Капли битума

      Трафальгар смог покинуть сгоревший заживо Флеванс в поезде с трупами. Обугленные тела лежали друг на друге, и в них зияли дыры от пуль. В вагоне удушливо пахло мертвечиной и не было окон, колёса железного ящера стучали гулко и нараспев, а Ло было всего девять. Маленький Ло блевал желчью, терял сознание и приходил в себя, в тревожном полусумраке ему всё чудилось, что мертвецы то и дело шевелят своими изуродованными конечностями, и он не знал даже, кого боялся больше — мёртвых или потенциально живых. Примерно тогда голоса заговорили с ним в первый раз.       Голоса могли говорить точь-в-точь как его родители или Лами, могли виртуозно пародировать самых противных школьных учителей, могли петь песни, охватывая весь спектр от звенящего сопрано до утробного баса, которым священники льют молитвы в церкви, — Трафальгар находил это забавным. Маленький Ло покидал Флеванс в поезде с трупами и давил смешки.       Голоса в его голове оказались занятными собеседниками, и Трафальгар думал, что лишь благодаря им он смог не сойти с ума. Маленькому Ло невдомёк тогда было, что голоса — и есть его безумие, и что не друзья они, а порождённые обожжённым рассудком демоны. Всё, сказанное ими, безоговорочно воспринималось Трафальгаром за чистую монету, поэтому, когда среди незатейливых шуток и ласковых песен начали проскальзывать призывы к убийствам, Ло не предал их сомнению.       Голоса обижались, если Ло не хотел им отвечать, и впадали в праведное бешенство, если он позволял себе думать и делать наперекор. Трафальгар смутно догадывался, что дружба с голосами выходила не такой, какой должна быть, но он знал о дружбе не так много, чтобы убедиться в этом наверняка. В конце концов, голоса жили у него в голове — соседство такое тесное, что игнорировать его даже при желании не получилось бы.       После смерти Коразона голоса обрели форму, и Ло разучился спать. Посттравматический синдром — решил для себя Трафальгар, когда пришёл к возрасту более осознанному. Менять что-либо было уже слишком поздно, голоса приросли к Ло и пустили корни, голоса не изгонялись ни медикаментозно, ни фруктом опе-опе, немного помогал алкоголь, но совсем недолго.       Голоса были похожи на тени и появлялись в своих видимых образах лишь тогда, когда до них не могли добраться лучи солнца. Чудовища кидались к Ло из темноты и являлись как бы её продолжением, их нельзя было отпугнуть ни искусственным светом, ни резким словом. Тени касались Трафальгара ледяными пальцами и рычаще дышали над ухом, роняя ему на плечи тягучие фантомные слюни. Трафальгар знал, что чудовища не смогут ничего ему сделать, но всё равно не находил в себе силы сомкнуть глаза; оставалось лишь ждать рассвета и напряжённо смотреть, как уродливые непропорциональные силуэты танцуют по стенам, издевательски хохоча. Иногда — раз в несколько суток — его обессиленное тело, неспособное более просуществовать без сна, проваливалось в беспокойное забытье, и это было ужасно — хуже, чем просто смотреть на тени и слышать их голоса. Оторванный от реальности Трафальгар всегда видел сны, и сны эти были страшнее ночной яви, изрешечённой тонкими чёрными силуэтами его демонов.       Кроме него теней никто не видел и не мог слышать. Маленькие бесшумные монстры — они принадлежали только ему, и Ло не хотел думать о том, что, на самом деле, принадлежал им куда больше.       Трафальгар не видел теней днём, но голоса слышал постоянно. Иногда голос был только один, иногда — тысячи, они могли говорить тихо и могли говорить громко, почти никогда не говорили ни о чём хорошем, но — нужно отдать им должное — подчас смешно шутили. Ло долго приучал себя отличать голоса изнутри от голосов извне, и это не так-то просто — обрести контроль над своими слуховыми галлюцинациями.       Потом он приплыл на Сабаоди и впервые узнал о том, что его демоны тоже умеют бояться. Когда голоса вдруг стихли, Ло подумал, что умирает, — настолько потусторонней казалась ему действительность без аккомпанемента этого мерзкого свербящего бормотания. Он не знал, как безнадёжному идиоту в соломенной шляпе удалось спугнуть его демонов, но ему удалось. Когда идиота не оказалось рядом, голоса вернулись и в страхе своём стали звучать ещё громче и злее.       Ло не мог объяснить никому из своей команды, зачем пошёл за Соломенной Шляпой в Маринфорд. Он сам не до конца понимал. Голоса проклинали Трафальгара и грозились убить во сне, пока он латал несовместимую с жизнью рану у Луффи в груди и, не веря в бога, зачем-то ему молился. Когда Луффи очнулся, голоса ушли.       Через два года они заключили альянс, и демоны Трафальгара по-прежнему боялись Шляпы, поэтому беспомощно замолкали всякий раз, когда он оказывался рядом. Не слышать голоса было странно, но куда страннее было то, что в ночи они продолжали являть Трафальгару свои уродливые чёрные обличья. Чудовища тянули к нему пальцы, но не могли коснуться, и разевали рты, не издавая ни звука, — присутствие Луффи как будто бы возводило вкруг Трафальгара барьер, сквозь который демоны не могли пробиться.       — Куда ты смотришь, Тора-о?       Вечеринка давно подошла к концу, и на палубе остались лишь они двое; они двое и несколько десятков демонов, беспокойно мечущихся по углам. Тени кружили возле них оголодавшими коршунами, заглядывали Трафальгару в глаза, их тонкие руки тянулись густо чёрными полосами по дощатому полу, но никак не могли достать. Чудовища раскрывали пасти, и с их клыков капали слюни, иногда тени двигались медленно, прилипая к фальшбортам и стенам, а иногда резво взметали вверх, цепляясь за мачты и паруса.       Демоны не подходили близко. Пьяный Луффи пугал их даже больше, чем Луффи трезвый.       — Луффи-я, — Трафальгар не стал отвечать на вопрос, потому что так или иначе не смог бы ответить на него честно. — Зачем ты пошёл за мной? К Дофламинго.       Трафальгар запрокинул голову, чтобы посмотреть на неожиданно сорвавшуюся в воздух тень.       — Я бы пошёл за тобой куда угодно, — ответил Луффи. — На самом деле. Это сложно объяснить.       — Попробуешь? — сказал Ло, смотря вверх.       Тень повисла на рее и, скалясь, смотрела на Трафальгара в ответ. Ло боялся отвести от неё взгляд. Он неуловимо вздрогнул, когда Луффи коснулся его подбородка пальцами. Глаза напротив, помутнённые алкогольной поволокой, матово светились, — последнее, что увидел Трафальгар, прежде чем почувствовал чужое дыхание на своей щеке.       Губы у Луффи кисло-сладкие от яблочного сидра, и это странно — целоваться, пока десятки теней изнывают и бесятся, жаждая забрать тебя в свою темноту. Демонам не было конца, они безмолвно теряли себя от злости, а капитан Соломенных Шляп гладил Трафальгара сухими ладонями по щекам, и Ло думал о том, что чудовища совсем не страшны, когда Луффи рядом.       — Мои демоны, Тора-о, — выдохнул Луффи, отстранившись. — Ты им нравишься.       Трафальгар нервно улыбнулся, стараясь игнорировать полчища своих иллюзий, беснующихся у Луффи за спиной.       — А ты пугаешь моих, — сказал Ло.       Луффи глухо просмеялся, пытаясь спрятать за смехом своё смущение, но Трафальгар не шутил. Тело Ло мелко дрожало от волнения и предрассветной свежести, терпкий морской ветер врезался в его распалённое лицо. У Луффи с разомкнутых губ срывались неровные, шумные выдохи; демоны позади него в ужасе растягивали свои зубастые рты, но Ло по-прежнему не мог их слышать. Луффи звучит громче них, даже когда молчит.       — Я должен перед ними извиниться? — спросил он, и Трафальгар подумал о том, что кроме этих губ всё остальное просто теряет смысл.       — Пошли они нахер, — сказал Ло, подаваясь к Луффи ближе, — эти демоны.       На востоке рваной раной заходился рассвет — время демонов кончилось. Чудовища плавились, разливаясь по полу концентратом темноты, и первые лучи солнца высушивали их до капли. Реальность принимала свой неискажённый безумным наваждением вид, но Ло чувствовал, как Луффи полосует ногтями его плечи, — и это было безумием даже большим, чем то, к которому Трафальгар привык. Ло знал: когда демоны вернутся, он больше не будет бояться их.       Но демоны не вернулись.