Зверь

По итогу мне так и не удалось сходить на кладбище. Придётся ждать следующего раза. Мы с Вадимом разговаривали ещё достаточно долго, а потом он проводил до дома, как и обещал. Мама сразу начала расспрашивать, почему так поздно пришёл и кто это был. Врать не стал. Можно сказать, что впервые она меня выслушала. Правда пришлось сочинить, что нас попросил ещё о помощи трудовик. Но с этой отговоркой помог сам Вадим, он в подробностях рассказал, как на прошлой неделе ночевал в школе, потому что пришлось разбирать старые парты. И это сработало. Она поверила. — Ладно. И удалилась в комнату сестры. Мама весь мой диалог смотрела на меня, не отрываясь и я в свою очередь, не отводил взгляд в сторону. Было тяжело, не прерывать зрительный контакт. Обычно я старался смотреть под ноги или куда-нибудь ещё. Только бы не смотреть в её блестящие от злости глаза. Катя весь вечер просидела со мной, рассказывая в сотый раз про одну и туже прочитанную самостоятельно книгу. Я лишь кивал, иногда поддакивал, всё равно ничего не заметит. Сегодня сам пошёл помочь Вадиму с уборкой спортзала, но как оказалось, его позвал к себе трудовик, и он просто оставил всё как есть. Если успеет, то приберётся утром. Я уже собирался уйти, как заметил Таню. Она стояла у доски с расписанием и внимательно перечитывала один и тот же листок. Волосы, как всегда, собраны, только в этот раз в два хвостика, а на резинках банты. Снова сжимала в руках ручку от футляра. Тут её окликнули. — Татьяна, ну где Вы ходите? Одну вас ждем. — Простите. Иду. — Прошу побыстрее. И она умчалась вслед за учительницей музыки. Вроде она преподаёт в театральном кружке, вернее сказать является его руководителем. Интересно и на каком же инструменте она играет? Я решил проследить. Они всегда собираются на втором этаже и идут в центральный кабинет. Так и было. Помимо учительницы и Тани в кабинет вошло ещё трое ребят с такими же футлярами. Похоже у них целый квартет. Двигался я вдоль стены, стараясь не выдать себя. Дверь оставалась открытой поэтому я остановился и сел на пол. Подходить ближе не стал, расстояния в ширину класса было достаточно, учесть ещё что в школе тихо и эхо спокойно могло передать всё что происходит внутри. Единственное, пока слышно только громкий голос учителя, может они и отвечали. На мгновение всё стихло и первые звуки флейты заструились, словно пробивающийся из-под камня родник студеной воды. Одному голосу, постепенно начинали вторить другие. Я не заметил, как тягучая мелодия, как кисель обволакивающая тебя с ног до головы, погружавшая в дивный сад, где на деревьях зреют медовые груши и только откусишь, сладкий нектар скатится одинокой каплей по коже. Где только распустившиеся бутоны стелятся ковром, и хочется прилечь отдохнуть. Сменилась. Теперь звуки напоминали капли первого весеннего дождя, даже лучи солнца проникающие сквозь тонкую пелену облаков, отражались в них, образуя на небосклоне разноцветную дугу. Капли разбивались о землю, рассыпаясь на более мелкие, а потом превращались в лужи. Этому дождю подпевали птицы, скрывающиеся в густых хвойных лапах. Особенно в этой мелодии, слышался голос соловья, певучий, звонкий как колокольчик. Время, что я провёл сидя на полу показалось одним мгновением. Слишком влекущей была эта музыка. Симфония из четырёх флейт, у каждой был свой особенный голос, засела у меня в ушах. Иногда проскальзывал тонкий свист, прозвучавший в конце, или вперёд рвались низкие, протяжные аккорды. Из кабинета по очереди вышли мальчики, беседуя о своём пошли в сторону лестницы. Подойдя чуть поближе услышал разговор. — Пунктуальность Татьяна, должна быть присуща любому музыканту. Иначе в коллективе начнётся вакханалия. В первую очередь вы прекрасно должны запомнить, что вы оказываете неуважение своим коллегам. Если так продолжиться дальше, мне придётся отстранить вас от репетиций. Но это не значит, что у вас появиться свободное время. Вам придётся самой учить материал, и сдавать мне лично. Вы меня поняли? — Да, Ангелина Михайловна. — Надеюсь на это. Что же касается непосредственно вашей игры, то стало получаться лучше. Но вы до сих пор, просто играете по нотам. Ваша игра и навыки достойны похвалы, но в ней нет никакой жизни. Попробуйте как будет время, прослушать старые пластинки, может хоть как-то поможет. — Я вас поняла. До свидания. — Всего хорошего. Татьяна. Опустив голову Таня вышла из кабинета. Она вихрем пронеслась мимо, даже не заметив. Я пошёл следов. Завернув в тёмный проём, Таня приставила руку к стене и закрыв глаза заплакала. Густые волосы спали на плечи. — Всё хорошо — я сделал шаг Испугавшись она отпрыгнула, прижавшись в угол. — Прости, я тебя напугал? — Лисицын, а ты что тут забыл? — Да так — не придумав, что ещё сказать, я посмотрел на её футляр. — Ясно. Подслушивал, наверное? — Нет. Что ты. Я. — почесав затылок я посмотрел на Таню. — Слушал как вы играете. Очень красиво. — Красиво. Только что расстроенная Таня сбросила с себя образ ранимой девочки, откинув волосы назад она подняла футляр, и задрав подбородок вышла из закутка. Расслабленные мышцы лица, слегка опущенные веки и пустота в глазах, напомнили мне маму. Немного отдалившись она остановилась. — И, что ты чувствовал? — Что? — какой-то странный вопрос, вернее больше неожиданный вопрос. — Ну, когда играли? Можешь рассказать? — Сложно будет объяснить. У вас одна симфония сразу же сменяла другую. Я бы сказал здесь нет одного конкретного чувства, а целый калейдоскоп. От умиротворяющего, словно ты находишься на мягкой перине или теплой ванне с густой пеной, где лопнувшие пузырьки освобождают аромат спелой земляники. До рвущей сердце радости, что хочется прыгать, дотягиваясь рукой до облаков, чтобы прокатиться на них. — Серьёзно? — Да и ещё кучу всего. Такое ощущение, что музыка проникает в само сознание, и как невидимый художник, нотами рисует все эти картины. Даже хочется меньше дышать, чтобы не пропустить ничего, даже самый короткий мотив. — А я так не могу. — Что? — Я не могу так представить музыку. Это же просто ноты, обращённые в звук, как в них можно разглядеть то, что ты только что описал? Ванна с пеной с ароматом земляники, прыжки до облаков, невидимый художник. Даже звучит, абсурдно. Абсурдно? Внутри, что-то мгновенно ёкнуло и тут же отступило, но осталось неприятное чувство. Будто меня придавило. Зачем тогда было спрашивать. — Я тебя не понимаю. Как видя целые сюжеты в простых мелодиях, можно думать такое? И ты ещё говоришь, что у тебя проблемы с рисованием. Я видела твои картины. Может там и были какие-то недочёты, то сама композиция перекрывала все минусы. Даже с учётом карандашных набросков. — Таня широко улыбнулась. — Уж у кого есть проблемы с восприятием музыки так это у меня. Может, когда мы играем квартетом это и незаметно. Но поверь, стоит мне хоть что-то сыграть самой, возникнет много вопросов. — Но ведь учительница тебя похвалила. — Если ты хорошо слушал, то мог заметить, что она говорила именно о навыках, но ни как о самовыражении. Развивать навык приходится долго, но хоть малейшего эффекта достичь сможешь. Чего не скажешь о втором. Таня подошла к окну и коснулась гладкой поверхности стекла. Её взор был устремлён куда-то вдаль. Выше треугольных крыш домов с трубами выпускающих дым и дальше крон ушедших в спячку деревьев. Сейчас она так сильно напоминала те мраморные фигуры в парке, что смирились со своей участью, вечно смотреть пустыми глазницами, на сменяющих друг друга людей, что на мгновение остановились сфотографироваться на память. Или на случайных прохожих, что решили спрятаться от зноя в тени. Обречённость. — Повезло видеть, то что не видят другие. — Знаешь. Этому ведь тоже можно научиться. — Чему? Видеть и ощущать всё в таких образах, могут только настоящие гении. Ну или сумасшедшие. Вот и выходит, что ты одно из двух. — Ничего подобного. Никакой я ни гений и уж точно не сумасшедший. Просто с детства так получилось. Что мы с бабушкой сказки вместе сочиняли, а потом я их рисовал. — То есть ты визуализируешь через бумагу. Что ж, довольно удобный способ. Только не уверена, что у меня получится, что-то подобное. — И зачем это тебе? Мне кажется, у вас самое главное знать ноты и. — Знаешь, как говорит моя учительница? Неискушенному, элитарным искусством, простому обывателю, сложно понять является ли человек гением или он один из тысячи, кому просто повезло. Настоящему музыканту не просто нужно выучить ноты, а пропустить музыку через себя. Передать слушателям нечто важное, что хотел сказать композицией автор. А мне всё время говорят. Вы Татьяна хорошо передаёте действительность, видимую на бумаге. Но внутри вы путная, вам совершенно, нечего сказать. А ты лишь на одной картинке изобразил саму сущность Ани, да и в таком забавном ключе. Я подошел к Тане поближе и сел на подоконник. — Знаешь, первое впечатление, всегда более запоминающееся чем следующие. Я изобразил ей так, потому что именно в этот момент, она предстала в таком обличие. А, что она за человек на самом деле я до конца сказать не могу. Была бы ещё возможность я бы дорисовал к ней щенка и то как она улыбается, спрятав руки за спину. Насчёт высказывания твоей учительницы, я скорее всего тот, которому просто повезло. И не всегда то что происходит в голове, можно в точности перенести на бумагу или что-то другое, потому что для этого действительно нужен талант. Если так сильно хочешь визуализировать музыку, начни с простого. — Интересно это с чего же? — Таня села рядом. — У тебя же дома есть нотные тетради? — Есть. — Если там будет текст. Не знаю, как у тебя, просто у меня такие тетрадки были, попробуй к нему придумать предысторию. — Честно, не припомню, подобного. — Тогда пойдём. — Куда. Достанем тебе текст. Мы поднялись к кабинету и я, достав ключ, открыл дверь. Внутри, как всегда, было открыто окно, от чего становилось холодно. — И часто ты сюда ходишь? — Порядочно. Но мы быстро. Достав коробку с тетрадями, я пролистал несколько штук и выбрал, что попроще и повернулся к Тане. Она медленно расхаживала среди груды вещей, периодически проводя пальцами по пыльной поверхности, от чего оставались дорожки. Пробовала подёргать ручки ящиков, но они не поддавались. В итоге остановилась у глобуса и крутанула его один раз, ткнув пальцем, она наклонилась и прочитала. — Кёльн. Иронично не правда ли? Надо же было из всего шарика попасть именно в столицу Германии. А ведь многие известные композиторы именно оттуда. Ты только послушай. Моцарт. Бах. Штраус. И особенно Мендельсон. Поистине музыкальные фамилии. И звучат так, словно их можно сыграть. Для Мендельсона подошла бы скрипка. Бах, словно орган. Тебе так не кажется? — А ты говоришь, что не, можешь представить. — Это не то. Сравниваю просто с подготовительных уроков. Нам иногда учительница, ставила запись с симфонических оркестров, чтобы мы слушали. И рассказывала о композиторах. А на дом давала конспекты, и мы должны кратко выписать биографию. А один раз сказала выучить историю создания разных симфоний и написать по ним сочинения. Чтобы мы посторонились погрузиться в их жизнь и лучше понять, о чем же написана композиция, которую будем играть. У неё желание есть, на концерт органной музыки нас свозить. Но это при условии, если мы выиграем конкурс. А он в середине декабря. Но ты не подумай, что это только для конкурса. Самой наконец хочется понять, каково это. — Я тут подобрал одну тетрадь. Тут конечно преобладает детское, но я сам начинал с этой тетради — я протянул ей зелёную тетрадку с танцующими зверушками на обложке — И, кто же тебя этому научил? — Бабушка. — Она была музыкантом? — Что-то вроде того. Она всю жизнь на пианино играла. Сама выучилась всему. Когда за дедушкой поехала, хотела в музыкальную школу поступить, чтобы дальше развиваться. Но ей сказали. Вам путь с такими пальцами в мир нот и клавиш, закрыт. Слишком уж они у вас короткие не музыкальные. Её тогда дедушка сразу оттуда увёл и сказал. Ты у меня так играть будешь, что тебе сам концертмейстер руки пожимать будет. Он тогда с соседом договорился, который был местный музыкант бабушке преподавать. А спустя несколько лет её позвали в дом культуры аккомпанировать. Когда переезжали, то она сразу прямой наводкой шла в музыкальные школы, в одной из которых, даже собственный дуэт из учеников создала. Её ученики и коллеги по работе постоянно письма присылали, кто-то даже сюда приезжал, чтобы снова её игру послушать. Она часто в городе неподалёку выступала и тут учителем работала. — Невероятно. В скольких же местах она побывала? Наверное, столько красивых городов видела. — Они в военных жили. Чаще всего такие места были закрыты. Может и выезжали в центр, но мне не рассказывали ничего такого. — Но всё равно, даже с переездами. Всяко лучше, чем на одном месте всю жизнь просидеть. — Возможно ты права. — Ну так ты не сказал, что ты с этой тетрадки начинал. — Точно. Меня, когда бабушка учила на пианино играть, то чтобы я лучше мелодию понял, помогала мне историю придумать, которая привести к этой композиции. Сначала мы вместе это делали, а потом я сам начал. Некоторые идеи мне так нравились, что я целые комиксы рисовал, а дедушка потом всё мой творчество нитками сшивал, чтобы больше на книгу похоже было. Сейчас я конечно много не вспомню, но т с чего начинал, помню до сих пор. — И что же это за мелодия? — Чайковский. Похороны куклы. — Довольно грустное название. Я подошёл к пианино и открыв крышку нажал на клавишу, звука был ужасный, но почувствовав вибрацию по телу пробежали мурашки. Такое простое действие, а где-то в глубинных воспоминаниях возник образ бабушки. Она в длинном вечернем платье стоит в свете прожекторов, окружающие стоя аплодируют ей, а деда протягивает ей цветы. Захотелось ещё раз добыть звук из этой белой деревяшки. Но только такой, чтобы стекла задрожали, а стены передавали друг другу эту мелодию, похожую на не утихавший, безжалостный водопад. Только, разве на таком инструменте это получится? — Да. Но от этого истории не становятся такой же. Может, будет немного печали, но от этого никуда не деться. Вот скажи с чем у тебя ассоциируется кукла? — Это же игрушка. — Верно. У взрослых, часто считается, что игрушки могут быть только у детей. Вот так и здесь. Когда-то очень давно у девочки была её любимая кукла. Она играла с ней, наряжала в самые лучшие платья, поила чаем и засыпала в обнимку. Она была для неё самой лучшей подружкой, которой можно доверить любой секрет. Но прошло время. Девочка подросла. У неё появились настоящие подруги и другие интересы. И вот однажды зимним вечером она находит носок куклы. Но саму найти не получается. Она берёт этот носок кладёт в спичечную коробочку и закапывает. Тем самым прощается с детством и начинает другую жизнь. Закопав носок, она оставила все светлые воспоминания, все тайны и наряды, именно той маленькой яме, которая теперь унесла всё, вместе с кусочком куклы. А можно и по-другому. С куклой обращались всё время просто ужасно. Её порвали волосы, подожгли одежду и даже выкололи глаза, просто ради забавы. И в итоге просто выбросили, как ненужный хлам. Но со временем осознали, что лучше игрушки не было. И каждый раз вспоминая её, просят прощения и прощаются. — Ты так рассказываешь, будто это какая-то история из книги. Сам придумал. — Мне Петрушка помог. Я когда-то в детстве фигурку разбил, хорошо, что только нос откололся. Дедушка склеил и в свою коробочку положил. Пока живой был, хранил у себя в мастерской. Иногда только крышку открывал, чтобы посмотреть. — А сейчас он где? — Вместе с дедом. — Ой — Таня прикрыла рот рукой — Да в этом нет ничего страшного. Меня тогда на прощание с ним не взяли. Потом, когда с бабушкой пришёл сам, закопал, чтобы вместе с ним остался навсегда. Считай, попрощался с кусочком детства. — Всё равно, звучит. Даже со стороны как-то жутковато. Но я тебя поняла. Спасибо за помощь. — Да не за что. Таня потёрла руки. Кажется, пора уходить. — Давай по домам. — Да ладно тебе. Я никуда не спешу. Можем и прогуляться немного. — Хорошо. Таня в очередной раз поправила шапку с заколкой в виде цветка. Мы шли рядом и больше не разговаривали о музыки, просто молчали. И тут на землю упала первая снежинка. Зима.