Шрамы

Нечестно, это нечестно, думает Румпельштильцхен, пока Прекрасный Принц подходит к нему и осторожно, с видимой заботливостью, перебрасывает руку Румпельштильцхена через свое плечо, помогая тому подняться с койки, на которой он когда-то дважды истекал кровью. Он заплатил огромную цену за спасение своего внука – их общего внука – от Пэна, и даже большую за то, чтобы вернуться из Нетландии в городок, скрытый от чужих мощнейшей магией на свете (не считая, разумеется, истинной любви). Они все заплатили свою цену – Крюк окончательно, когда второй раз предал всех (или это был третий раз? Румпельштильцхен уже потерял счет его предательствам). Белоснежку, казалось, отрезвили проводы рыдающих мальчиков в небеса, а Регина стала какой-то маленькой и хрупкой после того, как впервые увиделась с Генри на острове. Она отказывается говорить о том, что ей тогда предстало, и Румпельштильцхен, зная вполне достаточно о создателе Нетландии, не мог не признать это решение мудрым. Эмма выглядела потрясенной и раздавленной тем огромным количеством магии, которое она вынуждена была исторгнуть из себя, чтобы прорваться через миры. Что касается Прекрасного Принца… он фактически пожертвовал своей жизнью, но, на его удачу, когда он получил удар кинжалом, у Румпельштильцхена еще оставалась магия. Его магия. Румпельштильцхену чудится, что он все еще чувствует ее, призрачное могущество течет по его венам вместе с кровью. Кажется, что ему нужно лишь взмахнуть рукой, и он увидит, как в облачке дыма преображается реальность. Он рисует в своем воображении эту картину, пока Прекрасный Принц, поддерживая его, почти несет на своих сильных руках, как ребенка, и выводит на палубу, под лучи солнца и порывы ветра. Румпельштильцхен представляет себе волшебный дым, могущество, ставшие неотъемлемой частью его жизни… но это все, что он может сделать. Игра воображения – и только. Его магия исчезла, покинула своего обладателя, как по его вине обитатели Сказочного мира покинули когда-то свои родные земли. За всякое волшебство надо платить, и он неоднократно познавал это на себе. Румпельштильцхен дважды потерял сына, раскрошил свою совесть в прах и развеял по ветру вместе с сердцем Милы. Остатки его идеалов погибли, когда Кора вырвала свое сердце из груди, а его собственное сердце украли вместе с надколотой чашкой. А затем и магия Пэна забрала то малое, что еще было от силы, здоровья, возможности поступать как человек, а не как слабовольное существо или чудовище. Или как трус. Магия забрала все, и теперь Румпельштильцхен превратился в жалкую, сморщенную оболочку человеческого создания, тень, напоминание о том, кем когда-то был. Он был не в состоянии ходить самостоятельно, страдал одышкой, едва мог видеть при освещении большем, чем несколько свечей. Его руки тряслись, волосы полностью поседели, а кожа была исполосована шрамами – следами садистской мести Пэна. Исходящая от Прекрасного Принца сила и жизненная энергия лишь усугубляют осознание своей явной немощи. И снова у Румпельштильцхена мелькает мысль, что так нечестно, а затем – что такова жизнь, и, возможно, это все-таки честно. В конце концов, не руки Прекрасного Принца обагрены кровью собственной жены, и, хотя он тоже отправил своего ребенка в другой мир, но сделал это из благородных и бескорыстных побуждений, надеясь на лучшее. Он представляет собой все то, чем Румпельштильцхен мог бы быть – но так и не стал. Однако все эти сентиментальные мысли исчезают, бессильные защитить от смутного видения фигурки в синем пальто, наклонившейся вперед, стоящей на самом краю причала. Веки Румпельштильцхена вздрагивают, и он расслабляется лишь на мгновение, чтобы представить себе ее мысленный образ. В ее глазах так ясно сияют надежда, радость и облегчение. И любовь. Любовь к чудовищу. К развалине. К тени. Он помнит на ощупь ее темные кудри, помнит свою ладонь на ее щеке, мягкие губы, тепло прижавшегося к нему тела, ее безудержное стремление обнять… У него всегда была прекрасная память, и отсутствие магии на нее не повлияло. – Белль, – произносит Прекрасный Принц, понимая, как жалко сейчас выглядит Румпельштильцхен. – Она ждет тебя. И Румпельштильцхену приходит в голову, что ничего более печального он еще никогда в жизни не слышал. Прекрасный Принц ускоряет шаги, словно стремясь поскорее избавиться от своего бремени. Словно знает, что Румпельштильцхену ничего больше не нужно, кроме воссоединения с любимой женщиной, которую, как он раньше думал, никогда не увидит. По мере того, как оба спускаются с палубы по трапу, их шаги становятся гулкими и неуверенными. Румпельштильцхен уверен, что Регина, Эмма, Снежка и Генри тоже где-то здесь. Может быть, они уже на пристани, может быть, проверяют, прочно ли «Веселый Роджер» поставлен на якорь. Но он не видит их и слышит только собственное хриплое и громкое дыхание. Его пальцы до боли впиваются в плечо Прекрасного Принца, но тот даже не вздрагивает. – Мы почти на месте, – подбадривает он своего спутника. Но в этих словах нет нужды – Румпельштильцхен и так слышит легкие, стремительно приближающиеся шаги, которые неожиданно громко отдаются в его ушах, а затем он ощущает присутствие Белль. Он видит не ее, а лишь голубые, коричневые и телесные пятна цвета, но зато чувствует запах – книги, розы и что-то более банальное, то ли чернила, то ли пыль. Это словно дает понять, что Белль настоящая, и неважно, что она слишком хороша, чтобы быть настоящей. Свободной рукой он чувствует ее запястье в своей трясущейся ладони, а затем соленые и горячие слезы обжигают кожу у него на шее. – Румпель, – всхлипывает она, и он не может не прильнуть к ней, и не имеет значения, как много раз он обещал себе – не будет, не будет обременять ее, привязывать к себе, ожидать слишком многого. – Белль, – отвечает он, и этот надтреснутый шепот – все, что осталось от его голоса, и если бы он мог, то в это мгновение разорвал бы Пэна на куски за все, что тот с ним сделал. – Ты жив, – снова и снова лепечет она, и эти слова эхом отдаются в его голове. Ибо он оставил ее там, где, как он считал, она будет в безопасности, и доверил ей задачу справиться с Главным Офисом, и, возможно, он наполовину мертв, а Бея больше нет, и все, что у него осталось – это Белль. Все, что он любит, у него всегда, всегда забирают, вот почему он боится этого, боится на каждом шагу. Прекрасный Принц дает им какое-то время, прежде чем прочистить горло и слегка сдвинуться с места. Ему так неловко, что это замечает даже Румпельштильцхен, несмотря на то, что тот почти ничего не видит. – Я помогу дойти домой, – предлагает Прекрасный Принц. – Нет, – поспешно возражает Румпельштильцхен. – Моя лавка. Я хочу туда. В конце концов, лавка тоже все, что у него осталось. Магические артефакты, которые Румпельштильцхен собирал столетиями, теперь утратили свою силу для него, но все еще полезны, если понадобится заключить какую-нибудь сделку, и теперь являются единственным источником его власти. Там же, в лавке, стоит прялка, за которую он садится, когда хочет вытянуть шерстяную нить, а не золотую, и это то место, где Белль вернулась к нему. Ее заперли, похитили, прятали, ей постоянно угрожала опасность – и все это из-за него, Румпельштильцхена. Если вернуться домой – туда, где они жили вместе, где он готовил для нее завтрак и баюкал во время ночных кошмаров в своих объятиях, и, наконец, позволил себе подумать о будущем вместе с Белль… тогда он снова захочет это будущее. Он будет цепляться за нее, напомнит ей ее обещание остаться навсегда, которое когда-то было отменено. Но в лавке он вспомнит, что с ней случилось из-за его любви, и сможет вести себя, как сильный, храбрый, самоотверженный человек – настолько благородно, насколько на это способно чудовище. Он сделает то, что должен сделать. Белль не возражает против лавки, и тогда Прекрасный Принц, кивнув, ведет Румпельштильцхена к черному пятну – должно быть, припаркованному автомобилю. Белль молча цепляется за руку Румпельштильцхена – ту, которая когда-то сжимала костыль, а затем трость. Именно этой рукой он колдовал, к добру или ко злу применяя свою магию на людях. Белль обвивает руку Румпельштильцхена вокруг своих плеч, частично принимая на себя его вес. Он мечтает хотя бы иметь возможность идти, как все, а не волочить ноги по земле в слабом подобии ходьбы, но и в этом ему отказано. Точно так же, как под конец у него не остается даже гордости и достоинства. А еще он пытается внушить себе, что это к лучшему, и только поможет убедить Белль уйти от него, но не верит сам себе.