Все прекрасное редко

Я любовь эту буду теплить и вынашивать так, чтоб она разрослась во мне деревом Чтобы кончики пальцев стали ею окрашены И чтобы её во мне немерено Немерено лампабикт, Элли на маковом поле — немерено

00:00 — 4:00       Антон гнал машину обратно домой, едва задумываясь о дороге, механически руля и обгоняя другие автомобили. Ему хотелось поскорее поговорить с Ирой, обсудить их отношения и прийти к какому-то логическому завершению, но делать это сейчас было как-то неправильно и нелогично: начали за упокой и кончили примерно также. Если уж расставаться насовсем, то и обозначить это нужно соответствующе — не в темноте машины, а хотя бы на ночь глядя на кухне. Ему бы надо было всё ещё раз обдумать, переспать со своими мыслями, но Шасту не терпелось расставить все точки над i. Особенно после откровений с Позом.       Поэтому едва они вошли в квартиру, а Ира устало завозилась с чайником, не включая свет и распахнув все окна, он сел на стул за барной стойкой, и толком не приготовив речь, которую хотел толкнуть, выдал первое, что пришло ему на ум. — Ир, я тебя не люблю.       Кузнецова лишь на секунду замерла, а потом продолжила как ни в чем не бывало складывать в заварник всё, что приготовила на кухонной тумбе: замороженную клубнику, дольки лимона, мяту и сам листовой чай из упаковки. — Ир? — уже менее уверенно протянул Антон, чуть постукивая ногой по полу. — Я знаю, Антон, — абсолютно спокойно ответила она, так и не развернувшись, и потянулась к вскипевшему чайнику.       Эта простая и краткая реплика, которая никоим образом не вела к продолжению беседы, выбила Шастуна из колеи. Зашумела вода, переливаемая в стеклянный заварник, а затем Ира повернулась спиной к гарнитуру и сложила руки на груди, смотря в пол. — Знаешь? — тупо повторил Шаст, хмурясь. — Не трудно было догадаться. Сначала мне, конечно, казалось, что ты просто не слишком эмоциональный и не любишь проявлять свои чувства, а потом я поняла, в чём проблема. — И в чём же? — спросил Антон, хотя и так знал ответ. — В Арсении. Ты светишься только при одном его упоминании как новогодняя елка. А когда он рядом, тобой вообще можно подпитывать электростанции всей Москвы. — И почему ты ни разу мне ничего не сказала? Не попыталась что-то изменить? Уйти? — А зачем? Я всё давно уяснила, мы живем с тобой как соседи уже два года, да и до этого не то, чтобы были красивой парой, разве что на тусовках. Ты занимаешься своими делами, я своими, всем комфортно. — И ты никогда не хотела завести нормальную семью? Быть с человеком, который тебя любит? — У меня есть семья и люди, которых я люблю и которые любят меня. А то, что мои отношения — совсем не отношения, уже не так важно, — Ира как ни в чем не бывало достала из шкафчика чашки, разлила по ним чай и поставила одну перед Антоном.       Он автоматически поднёс её ко рту, горячая жидкость обожгла язык и горло и кипятком покатилась по пищеводу. Шаст болезненно скривился. — Осторожно, только вскипел, — запоздало предупредила Ира, наблюдая за ним. — И ты, ну, никогда не обижалась на меня, не хотела бросить? — Шастун поднялся, чтобы налить себе стакан воды, и так и остался стоять.       Кузнецова поводила носком ноги по напольной плитке, вздохнула и ответила. — Когда осознала, что происходит, — да. А потом взвесила все «за» и «против» и поняла, что всё это ни к чему. Ты не выбирал, кого любить. И не пытался разорвать отношения со мной. Так что я просто решила, что лучше оставить всё так, как есть. В конце концов, мы и правда прекрасно существовали вместе. Я делала, что хочу, у тебя была возможность выходить в свет с девушкой, даже если и нелюбимой.       Квартира погрузилась в тишину, только с давно подтекающего крана, которому всё никак не могли вызвать сантехника, капала вода, да гудел холодильник. Они оба молчали, будто бы не зная, что сказать дальше. Антон залпом осушил стакан, а Ира, сев за стойку, сделала мелкий, едва заметный глоток чая. Шаст заметил, как слегка дрогнули её пальцы, прежде чем она опустила чашку обратно на столешницу. У него не было ощущения оскорблённой гордости или обиды от того, что она воспользовалась ситуацией. В конечном итоге, они оба стоили друг друга: Антон действительно никогда не любил её, как бы не уговаривал себя, и в какой-то мере она была его прикрытием на публике, «смотрите, какая у меня прекрасная девушка, как у нас с ней всё замечательно». И дело, конечно, было не в Кузнецовой, а в нём самом. В его убеждениях, установках и страхах, неумении четко говорить «нет», когда поднималась тема личной жизни, и нежелании слушать самого себя, а не других. Ира просто сумела извлечь выгоду из неприятной для неё истории, и винить её было не в чем. — Знаешь… В какой-то момент мне просто стало страшно, — девушка внезапно заговорила, чуть пошевелившись на стуле. — Страшно, что я останусь одна и у меня не будет даже таких отношений. Не то, чтобы я считала себя такой уж некрасивой, чтобы никто не повелся, но у меня не то, чтобы много опыта отношений. И все не особенно счастливые. И в какой-то момент мне показалось, что пусть лучше будет так, как есть, чем не будет вообще ничего. — Ир, прости меня. Мне с самого начала не надо было всё это затевать, а продолжать уж тем более. Я просто запутался и понятия не имел, что думать и делать, — он мягко положил руки ей на плечи, легко поглаживая их. — Ты ведь любишь его, да? — внезапно спросила она, чуть усмехнувшись. — Да, — прошептал Антон, убирая ладони и оставаясь за ее спиной. — Я никогда ещё так сильно не любил. — Я всё ждала этого разговора, — помолчав, вновь подала голос Кузнецова, наклоняя голову и смотря на свои руки. — И мне всегда казалось, что я буду злиться, когда он всё-таки состоится, но сейчас… Я даже рада. И завидую тебе. Я знаю, что вы пережили и проживаете не самые лучшие времена, но вы оба как будто вышли из сказки про вечную любовь. Когда кажется, что такого на самом деле не бывает, а оно вот тут, рядом, прямо перед глазами каждый день мелькает. — Я должен был сказать всё раньше, но… — Ты не понимал, что чувствуешь, я знаю. Забавно, но мой первый молодой человек тоже влюбился в парня и боялся себе в этом признаться. И мне жаль, что я не помогла ни ему, ни тебе в этом. В первый раз я просто не знала, что делать, а во второй слишком сильно злилась, чтобы что-то предпринять. — Что с ним случилось? — Не знаю, мы расстались, — вздохнула Ира, ещё больше сгорбившись. — Он был уверен, что с ним что-то не так, что он какой-то сумасшедший и ему в психушку надо. — Ты не виновата в этом, — начал было Антон, сев рядом с ней, но Кузнецова его перебила. — Я знаю, но это не значит, что я не могла хоть что-то сделать. Мне стоило его переубедить, как и тебя в общем-то. Но я тупо молчала и смотрела, как он убеждал себя в том, что ему здесь не место, — она медленно водила пальцами по краю чашки и упорно не смотрела на него. — Всё это не так просто, как тебе кажется. Он с детства рос с этим ощущением, от него не так легко избавиться, — вздохнул Шаст, сцепляя руки в замок перед собой. — Ты тоже? Ты тоже думал, что болен? — она подняла голову, вглядываясь в него. — Да, — кивнул Шастун. — Но теперь это время прошло, я больше так не считаю.       С крана продолжала капать вода. Из балкона доносился шум машин. В ушах шумела кровь и грохотало сердце, отчего начинала болеть голова. Ирина смотрела на него выжидающе, изучающе и немного грустно одновременно. — Ты не виновата, Ир, — снова повторил Антон. — На твоем месте никто не знает, что надо делать. И мне жаль, что тебе пришлось пройти через это снова.       Кузнецова резко выпрямилась, оставив кружку и приняв решительный вид. — Ладно, чего теперь жалеть, уже все прошло. Ты ведь не просто так затеял этот разговор. Что ты на самом деле хотел сказать?       Она знала. И Шаст чувствовал с самого начала, что она понимала, к чему он ведёт, но хотела услышать от него, а не додумать. Похоже, время и правда пришло. — Я хочу расстаться. Я устал, Ир. И ты устала. Нам обоим пора заканчивать.       Кузнецова не выглядела удивлённой или расстроенной. Она просто понимающе кивнула и вновь опустила глаза на стол. Несколько раз сменила положение рук, будто не знала, куда их деть, а потом снова сгорбилась, как будто из её спины вытащили металлический стержень, который её поддерживал. — Я не могу уйти прямо сейчас, надо квартиру найти. И вещи перевезти. А ещё понять, чем заниматься дальше, — Ира несколько замялась, прокручивая кольца на пальцах и шумно втягивая носом воздух. — Я помогу тебе всем, чем смогу. Никто и не говорил, что это решится в один момент. — Хорошо, — выдохнула она, дрожащими руками собрала чашки и отправилась к раковине их мыть.       Антон смотрел на неё, казавшуюся удивительно хрупкой и маленькой даже на тесной кухне, едва достающей до верхнего шкафчика, чтобы вернуть туда посуду. В своей розовой футболке и белой теннисной юбке она походила больше на школьницу, чем на взрослую женщину, и Шастуна внезапно захлестнуло чувство, похожее на сожаление, вину и горечь одновременно. Он поднялся со своего места и, развернув Иру, крепко обнял её, несмотря на всё ещё текущую воду и мокрые руки, которые легли ему на спину. — Прости меня, — вновь прошептал он, чувствуя, как Кузнецова возится, чтобы уложить голову ему на грудь. — Я был мудаком. — Не вали всё на себя. Я прекрасно знала, что делаю, — она помолчала несколько секунд, прежде чем тяжело вздохнуть и произнести. — И ты меня прости.       Они стояли так, пока с пола не раздалось требовательное мяуканье Люка, и Ира медленно, будто нехотя отстранилась, чтобы закрыть кран и достать из холодильника пакетик с кошачьей едой. — Я знаю, что у вас что-то произошло зимой. Поезжай к нему, Антон. Раз уж ты решил разобраться со всем сегодня.       Шаст не знал, продиктованы ли слова Кузнецовой её искренней просьбой действительно всё решить с Арсением или скорее желанием просто остаться одной, но он кивнул, потому что и правда хотел поговорить с Арсом сейчас, а не через пару месяцев, когда они встретятся снова. Поэтому он достал телефон, чтобы написать Матвиенко. Заходить в этот омут через него казалось более логичным и правильным, чем ждать ответа от Арсения, который мог и проигнорировать его просьбу о встрече. Пальцы, набиравшие текст сообщения, дрожали как в лихорадке, сердце гулко билось где-то в глотке, и в памяти Шастуна вдруг всплыло их первое свидание.       Антон не помнил, чтобы когда-нибудь так сильно волновался. Тревога захлёстывала его всегда перед каждым концертом и съёмкой, сколько бы времени он не провёл перед камерами и взглядами сотен и даже тысяч людей. Сейчас потные ладони мелко тряслись, отчего листы, зажатые в пальцах, подрагивали, а на телефоне оставались мокрые пятна от рук. В своей жизни он не так уж много ходил на свидания и ни на одном из них особенно не заморачивался: кино, вино и домино. Ну или, вернее, кино и вино определённо входили в планы, домино он не имел, а потому заменял их цветами, походами в кафе, а дальше действовал исходя из ситуации. И он не то, чтобы не был романтиком, но в подростковом возрасте не было особенных денег для больших жестов, в отношениях с Ирой постоянно не было то времени, то сил, то желания. Они, конечно, были на свиданиях, но они все проходили по стандартной схеме: что-нибудь развлекательное по типу выставки или концерта, перерыв на поесть, а потом возвращение домой. Только сейчас он понял, что всё это носило какой-то несколько отстраненный характер — мы, конечно, идём на свидание, но ничего особенного не ожидай, везде куча людей.       С Арсением всё было по-другому. И не только потому, что он нещадно кружил голову, меняя её местами с ногами, но и потому, что он был мужчиной. Антон никогда не приглашал куда-нибудь парней, имея в виду какой-то романтический подтекст. Побухать на лавке в парке пиво? Пожалуйста. Поиграть в фифу? Да раз плюнуть! Скататься всем вместе на великах на речку? Великолепная идея! Вопрос о том, что делать с Арсом на свидании, сводил его с ума.       Уже одно приглашение стоило ему огромных нервов, половины пачки сигарет, трёх стаканов воды из кулера и как минимум десятка восклицаний «Да в пизду вообще!». Ему всё время казалось, что так бояться — ненормально, у него ведь в животе должны порхать бабочки, а не скручиваться громадные узлы из страхов, комплексов и ожиданий отказа. В его представлении всё это должно было происходить просто сложно, и если не спокойно, то хотя бы не так напряжно, как и было всегда: пару раз перекрестился, пригласил, получил ответ и пошёл дальше.       Шастун до сих пор удивлялся, как среди его бормотания и мямленья Арсений вообще выделил слова «пойдём» и «свидание», и он был безмерно благодарен, что Арс не переспрашивал, не просил повторить более чётко и ясно, а просто смущённо улыбнулся, чуть покраснел и кивнул, опустив глаза вниз. Тогда Антону удалось уяснить, что и сам Попов боится не меньше. Они могли как угодно скакать по сцене, сталкиваемые неоднозначными ролями, но, когда дело доходило до более серьёзных, реальных вещей, оба, имея за спиной опыт вполне реальных, как удачных, так и неудачных отношений, вдруг начинали мяться как школьники, ходя вокруг да около вопроса и не решаясь сделать первый шаг. Но даже этот факт не придавал Шасту уверенности в том, что он делает.       В таких случаях вообще положено дарить цветы? Арсений, в целом, хотел бы, чтобы Антон появился с букетом чего-нибудь в руках? Лично сам Шастун цветы не слишком любил: одно дело наслаждаться их видом и запахом на клумбе, другое дело покупать в магазине, ставить в вазу и наблюдать за тем, как день за днем они медленно засыхают, а потом отправляются в мусорку. Конфеты казались слишком банальным подарком, как будто бы он пришёл в поликлинику, чтобы поблагодарить медсестру за бесплатно поставленные уколы. Плюшевые игрушки казались глупыми и слишком девчачьими, тем более для первого свидания.       В итоге он сошёлся на том, что просто купил радужные носки — Арсению нравились такие смешные и иногда нелепые вещи — просто потому, что с совсем пустыми руками приходить не хотелось, что-то серьёзное дарить было слишком рано и большого повода не было, а ничего более интересного он не придумал.       Необходимость понять, куда им идти и чем заняться, была ещё более острой. Просто пойти в кафе было невозможно: их уже узнавали на улицах и в магазинах — а потому это было слишком рискованно, так же как для них обоих были закрыты музеи и театры. В конце концов, он боялся, что искушённому постановками и богатому на знания Арсению будет просто неинтересно, если Антон поведёт его на что-то незамысловатое и широко известное. Снять целый зал в кинотеатре и просто посмотреть фильм казалось примитивным и скучным.       В конце концов, его вдруг осенило: полёт на небольшом самолёте над Москвой и её окрестностями, да ещё и возможность взять пилотирование на себя, был идеальным вариантом, кажется, для обоих. И новые впечатления получить, и большое количество народа не привлекать. На не слишком освещённой взлётной полосе их вряд ли хорошо рассмотрят.       Антон проносился с этой идеей целый день, решая все бюрократические вопросы в виде записи и оплаты, а потом решил, что завершение вечера небольшим пикником в октябре тоже вполне себе неплохо, а потому, переодеваясь дома, закинул в багажник машины пару пледов, пакет с едой и несколькими банками безалкогольного пива — им ещё обратно на машине ехать.       Арсений, которого Шаст забрал из дома Серёжи и которому абсолютно ничего не сказал об их планах ради сюрприза, но посоветовал одеться потеплее, нетерпеливо вертелся на соседнем сидении, оглядывая проносящиеся за окном улицы, пытаясь догадаться о том, куда же они всё-таки едут. — Ты даже сейчас не скажешь, что мы будем делать? — взволнованно спросил он, когда они выехали из города на трассу. — Неа, — покачал головой Антон, плотнее сжимая потными ладонями кожу руля и чуть улыбаясь. — Закрой глаза, иначе сразу поймёшь, куда мы едем, — попросил он, чуть повернувшись к Арсу, но не спуская глаз с дороги. — Хочешь увезти меня в лес, убить там и закопать? — съёрничал Арсений, но глаза послушно закрыл, для верности даже прислонив к векам руки. — Связывать меня не будешь? — Только если у тебя кинк на обездвиживание, — голос из-за мыслей о привязанном к кровати Арсе был хриплый, и Шастун сам удивился, как легко это выдал, даже не задумавшись о том, что говорит.       Арсений в ответ только тихо откашлялся и хмыкнул.       Тишина, повисшая в машине и заполнявшаяся только гулом мотора и шелестом колёс по асфальту, была не тяжелой, а какой-то даже уютной, её не хотелось ничем прерывать. Она даже успокаивала и позволяла расслабиться, задуматься о том, что Попову точно должна была понравиться его идея, даже если он уже и пробовал что-то подобное.       Антон замедлил ход автомобиля, свернул на подъездную дорожку к аэродрому, который представлял из себя одноэтажный длинный ангар, серыми металлическими листами обшивки отражавший свет фонарей, и мельком глянул на Арсения, всё также закрывавшего лицо руками и, кажется, не пытавшегося подглядывать. Шастун приблизился к пропускному пункту с шлагбаумом и будкой охранника, предъявил паспорт и распечатанный билет на полет, получил у приветливого мужчины разрешение на въезд и подкатил к открытым воротам. — Посиди пока здесь, глаза открывать ещё нельзя, я скоро буду, — коротко пробормотал Антон, тыкая пальцем на первую попавшуюся волну радио на приборной панели и специально оставляя машину работать, чтобы ожидание не было таким гнетущим и правда пугающим.       Арс угукнул в ответ, ёрзая на кресле и вздыхая.       Оповещённый об их приезде пилот с именем Андрей Алексеевич Крылов (Шастун едва удержался от того, чтобы не хмыкнуть при виде его фамилии) — немолодой человек с явно военной выправкой в ровной выпрямленной спине, белой рубашке и офицерских усах — уже ждал его у самого входа, ещё раз проверил все документы и, широко улыбнувшись, что всё же не смогло разгладить суровую галочку между бровей, сказал, что им вполне можно проехать ангар насквозь, остановившись на парковке у полосы, строго наказал не заезжать за ограничительную линию и отправился на поле. — Это я, всё хорошо, — сказал Антон, возвратясь в машину и вновь заняв сидение. — Уже можно глаза открыть? — чуть нервно протянул Арсений, и Шаст, аккуратно въезжая в здание, кинул на него чуть насмешливый взгляд. — Потерпи ещё чуть-чуть, немного осталось.       Остановившись с другой стороны, Шастун заглушил мотор, вышел из автомобиля и, обойдя его, открыл дверь Арсу, легонько трогая его плечо. Арсений неуверенно выставил одну ногу и, оперевшись на неё, вышел, пригибая голову, чтобы не удариться. — Можешь открывать, — почему-то прошептал Антон, когда Попов твёрдо стоял на земле.       Арсений тут же повиновался, принявшись щуриться и часто моргать, чуть хмурясь. Шаст вдруг задумался о том, что Арсу в линзах наверняка было некомфортно после долгого сидения с закрытыми глазами, а потому заботливо спросил: — Порядок? — но Арсений не отвечал, уже вовсю оглядываясь, вертясь вокруг себя и недоверчиво всматриваясь в окружающую его местность. — Мы на аэродроме? — удивился тот, пристально наблюдая за сверкающими в свете ламп корпусами аэропланов в ангаре. — Ага, — улыбнулся Антон. — Нам туда, — он указал на самолёт, стоявший неподалеку и слабо видневшийся под тусклым светом, и Арс растянул губы в ответ, в нетерпении сжимая и разжимая пальцы.       Походка Арсения была пружинистой, едва ли не летящей, Шасту казалось, что он едва сдерживается, чтобы побежать вприпрыжку, и если пару минут назад ещё оставались сомнения по поводу этой идеи, то глядя на восторженного и возбуждённого Арса, который ещё даже не сел в кресло, все эти мысли пропали, и он шёл, улыбаясь во все тридцать два зуба как дурак. Антон мог поклясться, что у него над головой яркими, кричаще розовыми буквами светилось: «Я пиздец как счастлив».       Пилот протянул Арсению руку для приветствия, прежде коротко оглядев, с добродушной ухмылкой принялся объяснять им специфику полёта, пока Попов обходил самолет по кругу и восхищённо касался гладких белых крыльев. Польщённый таким вниманием, Андрей Алексеевич охотно отвечал на вопросы Арса про технические особенности, а потом даже завёл с ним разговор о том, как именно пришёл в авиацию, подтвердив рассказом предположение Антона о работе в армии. Шаст едва вникал в их беседу, следя в основном за Арсением, его искренним интересом, громадной начитанностью и знаниями о самолётах. Мелькнула даже мысль о том, что Попов так много знает потому, что всерьёз интересовался небом, но, зная эрудированность Арса, Антон слабо представлял себе, чего тот вообще не знал.       Шастун часто жалел о том, что он мало общался с Арсением вне работы, и не потому, что не хотел, а потому что боялся себе признаться, что пиздец как хотел, но всегда чувствовал неловкость от того, что его захлёстывали собственные, непонятные ему чувства к мужчине. Они были знакомы уже почти три года, впервые поцеловались всего несколько месяцев назад, но за пределами офиса встречались только в компании, и сейчас, глядя на радостного и буквально светящегося Арса, внимательно слушающего их пилота, Антон ещё острее понимал, как много он упускал. В груди пульсировало что-то странно тёплое и непривычное, хотелось сгрести Арсения в охапку и не отпускать, ухватить не краткое прикосновение на сцене и не неловкий быстрый поцелуй в гримерке, а его всего рядом, тёплого, живого, порой слишком энергичного и сучливого, но от того не менее, а даже более прекрасного и удивительного.       Оставив Арсу место за вторым штурвалом, Шаст с трудом уместил колени, да и всего себя на заднем сидении, едва не согнувшись в три погибели, принявшись пристёгиваться многочисленными ремнями безопасности. Андрей Алексеевич, коротко проверив его готовность, вернул переднее кресло на место, сел на свое место, а затем приземлился Арсений, точно так же став разбираться с ремнями. — Как слышно, бойцы? — весело спросил пилот, явно чувствуя себя как дома, после того как выданные наушники были надеты, а микрофоны поправлены. — Отлично, — хором сказали Шастун с Поповым, а Арсений, повернувшись назад, вдруг озорно подмигнул Антону, шкодливо улыбаясь. — Готовность две минуты, — отрапортовал Крылов, начав переключать тумблеры и нажимать на какие-то кнопки, попутно поясняя Арсу, что где находится.       Самолёт сначала тихо, а потом всё громче загудел и зарычал, пропеллер на носу медленно закрутился, мелькая за окном, сидение под ним завибрировало, и Антон внезапно ощутил прохладный страх, трепещущий в животе и желающий расползтись дальше. Он слегка поёрзал на сидении, и Арсений, будто почувствовав, протянул руку и успокаивающе сжал его колено, задержав пальцы всего на несколько секунд, ободряюще улыбнулся и вернул ладонь на место. Шаст проглотил скопившуюся во рту слюну, потёр влажные руки о штаны и постарался успокоиться. В конце концов, сколько раз он летал на самолётах? Пусть и не на таких, а обычных пассажирских, но тут ведь вряд ли что-то отличается, кроме высоты и количества человек.       Они плавно сдвинулись с места, лопасти закрутились быстрее. Неровности поля под колёсами ощущались чуть острее, чем в боинге или аэробусе, шатало тоже сильнее, но чувства, что всё развалится в воздухе, не было, машина казалась крепкой, пилот, спокойно и уверенно разъяснявший принципы полёта, давал ощущение вполне себе реальной безопасности, и Шастун медленно вдыхал и выдыхал, усилием воли заставляя узел внутри себя развязаться. — Говорит пилот самолёта Альфа-Альфа-Танго, вырулили на полосу один-один-три, совершаем полёт по курсу двадцать два-двадцать восемь, прошу разрешения на взлёт, — раздался в ушах голос Крылова, когда они заехали на взлётно-посадочную полосу и остановились у её начала.       Диспетчер продиктовала скорость и направление ветра, проинструктировала насчёт взлёта и пожелала хорошей дороги. — Ну что, полетели, ребята! — Андрей Алексеевич уже, кажется, сдружившийся с ними, чуть встряхнулся, щёлкнул ещё парой тумблеров и потянул штурвал на себя.       Антона прижало к сидению от скорости, и он невольно схватился за кресло впереди. Сердце привычно ухнуло вниз при отрыве от земли, в горле встал ком, но он сосредоточился на профиле Арсения, мягко подсвеченном приборной панелью, пристально вглядывающегося в темноту за окном, а потом…       Всё как будто затихло. Перед ними расстилалась огромная Москва, вся усыпанная огнями, нитки дорог путались между собой, вели куда-то далеко к самому горизонту, мелкие, игрушечные даже машины катились под фонарями и всё, чего хотелось, это рассматривать каждую деталь, пытаться понять, что за здание прямо сейчас они пролетают. Шаст сам не заметил, как перестал съёживаться на кресле, а прилип к стеклу, жадно всматриваясь в вид. — Вау, — только и смог выдать Арсений, делая снимки на телефон. — С погодой повезло, всё прекрасно видно, — довольно проговорил пилот, тоже вглядываясь в землю под ними.       Арс обернулся, улыбаясь так счастливо и смотря на него так восхищённо, что сердце Антона пропустило несколько ударов, а потом напротив стало гулко и сильно биться о рёбра, будто желая выскочить из груди. Попов снова поднял телефон, чтобы сфотографировать уже себя, и Шастун, не желая скрываться, напротив наклонился ближе к переднему креслу, чтобы показаться на экране. От улыбки уже сводило щёки и, казалось, что растягивать губы больше некуда, но они смогли, выглядя как два немного безумных чеширских кота.       Когда телефон был отложен, а эйфория уже сошла, Крылов вновь подал голос. — Полетать хочешь? — спросил он, глядя на Арсения, а тот тут же выпрямился в кресле и округлил глаза. — А можно? — робко и неверяще протянул он, глядя то на Андрея Алексеевича, то на Шаста. — Бери штурвал, — скомандовал пилот, ухмыляясь. — Управление передал, — чётко проговорил он, когда Арс крепко обхватил кожу перед собой чуть дрожащими пальцами.       Самолёт не ухнул вниз, не вильнул, оставшись ровно в том же положении в руках Попова, и тот вновь улыбнулся, но уже более сосредоточенно и серьёзно, профессионально даже, будто в этом кресле и родился. — Следи за глиссадой, не опускай и не поднимай нос, — Крылов указал на один из экранов, и Арсений кивнул, кинув на тот взгляд.       Они облетели Москву молча, Арс был слишком погружённым в то, что делал, Андрей Алексеевич, наверняка имевший в жизни множество интересных историй, не пытался его отвлечь, прерывая рокот мотора только указаниями движения. Уже держа курс на аэродром и видя под собой только автостраду и поля, Арсений вдруг подал голос, по-мальчишески улыбаясь. — А бочку сделать можно?       Полностью расслабившемуся в кресле Антону тут же стало дурно. — Чуть подними нос вверх и выворачивай штурвал до упора, — Крылов включился в идею молниеносно, тут же подхватывая озорное настроение. — А можно не надо? — промычал Шаст, хватаясь за ремни, но Арс уже принялся выполнять указания пилота, немного подтягивая руль на себя и крутя его влево.       Машина, описав вокруг своей оси круг, вернулась в исходное положение, и Арсений, сам неожидавший, что получится удачно, заливисто захохотал, смотря то на гордого Крылова, то на Шастуна, судорожно сжимавшего руками кресло под собой. — Глиссада, сынок, — чуть осадил Попова пилот, но тон его при этом был не стыдящим, а скорее уважительным.       Арсений тут же выровнял самолёт, довольно глядя на приборы перед собой. — А мёртвую петлю попробуешь? — начал подначивать Андрей Алексеевич, хитро глядя на Арса. — Эй, я всё ещё тут! И жить хочу вообще-то! — громко запротестовал Антон, наклоняясь к ним ближе, как будто так мог достучаться лучше.       Арсений кинул на него слегка шальной от самостоятельного полёта взгляд, по-хулигански облизнул губы и вновь посмотрел на пилота. — Штурвал на себя? — Штурвал на себя, — кивая, подтвердил тот, сам тоже хватаясь за руль и переключая какой-то рычаг.       Попов до упора отклонился назад к креслу, и их тут же понесло вверх. Шастун только успел сжать мокрыми руками сидение под собой, как внутренние органы будто устроили внутри вечеринку, желудок ухнул куда-то к затылку, сердце, наоборот, решило, что ему самое место в заднице, перед глазами всё смешалось в единый клубок из салона и крутящегося вида над головой. Он будто в отдалении слышал, как кто-то визжит, пока не понял, что это он сам и кричит вместе с восторженно улюлюкающим Арсом, а через пару секунд всё вновь вернулось на свои места. Арсений едва не прыгал на своём сидении, пританцовывая и вертясь. — Шаст, ты как? — спросил он запыхавшимся голосом, чуть оборачиваясь к нему.       Ошарашенный Антон, которого чуть подташнивало, смог выдать лишь нечленораздельное мычание в ответ, всё ещё не веря в том, что на самом деле произошло. — Ты отлично справился, молодец, — Крылов мягко похвалил Попова и тепло улыбнулся. — Забираю управление, уже садиться пора.       Арсений послушно отпустил штурвал, дрожащими ладонями трогая лицо и волосы. В наушниках было слышно, как он шумно втягивал носом воздух и выдыхал, пребывая в состоянии возбуждённой радости.       Самолёт, ударившись о землю, чуть подпрыгнул и приземлился снова, тут же сбрасывая скорость. Они подъехали к ангару, остановившись прямо у полоски света, отбрасываемой лампами в здании. Антон неловко выполз из кабины, затёкшие от неудобного положения и слабые после всех арсовских выходок ноги еле держали, тут же ставя ладони на колени и наклоняясь к ним. — Пиздец котёнку, срать не сможет, — выругался он, глубоко вдыхая и странно ощущая себя стоящим на земле.       Арсений склонился над ним, гладя по спине как-то почти невесомо, будто извиняющеся. — Я зря это затеял? — спросил он виновато и тихо, ладонь жгла кожу даже через куртку. — Нет… Я просто… — Шаст вновь выпрямился, посмотрел на Арса, а потом и на пилота, настороженно наблюдающего за ним. — На самом деле было круто, но я всё ещё в шоке.       Арсений взглянул на него так, будто разрывался между желанием обнять и поцеловать прямо тут, но Крылов подал голос, разрушая момент. — Вам всё понравилось? — Очень! Это… У меня впервые слов нет, — Попов всплеснул руками, весь приходя в лихорадочное движение. — Я в жизни так не кайфовал! — Это и правда было шикарно, — чуть сдержаннее ответил Шастун, всё ещё переводя дыхание. — Но хорошо, что я ел в последний раз в обед.       Андрей Алексеевич кивнул, улыбаясь, и по-отечески потрепал Арса за плечо. — Прекрасно отработал, сынок. Не хочешь пойти на курсы пилотирования? — абсолютно серьёзно предложил тот, и Антон, вновь услышав в его голосе нотки гордости, не смог не расплыться в улыбке.       Арсений чуть смущённо потупился, принимая похвалу и неопределённо пожимая плечами. — Когда-нибудь обязательно, а пока слишком много работы, — ответил неуверенно, но тут же вытащил из кармана телефон, чтобы попросить номер Крылова.       Они прощались как-то совершенно по-семейному, с краткими, но крепкими объятиями, и обещаниями обязательно приехать ещё раз. А едва Шастун с Поповым сели в машину, как тут же потянулись, чтобы крепко сжать друг друга в объятиях. Обниматься через коробку передач было вообще-то неудобно, контакта слишком мало, но ждать, пока они найдут более подходящее для этого место не хотелось никому. Арсений горячо дышал ему в шею, сжимая пальцами куртку на спине, и, кажется, дрожал, но Антон понятия не имел, кого именно из них трясло от переизбытка эмоций. — Ты точно не злишься на меня? — спросил Попов, опалив кожу воздухом и пустив по ней табун мурашек. — Нет, Арс, это определённо стоило того, — мягко успокоил Шаст, водя руками по его плечам и затылку. — Спасибо, — тихо и проникновенно прошептал Арсений, отрываясь и смотря ему прямо в глаза.       В его взгляде даже в полумраке автомобиля был свет всего мира, целая вселенная, космос, планеты и далёкие звёзды, он сверкал ярче сверхновой и грел сильнее солнца в сорокаградусную жару. Антон ощущал себя галактикой, которую затягивало в черную дыру, и он, вновь подавшись вперёд, поцеловал Арса тепло и нежно, ненадолго задержавшись на его губах. Хотелось сидеть так вечно, но пора было отправляться дальше. — Рад, что тебе зашло, — пробормотал Шаст, отодвинувшись всего на пару миллиметров, касаясь его кожи своей, и почувствовал, как Арсений улыбнулся.       Отъехав от аэродрома, Шастун свернул на автостраду, но не по направлению к Москве, а от неё. Арс, не говоря ни слова, спокойно следил за тем, как Антон несколько устало сжимал руль и высматривал что-то по краям дороги. — Мы же не закладку ищем? — весело спросил Попов, чуть прищурясь, на что Шаст усмехнулся. — Сегодня точно нет, — он встрепенулся, увидя нужный съезд, и медленно повёл машину вверх по холму по едва накатанному на земле следу.       Автомобиль нещадно шатало на кочках и выбоинах, трава хлестала по подвеске, и весь салон наполнялся таким звуком, как будто под ними плещется вода. Заехав на вершину, Антон остановился и заглушил мотор, а затем кивнул на дверь. — Пойдём.       Шаст вытащил из багажника пледы, Арсений занялся пакетами с едой, и спустя пару минут на траве уже расположился импровизированный пикник. Небо давным-давно было слишком тёмным, оставлять фары включенными не хотелось, но света, отбрасываемого фонарями с автострады, было достаточно, чтобы не перепутать банку пива с упаковкой помидоров.       Голодные и уставшие, они жевали молча, и обычные бутерброды с колбасой и сыром казались восхитительно вкусными, несравнимыми ни с одним ресторанным блюдом. Антон открыл одну из нулёвок, протянув её Арсу, сделал глоток из другой банки и поджёг сигарету, глубоко затянувшись и выпуская дым через нос. — Откуда у тебя столько знаний о самолётах? — спросил Шастун, хотя сидеть в тишине всё ещё было уютно и тепло. — Я раньше очень боялся летать на них и решил, что смогу победить свой страх, только если узнаю о небе побольше, чтобы мне просто не от чего было приходить в ужас, — чуть усмехнувшись, ответил Арсений, забирая у Антона сигарету и тоже затягиваясь. — Но как у тебя получилось сделать все эти трюки? Признавайся, ты всё-таки ходил на какие-то занятия? — Шаст слегка толкнул его в плечо, улыбаясь. — Нет, ничего такого, — рассмеялся Попов, качая головой и закрыв глаза. — Просто много читал и выполнял указания.       Дул прохладный, пронизывающий даже ветер, от земли тоже шёл холодок, и Антон, глядя на голые колени Арсения в рваных джинсах, подтянул к себе второй плед, развернул его и накрыл им их обоих. Арс благодарно посмотрел на него, плотнее кутаясь в ткань и обращая всё свое внимание на небо. В отдалении от Москвы оно не было пересвечено фонарями, а отсутствие облаков позволяло любоваться звёздами, мигающими тут и там. Наверняка можно было найти и созвездия, но Шастун ничего, кроме Большой и Малой Медведиц, не знал, а потому просто наблюдал за Арсением, скользящим глазами по тьме наверху. — Знаешь, ты удивительный человек, — протянул вдруг Антон, улыбаясь тому, как Попов смущённо застыл, всё ещё не смотря на него. — Есть в мире хоть что-то, чего ты не умеешь? — Я много чего не могу делать, вообще-то. Печь торты, играть на рояле, петь, вышивать гладью, смотри, там звезда падает! — он поднял руку, показывая пальцем на небо, и Шаст думал, что он так ловко перевёл тему, но звезда и правда летела вниз.       Шастун увидел, как ярко она мигнула, прежде чем исчезнуть, оставив за собой короткий огненный след.       Арсений ведь действительным был удивительным, волшебным человеком. Он никогда не удивлялся чему-то как ребёнок, но так совершенно по-детски радовался всему интересному, что видел вокруг себя, а интересным он считал всё, не раздумывая включался в любую активность, гоняясь за опытом, эмоциями, и просто убегая от скуки. У него, казалось, всегда был ответ на любой вопрос, ему хорошо удавалось сделать всё, о чём бы его не попросили. Это не значило, что Шастун не мог найти в нём, что тогда, что сейчас, изъяны, они несомненно были, как и у любого человека, но Арс не был любым. Он был сучливым, часто злопамятным, порой даже жёстким, если лезли в его жизнь или жизнь его друзей, мог запросто опустить человека в исключительно его манере так, что дошло бы только спустя время, отчего укол казался бы ещё больнее и острее, потому что ответить уже нельзя. Но Арсений оставался чувствительным, любящим и готовым отдать ради тебя всё, если понадобится. Он был единственным в своем роде, редчайшим драгоценным камнем, прекрасным в любом виде.       Антон смотрел на то, как Арсений достал телефон и сфотографировал след, повозился с настройками камеры, надеясь запечатлеть всё как можно лучше, а потом, сделав пару (тысяч) кадров, уже открыл рот, чтобы что-то сказать, как наткнулся на поплывший, чуть пьяный взгляд напротив и замер. — Ты чего? — шепнул он не то озадаченно, не то смущённо, но Шаст лишь покачал головой, слегка улыбаясь. — Ничего, — также тихо ответил Шастун и потянулся к Арсению, чтобы поцеловать уже не украдкой, как это случалось на работе, а голодно, мокро, волнующе, но от того не менее неловко и даже чуточку странно.       Возможность вот так выразить свои чувства ещё оставалась для Антона во многом пугающей и даже безумной, он боялся огня, который вспыхивал в нём каждый раз, когда он не то, что касался Арса, а даже просто смотрел на него, а потому он оторвался и прислонился своим лбом к его. Расстояние между ними нельзя было измерить, воздух уже давно нагрелся, и тело Шаста как будто бы сконцентрировалось всего в нескольких точках, касавшихся Попова: лоб, плечо, правое колено согнутых для удобства по-турецки ног и мизинец, совсем краешком лежащий на пальцах Арсения. И в этих касаниях интимности и тепла было даже больше, чем в поцелуях, потому что пространства и правда не существовало, отодвигаться не хотелось, жизнь с работой и домом казалась далёкой, чужой, недосягаемой будто. — У меня не было свидания лучше, — прошелестел Арс едва слышно, не желая быть услышанным или просто не зная, уместно ли сейчас говорить о таком.       Антону в ответ хотелось сказать, что и у него тоже, но он только улыбнулся и промолчал, позволяя ветру разворошить чёлку, задуть под ворот куртки и плед, поплотнее запахивая тот, чтобы не терять тепло. Они так и сидели в тишине, совершенно не тяжёлой, а мягкой и уютной, словно облако на почти прозрачном небе в четыре часа утра, наслаждаясь вечером.       Арсений тем временем смотрел, как Серёжа крутился на кухне, заваривая чай. В его уже привычной возне, домашних шортах и растянутой футболке с дыркой на плече было что-то очень домашнее, словно ты завёл собаку, которая, развалившись на ковре, смотрит вместе с тобой какой-то дурацкий фильм по телевизору. Попов вдруг осознал, что здесь, в квартире Сереги, где у него давно уже была своя кровать и целый шкаф вещей, он чувствовал себя как дома больше, чем у себя в Петербурге. Он любил Питер безгранично и абсолютно искренне, но здесь всё было таким родным и давно изученным, что даже шумевшая вдали Москва переставала казаться мясорубкой, затягивающей бытом, работой, пробками и постоянными опозданиями.       Матвиенко, разливший по огромным кружкам чай и уже давно заметивший, что Арс глубоко увяз в собственных мыслях, просто сел рядом на диван, устало выдохнул и предложил первую идею, пришедшую ему в голову. — Хочешь, что-нибудь включим?       Арсений покачал головой, чуть улыбнувшись. — Давай так посидим, не хочется ничего на фон ставить.       Серёжа кивнул и завёл мелкий, ничего особо не значащий разговор об их планах на отпуск, впечатлениях сегодняшнего дня и о том, кто чем будет заниматься оставшиеся рабочие будни, освобождённые от основных съёмок. Попов отвечал чуть замедленно, улыбался устало и сдержанно, но в целом выглядел как обычный Арсений, готовый встряхнуться и вскочить, если понадобится. Серёга, настороженный такой отстранённостью, решительно отодвинул кружку от себя и сел на диване, полностью развернувшись к другу и подтянув к себе одну ногу, согнув её в колене. — Арс, что стряслось? — С чего ты взял, что что-то случилось? — Попов поднял чашку повыше, будто бы отгораживаясь от остального мира, но Матвиенко не был настроен на ужимки и драмы, присущие Арсу. — Арсений, я знаю тебя уже слишком долго, даже не вздумай закрываться. Давай, выкладывай.       Тот вздохнул, с досадой поерзал на своём месте, а потом, опустив кружку обратно на колени, протянул тихо, едва слышно. — Шаст, он… Не знаю. Он сегодня какой-то совершенно другой. — Что ты имеешь в виду? — нахмурился Серёжа, скрещивая руки на груди. — Как бы объяснить? — замялся Арсений, не в силах ни понять, ни сказать, что же изменилось в Антоне. — Он весь день был особенно внимательным, старался постоянно находиться рядом. А вечером хотел поговорить. — И? Это разве плохо? — Матвиенко внимательно вгляделся в Арса, ковыряющего обивку дивана ногтем. — Нет, конечно, нет, просто… В последний раз он так свободно себя вёл очень давно. Если вообще вёл, — щёки Арсения чуть порозовели, он вообще-то ненавидел обсуждать такие вещи даже с Серёжей несмотря на то, что тот был его лучшим другом. — Вы поговорили? — Серый решил не заострять внимание на раскованности Антона, чтобы не выпытывать у Попова подробности, переводя тему в несколько иное русло. — Нет. Позвал Стас, и я ушёл. Ну и потом ты сам все видел, — покачал головой Арсений, совершенно не смотря в глаза Серёжи.       Матвиенко чуть округлил глаза в недоумении. Обычно Арс так легко не скрывался по чьему-то первому зову, особенно если ситуация была серьёзной. — И ты планируешь и дальше оставлять всё как есть?       Арсений посмотрел в кружку, затем чуть отвернулся, уставившись на на кухню, а потом и вовсе откинулся на диване, запрокинув голову и глядя в потолок. Он несколько раз вдыхал и выдыхал, открывая рот и будто намереваясь что-то сказать, а потом лишь опустил напряжённые плечи и нахмурился. — Не знаю, Серёг. Давай оставим эту тему, сил нет думать.       Матвиенко насупился, но лишь промычал что-то средне утвердительное. Его телефон вдруг громко зажужжал на столе, и Серёжа, чуть поведя плечами, взял его. Пока тот с кем-то активно, даже яростно, переписывался, совершенно не отрываясь от экрана, Попов быстро ополоснулся в душе ледяной водой, потому что горячую отключили, а бойлер имел слишком маленький напор, от которого Арсений только бесился, потому что смывать с себя шампунь приходилось по десять минут. Он натянул на себя свежую футболку и шорты, чуть дрожа от холода, и вышел из ванной, чтобы увидеть, как Матвиенко конкретно так залип в барную стойку, задумчиво и сосредоточенно кусая нижнюю губу. — Серёг, ты чего? — Арс мягко дотронулся до его плеча, и Серёжа вздрогнул, резко повернув голову в его сторону. — Так, задумался, прости, — он посмотрел на него, пристально, немного оценивающе, словно что-то решал для себя, а потом прикрыл глаза и громко выдохнул. — Не хочешь прогуляться? — Серёж, третий час ночи, мне выпускной уже сегодня вести, гримёры задолбаются мне синяки скрывать, — Арсений чуть поджал губы, смотря на тёмное небо за окном. — Я знаю, но мы увидимся теперь только в сентябре на работе… Пойдём. Пожалуйста, — Матвиенко просяще посмотрел на него, и Попов сдался, щёлкнув Серёжу по носу и обняв его. — Ладно, так и быть. Но никаких баров, Серёг, мне похмелья только не хватало.       Серёжа с силой сжал его спину, утыкаясь ухом ему в грудь и вздыхая. Арсений упёрся подбородком ему в макушку и успокаивающе погладил по позвоночнику. — Ты в порядке? — тихо спросил он Матвиенко, чувствуя, как напряжены чужие плечи.       Серёга в ответ угукнул и кивнул вдобавок головой. — А ты? — Да, теперь да, — улыбнулся Арс в хвостик, коротко чмокнул друга в макушку и отстранился. — Пойдём гулять, сам же предлагал.       Серёжа ещё раз вздохнул, засунул телефон в карман шорт, взял кепку и направился к входной двери.       Они шли уже привычным обоим маршрутом, Арсений бегал здесь по утрам, если оставался у Матвиенко, бродил с ним ночью, когда обоим не спалось. Было пустынно и тихо, уже светало, небо было темновато-голубым, и набережная с отчего-то выключенными фонарями казалась сумрачной и немного одинокой. Они остановились у лестницы, ведущей к воде, но спускаться никто не стал, Попов просто вдыхал ночной воздух, а Серёжа вновь углубился в телефон, что-то печатая.       Арсений, оторвав взгляд от реки, посмотрел на Серёжу. Тот с виновато-задумчивым видом наблюдал за ним, а едва встретившись глазами с Поповым, тут же опустил их в землю. Арс нахмурился и, оттолкнувшись от ограждения, на которое опирался, повернулся к Матвиенко всем телом, скрещивая руки на груди. — Серёга, что происходит? — настороженно спросил Арсений.       Серёжа тяжело вздохнул, посмотрел на экран своего телефона, который завибрировал у него в руках, и поднял голову, смотря на дорогу и качая головой. Арсений повернулся в ту же сторону и увидел до боли знакомую машину, которая остановилась прямо напротив них. Фары ещё горели и за окнами виднелись шевеления. Попов отвернулся обратно к реке и резко выдохнул. — Нет, — тихо и обречённо сказал он, вновь упираясь руками в каменное ограждение. — Я знаю, как это выглядит, но вам нужно поговорить, — начал Серёжа, засунув руки в карманы и перекатываясь с пятки на носок, но Арсений его перебил. — Нет, не нужно, мы всё обсудили ещё тогда, полгода назад, — обиженно и рассерженно произнёс Попов. — Да что вы обсудили-то?! — взорвался Матвиенко. — Вы свои отношения никогда не обсуждали! Как два подростка, которые не умеют решать проблемы с помощью рта, — недовольным голосом отрезал Серёжа и уже тише протянул. — Хотя может только с помощью рта вы их и решали.       Арсений закатил глаза, скрестил на груди руки и повернулся к другу. Тот посмотрел на него снизу вверх и продолжил. — Вам обоим пора обсудить то, что произошло, и наконец во всем разобраться. Из-за вас страдает наша работа. — Неправда! Наши отношения с Шастом никоим образом не отражаются на работе «Импровизации», — воскликнул Арсений, нахмурившись. — Ещё как отражаются! Вы почти не взаимодействуете, а если пытаетесь что-то придумать вместе, то всегда орёте друг на друга на сцене и уходите в линию неразделённой любви. А нам с Позовым это расхлебывать и приводить в порядок! — Серёжа вновь повысил голос, и Арсений пристыженно опустил глаза в пол. — Ты мог просто сказать об этом, и я бы разобрался! — Нет, не разобрался бы, Арс! Вам с Шастуном никогда не быть просто друзьями или коллегами. Вы как… — Серёжа помолчал пару секунд, смотря в сторону и ища сравнение. — Не знаю, как две стороны одной монеты. Или как два полюса одного магнита. Или как Читос и как Честер. Или… — Хватит, я понял, — устало сказал Арсений и закрыл глаза.       Несколько долгих мгновений они не произносили ни слова. — Это жестоко даже с твоей стороны, — тихо произнёс Арс и покачал головой. — А с вашей стороны не жестоко? Сначала мы терпели ваши обжимания по углам, затем недели ледяного безмолвия и равнодушия, а потом твои ироничные посты-ребусы и ночные чаты Шаста с печальной музыкой. Позову уже надоело видеть кислую мину Антона в офисе и постоянные вздохи, а меня достало видеть твоё грустное лицо каждый раз, когда ты остаёшься у меня в Москве. И это я ещё не напомнил, что каждый раз во время ваших ссор ты приезжал ко мне и страдал в подушку. — Ты мог просто сказать, что тебя это бесит, и я бы не приезжал и не звонил тебе, — обиделся Попов и гневно посмотрел на Серёжу.       Тот вздохнул и спокойно сказал: — Арс, дело ведь не в том, что меня это бесит. Вовсе нет. Мы лучшие друзья, и я всегда готов помочь тебе с твоими проблемами, быть с тобой в любом состоянии, в каком бы ты не находился, весело тебе или грустно. Дело в том, что мне невыносимо смотреть на тебя, когда ты ведёшь себя так, мучаешься, страдаешь и грустишь. Ты ведь последние полгода не живёшь, а существуешь. Неужели ты хочешь продолжать все это, когда есть шанс уже со всем разобраться раз и навсегда?       Попов вздохнул и неуверенно повёл плечами, засунув руки в карманы. Где-то вдалеке затих двигатель машины, погасли фары и хлопнула дверца. Арсений краем глаза глянул туда и увидел, как Антон обогнул Тахо, оперся спиной на автомобиль, достал из кармана зажигалку и пачку сигарет и, закрыв пламя ладонью, закурил, нервно притопывая ногой. — Арсений, никто ведь не говорит об обязательном возобновлении отношений. Вы поговорите, всё выясните, а дальше будете делать то, что комфортно для вас обоих. Но оставлять всё как есть нельзя, — Серёжа взял его за плечи и заставил заглянуть себе в глаза. — В любом случае, моя квартира — это твоя квартира, тебя всегда в ней ждут. Не зря же у тебя там свой шкаф вещей, — Матвиенко широко улыбнулся и выжидающе уставился на Арсения.       Тот усмехнулся и притянул Серёгу к себе, чтобы обнять. — Ты самый лучший друг на свете, ты знаешь? — Арс крепко обхватил спину Серёжи, когда тот уткнулся щекой ему в грудь. — Что бы я без тебя делал вообще? — И я тебя люблю, Арс, — Серый погладил его по спине, а затем отстранился. — А теперь мне пора. Пойду дома эфир в Инстаграме запущу, — Матвиенко похлопал Арсения по плечу и неторопливым шагом направился вдоль набережной к своему дому.       Попов недолго смотрел ему вслед, а затем сел на каменное ограждение, упёрся в него руками и уставился на свои ноги в кроссовках. Проблема была в том, что Арсений отчаянно хотел отношений с Шастом, но ему было дико страшно. Страшно, что всё будет как раньше, когда он абсолютно не понимал нужен он или нет, его любят или просто используют как неплохой запасной аэродром. Эта неопределенность всегда была самой мучительной и не попадала ни под какое сравнение со всеми их ссорами и периодическим избеганием друг друга. Арс никогда не понимал, Шастун возвращался к нему, потому что любил или потому что Попов всегда принимал, несмотря на время суток, расстояние и загруженность. Это было нормальным: Шастун брал, а Арсений с легкостью давал. Впрочем, и он сам поступал не лучше — давил, когда следовало бы быть помягче, пытался получить то, что Антон дать ему никак не мог, так ещё и обижался на его неспособность тут же откликнуться. Хорошенькая пара же вышла, ничего не скажешь.       Справа фигура устало приземлилась на ограждение, рядом, но не касаясь и не нарушая границ. Чиркнула зажигалка, с мягким шипением зажглась бумага и потянуло дымом. Попов в который раз за сегодня почувствовал желание закурить, оторвав глаза от своих ног, чуть повернул голову, и, глядя на пачку сигарет, протянул руку. Антон беспрекословно вложил в ладонь сигареты и зажигалку. Арсений прикурил и вернул вещи владельцу. Затянулся. Дым обжёг глотку, осел тяжестью в лёгких и сорвался серым облачком с губ. Они молча курили, каждый собираясь с мыслями под аккомпанемент из мягко шумящей сзади воды, далёкого шума машин и шелестящей на лёгком ветру листвы.       Было тепло. Нагретая за день палящим солнцем земля неохотно отдавала свой жар, из-за чего начал собираться ещё едва заметный туман, и чувствовалось, что следующий день будет таким же душным. Уже рассветало и небо было тёмно-голубым, розовато-золотистым на востоке. Арсений смотрел на него, краем глаза наблюдая за тем, как Шастун слегка дрожащими пальцами подносил сигарету ко рту и как дергалась его коленка. Попов испытал почти неконтролируемое желание дотронуться до его ноги и успокоить, отчего пальцы дернулись, и он сжал ладонь в кулак, пряча в карман.       Тишина почти физически давила на уши, но Арсений от чего-то боялся её нарушать. — Арс… Прости меня. Я всё испортил. Во-первых, своей выходкой тогда в отеле. Клянусь, я никогда не хотел причинить тебе вред, в тот момент я просто сорвался, — Антон прикусил нижнюю губу и чуть помолчал, прежде чем набрать полную грудь воздуха и продолжить. — Я знаю, что никогда не давал тебе определённости, но это потому, что я сам не знал, чего хотел. Всё это было для меня в новинку и до сих пор таким и остаётся. Я никогда не думал, что мне может понравится парень, да и не замечал в себе такого, максимум мелкая симпатия по пьяне, но это никогда не заходило далеко. Мне всегда говорили, чтобы я женился, завёл детей, посадил дерево, завёл собаку, а тут появляешься ты и сносишь всё на своём пути, в том числе и меня. Я просто… испугался.       Арсений думал, что ему стоит что-то сказать, чтобы попытаться помочь Антону не вязнуть в этих мыслях, но он решил промолчать, дав тому полностью выговориться. В конце концов, в этом и был смысл их встречи. — Я уже говорил тебе, что ты разрушил всё то, во что я верил, но тогда я ещё не понимал, что это оказалось лучшей встряской в моей жизни. Ты показал мне, что любовь не имеет границ, она просто есть и всё, и глупо её отрицать. С тобой я стал увереннее в себе, перестал думать, что я недостаточно хорош. И, честно говоря, только наша ссора помогла мне осознать, что я очень боюсь тебя потерять, — Антон почти шептал, закрыв глаза, как будто так ему было легче выразить свои эмоции и не бояться их наплыва. — Арс, прошу тебя, дай мне последний шанс, — Шастун смотрел побитой собакой, которая искренне надеется, что её хозяин вернётся и заберёт домой, в тепло и уют. Арсения такой взгляд испугал, и он неловко отвёл глаза, уставясь в собственные колени, и молчал.       Попову было по-простому страшно. От того, как они оба глубоко увязли и продолжают погружаться, сколько в их отношениях было недосказанности и «недоделанности», от осознания того, что они и вправду никогда не говорили настолько откровенно, и почему? Что им обоим мешало это сделать? Комплексы? Боязнь открыться? Страх показаться уязвимым и слабым? Но разве отношения не предполагают искренность и честность, демонстрацию всех твоих «хороших» и «плохих» сторон? Что изначально пошло не так, что они оба решили, что смогут прожить и так? Антон рядом почти не дышал. Попов краем глаза видел, как он задержал дыхание, боясь пошевелиться и спугнуть момент. — Я не хочу давать тебе последний шанс, Антон, — Арсений поднял глаза от своих ног и устремил их на лицо Шастуна, напряжённо вглядываясь в то, как он резко вздрогнул как от удара, ссутулился, будто вся тяжесть гравитации вдруг обрушилась на его плечи, и побледнел, как зелёные глаза бегали по его собственному лицу в попытке распознать эмоции, понять, правильно ли Антон услышал Попова. Арсений вздохнул и продолжил. — Я не хочу давать тебе последний шанс, потому что это значило бы, что вся ответственность на том, что произошло, лежит на тебе. Потому что это значило бы, что мы оба будем ждать, когда же ты облажаешься и я смогу сказать, что ты во всем виноват, а это абсолютно не так.       Глаза Антона были всё ещё испуганными, трава на поле колыхалась, жёлтые листья неслись по ветру, но они уже не скользили по лицу Арсения, пытаясь выхватить настроение. Он внимательно и серьёзно вглядывался в глаза напротив, ожидая, что Арс скажет дальше. — Мы оба виноваты в ситуации, — покачал головой Арсений и, повернув голову, посмотрел на реку позади них, говоря хриплым, тихим и дрожащим голосом, не своим, а будто грудным. — Я не понял, что для тебя было сложно принять свои чувства, понять, что они у тебя вообще есть, не по отношению к девушке, а по отношению к мужчине. Когда мы встретились с тобой первый раз, я уже давно принял то, кем являюсь я, но для тебя весь этот водоворот был в новинку. Я слишком давил, не понимая, что ты на самом деле ощущаешь, — Арсений скрёб дрожащим пальцем камень под его рукой и думал о том, как много он не сделал для Антона, а должен был. Ладонь Шастуна дернулась, будто бы он хотел накрыть кисть Арса своей, но передумал, не решаясь перейти границу и разрушить момент. — Если бы меня спросили, привлекали ли меня когда-нибудь парни, я бы не знал, что ответить, потому что перед тобой все меркнет, знаешь? — прошелестел Шаст, наклоняясь к Попову, чтобы заглянуть ему в глаза.       Арсений мягко, но грустно улыбнулся и тихо продолжил. — Я не увидел, что многие мои проявления чувств были для тебя некомфортными и неловкими, громкими и даже тяжёлыми, потому что фактически вынуждали тебя что-то давать взамен, когда ты был ещё к этому не готов. Мне казалось, что это просто, либо любишь, либо нет, потому что ты мне понравился сразу, но не учёл, что так легко было только мне, но не тебе, человеку в отношениях. Мне жаль, что всё было слишком… Слишком, — Попов сделал ударение на последнем слове и, поставив локти на бёдра, закрыл лицо сложенными ладонями.       Они молчали несколько минут, каждый переваривая слова другого. Несмотря на тяжесть разговора, обоим было легче, ведь они наконец выяснили, где оба сели в лужу и подвели друг друга. Арс чувствовал себя бесконечно уставшим, как и обессилевший Антон. — О чём ты думаешь? — наконец, Шастун нарушил тишину, его голос стал таким же, как и у Арсения до этого, низким, вибрирующим, идущим из самого нутра. — Я думаю, пора начать всё с самого начала, — просто сказал Арс, убирая руки с лица и садясь прямо.       Антон пару секунд тупо смотрел на него, хмурясь, будто бы информация туго доходила до мозга, а потом вдруг так широко улыбнулся, что глаза превратились в две щёлочки, окружённые множеством лучей-морщинок, его лицо, в ещё утренних тенях светило так ярко, что можно ослепнуть, если смотреть слишком долго. Арсений заразился этим светом, вторил его улыбке, но она вышла немного робкой и нерешительной, будто бы он боялся улыбнуться в открытую. Шастун вскочил со своего места, будто бы и не сидел до этого ссутулившись, будто бы и не было этой дрожи и слабости в коленях, будто бы и не было ушиба после падения на футболе, и протянул Попову ладонь для рукопожатия. — Привет, я Антон. Ты ведь Арсений? Нам теперь вместе работать, — его тон был далёк от того, с которым он произнёс это несколько лет назад, он был не неуверенным и сконфуженным, а мягким, нежным, до головокружения тёплым и выжидающим.       Попов посмотрел на протяную руку, встал с места и подал свою, крепко обхватывая пальцы, чувствуя в ответ такое же сильное рукопожатие. — Рад познакомиться, — произнёс он, и его улыбка стала шире, знакомее, светлее, той, которой он улыбался всегда только одному человеку в мире, с такой же нежностью, как и мужчина напротив. — Я знаю, что мы с тобой только встретились и это вообще-то как-то грубо, но я до одури хочу тебя поцеловать. Можно? — Антон нерешительно прикусил нижнюю губу, и Арсений просто кивнул, улыбаясь теперь как-то по-мальчишески озорно, но в то же время смущённо.       Они оба не знали, кто сделал шаг первым, может это было одновременно, но их столкновение было неизбежным. Губы прикоснулись к губам, руки притянули ближе, касаясь шей, волос, плеч, стараясь захватить как можно больше тела, кожи, их самих. Это было как долгожданное возвращение домой после мучительного отсутствия, выздоровление после затяжной болезни и глоток кислорода после выхода из горящего дома. Уткнувшись носом в шею Антона, Арсений втянул в себя воздух и прикрыл глаза. Шаст пах солнцем, землёй, горькими сигаретами, потом долгого жаркого дня и просто собой — чем-то непередаваемым, домашним, родным, до рези в глазах знакомым и легко узнаваемым. Где-то вдали раздались тяжелые металлические удары часов. Пробило четыре часа утра, и звон, отражавшийся от зданий и реки затих. Небо чуть розовело от приближающегося солнца. — Что мы будем делать дальше? — не отрываясь от Шастуна и говоря ему прямо в кожу, отчего голос был приглушённым, спросил Попов, комкая на спине Антона футболку. — Когда у тебя поезд? — прошептал тот ему в волосы, крепко сжимая его плечи. — Сегодня, в половине восьмого, — ответил Арсений, чуть повернув голову, под его ухом громко и отчётливо билось сердце. — Поедем к Серёже, отожмём у него диван и поспим хотя бы часа полтора. Ты уедешь в Питер вести свои выпускные, а я продолжу работать здесь, пока ещё есть съёмки. А дальше… Дальше будем импровизировать, у нас это получается лучше всего. — Звучит как план, — усмехнулся Арсений, потираясь щекой о ключицу Шаста. — Только отжимать диван не надо, у него давно вторая кровать есть. А тебе бы ещё и к врачу желательно, — вдруг протянул Арс, отрываясь и выразительно смотря на ногу Антона.       Шастун поморщился и неловко пожал плечами. — Я в порядке, просто ушиб, уже почти не болит, — отмахнулся он, на что Арсений лишь покачал головой, но продолжать не стал: Антон не маленький — разберётся сам.       Они медленно шли к машине по безлюдной набережной в полной тишине. Казалось, что было сказано уже всё важное, а остальное могло подождать другого, более подходящего момента. Сейчас хотелось сохранить это состояние усталости, лёгкой грусти по упущенным моментам, но в то же время и слегка недоверчивой радости, что всё снова вернулось на круги своя. Антон достал ключи и открыл машину, а потом вдруг остановился, развернулся к Арсу и взял того за руки, мягко водя большими пальцами по костяшкам. — У нас всё обязательно получится, — проговорил он абсолютно уверенно, так, как будто это было единственным, в чём он точно не сомневался. — Я знаю, Антон, я знаю, — ответил Арсений, вновь крепко сжимая его спину руками и вжимаясь в него всем телом. — Я люблю тебя.