Капли битума

Луффи стоит, заступив за жёлтую линию совсем немного. Там, перед ним, внизу — рельсы, они выползают из темноты одного туннеля и уползают в темноту другого, похожи на пасти без конца и начала со шпалами в качестве зубов. Когда заступаешь за жёлтую линию на платформе метрополитена — её называют шуц-линией, также тактильной — действительно чувствуешь, что рельсы находятся к тебе ближе, чем хотелось бы. Луффи не может отступить назад, потому что позади него — люди; чьё-то дыхание шевелит ему волосы на затылке; тоже ближе, чем хотелось бы. Грёбанный час-пик. Луффи опускает взгляд в телефон, смотрит в голубоватый интерфейс мессенджера. Смотрит на надпись “был(а) в сети 6 часов назад” и проводит в голове расчёт. Он считает, как долго Ло удаётся поспать сегодня. Результаты неутешительны — этот парень блюдёт свой отвратительный нережим сна, с которым ничего нельзя сделать. Луффи улыбается; даже если Ло не онлайн, это не повод не написать ему: “доброе утро” Луффи не нужен повод, чтобы написать: “людей в метро просто пипец сколько” Боковым зрением Луффи видит, как кто-то неуёмный склоняется над краем платформы и пытается разглядеть в туннельной темноте приближающийся состав. Он думает, разве не страшно — оказаться над пропастью, даже над такой маленькой? Когда заступаешь за шуц-линию, перспективой свалиться под поезд скалится любое неосторожное движение. Он держит телефон обеими руками и печатает сообщения большими пальцами. На мгновение его пальцы замирают; Луффи думает, может, ему стоит написать о чём-то ещё? Он вспоминает, что ему сегодня снилось. Вспоминает, что он видел, пока шёл сюда. Вспоминает, что играло у него в наушниках. Вот, насколько он хочет написать Ло ещё что-нибудь. Больше всего он хочет, чтобы Ло ответил и хотя бы раз хорошенько выспался. Поезд гудит, отгоняя зевак от края платформы, но Луффи действительно не может отойти дальше — какой-то придурок дышит ему в затылок. Если придурок от души пихнёт его в спину, то единственное, что Луффи останется — рухнуть под приходящий поезд. Луффи расставляет ноги чуть шире, чтобы занять больше опоры. Ну, чтобы у него был хотя бы какой-то шанс, если придурок позади него действительно решит его убить. Свет от фар прорезает темноту тоннеля, он плотный и жёлтый, липнет к стенам и ползёт по силовым кабелям, как живой; ползёт до тех пор, пока не становится со светом на станции одним целым. Этот кто-то, дышащий Луффи в затылок; если он хочет его толкнуть, то сейчас — лучшее время; машинист не успеет остановиться, а Луффи не успеет занять сомнительно безопасную позицию в желобе между рельсами. И — бабах. Или, вероятно, звук будет чавкающий — как когда прорываешь пальцем апельсиновую кожуру, и он тут же уходит в водянистую мякоть. Возможно, поезд гудит так сильно, что звук столкновения вообще не будет слышен — просто потеряется в рёве двигателей и гуле всей этой многотонной металлической мощи. Луффи держит голову опущенной, будто бы смотрит в телефон, но на самом деле он смотрит на рельсы перед собой и думает, как на них смотрелась бы чья-нибудь низведённая до состояния каши плоть и кровь. Лоскуты одежды, разбросанные вещи; тело, как бы разобранное на запчасти, обтянутые мёртвой бесцветной кожей. Но вид на рельсы перекрывается чистеньким боком поезда, сбавляющего ход. Перед глазами Луффи пробегают контуры окон и раздвижных дверей. Толпа наступает на него сзади, и ему тоже приходится сделать микрошажок вперёд; заступить ещё дальше за линию, за которую рекомендуется не заступать. У него есть несколько секунд, прежде чем поезд остановится, чтобы приглашающе разинуть свои пасти. Несколько секунд, прежде чем подпирающая Луффи толпа представителей рабочего класса внесёт его в раскрывающиеся двери. Луффи стучит по клавиатуре телефона большими пальцами. Он пишет: “интересно, что чувствует человек, когда его сбивает поезд” Пока двери распахиваются, обрамляющая их светодиодная лента горит красным; красный значит — “не входи”; “не входи”, но поток человеческого материала уже устремляется в пустые вагоны миниатюрным Гольфстримом, вносит туда десятки дутых пуховиков и сумочек из искусственной кожи. Обороняясь от чужих локтей своими широко расставленными локтями, Луффи успевает написать: “это, наверное, очень больно” В смысле, когда тебя сбивает поезд. . Ло спрашивает — “о чём ты вообще думаешь?”. Он спрашивает об этом достаточно часто, вопрос больше похож на риторический, и Луффи никогда на него не отвечает. Во-первых, потому что он и сам не знает; во-вторых, потому что, как вы уже могли догадаться, ни о чём хорошем. Луффи шагает по эскалатору наверх, и одна его ладонь лежит на поручне, покрытом резиновой обкладкой. В другой руке зажат телефон; Луффи увлечён разговором с Ло, и это тот редкий случай, когда он упускает возможность задуматься о том, что случилось бы, скажем, если бы он кубарем покатился по эскалатору вниз. Нами позади него говорит: — Ты опять в телефоне. Когда Нами идёт позади, её замечания проще игнорировать. Она поднимается по ступеням за Луффи, её маникюр красный, как кровь, но кровь не артериальная, а венозная; как вино — проще сказать. Жёлтый шарф развязан и свисает с её шеи длинными широкими лентами, контрастирующими с чёрным акрил-полиэстер-шерстяным пальто. Она стучит по ступеням каблуками красных ботильонов, её дыхание сбито. — Этот Ло, — говорит Нами. — Вы ведь даже не обменялись с ним фото. Эскалатор кажется бесконечным. Луффи делает вид, что смотрит в телефон; в его наушнике играет песня, которую Ло ему скинул; на самом деле, когда кто-то затрагивает с ним тему Ло, Луффи становится само внимание — обиженное и показательно неохотное. Они шагают вверх по эскалатору, и Нами говорит: — Что, если Ло — пятидесятилетний извращенец? Ей приходится говорить громко, чтобы Луффи точно её услышал. Они идут по левой стороне эскалатора, а по правой его стороне недвижимо стоят люди; каждый из них может слышать, о чём Нами говорит, но ей всё равно. В сущности, всем всё равно. Нами говорит: — Что, если он — двенадцатилетняя школьница? И ещё: — Таких, вообще-то, пруд пруди, ты знаешь? Луффи смотрит наверх и ждёт, когда эскалатор закончится. Впрочем, конец эскалатора ещё не означает, что Нами заткнётся. Тем не менее, он пишет Ло последнее сообщение и убирает телефон в карман. — Ты не знаешь, где он живёт, как выглядит, чем занимается. Честно? Я сомневаюсь, что его действительно зовут Ло. Они на финишной прямой, ребристые ступени эскалатора съезжаются так, чтобы превратиться в плоскость и скрыться в потустороннем эскалаторном мире. Луффи смотрит под ноги и на секунду позволяет себе вспомнить все те новости, где людские конечности засасывало в механизм эскалатора — по неосторожности, по неисправности техники, неважно; важен факт ампутированных конечностей, сгинувших душ и порванных штанин. Дверцы турникетов распахиваются перед Луффи, за ними — тяжёлые старые двери, ведущие на улицу. Луффи выходит, поддерживает дверь плечом — так, чтобы Нами не пришлось даже протягивать к ней руку. Нами мотает шарф вокруг шеи. На ней нет шапки, и мелкие снежинки застревают в её волосах. Луффи тянется за своим телефоном, потому что ему кажется, что он не проверял новых сообщений от Ло слишком долго. Нами видит его копошения и говорит: — Дай сюда. Нет, я серьёзно. Луффи закатывает глаза, очень выразительно. Спорить бесполезно, и он отдаёт телефон; они идут в универ по свежевыпавшему снегу, снег рыхлый и скрывает под собой лёд, так что их ноги немного разъезжаются в нём на каждый шаг. Нами использует фронтальную камеру на телефоне Луффи, чтобы проверить макияж. Утренние сумерки будут властвовать ещё минут двадцать, так что на улице пока что горят фонари. Нами говорит, поправляя пальцем контур блестящих розовых губ: — Большинство друзей по переписке никогда не встречаются в жизни. А те, кто встречаются, часто остаются друг от друга не в восторге. И хорошо, если только не в восторге. Нами смотрит в телефон и смешно оттопыривает губы. Она поворачивает голову градусов на пятнадцать вправо и влево, чтобы убедиться, что на её зубах нет помады. С оттопыренными губами, она продолжает: — Ты ничего о нём не знаешь. Возможно, он просто урод. Они идут по примыкающему к магазинчикам тротуару, Луффи — ближе к проезжей части. Он думает о том, какова вероятность поскользнуться на этом чёртовом тротуаре так, чтобы вылететь под колёса какой-нибудь тачки. Нет, это не суицидальные мысли; если бы дорожные службы своевременно посыпали лёд реагентами или хотя бы песком, Луффи об этом даже бы не задумался. Но задумался бы о чём-то другом. И он действительно мало что знает о Ло; ну, разве что музыку, которую он слушает. Книги, которые читает. Пару его стыдных историй и штук пятнадцать стыдных историй его друзей. И то, что Ло тоже ездит в метро. Может быть, они даже живут в одном городе. Луффи хочет верить в это так сильно, что почти что в этом уверен. Уверен он так же и в том, что Ло — не извращенец, не школьница и не урод; а Нами — пошла она, с её нелепыми подозрениями. Возвращая Луффи телефон, Нами говорит как ни в чём не бывало: — Может, зайдём за кофе? . На самом деле, человеческая голова никогда не бывает пуста — просто многим своим мыслям люди не придают значения. Люди не контролируют свои мысли — как правило. Как правило, если сказать кому-нибудь “расслабься, просто не думай об этом” — это ни черта не поможет. “Просто не думай об этом” — от создателей “не грусти”; от создателей “будь проще, и люди к тебе потянутся”. Луффи делает вид, что смотрит в телефон, но экран телефона давно погас. Он стоит в вагоне, со всех сторон подпёртый чужими телами, и делает вид, что смотрит в телефон; на самом деле, он смотрит на чужие сумки. Чей-то чемодан, излинованный блестящими молниями. Потрёпанная тканевая сумка, припёртая к дверям — с той стороны, где двери не открываются. Луффи ищет взглядом необъятные странные куртки и неопределённые предметы, которые могли бы выглядывать из чьих-нибудь рукавов. Кто-то, кто ведёт себя подозрительно, ощупывает и жмёт к себе какие-то сомнительные вещи. Если бы в вагоне был террорист, думает Луффи, кто бы это мог быть? Как бы он себя вёл? Самодельные взрывные устройства, как правило, пичкают осколочной начинкой — огрызками гвоздей, шариками из подшипников; и Луффи хотелось бы знать, что чувствует жертва, когда делает последний вздох перед взрывом. Что чувствует человек, делающий последний вздох перед тем, как активировать детонатор. Прежде чем нажать на кнопку. Пустить электрический импульс. Поджечь или дать определённым химическим реакциям волю. Чтобы что-то разрушить, есть масса путей; это немного волнительно — думать о таком, когда едешь в переполненном вагоне метро. Возможно, было бы лучше, получись у Луффи об этом не думать, но он думает, дышит неглубоко и часто, и всем органам его брюшной полости будто бы вдруг перестаёт хватать в ней места. Сложно контролировать ситуацию, когда вокруг тебя столько людей, и ты обречён чувствовать так много нежелательных соприкосновений с кем-то, и кем-то, и кем-то; здесь ты вообще мало что можешь контролировать. На станции в вагон продолжают набиваться люди, всего пара человек, но двух тел достаточно, чтобы взволновать толкучку. Люди двигаются, шипят, толкаются, синтетические ткани пуховиков трутся друг о друга со скрипом; какой-то высоченный парень, один из новоприбывших, притирается к Луффи спиной и упирается в него своим огромным рюкзаком. Луффи ждёт, что парень подвинется, но чуда не происходит. Уперевшись в чужой рюкзак тыльной стороной ладони с зажатым в ней телефоном, Луффи отстраняет парня от себя — пытается выиграть хотя бы несколько сантиметров личного пространства. Нарочито громко, Луффи говорит: — Неужели так сложно просто снимать свои ебучие рюкзаки? Луффи тоже носит рюкзак, но в полных вагонах не ленится скинуть его с плеч — и держит в одной руке на уровне коленок. Простое правило приличия; наконец, это тупо неприятно — когда висящий на твоей спине рюкзак постоянно кто-то задевает. Парень, которого Луффи продолжает толкать в направлении от себя, оборачивается. Он высокий, Луффи бы сказал, длинный; его худоба заметна даже несмотря на накинутые на плечи вычурно-жёлтую бесформенную куртку. Парень смотрит на Луффи сверху вниз, но с его ростом — а как иначе? Его глаза тоже вычурно-жёлтые, оттенённые нездоровой полосой темноты под нижним веком. Свет в вагоне такой, что тени под его скулами кажутся, наверное, даже глубже, чем есть на самом деле; губы почти не имеют цвета, нижняя пробита в двух местах — такой пирсинг называют “укусом змеи”. Луффи смотрит на два поблёскивающих шипа под губой этого парня так, что со стороны может показаться, будто он хочет его поцеловать. — Ты чего такой злой? — спрашивает парень, и это — самый тупой вопрос, который можно задать человеку, взятому в живые тиски со всех сторон. Луффи вскидывает брови и не находит, что сказать. Высокий парень снимает рюкзак, и больше они с Луффи не разговаривают. Луффи возмущён так сильно, что уже не пытается вычислить в толпе потенциального террориста. Он снимает телефон с блокировки и заходит в диалог с Ло. Пишет: “откуда в метро столько придурков?” Чтобы двадцать секунд спустя получить в ответ: “Жиза”. . Нами обхватывает губами трубочку и втягивает в себя безалкогольную пина-коладу, и Луффи смотрит, как десертная вишенка на поверхности её коктейля теряет в бокале высоту. На столе перед ней лежит телефон Луффи с раскрытой на нём фотографией. Нами щурится, то отдаляет фотографию, то приближает, каждое касание сопровождается пощёлкиванием её красных ногтей по экрану. Луффи ждёт её вердикта с чувством, похожим на то, что ощущаешь, когда сидишь перед экзаменатором. С ними Зоро, он прикончил бургер с щедрой порцией картошки-фри; они ходят в этот бар потому, что здесь работает какой-то бармен, к которому Зоро пытается подбить клинья, но сегодня его нет; каждый раз, когда официантка спрашивает у Зоро “повторить?”, имея в виду его опустевший бокал пива, он не отказывается. — Знаешь, — наконец говорит Нами. Она блокирует телефон и слегка его толкает, чтобы он проскользил по столешнице ближе к Луффи. — Мне кажется, он просто спёр какую-то фотку из интернета. Неужели кто-то действительно может набить себе такую странную татуху? Луффи этого ожидает, но всё равно чувствует себя немного преданным. Он открывает фотографию, на которую залипает последние пару дней. На фото — чья-то рука; потенциально, рука Ло; пальцы сомкнуты на светлом корпусе подика, и на костяшках написано: d e a t h. Ло говорит, у него много татуировок. Пробита губа. В ухе — по две серьги. Он говорит об этом потому, что Луффи сам спрашивает; Луффи вытягивает из него все эти детали, как будто ниточки, и бережно складывает их в своей голове. Как бы проводит своё расследование. Каждый добытый факт — как новый мазок на холсте. Так рождается образ; образ кажется Луффи идеальным — ровно до тех пор, пока Нами не напоминает ему, что люди умеют врать. Луффи смотрит на фото без прежнего воодушевления и обводит кончиком пальца очертания татуировок на незнакомой цифровой руке. Если верить Ло, получается, что он носит с собой смерть повсюду, куда бы ни пошёл; мрачно и романтично, и больше похоже на кино. Луффи закрывает галерею и подпирает щёку кулаком, почти ложится на столешницу грудью, и мысли о том, чтобы допить своё пиво, уже не такое холодное, каким оно было в начале, вызывают у него неприязнь. — Херня какая-то, — говорит Зоро, закидывая за голову руки; градус развязывает ему язык. — Вы же можете созвониться по видео. Плюс эта фотка с курилкой; она сделана в какой-то подземке, может быть даже в нашем городе. Чё, нельзя просто спросить? Луффи протяжно выдыхает. Всё это чуть сложнее, чем может показаться человеку, никогда не влюблявшемуся в сети. Если окажется, что они с Ло живут в одном городе, Луффи будет тяготить неизбежность скорой встречи; если окажется, что между ними пролегает половина материка, всё станет ещё хуже — и каждое “доброе утро” будет теперь пронизано какой-то безысходностью, утерянной тайной, которая раскрылась в не лучшую сторону. Каждое “доброе утро”, и “добрых снов”, и “как твои дела?”; всё это как бы потеряет былую прелесть, как теряет её горьковатое послевкусие пива, потеплевшего на несколько градусов. Короче, Луффи всё равно делает глоток. Утаскивает у Зоро с тарелки остывшую картофельную палочку, зажаренную во фритюре до корочки. В потоке своих мыслей он даже сам не сразу понимает, что определяет набор своих чувств к некоторому образу под названием “Ло”, как влюблённость. Его мысли; они имеют печальную тенденцию развиваться от плохого к худшему, и от худшего — к совсем плохому. Его мысли, навязчивые видения — просто набор катастроф, которые не смогли стать реальностью. Сотни развитий событий, в которых возможно всё, кроме хорошего конца. Влюблённость уже звучит, как что-то, что заведомо плохо кончилось. Нами опирается на локти и подаётся ближе к Луффи, её внушительный бюст немного плющится о поверхность стола, и она говорит, уже гораздо мягче, чем было до: — Может, просто спросишь у него? Ну, где он живёт. Можете ли вы созвониться. Что-то такое. Каждую минуту своей жизни Луффи остаётся одной ногой в трясине своих мыслей-катастроф, и в них всегда кто-то умирает. Убивать в них себя — проще всего. Луффи отвечает, воруя с тарелки Зоро остатки картошки: — Да. Я спрошу. При возможности — обязательно. И никогда не спросит. . В общем, Луффи опять едет в метро. Он возвращается с учёбы домой, конец пар выпадает аккурат на вечерний час-пик, и он снова оказывается против воли согрет теплом каких-то-каких-то тел, взявших его в кольцо. На маленьких экранчиках под самым потолком поздравления с наступающим новым годом сменяются мультяшными агитационными роликами. Уступайте места пожилым людям, написано на экране; инвалидам, пассажирам с детьми; уступайте места беременным женщинам. При нахождении в вагоне метро снимайте рюкзаки. Не заходите в закрывающиеся двери. То есть, когда светодиодная лента по периметру дверей горит красным. Луффи смотрит на экранчик под потолком, смотрит поверх чужих голов и протянутых к поручням рук; сменяющиеся картинки отвлекают его от мыслей о том, кто из его соседей-по-вагону потенциально мог бы взорвать всё к чертям сегодня. Не сообщайте никому данные своей карты, советует экран; поезд останавливается, но из него никто не выходит — только пара человек со станции пробивается внутрь; их телодвижения рождают в толпе определённую цепную реакцию. Луффи наступают на ногу. Чья-то сумка тычет его жёстким углом в бок. Песня в одном вдетом наушнике меняется на ту, которую Луффи слушать сейчас не в настроении. Чтобы поменять её, надо лезть за телефоном, но толчея в вагоне такая, что даже вдохнуть полной грудью сейчас — роскошь; руки оттягивает рюкзак с ноутбуком, и парой тетрадей, и мелким мусором, который копится у Луффи в шмотнике с момента его покупки. Экранчик выдаёт весь запас заготовленных роликов, и они начинают играть заново. Уступайте места пожилым людям, советует экран; уступайте места инвалидам, пассажирам с детьми… высоченный парень продирается сквозь толпу и заслоняет Луффи обзор. Жёлтый цвет его куртки не предвещает ничего хорошего. Над клапаном нагрудного кармана вышита улыбающаяся круглая морда — Луффи смотрит ей в глаза. Это не то чтобы удивительно — снова и снова замечать в метро пирсингованного парня в жёлтом. Луффи ездит на метро каждый день — в одно время, в одно место; другие люди тоже так делают. Это просто немного неловко, учитывая ситуацию, в которой они оказались безвольно почти знакомы. Луффи опускает взгляд вниз — и видит, что парень в жёлтом держит рюкзак перед собой, на уровне коленок, так, что их с Луффи рюкзаки слегка друг о друга трутся. Луффи хмыкает, один уголок его губ ползёт вверх; надеясь, что парень в жёлтом не обратит на это внимания, Луффи позволяет себе заглянуть ему в лицо. Парень в жёлтом это замечает, мало того — он смотрит на Луффи в ответ. Его брови снисходительно приподняты, бескровные губы сжаты, и по глазам непонятно — то ли ему всё равно, то ли он давит в себе раздражение. Недосягаемый с высоты своего роста и своих эмоций, которые нельзя прочитать, парень в жёлтом говорит: — Добрый вечер, Злость. Смешок Луффи похож на покашливание — некоторое “кх-х”, вытесненное из горла; губы скошены набок в полу-ухмылке. Луффи отвечает: — Привет. Между ними расстояние в ширину двух рюкзаков, сплюснутых друг о друга. Вокруг — люди, и люди, и люди, и никому из них нет до Луффи и этого парня дела; по неловкости это всё равно что остаться с кем-то один на один, с тем замечанием, что у тебя нет никаких возможностей улизнуть. Луффи всё-таки тянется за телефоном. Парень в жёлтом повторяет за ним. Мобильник парня — над мобильником Луффи, и они оба делают вид, будто сосредоточены на своих гаджетах; будто бы увлечены чтением чего-то очень важного. Луффи заходит в мессенджер. Открывает диалог с Ло. Пишет: “я злость” Значок онлайна загорается рядом с никнеймом Ло сразу же — как если бы он держал телефон в руках и только и ждал, что кто-то ему напишет. Ло пишет. Перестаёт писать. Снова пишет. Луффи получает в ответ: “В смысле?” . — За то, чтобы следующий год был лучше, чем этот? — робко предлагает Нами, поднимая шот. Она пытается привлечь внимание Луффи, и ей это удаётся; он отводит взгляд от зелёной макушки за барной стойкой и смотрит на узкое девичье запястье. На красные ногти, длинные пальцы, сомкнутые на стопке с Б-52. Тонкую цепочку браслета, сделанного под золото, с красным камнем, сделанным под гранат. Луффи тоже поднимает шот. — Хотя бы не хуже, — говорит он, и они чокаются. Зоро их кинул, и они с Нами остаются сидеть за столом вдвоём, в окружении потолочных светильников в форме снежинок, висящих местами так низко, что чтобы под ними пройти, приходится наклонять голову. Над барной стойкой, за которой сидит Зоро, развешены лозы искусственной новогодней хвои; они схвачены гирляндой и мерцают крошечными золотыми огоньками. Бармен в наглаженном чёрном костюме трёт на стойке рядом с Зоро невидимые пятна, его улыбающиеся губы смыкаются и размыкаются — он говорит о чём-то, не умолкая, и Зоро буквально заглядывает ему в рот. Когда Луффи на них смотрит, он давится ощущением, что этот парень — Санджи — хороший человек; что у них с Зоро обязательно что-то получится; они смотрятся хорошо, просто будучи рядом, со всеми своими заминками и неловкими улыбками — в те моменты, когда Зоро не может найтись с ответом. Не то чтобы Луффи завидно, но; он думает, он ощущает, что Ло — тоже хороший человек. Ло, лица которого Луффи не видел, с голосом, которого Луффи не слышал. Ло, который может быть даже не Ло, может жить на другом конце света, может не питать к Луффи ответных чувств, но может заставить его улыбнуться нелепой гифкой с котом в довесок к своему “доброе утро”, упавшему в чат. Неизвестность с хорошим чувством юмора, живущая свою какую-то жизнь. Неизвестность с прикольным музыкальным вкусом, и Луффи так важно знать, как у неё дела. Он касается пальцем экрана своего телефона, чтобы проверить уведомления о новых сообщениях, которых нет. Снежинки-лампочки роняют на поверхность стола свои смазанные жёлтые отражения. У Луффи во рту всё такое сливочно-апельсиновое, и такое сладкое, что тошно; в баре играет ненавязчивый зимний джаз, он играет совсем негромко, и бармену по имени Санджи совсем необязательно наклоняться к Зоро так близко, чтобы быть им услышанным — подмечает Луффи. Нами говорит: — А как у тебя с Ло? Луффи смотрит в телефон взглядом таким затравленным, что несложно догадаться, как у него с Ло. Он блокирует телефон, видит себя в потухшем экране, пожимает плечами. — Да чё-то. Хз. Недолго думает и тянется за следующим шотом. Копошится в карманах куртки, накинутой на спинку своего стула, достаёт зажигалку; движения невыверенные и нервные. — Что ты делаешь? — спрашивает Нами. Луффи слегка наклоняет стопку, несколько капель срываются по стеклу на стол. Он чиркает зажигалкой, подносит к шоту; снова щёлкает колесом, вспыхнувший огонёк кусает его за кончик большого пальца. Нами спрашивает: — Может не надо? — Тебе поджечь? — говорит Луффи. Синий огонь колышется на поверхности его шота, как призрак. Ему некогда ждать, пока Нами сподобится ответить, он кидает трубочку в стопку и всасывает в себя тёплый, сладкий алкоголь. Нами смотрит на него жалостливо — словить её взгляд на себе всё равно что закусить выпивку чем-то гадостным. Луффи проводит с Ло так много времени, что ему становится сложнее проводить время с теми, к кому он привык; его настроение зависит от настроения Ло какой-то особой формой эмпатии — такой же трепетной, как электромагнитные волны в диапазоне радиочастот. Играет новогодний джаз, снежинки светят, крошечные огоньки на искусственной хвое мигают и складываются в новые рисунки; когда бармен по имени Санджи смеётся, Зоро тоже становится смешно. Смотря на них, Луффи чувствует себя тупо; Нами говорит ему: — Пойду в туалет, губы подкрашу. Когда она проходит мимо Луффи, шлейф её конфетных духов щекочет ему обоняние. Он слушает, как стучат о пол каблуки её красных ботильонов, стук удаляется от него, заносится музыкой, как свежим снегом. Луффи тянется за новым шотом, хотя предыдущий ещё пощипывает ему горло своим апельсиновым градусом. Это плохо — что он начинает пить всё без разбора; если его не остановить, он может натворить делов; среди многих пустых и немногих полных стопок Луффи выглядит как-то жалко. Может показаться, что Луффи раздувает из мухи слона, но; если вы хоть раз влюблялись в какую-нибудь свою Неизвестность, без “спокойной ночи” которой действительно не могли спокойно спать, то, наверное, понимаете, о чём всё это. Луффи смотрит на своё отражение в чёрном экране телефона. Касается дисплея пальцем, уведомлений о новых сообщениях нет; Луффи приходится слегка щуриться, чтобы набрать пароль — потому что под его пьяным взглядом контуры цифр мажутся и расходятся надвое. Последнее сообщение в их с Ло диалоге от Луффи; Ло не отвечает с полудня. Луффи пишет Ло, но не отправляет: “мы когда-нибудь встретимся?” Стирает. Думает. Пишет: “может, встретимся как-нибудь?” От волнения сердце начинает стучать у него будто бы где-то в горле; бьёт по адамову яблоку — удушливо. Луффи стирает. Луффи пишет: “а где ты живёшь?” Нами возникает у него из-за спины и спрашивает: — Ну, ты как? Луффи стирает. . Луффи пишет Ло: “послушай”. И торопится подкрепить своё сообщение аудиозаписью, которую не снимает с репита со вчерашнего вечера. Он в метро, в закутке со стоячими местами, приник поясницей к мягкой прямоугольной площадке, обитой синим кожзамом; справа от Луффи — несколько портов USB, встроенных в стену. Через два дня у него последний зачёт, через шесть — Новый Год. Он немного сопливит, боится разболеться в канун праздников и заразить домашних. У него нет новогоднего настроения, но есть ощущение, что этот год никогда не закончится. Последние его дни все как один похожие и очень, очень долгие, и жалко, что их воспроизведение нельзя поставить хотя бы на x2. Когда Ло заходит в диалог, Луффи из него выходит — ну, чтобы ненароком не прочитать новое сообщение слишком быстро. Нужно выждать хотя бы несколько секунд. Чтобы Ло не подумал, будто бы Луффи ждёт его ответа настолько сильно. Пока Ло слушает песню, Луффи листает фотки у себя в галерее. Заходит в браузер и удаляет ненужные вкладки. Та песня, которую он скинул Ло, играет у него в одном наушнике; он никогда не вдевает оба, чтобы не пропустить объявление своей станции, и всё равно иногда пропускает. Где-то там Ло слушает его песню — Луффи надеется, что слушает, и слушает её тоже; в метро много людей, но ему хватает удачи, чтобы занять козырное место у стенки, где никто не сможет притереться к нему спиной. Двери поезда разеваются и закрываются, подсвечиваются то зелёным, то красным, женский голос объявляет названия следующих станций; у Луффи в одном наушнике — песня. У Луффи в голове — тысяча и один повод не верить ни во что хорошее. Его мысли-катастрофы, как нейропаразиты, и Луффи как бы всегда живёт в двух мирах параллельно. Один из них — тот, где Луффи должен вот-вот оказаться не жив; мир рушащихся туннелей и взрывающихся поездов, и самых плохих концовок. Луффи смотрит в телефон и ждёт, когда в верхней части экрана появится шторка-уведомление о новом сообщении. Периферическим зрением он замечает, как напротив него становится кто-то высокий. Кто-то высокий одет в знакомую жёлтую куртку и тянет к Луффи руку. То есть, Луффи кажется, что тянет; пирсингованный парень в жёлтом встаёт напротив него, чтобы воткнуть в USB-порт зарядку своего телефона. Его жёлтая куртка расстёгнута до середины груди, открывает прямоугольник бежевого джемпера с поддетой под него рубашкой. Луффи смотрит на её классический белый воротничок, а после — почти безвольно — на два стальных шипа под чужими губами; крошечные железки с полосками света от флуоресцентных ламп, такие острые, что хочется коснуться их пальцем — и почувствовать кожей укол. У Луффи песня в одном наушнике, мобильник в руке, парень в жёлтом стоит напротив, держится рукой за поручень, смотрит в свой телефон. Чёрный проводок тянется от его телефона к разъёму USB — одному из тех, что справа от Луффи, в стене. Из-под рукава жёлтой куртки выглядывает белая манжета рубашки. Смуглые пальцы незнакомца сомкнуты на вертикальном поручне совсем близко к Луффи. Луффи смотрит на белую манжету, чужое запястье, пальцы; на костяшках написано: d e a t h. Луффи выныривает из мира обнадёживающего постпанка — ну, то есть, просто вынимает из уха наушник. Незнакомец с портативной смертью на пальцах тоже слушает музыку и покачивает ей в такт головой; движение с амплитудой такой маленькой, что в общей дрожи вагона его едва можно различить. Луффи смотрит на татуировку. На пробитую губу. Пытается заглянуть в чужие глаза, опущенные в телефон. Возвращается к татуировке, к пирсингу под губой; Луффи смотрит на незнакомца так, будто бы этого парня вдруг могут убрать, как картинку с экрана. Будто бы от того, как много Луффи удастся о нём запомнить, зависит его жизнь. Луффи весь в этот момент — само зрение с щепоткой сопоставления фактов. Все ниточки, из которых он складывал образ Ло, они сходятся здесь в одно и дрожат от натуги. От волнения у Луффи поджимается гортань, и он не может сглотнуть; когда поезд начинает тормозить, Луффи выходит из оцепенения — и впадает в панику, ведь украсть у него незнакомца в жёлтом может любая открывшаяся дверь. Луффи заходит в диалог с Ло и пишет: “ло” Пишет: “срочно” А сам смотрит на незнакомца перед собой — боится, что тот шагнёт к выходу; что ничего не случится. Незнакомец смотрит в телефон, и — если это действительно Ло — он сможет прочитать сообщение сразу же, просто нажав на вылезшее уведомление. Сообщение прочитано, и Луффи пишет, переводя взгляд с экрана на лицо незнакомца: “вынь наушник” Луффи смотрит на экран, на незнакомца, на экран; пишет: “посмотри перед собой” Луффи смотрит на незнакомца и больше не опускает взгляд. Момент истины; если Луффи ошибся, он напишет Ло: “я встретил тебя в метро, но это был не ты”; очередная случайность, которой повезло не случиться — вот, что это будет. Незнакомец смотрит в телефон и хмурится. Кажется больше озадаченным, чем раздражённым. Озадаченность тянет вниз его губные комиссуры, незнакомец морщит нос; Луффи смотрит на него не мигая, его восприятие действительного сужается до чтения мимики на чужом лице, и он думает — “ну же”. Думает, “посмотри на меня”. “Посмотри, посмотри, посмотри”; глаза у незнакомца жёлтые — такие же, как его куртка, но чуть теплее. Под сканирующим взглядом Луффи парень в жёлтом убирает руку с поручня и тянется к своим наушникам. Рука замирает на полпути, но продолжает. Луффи не дышит, пока предполагаемый Ло убирает из ушей наушники и неловко поглядывает по сторонам; будто боится, что кто-то может в чём-то его уличить. Незнакомец поднимает взгляд, и они с Луффи наконец-то оказываются в зоне доступа друг у друга. Пока приходит осознание, кажется, что не идёт время; Луффи думает: если катастрофа, то только сейчас; если взрыв, то ни секундой позже; они с предполагаемым Ло смотрят друг на друга, как старые враги, и настороженно чего-то друг от друга ждут. Луффи кажется, что он слышит обратный отсчёт. Щелчок, щелчок, щелчок — мгновения до того, как что-то будет разрушено. Луффи убеждён в неизбежности разрушения; потому что, чтобы что-то разрушить, есть масса путей. Но ничего не происходит, и парень в жёлтом говорит ему: — Луффи? Наваждение сникает, но Луффи не знает, что сказать; парень в жёлтом улыбается одним уголком губ и говорит: — Так ты — Злость? Когда губы Ло двигаются, они тянут за собой блестящие шипы, которых хочется коснуться. Рукой, на которой написано d e a t h, Ло лезет под клапан нагрудного кармана, чтобы спрятать в него наушники. Ло улыбается и смотрит на Луффи, не отрываясь. Луффи кажется, что он ему понравился. Луффи кажется, что Ло ему тоже нравится; Ло говорит: — Я в шоке! Классная, кстати, песня. Катастрофы не случается, но сердце Луффи продолжает ударяться дважды в секунду, будто бы ещё думает — а вдруг? Он смотрит на Ло так, будто бы хочет его поцеловать. — Да. Классная, — отвечает Луффи. Он не находит ничего умнее, чем добавить: — Мне, правда, выходить через одну. Держась за поручень, Ло чуть подаётся назад, чтобы увидеть название следующей станции. А потом, смотря на Луффи так, что невозможно не догадаться — Луффи пипец как ему понравился, Ло говорит: — Мне тоже. Такой вот хэппи-не-энд.