Шрамы

Пока они едут в лавку, Румпельштильцхен не говорит ни слова, в то время как Прекрасный Принц рассказывает Белль о пребывании в Нетландии. Разумеется, он умалчивает о некоторых деталях, преподносит сокращенную версию случившегося, но Румпельштильцхен знает – Белль все равно поймет, что это лишь наполовину правдивый рассказ. А затем Принц спрашивает, что творилось в Сторибруке за время их отсутствия. Румпельштильцхен слушает историю об осадах и столкновениях с сотнями фанатиков, одетых в черное, о том, как магическое прикрытие защищало город от врага, о том, как Белль произносила воодушевляющие речи и посылала армии, возглавляемые гномами, в бой. Мыши, собаки и птицы превращались в женщин и мужчин, а принцы и принцессы брали в руки оружие по приказу Белль, и сейчас в голове у Румпельштильцхена бьется только одна мысль – что он ей больше не нужен (если когда-нибудь и был нужен). Но теплая рука Белль покоится в его ладони, и она сидит совсем близко, прильнув к нему, а с другой стороны плотно закрытая дверца машины, так что Румпельштильцхену легко выдержать вес Белль. И, пока они едут вместе в этой машине, Белль все еще принадлежит ему, она в его власти, чтобы любить ее и беречь. Он едва начал привыкать к жизни, в которой нет Белфайера, и кажется невыносимой мысль о том, что придется теперь привыкать к жизни без Белль. Однако он слушает ее и пытается подавить страх, понимая, в который уже по счету раз понимая, сколько же в душе у Белль храбрости и героизма, и какая она отчаянная. Лидер, принцесса, героиня, в сравнении с которой устыдились бы все герои ее историй – и эту девушку он столько времени держал, словно прикованной к себе, чудовищу, держал во тьме, не давая ей блистать, как должно. Настало время освободить ее, дать ей возможность расправить крылья навстречу новому, достойному будущему. Пусть сияет, как солнце, отныне не только для одинокого старого чудовища, оставшегося среди пыльных руин своего темного царства. Румпельштильцхен старается прямо держаться на ногах, когда Белль и Прекрасный Принц помогают ему сначала выбраться из машины, а затем пройти во входную дверь лавки. Но, глядя, как легко и непринужденно Белль обращается с ключом, который он когда-то подарил Лейси, Румпельштильцхен уже знает, что проиграл. Его замешательство все растет, он задыхается от начинающего подспудно тлеть возмущения, в то время как его ведут внутрь, в подсобку, и, сколько ни вглядывайся прищуренными глазами, нигде не видно пыли или других следов запущенности, которая была здесь при нем. Прекрасный Принц бережно опускает Румпельштильцхена на кушетку, как когда-то, но теперь Бея нет, а присутствие Белль здесь временно, скоро она уйдет. Румпельштильцхен неохотно выпускает ладошку Белль из своей и сцепляет пальцы перед собой, жалея об отсутствии трости, которую он мог бы повертеть в руках. На какое-то время Белль и Прекрасный Принц перебрасываются словами между собой. Гордость Румпельштильцхена не позволяет ему вслушиваться в инструкции Принца относительно того, что делать с тонкими, как лезвия бритвы, шрамами, покрывающими все его тело. Оттуда магия вытекала вместе с кровью, пока Пэн хохотал и летал над Румпельштильцхеном, сопровождаемый самодовольной, широкой ухмылкой Крюка… Запоздало и уныло он вспоминает о том, как жалко выглядит в своей потрепанной одежде, без пиджака и пальто, в дырявых штанах, с изорванными манжетами и отсутствием верхних пуговиц на рубашке, с бесполезно болтающимся на шее галстуком. Он больше не чувствует себя ни мистером Голдом, ни Румпельштильцхеном. Румпельштильцхен веками жил исключительно любовью к сыну и стремлением найти того, и отчаянно уповал на свою темную магию. А мистер Голд имел наружность респектабельного дельца, для которого интерес представляли лишь его имущество, торговые сделки и демонстрация своего могущества и власти. Человек же, который сейчас сидит на кушетке, отсчитывая минуты, которые ему остались до потери того, ради чего стоит жить – кто-то новый. Кто-то другой, но столь же слабый, беспомощный и уязвимый, как Румпельштильцхен или мистер Голд. Столь же недостойный и себялюбивый. Звяканье колокольчика отрывает Румпельштильцхена от его мыслей, и, внимательно обведя комнату своими почти невидящими глазами, он понимает, что Прекрасный Принц ушел. А Белль занята тем, что ставит на стол, на слегка приподнятый пьедестал что-то белое, маленькое и тускло блестящее. Надколотая чашка. Румпельштильцхен надеется, что Белль оставит ему ту, когда будет уходить. Для него больше нет извинений, и нет причин, чтобы откладывать объяснение. Разве что он отчаянно не хочет этого делать. Но время пришло. Время отпустить Белль, стать благородным, самоотверженным, мужественным, и сейчас ему кажется, что ценность этих качеств сильно преувеличена. Тем не менее, он должен остаться один. И окончательно превратиться в ничто. – Белль, – и она мгновенно оборачивается на звук его голоса. В первый раз он почти рад, что у него такое слабое зрение теперь – по крайней мере, он не увидит выражения ее лица при прощании. Страх, ужас, горе? Или, что столь же плохо – облегчение? – От меня почти ничего не осталось. Провидица когда-то предсказала, что Генри станет моей погибелью, и это сбылось. У меня нет ни магии, ни сил, ни здоровья – я едва могу ходить и видеть, и даже ничего не могу поделать с тем, что у меня трясутся руки. – Мне так жаль, – прерывает Белль, и Румпельштильцхену очень хотелось бы, чтобы это было не так. Ему и без этого тяжело. – Белль, – снова повторяет он, потому что хочет, потому что так давно не обращался к ней по имени, потому что это такое облегчение, что не нужно произносить «Лейси». – Я старый, убогий человек, теперь уже и вовсе калека, у меня не остается никого, ради кого стоило бы жить, без Бея и без… послушай. Однажды я отпустил тебя, но ты вернулась. Однажды ты ушла, потому что я не был честен с тобой, но позволила мне снова войти в твою жизнь. А теперь… Он отрабатывал эту речь и знает ее наизусть, но как же он желает счастливо забыть ее конец, к которому сам неуклонно ведет. Увы, у него забрали все, что только можно, но не воспоминания. Наконец, он выдавливает из себя хриплым, надтреснутым шепотом: – А теперь я снова отпускаю тебя. Сказав это, он тут же закрывает глаза. Смутно или нет, Румпельштильцхен не хочет видеть, что сейчас сделает Белль – даст ли ему пощечину, иронически ли улыбнется, или дверь захлопнется за девушкой, с облегчением пользующейся первой же возможностью сбежать. – Ты должна уйти. Я тебе больше не нужен, а я… я… Но он не может. После всего, что случилось, он не может сказать, что она ему не нужна, что он больше не любит ее и не хочет видеть в своей жизни. Он не может солгать ей на прощание – после всего того, что между ними было. Румпельштильцхену хотелось бы поцеловать ее, прежде чем произнести свою речь, но это было бы неумным решением. Он не повторит ранее сделанных ошибок. Однажды он поцеловал ее и после этого в течение многих лет был уверен, что она погибла. Второй поцелуй, после возвращения Белль, привел к тому, что она сама ушла от него несколькими днями спустя. Тогда, на границе города, они почти поцеловались – когда Бей был еще жив и в пределах досягаемости – и Румпельштильцхен надолго потерял свою Белль, получив вместо нее Лейси с ее похотливыми улыбками, удушливыми духами и мраком в глазах, созданных только для света. И пусть сейчас они должны расстаться – но это меньшее из двух зол, он не поцелует ее, не рискнет навлечь на нее очередную беду. Он делает это ради нее. Последний его подарок ей. – Румпельштильцхен, – она произносит его имя своим полным жизни голосом, и ему страшно, но он не может не открыть свои бесполезные глаза. Она стоит перед ним, стройная фигурка в голубом – то самое пальто, которое он дал ей, когда Лейси сгинула, оставив вместо себя Белль. – Ты хочешь, чтобы я бросила тебя? – он не может ничего понять по ее голосу. На этот вопрос нет верного, правдивого, самоотверженного ответа. Он смаргивает слезы, наличие которых безуспешно пытается отрицать, и шепчет: – Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу, чтобы у тебя… все было. Все, чего я тебе дать не смогу. И поэтому я дарю тебе свободу. – О, Румпель, – бормочет она, и теперь он хочет видеть ее – только чтобы понять, разочарована она или рассержена. Или же настолько полна сострадания, как подсказывает предательский слух?.. После этого всплеска эмоций долго время царит молчание. Тот Румпельштильцхен, каким он был раньше, резкими и больно, как ножи, ранящими словами заставил бы Белль уйти. А затем вернулся бы к вещам в своем магазине в попытке тут же забыть боль, которую он причинил Белль, чтобы спасти ее. Но он не может так поступить. Она его Белль, пленница, смотрительница, и могла бы и сейчас снова стать его возлюбленной, и соблазнительницей, и заблудшей душой, и он не в состоянии снова причинить ей боль. Она больше ничего не говорит, и от этого Румпельштильцхену страшно. Белль всегда знает, что сказать, и находит правильные слова, чтобы пролить бальзам на его раны и исцелить шрамы в его душе. А теперь она молчит, и он не знает, как это истолковать. Наконец, она двигается с места и опускается на колени перед ним, и он пытается отшатнуться, но, в отличие от Белль, Румпельштильцхен не может двигаться без посторонней помощи. Он пойман в ловушку и ничего не может поделать с рукой Белль на своем колене, и сидит неподвижно, словно загипнотизированный. – Мне не хочется бросать тебя, Румпель, но… Белль делает паузу, и сердце Румпельштильцхена словно покрывается коркой льда. – …но обещаю, что рассмотрю твое предложение при одном условии – ты пойдешь со мной. На час-другой, не больше. Если ты легко согласишься на это и выслушаешь все, что я скажу, я подумаю о том, чтоб уйти – если, в конце концов, ты опять этого захочешь. – Белль, – имя само собой срывается с его губ – он задыхается и умоляет, но не может договорить оставшиеся три слова, которые рвутся наружу. Так что Румпельштильцхен вынужден замолчать, и крепче стискивает свои руки между коленями – чтобы не поддаться искушению привлечь ее к себе. – Ты обещаешь сделать, как я прошу? – спрашивает она. И он не может ей отказать: – Обещаю.