Самозащита

      — Я до сих пор не могу поверить, что мать разрешила тебе приехать в Чикаго.       — Она знала, что если откажет, я убегу и поеду автостопом. Билет на самолет стал компромиссом.       Уэнсдей и Ксавье лежат на кожаном диване напротив большого окна. Улица внизу засажена деревьями, листья которых окрасила в оранжевый и красный цвета осень. Это один из многочисленных домов семьи Торп — трехэтажный кирпичный таунхаус — и Ксавье предпочитает останавливаться именно здесь. В распоряжении Ксавье верхний этаж, где расположены личная кухня, ванная комната, гостиная и спальня. Это место пахнет большими деньгами. Вся мебель из кожи и красного дерева. На стене висит телевизор с большим экраном и огромное количество колонок.       Они вдвоем свернулись калачиком под серым вязаным одеялом. Ксавье обнимает ее. На Уэнсдей нет ничего, кроме черной футболки Ксавье. Он — во фланелевых пижамных штанах. Сегодня они дважды занимались сексом. Один раз в душе и один раз на кухонном столе. Уэнсдей здесь уже три дня. Остается еще пять, чтобы осквернить каждую поверхность в этих апартаментах. Отец Ксавье в настоящее время находится на гастролях в Канаде. Строго говоря, он не знает, что она здесь. И вряд ли узнает, если только у него не будет какого-то видения на этот счет.       Под телевизором находится камин, который потрескивает, распространяя приятное тепло по всей комнате. Уэнсдей наконец-то лежит в непринужденной позе. Она всегда держала осанку, расправив плечи и высоко подняв голову. Оказывается, расслабляться тоже приятно.       — Хочешь посмотреть фильм? — Ксавье сжимает ее плечо.       — Ммм… Я думаю, что предпочла бы потрахаться.       — Ты меня прикончишь, — смеется он.       Ксавье не останавливает ее, когда она откидывает одеяло. Уэнсдей развязывает его пижамные штаны и стягивает их достаточно, чтобы обнажить член. Он еще не затвердел, но начинает быстро подниматься, когда она берет его в рот. Ксавье откидывает голову на спинку дивана и стонет. Уэнсдей совершенствуется. Она уже знает, что ему нравится. Сосредотачивается на головке, облизывая, позволяя ей медленно скользить между губами, а затем ускоряется. Вскоре она заглатывает член почти до основания.       — Черт возьми, малышка, — выдыхает Ксавье. — Еще немного и я кончу.       Она отстраняется и перекидывает ногу через его бедра, оседлав его.       — Куда ты хочешь меня трахнуть? — Уэнсдей прижимается ближе, извиваясь на нем.       — Сегодня я еще не имел твою соблазнительную задницу.       Смазка лежит на журнальном столике со вчерашнего дня. Уэнсдей наклоняется назад, берет тюбик и протягивает его Ксавье. Он смазывает пальцы и начинает дразнить тугую дырочку. Уэнсдей продолжает тереться о его живот, тяжело дыша. Они делали это каждый день, когда она была здесь, так что не пройдет много времени, прежде чем он засунет в нее два пальца.       Ей не нужно, чтобы он добавлял третий. Она выдавливает немного смазки себе на ладонь и смазывает член. Затем отталкивает его руку. Уэнсдей немного приподнимается и сразу же медленно опускается на него. Ощущения иные, более интенсивные, когда она растягивается, чтобы вместить его. Небольшой дискомфорт даже приятен. Это заставляет ее клитор пульсировать. Особенно восхитительно, когда Ксавье прикасается к ней, лаская большим пальцем. Она хватается за спинку дивана и начинает двигаться.       Сначала Уэнсдей вынуждена действовать медленнее, чем ей хотелось бы, пытаясь приспособиться. Но как только легкое жжение утихает окончательно, она набирает скорость, поднимаясь почти до конца и снова опускаясь. Он так восхитительно растягивает ее. Они оба тяжело дышат. Уэнсдей повторяет это движение несколько раз, чувствуя, как член полностью проникает в нее.       Затем она начинает подпрыгивать, быстро и грубо, едва позволяя ему скользить внутри, удерживая его как можно глубже. Ксавье умело стимулирует клитор. Наслаждение достигает пика. Оба ее отверстия пульсируют и сжимаются. Уэнсдей наклоняется вперед, чтобы поцеловать Ксавье. Ее грудь подпрыгивает в такт движениям. Соски становятся все более чувствительными, соприкасаясь с тканью футболки.       Ксавье прикусывает ее шею, и она содрогается, брызгая на его бедра. Уэнсдей заметила, что это происходит быстрее, когда они занимаются анальным сексом. Возможно, связано с тем, как быстро она становится переполнена ощущениями. Пульсирует и пылает, хочет еще и еще.       — Хорошо, что отец раскошелился на кожу, — смеется Ксавье. — Иначе этот диван уже пропитался бы насквозь.       Уэнсдей стонет в ответ. Ее бедра горят от напряжения. Она судорожно глотает воздух и чувствует облегчение, когда Ксавье снимает ее с себя. Он помогает ей встать на четвереньки. Уэнсдей больше не против позы «по-собачьи». Она особенно хорошо подходит для анала. Ксавье снова погружается в нее, сжимая ягодицы и раздвигая их.       — Блядь, я обожаю смотреть, как ты принимаешь меня. Это безумно заводит.       Уэнсдей сжимается на его члене, снова оргазмируя. Он хлопает ладонями по обеим ягодицам одновременно.       Прошлой ночью Ксавье отшлепал ее как следует. Наклонил над коленями и хлестал по голой заднице, пока она не стала ярко-розовой. Это причинило ей боль. Это сделало ее мокрой. Она кончила, все еще лежа на его коленях, прежде чем он затащил ее в кровать и трахнул.       Уэнсдей подмахивает Ксавье. Он резко толкается, глубоко входя в нее. Уэнсдей не может сдержать громкого крика. Здания здесь расположены близко друг к другу, и соседи, должно быть, ненавидят их. Ей нравится эта идея.       — Блядь, малышка, я собираюсь кончить. Хочешь в тебя?       — Да, — трепещет Уэнсдей.       Она начала принимать таблетки. Ей нравится, когда Ксавье изливается в нее. Она не уверена почему, но это удовлетворяет ее еще сильнее. Прогоняет нужду и насыщает.       Ксавье стонет. Замирает. Уэнсдей ощущает, как он заполняет ее внутри. Через мгновение он вынимает член и берет со стола салфетки, чтобы вытереться. Уэнсдей ложится на спину. Она чувствует, как сперма медленно вытекает из нее на кожаную обивку. Ксавье натягивает штаны и устраивается рядом с ней.       Перед тем как Уэнсдей села на самолет, ее мать провела с ней беседу. Об уникальном проклятии семьи Аддамс.       — Некоторые видят в этом благословение. Проклятие сохраняет семью крепкой на протяжении многих поколений. Первая любовь Аддамсов всегда остается последней. Страсть никогда не умирает.       — Значит, я с самого начала была обречена на отношения с первым человеком, с которым переспала? — фыркнула Уэнсдей.       — Нет, дорогая. Сначала должны появиться чувства. Проклятие усиливает их, а не вызывает.       Принять это было трудно, но зато многое прояснилось. Вот почему родители ведут себя так. И теперь… Что ж, одна из причин, по которой Уэнсдей разрешили лететь через всю страну, заключается в том, что ее мать и отец понимали, насколько жестоко будет разлучать их с Ксавье.       Отчасти она жалеет, что не знала об этом до того, как переспала с ним. Но если бы знала, то никогда бы не прикоснулась к другому человеку. И упустила бы многое из того, что предлагает жизнь.       Она убирает прядь волос от лица Ксавье. Он улыбается ей. Это заставляет ее испытывать приятное тепло и удовлетворение.       — Нам, наверное, снова понадобится душ, — тихо смеется он.       — Да. Но не сейчас. Давай останемся здесь. Всего на минутку, — Уэнсдей обнимает его одной рукой.       Ксавье притягивает ее ближе, целуя в щеку. Она еще не рассказала ему о проклятии. Во многих отношениях это дело прошлого. Она расскажет. Когда-нибудь. Уэнсдей знает, что он не оставит ее. Проклятие затрагивает и его. Ксавье нуждается в ней так же сильно, как и она в нем.       — Как думаешь, ты навестишь меня в поместье? — Уэнсдей проводит пальцами по его позвоночнику.       — Если меня пригласят.       — Вещь будет рад тебя видеть. Родители, несомненно, будут в восторге от тебя. Твое присутствие доставит Пагсли восхитительный дискомфорт.       — И ты сможешь молчать, когда мы будем заниматься сексом, чтобы меня не выгнали из дома в первую же ночь?       — Мои родители никогда не утруждали себя тем, чтобы сдерживаться. Почему я должна?       — О, боже.       Уэнсдей целует его. Медленно, наслаждаясь. Жаждет ощутить его вкус. Это лучше, чем любая еда, которую она когда-либо ела. Проклята она или нет, она… счастлива. Даже если никогда не собиралась становиться счастливой. И пусть все сложилось для нее самым необычным образом, она не хотела ничего менять.