливо прикрывался простынёй, демонстрируя мне татуировку на спине. Мой кадык непроизвольно дёрнулся. — Шут… — Лорд Уэйтинг, — поправил он меня. Выдернул руку из моей ослабевшей хватки и потёр запястье. — Иди домой, Том. — А ты? — Мне надо поговорить с Эрко. Я ведь за этим сюда и пришёл. — Рад, что ты об этом всё ещё помнишь. — Тебя что-то не устраивает? — он изящно поднял одну бровь. — Да! Если ты притащил меня сюда, чтобы обжиматься с другими… — Ты хочешь, чтобы я обжимался с тобой? — он выворачивал мои слова, придавая им совсем не тот смысл. И насмешка в этот раз была не доброй, а жалящей, ядовитой. Я хотел его придушить. Шута, лорда Уэйтинга и все остальные его воплощения. Хотел как следует встряхнуть, чтобы все пуговицы на его рубашке отлетели и неприятная усмешка стёрлась с лица. — Конечно, нет! — Возвращайся в дом, ты мне больше здесь не нужен. И злись. Злись, Фитц, но не смей меня жалеть. Быстрая вспышка эмоций скрылась за прежней непроницаемой маской. Он оставил меня в саду и вернулся к советнику и его гостям. Ушёл своей бесшумной кошачьей походкой, с идеально прямой спиной и надменной полуулыбкой. — Да что б тебя… — я проглотил готовое слететь с губ проклятье, потому что злость уже улеглась. Я стал старше и смел надеяться, что чуточку умнее, а потому смог уловить то, что он пытался скрыть за своей холодностью — уязвлённую гордость. Я побрёл к калитке. Лучше и правда оставить его одного, пока и без того уже безобразная сцена между нами не стала ещё более болезненной. Я утешал себя этой мыслью, пока в темноте пытался найти дорогу до дома Шута, а затем ложился в свою остывшую за вечер постель. Но сон не шёл. Я долго ворочался, мучаясь от духоты и слишком скользкого постельного белья, ненадолго проваливаясь в полусон, такой же мучительный, как и бодрствование. Что-то меня разбудило посреди ночи. Я уставился в темноту. Мы — целое. Я согласился с этой чужой и одновременно моей мыслью. Не было слышно ни скрипа двери, ни звука шагов, но я знал — Шут вернулся. И пусть мне придётся ещё не один день мириться с личиной лорда Уэйтинга, наша дружба выстоит. Как и всегда. Ну а сейчас он здесь, ничего с ним не случилось, и за тонкой разделяющей нас стеной он готовится лечь в постель. Повернувшись на другой бок, я наконец-то спокойно заснул.