Не тронь волчью ягоду

– И потом я ему как дал в нос! Игорь замахнулся кулаком до того сильно, что не удержался и рухнул на кровать, едва успев перевернуться на спину. Тонкие огоньки свеч боязливо дрогнули, а вместе с ними и тень от расшитого серебром полога. Ну до чего же презабавная история! Сережа звонко рассмеялся, прикрывая рот ладошками. Игорь тут же на него осуждающе шикнул, хотя у самого глаза были полны блеска и улыбка по красным щекам трещала. Еще бы! Они целый час бились подушками, пока обозлившиеся няньки не пригрозили, что разведут их по разным комнатам. Сережа этого совсем не хотел, поэтому усадил Игоря рядом и стал расспрашивать про все на свете. За закрытыми ставнями бушевало черное небо, обрушиваясь на землю косым дождем. Сережа перед самым его началом выглянул на крыльцо, увидел шлепнувшиеся на ступеньки крупные капли и убежал скорее искать Игоря. Рядом с ним трещавшие поперек небосвода молнии не так сильно пугали. Даже смешно порой становилось - он прятался от грома у Грома. Дождь все шел и шел, буря не утихла даже к ночи. Один бы Сережа точно не уснул, хотя и рядом с Игорем ему стало не до сна. – И тебе за это ничего не было? – Сережа подобрал полы длинной ночной рубахи и прижал острые коленки к груди. Медные волосы совсем растрепались, падая спутавшимися волнами на шею и плечи. Игорь в ответ хмыкнул и рухнул на перину, раскинув руки в стороны, точно звезда свои острые лучи. – Неа, ничегошеньки. Только маменька долго вздыхала. Ей, видите ли, жалко москвича стало. А он за дело получил, между прочим! Сережа мелко закивал, соглашаясь. Прибывший под конец осени в родовое имение Громов воевода из Московского княжества притащил с собой удивительно наглого сына. Наглым Сережа его счел за своевольство, ибо кто вообще додумается распускать руки в чужом доме! Немудрено, что Игорь такого не стерпел. Москвич невесть за что отлупил по щекам бедного Димку Дубина, а Игорь в ответ отлупил москвича. – Почему ты об этом ничего не писал? – уперся подбородком в поджатые колени Сережа и обиженно надул губы. – Чтобы твои няньки в эти письма свой любопытный нос сунули? Нам бы точно запретили общаться! – фыркнул Гром, морщась. – Больно они у тебя деловые, Серый! Из ничего суету творят и ропщут, что я на тебя дурно влияю. – На то указ дядюшкин, чтоб в оба глаза за мной смотрели, – тут же скис Сережа. – Знаю. Поэтому и не писал, зато приехал и все рассказал. Игорь перекатился к нему поближе и боднул кудрявой макушкой, мол, не куксись, я ж как лучше хотел! Дождь все так же беспокойно бил по закрытым ставням. Грязи завтра будет во дворе немерено, а пока дорога не просохнет, няньки Сережу дальше крыльца не пустят. Не будь рядом Игоря, он бы точно со скуки удавился между уроками греческого и англицкого. И по что Сереже столько заморских языков учить? Дядюшка к нему относился на порядок требовательнее, чем к родным сыновьям, и как же это злило! Но стоило Сереже только раз об этом заикнуться, как он едва не схватил пощечину. Отделался строгим взглядом и сжатым до синяков плечом. Рано или поздно его выдадут замуж и уж там, в чужой семье, не дано ему права опозориться, проявить себя глупым и слабым. Сережа из рода Разумовских, великого рода Верхградских князей, и значит должен полученное при рождении имя не посрамить, а только преумножить. Хотелось ему того или нет. Бремя великого рода непомерно давило на еще по-детски хрупкие плечи, Сереже все чаще хотелось запереться в своих покоях и бесконечно плакать. Прям как маменька. Но вот он вернулся в летнюю усадьбу своего покойного отца, и пускай за окном грохочут злые молнии, а дождь размывает в склизкую кашу землю - все это становилось чуть менее важным, когда рядом лежал Игорь. Сережа запустил руку в его начинающие светлеть от летнего солнца кудряшки и через силу улыбнулся. Они с Игорем были одной сути, оба из знатных родов, но при этом такие немыслимо разные! Игоря заставляли зубрить греческий и священные писания не меньше Сережи, но при этом он находил в себе смелость оседлать коня и умчаться без чужого дозволения в лес. Игорь управлялся с настоящим полновесным мечом так, как не могли юнцы в учебно-боевом корпусе при теремном дворце. Его не волновали проступившие за лето веснушки, он не белил кожу, не заплетал кудри в косы, а лишь стриг их коротко всем назло. У Игоря был терпеливый и любящий отец. А своего Сережа никогда не знал. Тряхнув головой, он тихо шмыгнул носом, а затем протяжно и недовольно вздохнул. – Будь я рядом, то сказал бы тому москвичу пару ласковых! – О-ох, ты бы его раскатал! – в голос заржал Игорь, тут же утыкаясь лицом в перину, чтоб не злить шумом нянек. – Не веришь? – нахмурился Сережа, больно ущипнув друга за бок. – Я может кулаками махать не горазд, но за язык тянуть не стоит. – Тебе кулаками махать и не нужно, – продолжал широко улыбаться Игорь. – Кто ж в здравом уме полезет к княжескому племяннику? Во всех Верхних землях такого дурака не сыщется. – Разве? Один такой дурак как раз лежит передо мной, – фыркнул Сережа, уязвленный очередным тычком в свой княжеский род. – Тренировки не считаются, ты сам меня попросил научить тебя парочке приемов. – Вот именно, что приемов! А не бросать меня наземь подсечкой, как мешок. Любимый кафтан мне изгадил! – Так ты б еще княжеское платье напялил, Серый. – Вот и напялю! Игорь приподнялся и легонько щелкнул насупившегося Сережу по носу. – Перед кем красоваться-то собрался? Ты вроде как еще не на выданье или уже так сильно хочется? – Не хочется! Совсем не хочется! – резко отозвался Сережа, пряча запылавшее от обиды лицо за волосами. Игорь шутил об этом беззаботно, легко, будто их ничего никогда не коснётся... Но каждое лето, проведенное вместе, становилось короче, а разлука длиннее. Этой весной Сереже стукнуло четырнадцать. В пятнадцать его начнут сватать. – Я тоже не хочу, – разбил повисшую тишину Игорь. – Но придется. – Придется, – согласно кивнул Сережа и тоже лег на перину, заглядывая ему в глаза. – Не боишься? – Коль отец скажет, то делать нечего, – пожал плечами Игорь и вдруг хитро улыбнулся. – А разве не ты раньше мечтал о прекрасном царевиче, а? – Игорь! – возмущенно охнул Сережа. – Мне было одиннадцать! Я давно из этого вырос. – Разве? – не веря ни единому слову, усмехнулся Игорь. – Да. И где ты среди боярских сыновей видел прекрасных царевичей? Лишь избалованные бараны! – Ох, слышал бы тебя твой дядюшка! – Хочешь сказать, я не прав? Сам одному такому нос начистил, – сразу же заулыбался Сережа Отчего-то эта история грела ему душу, да так, что сердце невольно трепетало от переполнявшей нутро гордости за друга. Поделом получил москвич! – Прав ты, Серый. Вот потому рано меня еще сватать. Коль я каждого жениха так на лопатки кинуть могу, по что они мне сдались? Уж пускай к старым девкам записывают, нежели с доходягой под одной крышей жить. Сережа снова согласно закивал. Правы были няньки, Игорь совершенно точно на него дурно влиял. Жажда свободы в Сереже всегда была велика, а рядом с Громом ее можно было ощутить всем собой! Он на пробу бесшумно вдохнул чуть глубже, и нос слегка щекотнуло острой свежестью, какая бывала в лесу после дождя или на берегу Студеного моря под конец грозной бури. С Игорем случилось что-то еще за этот год. Что-то, о чем не говорил ни в письмах, ни вслух. Раньше его запах был совсем обычным, теперь же в нем слышались новые отголоски, какие можно было учуять находясь лишь так близко, как они сейчас. Не сумев с собой совладать, Сережа придвинулся ближе, пряча заслезившиеся глаза в чужом плече. Неуловимые, но неизбежные перемены его пугали. Снаружи гулко ревела гроза. Сережа дрогнул и вовсе не от ее грохота. Однако Игорь того совсем не понял и лишь обнял друга крепче, списав переменившееся настроение на давнюю детскую боязнь. Так было даже лучше. Сереже не хотелось объяснять причину своих внезапных слез, ведь он сам едва ее понимал. В теремном дворце последний год ему все только и делали, что твердили о замужестве, что совсем скоро он расцветет и созреет. Казалось, это должно стать для него радостным событием, ведь тогда ему перестанут докучать братья и няньки. Да только Сережа смотрел на измученную тоской маменьку, которой лекарь почти не разрешал покидать покои и не давал ее навещать. Слышал, какими липкими словами его описывают боярские люди. Раз выйти замуж такое благо, так почему ему еще не встретился хотя бы один достойный человек, не вызывающий страха и гадкого чувства тошноты? Игорь неумело погладил по спине, и Сережа затих. Боги были жестоки. Иначе кого винить в этой несправедливости? Почему Игорь был одной природы с ним? Ну почему же?! Будь его воля, Сережа хотел бы... Совершенно не важно, чего он хотел. Игорь всегда будет Сереже другом, пускай и не таким близким, как он того желал. Жгучие слезы впитались в рубашку на чужом плече, нос все так же щекотало свежестью и дождем. Разбушевавшееся сердце медленно успокаивалось. Подобные переливы настроения с Сережей теперь случались часто, совсем как у маменьки. И может умей он себя вовремя сдержать, то дядюшка ничего бы не заметил и не приставил бы к нему таких дотошных нянек, неотрывно за ним наблюдающих. – К следующей седмице приедет отец, – тихим голосом начал Игорь. – Попрошу, чтоб сам тебе тот прием показал, а то из меня учитель так себе. Сережа распахнул глаза, утер рукавом всю влагу с них и пораженно уставился на друга. – А он согласится? Дикость какая. В теремном дворце Сереже в желании овладеть мечом всегда отказывали, лишь Игорь малу-по-малу что-то показывал, но того было вовсе недостаточно. – Почему нет? Меня же он всему учит, так с чего бы и тебе не показать? – недоуменно нахмурился Игорь, будто ему сказали вычурную глупость. Внутри все еще отзывалась горечью недавняя грусть и от пролитых слез припекало веки. Игорь был таким дураком, самым везучим и счастливым на свете дураком! Никого им подобных из знатных семей не учили держать меч и стрелять из лука, а вот его - да. Если Гром старший и правда не откажет в наставлениях, то это лето определенно станет лучшим в жизни Сережи. Задребезжавший огонек надежды удивительно быстро разогнал все уныние. Захлебнувшись радостным вдохом, Сережа крепко обнял Игоря попрёк груди, сжимая в объятиях, что есть сил. Гром лишь недовольно закряхтел и принялся отплевываться от полезших в лицо рыжих волос. В своих мечтах Сережа уже вырисовывал, как на очередную колкость Кирилла кинет того наземь легкой подсечкой. И пусть хоть своему отцу-Князю жалуется, хоть старшему братцу Юре, Сереже будет все равно.

*** ***

Голоса в соседней комнате становились все громче, изредка раздавался стук. Олег забрался на широкую лавку вместе с ногами, крепко обнимая себя за колени. Сидевшая рядом служивая старушка вела из пушистой шерсти нить, которая тянулась прямо к причудливому колесу. Она изредка постукивала ногой и мычала беззубым ртом один и тот же мотив, стараясь перебить разносящуюся по терему ругань. В комнатке было пустовато, ее заполняли лишь лавка, полосатые половички, да треснувший деревянный подсвечник. Олег помнил, как мачеха за него схватилась и начала им бить по лавке, под которую он успел спрятаться. Не было ему известно, из-за чего она тогда рассердилась, но лавку Олег полюбил всем сердцем. А то гляди не подсвечник так треснул бы, а его детская хребтинка. Ругань вдруг прекратилась, а еще время спустя грохотом сотрясли весь дом захлопнувшиеся внизу двери. Все внутри немедля поджалось. Отец вновь уехал, а значит скоро мачеха... – Где этот паршивец? Где этот выродок?! – ревом донеслось откуда-то снизу. ...значит скоро мачеха пойдет его искать. Еще незажившие следы от прошлых плетей неистово зазудели. – Бичара бала, – скрипучим голосом отозвалась старуха и отогнула край юбки. Олег смекнул быстро - нырнул под лавку, сжимаясь точно щенок. Длинный подол укрыл его занавесом, пряча от любого взгляда. Старуха продолжала прясть, а его детское сердце било об трещащую волнением грудину изнутри, будто вот-вот вырвется и поскачет прочь. Дверь в комнатку распахнулась. Олег краем глаза увидел, как злобно прошагала из стороны в сторону мачеха, как ползли следом тяжелые полы узорчатой ферязи. Доски под ней слегка поскрипывали, будто в тихих мученических припадках. Мачеха бросила что-то едкое старухе, но та не ответила, притворяясь из раза в раз глухой. – Ну черт с тобой, молчи. Все равно тебе недолго осталось, – выплюнула мачеха и унеслась прочь. Сухая морщинистая рука сунулась под лавку и поманила к себе. Олег несмело выполз и вновь пристроился рядом. За окном уже стемнело, когда старуха закончила прясть. Придремавший на скамейке Олег вслушивался в ее скрипучее пение и ждал возвращение отца. – Алю-у-уль, Булю-у-уль... – повторяла старуха. Других слов она не знала.