***
Внутри теремной дворец оказался еще краше, чем снаружи. Аксинья все время дергала Сережу за рукав кафтана, чтобы тот перестал озираться и вертеть головой, будто сова. Что за глупая надоедливая баба! Когда им еще доведется лицезреть такую тончайшую работу иностранных мастеров? Сережа точно знал, что мастера были приглашенные. Он видел примеры работ в дядюшкиной библиотеке, но угольные наброски на страницах старых книг ни в какое сравнение не шли с тончайшими линиями и живостью красок на стенах дворца. – Что ж вы рот так разеваете, будто никогда палат писаных не видели! Всю жизнь в таких сами живете! – шепотом причитала нянька Аксинья. И в самом деле, в Верхграде своих богатств хватало, но там стены расписаны были куда строже, хоть и не менее искусно. Сказывалось ли так давнишнее влияние Севера или же угрюмый нрав княжеской семьи, Сережа не знал. После плотной трапезы, слуги провели его к гостевым комнатам. Сережа на свою великую радость узнал, что его с братцами расселили по разным сторонам, а значит возможности пересечься с ними будет значительно меньше. Поездка час от часу становилась лучше. – Ваш дядюшка сейчас толкует с нашим Князем. Дабы Сергею Алексеевичу не пришлось скучать, Князь дозволил пользоваться читальным залом и садом, – низко поклонившись, отозвалась здешняя служанка и робко сложила беленькие ручки поверх болотного сарафана. – Правда? – засияло удивление на Сережином лице. – Когда мне дозволено его посетить? Приехавшие вслед за ним служки из Верхграда расставляли дорожные сундуки по комнате. Одна из девок, водившая костяным гребнем по завившимся от косы волосам Сережи, перестала напевать свою песню, внимательно прислушиваясь. – Когда Сергей Алексеевич сам того изволит, – кивнула нижегородская служанка. – Вы в княжеском тереме почетный гость. Читальный зал находится двумя пролетами ниже за резной дверью. Вы с легкостью его отыщете. – Выходит, я прямо сейчас могу к нему спуститься? – озорливо прищурился Сережа. – Коль барин того пожелает, то... – И слуги здешние меня сопровождать не станут? Служанка замялась, в удивлении приоткрывая рот, но быстро собралась и слегка улыбнулась. – Сергей Алексеевич почетный гость. Прислуга будет его сопровождать, только если он сам того захочет. Так и выпал костяной гребень из рук служивой девки, когда Сережа радостно подпрыгнул, подхватывая длинные полы своей ферязи. – Сергей Алексеевич! Вам скоро ванну снесут, вода ведь остынет! – Позже! – радостно кликнул Сережа. – Сергей Алексеевич! Сергей Алексеевич! Аксинья сейчас вернется... Но Сережа уже не слушал доносящихся в спину тревожных голосов. Он бежал по пустому коридору, словно простой мальчишка сквозь торговые ряды в базарный день. Дух свободы его опьянил, расписные стены со сверкающей мозаикой сливались в проносящееся мимо цветное полотно. Ух, и достанется от Аксиньи за побег! Но что ему теперь какая-то нянька, когда нижегородский Князь лично дозволил Сереже самому по дворцу перемещаться. Полы ферязи волочились за ним по лестнице, Сережа едва не сшиб какого-то бедолагу, поднимающегося наверх, но то было вовсе неважно. Он примчался к дубовой двери, отдышался и толкнул ее, что есть сил. Весь минувший год книги были единственным, что позволяло Сереже забыться, поэтому взглянуть на собрание нижегородского двора было необычайно радостно. Дверь поддалась со скрипом, глухо щелкая. Сквозь простое оконце на выцветший ковер падал косой солнечный свет. К высоким стеллажам вели приставные лестницы. Сережа с грустью осознал, что без помощи слуг в своих тяжелых одеждах ни за что не взберется наверх, а скидывать ради этого ферязь с верхним платьем было совсем уж неприлично. Он и без того нарушал одно правило за другим. Пройдя внутрь и оглядевшись еще раз, Сережа с благоговением вздохнул. Язык не поворачивался назвать этот читальный зал малым! А какой тогда должен быть большой? К нему, стало быть, гостей просто так не пускали, и открыт он был только для Князя и его ближних. Эх, жалость какая! Сереже хотелось бы хоть одним глазком взглянуть. Когда он выудил с полки одну из книг, дверь в зал надсадно скрипнула, а следом раздался недовольный голос Аксиньи. – Сергей Алексеевич! Куда ж вы без пригляду! Ну не положено, не положено! Вам ванну уже снесли, коль вода поостынет, сами же вредничать станете. – Не стану, – отмахнулся Сережа, но книгу на полку вернул. – Мне Князь свое дозволение дал, разве могу я от него отказываться? – Остынет, Сергей Алексеевич, остынет! – Ну пошли, раз остынет. Только не охай больше! – взъершился Сережа и зашагал прочь. Он обязательно еще наведается сюда. И никакой "пригляд" ему не нужен, чай не малец беспомощный.***
Уже вторую седмицу дядюшка о чем-то толковал с нижегородским Князем, а теперь еще и думных созвали, ведя соборы по нескольку часов к ряду. Несмотря на былое очарование теремным дворцом, Сережа быстро в нем заскучал. Книги начинали утомлять, да и толку от них, если даже обсудить не с кем. Аксинья на все глупо кивала, смотря на него своими пустыми рыбьими глазами, а про служивых девок и говорить было нечего. Те только и знали, как платы вышивать да песни петь. Иной раз Сережа и сам был не прочь взяться за нитку с иголкой, но сдалось ему рукодельничать, когда за воротами целый город в который даже выйти нельзя. Дядюшка строго настрого велел дальше двора не соваться, вот и коротал дни Сережа то в читальном зале, то в саду. В Верхграде были его пускай и вредные, но учителя, да Игорь с Юлей иногда наведывались, скрашивая деньки. Здесь же Сережа начал чувствовать себя птичкой в красивой клетке. Его звали по вечерам к общей трапезе, веля обряжаться в серебро и жемчуг. Вытаскивали на потеху нижегородским боярам, что не сводили с его рыжих кудрей своих любопытных глаз. Кусок в горло не лез от такого сального внимания! Теперь становилось понятно, отчего дядюшка так внезапно раздобрел и взял с собой в поездку. Сереже приискивали жениха, после случившейся впервые течи два портрета новых срисовали и по княжествам отправили. Тогда он об этом ничего не знал, лишь с трудом приходил в себя опосля природной слабости и старался привыкнуть к обострившемуся нюху. – Ну что вы, голубчик, невеселый такой? – вздыхала Аксинья, кутаясь в пуховый платок. Сережа глядел на платок с завистью, ведь Аксинья его прикупила на нижегородской ярмарке, куда Сережу не пустили. А он так радовался Княжескому дозволению самостоятельно ходить до читального зала! Ах, если бы только знал, что этим все ограничится... В осеннем саду теремного дворца становилось холодно. Деревья роняли свои желтеющие листья, устилая подметенные слугами дорожки новым ковром. – Может чаю вам? С вареньем? Смородинового давайте! – улыбнулась Аксинья и на ее пухлых румяных щеках проступили ямочки. Сережа скучающе оглядел сад. Пожалуй, в палатах он уже насиделся, а чем себя занять - не понимал. – Чаю можно, – кивнул Сережа, дотронувшись до золотого кольца на указательном пальце. – Вели, чтоб в беседку снесли. Аксинья, обрадовавшись хоть каким-то пожеланиям от своего барина, немедля унеслась отдавать распоряжения на чай. Вокруг беседки разросся виноград, что по осени очень красиво багровел. Пожалуй, Сереже там нравилось сидеть боле всего. Он не спеша шел по мощеной камнем дорожке по уже заученному наизусть пути. Сначала до тонкой березки, после направо, а от смородиновых кустов налево. Интересно, гулял ли здесь еще кто-то, кроме него самого? За все дни Сережа здесь встретил лишь двух боярских дочек. Судя по украшенным драгоценными камнями очельям и парчовым накидкам, были они явно из знатных, но, едва завидев Сережу, тут же упорхнули, гордо вздернув нос. Что в Верхграде, что здесь - все снова его сторонились. А если кто и искал с ним дружбы, то лишь для собственной выгоды. Пожалуй, только Игорь был исключением. Даже насчет Юли Сережа был не уверен. Уж больно любопытной была Пчелкина, пускай и пока еще малявкой. Сплетни собирала похлеще любой бабы на лавке. Задумавшись, Сережа едва не пропустил поворот. Когда он почти обогнул смородиновые кусты, впереди вдруг выплыла тень. Тень тяжело и загнанно дышала, сжимала кулаки до белесых костяшек и не двигалась. Лишь мгновение спустя Сережа понял, что была это вовсе не тень. Человек. Высокий, в темном кафтане с такой же темной вышивкой без серебра и позолоты, лишь ножны под поясом сверкнули дорогой отделкой. Прежде чем Сережа успел поднять свой взгляд, он ощутил, как тело обуяло беспомощным ужасом. Густой, будто деготь, запах заполонил все нутро от самых ноздрей до грудины, и деться от него было некуда. Он драл глотку и сжимал ее в удушии, да так сильно, что даже умоляющего хрипа из нее не вырвалось бы. Желто-зеленая листва вокруг поплыла, небо сделалось серым и низким. Напротив Сережи стоял неизвестно от чего до свирепства злой юноша. Еще не огрубевшее и не обросшее бородой лицо сжалось в хмурых густых бровях. Сережу взяло крупной дрожью. Руки затряслись, каждый позвонок, каждую косточку пробрало ледяным ужасом. Он пытался начать дышать, но сил хватало лишь на жалкие короткие вдохи, и с каждым вдохом полный ненависти чужой дух пробирался глубже. Хотелось рухнуть на колени и замолить о прощении, хотя Сережа не был в чем-либо виновен. Никогда прежде ему не доводилось чувствовать кого-то столь ярко. В ушах шумело, сердце молотило как раненая голубка крыльями по земле. Маши или нет, все равно больше не взмыть ввысь. Человек вдруг отступил назад, в удивительно темных глазах сверкнул испуг. Должно быть, он не ожидал здесь встретить Сережу, и буйные чувства были обращены не к нему. Но это теперь не имело значения. Никогда больше Сережа не желал встречать кого-то способного на такую ярость. – Я... – хрипло отозвался человек, меняясь в лице. В то же мгновение Сережа развернулся и пустился из сада. Подшитые серебряной нитью полы синего кафтана путались в дрожащих ногах, едва ли не вынуждая упасть. Одному Небу известно, как Сережа смог удержаться, но на выходе из сада он вылетел прямо к растерявшейся Аксинье. Нянька заохала, выронив поднос с чайничком и блюдцем. Тот неминуемо раскололся и из него выплеснулся клубящийся паром чай. – Матерь Земля! От чего вы так бежите?! Сережа сгорбился, утыкаясь няньке в плечо, неосознанно ища спасения, как малое дитя, но Аксинья лишь отстранила барина от себя, заглядывая в его наливающееся слезами лицо. – Зверь. Выскочил, – выдавил из себя Сережа, едва начиная успокаиваться. – Да будет вам, откуда зверью здесь взяться? Не дикий же лес, – с сомненьем на него взглянула Аксинья, поправляя сползающий с круглых плеч пуховый платок. Если нянька сейчас выведает, что в саду он встретил юношу и был с ним наедине, то точно забьет во все колокола и больше никогда без присмотра дальше комнаты не пустит. Там, у смородинового куста, случилось недоразумение, хоть и пугающее. А лишних проблем Сережа себе не искал вовсе. – Не показалось ли вам? – вдруг спросила Аксинья. И сверкнуло в ее глазах пытливое, нехорошее, будто она в нем что-то выискивала. – О чем ты? – шмыгнув носом, вздохнул Сережа. – Ну разное бывает кажется. Или даже мерещится, а того и не было вовсе. – Мне не... Договорить Сережа не смог. Ему вдруг стало мерзко от своей догадки и вместе с тем горячо обидно. Аксинья выискивала в нем тот же недуг, что сразил маменьку. У Сережи душа с телом чуть ли не рассталась, а нянька почитала его слова за бред сумасшедшего. – Должно быть кошка дворовая или еж в кустах. Мне ночью от кошмаров не спалось, вот и перепугался, – холодным тоном отрезал он, глотая невыплаканные слезы. – Должно быть так, Сергей Алексеевич, – понимающе улыбнулась Аксинья и шикнула служанкам, чтоб прибрали разбившийся чайник. – Пройдемте тогда внутрь? Сережа сдержанно кивнул. В саду он больше не появится.***
Лоб покрылся холодным потом. Распахнув глаза, Сережа увидел перед собой лишь темноту. Лунный свет едва ли пробивался сквозь плотную занавеску, свечи загасили против всех просьб оставить их. Сережу терзали сны, в которых он бежал из бесконечно длинного сада, нагоняемый чужим яростным духом. Желто-зеленые стены смородиновых кустов росли вверх и вперед, каменная кладка под ногами вздымалась волной и бежать по ней становилось больше не можно. Постепенно очертания комнаты в темноте прояснялись, Сережа тронул бьющуюся часто жилку на запястье и начал медленно считать. Сбитое дыхание выровнялось, под ребрами больше не трепыхалось, да только липким испугом обволокло все нутро. Нырнув в парчовые туфельки, Сережа бросил поверх ночной рубашки расшитый халат и слегка подпоясался. Слуг поблизости не оказалось, и Сережа вдруг осознал, что совершенно не знает, где их искать. Обычно они появлялись сразу с его пробуждением, а если он по какому ненастью поднимался ночью, то в Верхграде подле его комнаты на лавке всегда дремала одна из служек. А здесь никого не было. Может стоило поискать в коридоре? Без света и стакана теплого молока Сережа точно теперь не уснет, а спускаться одному до кухни было боязно. Полумрак коридора рассеивали лишь редкие свечи, бросая на блестящую мозаику блики. Огненные волки, гамаюн и жар-птица - кто только не был изображен вдоль стен. Совсем вдалеке под полукруглыми сводами не было даже одиноких свечей, лишь темнота и кусочек ясного звездного неба в прорези окна. Вдруг под окном шевельнулась тень. Или показалось? Сережа сжал на груди ворот халата и хотел было присмотреться, но раздался скрип половиц, и стало совершенно не важно, скрывался ли кто в темноте или это были происки встревоженного кошмаром разума. Сережа подавился вдохом. Он отошел слишком далеко от своей комнаты! Глупый, глупый, глупый! Казалось, что если он сейчас развернется и понесется прочь, то половицы запрыгают, как вскочивший на дыбы конь. Страшный сон оборачивался явью, сердце будто остановилось, но Сережа до боли, до крови, прикусил губу, возвращая себе хоть каплю рассудительности. Сейчас он просто уйдет обратно в комнату и просидит там до утра, а пол скрипнул наверняка от сквозняка и только... – Вот ты где. А я все ищу и ищу, – раздалось над самым ухом и сердце взорвалось от ужаса. Сережа обернулся прежде, чем успел взять над собой контроль. Кирилл, сверкая блеском пьяных глаз, до боли сжал его плечо. Кафтан был весь измят и распахнут, как был распахнут и ворот нижней рубахи. Его светлые волосы топорщились в стороны, а в кривой улыбке виднелись такие же кривые зубы. От брата пахло сквернее обычного, но то видно были вино и брага. – Зачем ты меня искал? – нахмурился Сережа, хотя внутри все цепенело от нехорошего предчувствия. – Как зачем? – пошатнулся Кирилл. – Соскучился по горячо любимому братцу, ведь не видимся же почти. Непорядок! – Не мудрено, у вас с дядюшкой много дел. Мне пора... – Неужели ты не скучал? – хрипло хохотнул он, крепко обнимая Сережу рукой за плечи. – Хорошо тебе, баловню! На скучных собраниях задницу не просиживаешь, письма от дурноголовых бояр вычитывать не нужно. Отдыхаешь да потехами себя развлекаешь, поди! – Ничего подобного, – Сережа попытался вынырнуть из крепкой хватки, но не вышло. – Время позднее, спать пора. – Да-а, – вздохнул Кирилл. – Время позднее. А ты один по терему шляешься. Неужто нашел себе воздыхателя какого? Кирилл наклонился ближе и дышать стало невозможно. Кислый запах браги мешался с тошнотворным природным духом княжича. Кирилл вдруг ткнулся носом Сереже в шею и вдохнул глубоко, блаженно мыча. – Отец, значит, ищет за кого бы тебя выдать удачнее, да так, чтоб золота в казну привалило. А ты уже нашел перед кем щель свою раздвинуть. Каков молодец! Каждое его слово оседало на коже теплым дыханием. Казалось, что в Сереже уже больше не найдется сил на испуг, но осознание, к чему вел Кирилл, всколыхнуло в нем невиданное боязливое отвращение. – Пусти! – настойчиво зашипел он, сглатывая подступающие слезы. – Я просто искал слуг, пусти! – Слуг здесь нет. Ты не знал? Сегодня пир, всех угощали с Княжеского стола... Ах, точно, – мурлычащим голосом заговорил Кирилл на самое ухо. – Ты сослался на нездоровье и так не появился на нем. Неужели думал, что твоя прислуга упустит возможность отожрать пузо и вылакать княжеское вино? Они чернь, свиньи. Запомни уже это наконец. – А ты чем лучше? – слезы все же покатились по щекам, но и злость вспыхнула в его заблестевшем взгляде. Кирилл от столь неожиданных слов отпрянул, с удивлением косясь на Сережу, а после ухмыльнулся еще паскуднее чем до этого, и выволок за руку к нише. – Свиньей меня назвал? Ну будь по-твоему, – рыкнул он, всем собой вжимая Сережу в холодную стену. Колено жестко вклинилось меж ног. Сережа пытался отбиваться руками, выворачивался, как Игорь учил, но без толку. Кирилл был намного выше, сильнее и очевидно безумен в своем опьянении. Он завел руки Сережи над головой, до боли сжимая запястья, толкнулся коленом выше, раздвигая полы тонкого халата. – Неужели ты решил, что отец просто так тебя в Нижние земли привез? – Кирилл хотел было прикусить нежную кожу на шее, но передумал, оставляя мерзкий слюнявый поцелуй. – Стоило Сереженьке потечь, как отец тут же велел разослать твои портреты. Даже с собой взял, чтоб перед низовскими рожами тобой покрутить. Хороша затея. Да только все отцу не нравится! Мало за тебя дают, понимаешь? Он реку открыть хочет, а ты и двух золотых монет не стоишь. Всю плешь за тебя проели! Небо! Земля! Маменька! Аксинья! Хоть кто-нибудь, кто-нибудь явись! Но в коридоре стояла лишь звонкая тишина, разбавляемая шелестом спадающей одежды. – Ты пьян, – заскулил Сережа. – Не делай греха, тебя же за него и накажут! – Меня? Не-ет, – мотнул головой Кирилл, свободной рукой скользя под рубаху. – А вот тебя, за то, что позволил лишить чести, еще как. Прямиком к маменьке в монастырь сошлют! Сережа забрыкался что есть сил, завертелся, но лишь больше разозлил княжича. Кирилл снова рыкнул, схватил его за растрепавшиеся волосы и приложил затылком об стену. Голова налилась нестерпимой тяжестью, в ушах поднялся звон, а тело обмякло почти безвольно. Небо, уж лучше бы он его убил! Проломил бы череп, лишь бы не покрываться стыдной грязью его прикосновений, лишь бы не чувствовать этого срама! Уж лучше бы Сережу в саду зарубил тот злой человек, затоптал бы от своей ненависти! По что, дурной, из комнаты высунулся, зачем пошел из нее прочь?! Но если слуг рядом не было, то Кирилл его все равно бы нашел. Так велика ли разница, где все случится? В спальне или коридоре? А если молчать и не сопротивляться, то Кирилл отстанет от него быстрее? – Ты что творишь?! – раздался строгий возглас. В следующее же мгновение княжича будто что-то отбросило в сторону, и лишившийся опоры Сережа съехал по стене. – Юра, Юрочка! Он сам на меня наскочил, сам! – захлюпал Кирилл, сжимаясь на полу и уворачиваясь от тяжелого сапога брата. Юра, загнанно дыша, с силой пнул того, да так, что Кирилл откатился и даже будто всхлипнул от боли. Старший княжич нервно взъерошил свои темные волосы и навис над братом. – Я велел тебе рожу умыть и лечь спать. Мало на пиру буянил?! – Юра сильной хваткой взял братца за грудки да поставил на ноги, хорошенько встряхивая. – Я тебя, гада, наизнанку выверну! Только посмей сейчас оказаться не в своей постели, понял? – Понял, – жалобно всхлипнул Кирилл, совершенно обезобразившись в лице. Юра лишь оттолкнул брата, того только пятки сверкали. Небось протрезвел от такой взбучки. Неловко поднявшись, Сережа подошел ближе, перехватывая ладонь Юры и благодарно прижимаясь к ней лбом. – Спасибо, спасибо, спасибо... – зашептал он быстро, мелко вздрагивая в плечах. – Если бы не ты...! – Если бы не я, то не видать нам открытой реки, – Юра выдернул свою ладонь и окинул Сережу равнодушным взглядом. – Хотя чую, после сегодняшнего пира нам этой реки и без тебя не видать. Иди, слуги скоро придут. И стало понятно, что старшего княжича Сережа никак не волновал. Не будь он нужен для выгодного замужества, то Юра может и не стал бы оттаскивать от него Кирилла. Одних слухов о том, сколько Кирилл девок и юношей попортил и не сыскал на себя никакой управы, было тьма тьмущая. Для Юры Сережа от всех этих несчастных отличался лишь тем, что мог оказаться полезен Верхграду. Не более. Содрогнувшись в приступе тошноты, Сережа развернулся в сторону своей комнаты.*** ***
– Ай, барин! Ай, молодец! – Ты смотри, Митька, мы его вместо тебя к себе гусляром возьмем! – Языком не моли дурость всякую, а то усекут, – хмыкнул седобородый мужичок в ряженом колпаке. – То, что у барина брынчать получается, не мудрено. Кровь не водица, Давид Тихомирович сам мастак что на гуслях, что на свирели. Видать и сын в него. – А я слышала, – начала коротышка с большими глазами в таком же ряженом колпаке, – будто не егоный он сын. Подкидной! Коротышка тут же получила затрещину и звонко пискнула. – Сама ты подкидная, так еще и слепая! Барин, вы ее не слушайте. Юродивая, что взять. Олег молча смотрел то на шутов, то на музыкантов. Нынче старшую сестрицу замуж выпроваживали, все имение кипело и бурлило. Полон дом гостей и слуг был, даже потешных людей позвали. Олег не помнил, как к ним прибился. Мачеха который день нервничала и на каждом встречном зло свое срывала. Олег хоть к ее тумакам и прутам был привычен, огребать за зря все равно не хотелось. К своим десяти годам он научился ловчее от нее прятаться, а порой даже давал отпор. Стоило ей иной раз замахнуться, как внутри начинало просыпаться нечто сердитое и готовое биться. Видать, не только Олег чуял перемены в себе, но и мачеха. По одному его взгляду что-то понимала и отступала, опуская руку с прутом вниз и начиная лишь кидаться пустословной бранью. Шуты и гусляры прибились у сенного стога на заднем дворе. Дело шло к вечеру. Вот уж завтра старшую сестрицу выдадут замуж, и, дай Небо, муженек увезет ее с собой насовсем. – А это? – кивнул Олег на пузатую балалайку. Кончики пальцев после гуслей слегка пощипывало и пекло, но седобородый шут заверял, что это ненадолго. Как обвыкнутся руки, так зачерствеют и перестанут гореть. – А это лютня, – ответил мужчина, на прочих шутов не похожий. Рубаха у него была шёлковая, увитая вышивкой. Ни ряженого колпака с бубенчиками, ни сшитого из огрызков ткани потешного кафтана. Еще и усы длинные, как у сома. – Если барин желает, то могу научить. У мужчины были глубокие синие глаза. Таких Олег еще ни у кого не видел. – Хочу, – только и ответил Олег, на что мужчина добро усмехнулся. И пока он слушал, как следует ставить пальцы, с самого края их лавки около сенного стога старик журил болтливую коротышку. – Ты больше про барина и словом не обмолвись! – Но...! – Его мачеха в черном теле держит, так ты еще дразнишь, дурная! Сыщи в себе каплю сострадания! Коротышка вздохнула и отвернулась. – Глаза у него грустные, – согласно хмыкнула она. – А как им такими не быть? Он с нами с самого утра сидит, а его даже никто искать не кинулся... Олег провел по струнам, и лютня мелодично запела.