Все прекрасное редко

Тишина в твоём ответе, в моём горле ком с Юпитер Боль размером в 100 квадратных световых тысячелетий Я не на твоей орбите, меня сносит звёздный ветер Вдаль, за горизонт твоих событий, метя Noize MC — Вояджер-1

18:00 — 00:00 — Шаст, Шаст, Шаст, — испуганно забормотал Арсений, приземляясь рядом с ним на колени и не решаясь прикоснуться, чтобы не сделать ещё больнее.       Антон, морщась от сильной боли, прикусил нижнюю губу и приоткрыл глаза. Арс, бледный и взволнованный, нависал над ним, пристально всматриваясь то в его лицо, то во всё оставшееся тело, распростёртое по траве. Шастун щурился от яркого солнечного света, бьющего в лицо, и Попов тут же рефлекторно поднял ладонь, заслоняя глаза Антона. — Где болит? — громко спросил Арсений, слегка смещая колени, чтобы вообще не задевать Шаста.       Тот, лишившись поддерживающего у плеча тепла, ещё больше сморщился и шумно выдохнул через нос, пытаясь ослабить боль и определить, где конкретно ему неприятнее всего. — Шаст? — ещё раз позвал Арс, и Шастун услышал в его голосе панические нотки. — Спина… — выдохнул он и сглотнул вязкую мешающую слюну. — И нога, кажется, я не понимаю… — Позовите врача! — хриплым и низким голосом крикнул Арсений, отворачиваясь от Антона на пару секунд, а затем вновь возвращаясь к нему.       Шастун постарался абстрагироваться от резкой боли, сосредоточившись на бегавших по нему голубых глазах. — Антон, давай попробуем пошевелить ногами, пожалуйста, — тихо и моляще произнёс Арс.       Вокруг уже собралась куча людей, кто-то так же сел рядом с ним на колени, но Антон, будто бы полностью погрузившись в один единственный голос над ухом, сжал губы и постарался вытянуть носок сначала одной ноги, а потом второй и охнул от резкой боли, пронзившей поясницу. Глаза Арсения, наблюдавшие за его ногами, тут же впились в лицо. — Шаст, подожди, — начал было Попов, но его кто-то потрепал за плечо, чтобы тот освободил место, и Арс хотел уже встать, но Шастун ухватил его за руку, вцепившись в запястье, и это движение отдалось где-то в лопатке, от чего Шаст сжал зубы, но всё же со свистом выдохнул: — Стой, — и очень медленно начал снова тянуть носок ноги, а затем поворачивать им по кругу.       Каждое движение отдавалось так, будто кто-то бил отбойным молотком по тазу, но Антон упрямо продолжал аккуратно шевелить ногой. Арсений улыбнулся так облегчённо, что Шасту вдруг захотелось рассмеяться и расплакаться одновременно. — Молодец, ты молодец, всё хорошо, — нежно сказал Арс. — Попробуешь согнуть в колене? — тихо попросил он, всё ещё выглядя очень напряжённым, несмотря на улыбку.       Антон слабо кивнул, насколько ему позволяло его положение на земле, и, ещё сильнее вцепившись в мужское запястье, начал медленно сгибать ногу, протяжно выдыхая через рот. Боль, до того, кажется, разливавшаяся по всей спине и ноге, медленно отступала, локализовываясь только в пояснице и бедре. Деревянные мышцы отказывались слушаться и каждое шевеление вгоняло в тело ножи, но несколько долгих секунд и нога оказалась согнута, а затем чуть быстрее и вторая. — Умница, — прошелестел Арсений, но его вновь потрепали за плечо, а Стас громко сказал про освобождение места и врача.       Ладонь, заслоняющая свет, исчезла, запястье было мягко высвобожденно из хватки, и Арса не стало. Шастун хотел было попросить его остаться, но женщина, деловито опустившаяся рядом с ним на колени, начала мягко прощупывать ногу и бок, и Антон, едва отстранившийся от боли, тут же почувствовал её вновь, громко охнул и сжал зубы.       Арсений отошёл от Шастуна, освобождая место врачу и другим людям, и встал рядом с Сережёй, который напряжённо вглядывался в Антона, лежащего на земле. Несколько долгих минут они оба настороженно и внимательно наблюдали за тем, как девушка осматривала Шаста, помогала сначала сесть, а когда он привык к этому положению и был готов двигаться дальше, вместе с Позом и Шеминовым подняла его на ноги. Антон стоял, чуть пошатываясь, перенеся весь свой вес на здоровую ногу, поддерживаемый с обеих сторон. Сделал мелкий неуверенный шажок вперед, чуть припадая, сморщив лицо и прикусив губу. Медленно и аккуратно его повели к скамейке, останавливаясь каждые несколько метров.       Матвиенко повернулся к Попову, чтобы спросить что-то, но взглянув на лицо друга, понял, что что-то не так. Арсений был бледный как полотно, на висках блестели капли пота, и сам он странно сжимал обескровленные губы, с трудом сдерживая мелкие, быстрые глотки воздуха и дрожа всем телом. — Пошли, — Серёжа схватил его за предплечье и буквально потащил к шатру в отдалении, чтобы разобраться с проблемой, не привлекая лишнего внимания.       Откинул тяжёлую ткань, едва не запутавшись в ней, коротко огляделся и, удовлетворившись отсутствием людей, втянул Арсения под навес и усадил его на стоящий у стола стул. Попов дышал поверхностно, с трудом удерживаясь от того, чтобы и вовсе задержать дыхание в попытке не допустить гипервентиляции. — Арсений, давай, спокойно дышим, вместе со мной, — как можно спокойнее и размереннее проговорил Матвиенко, наклоняясь над другом и вглядываясь в его лицо.       Попов судорожно вдохнул, будто попытавшись прислушаться, и все его бесполезные попытки контролировать дыхание пошли прахом. Дрожь усилилась, а дыхание превратилось в жадное глотание ртом воздуха. Серёжа решительно раздвинул колени Арса своей ногой, встал между ними, взял руку Арсения и положил себе на грудь, сам при этом сжав его лицо в ладонях и заставив посмотреть на себя. — Давай, следи за мной, дышим вместе, всё хорошо, — Сергей глубоко вдохнул, считая секунды, и чуть встряхнул Попова, чтобы тот повторял за ним.       Матвиенко руководил аккуратно и осторожно, считая каждое мгновение вдоха, выдоха и задержки дыхания. Арсений, вцепившийся пальцами в футболку Серёги, неотрывно смотрел на него, пропуская воздух через лёгкие так, как было сказано, и шумно выдыхая через рот. Почувствовав, что внимание удерживать больше не нужно, Серёжа опустил руки на чужие плечи, мягко поглаживая их в попытке поддержать товарища, продолжая всё так же вести отсчёт. Попова перестало яростно колотить, осталась лишь мелкая дрожь, он закрыл глаза и уткнулся лбом Матвиенко куда-то в солнечное сплетение. — Всё хорошо, всё в порядке, все в безопасности, — тихо зашептал Сережа, прекратив считать, и коротко поцеловал арсеньевскую макушку, продолжая гладить спину и плечи. — Всё хорошо, ты молодец, ты справился.       Арс горячо выдыхал Матвиенко в грудь, кажется всё ещё следя за поступлением в организм кислорода, но Сергей его не торопил, продолжая говорить что-то успокаивающее, может быть и ненужное вовсе, но кажущееся уместным и важным сейчас. Секунды текли одновременно и медленно, и ужасающе быстро, вдали слышались громкие отрывистые разговоры, но слов было не разобрать. В шатре из-за духоты было нечем дышать.       Арсений наконец отстранился, его глаза были покрасневшими и опухшими, но абсолютно сухими. Он закрыл лицо руками и поставил локти на колени, тяжело выпуская воздух из лёгких и гулко сглатывая. Серёжа подумал о том, что надо бы принести другу воды, но Арс вдруг резко выпрямился, пару секунд настороженно сидел как натянутая струна, будто бы прислушиваясь к чему-то внутри себя, а затем сорвался с места и пулей вылетел из-под навеса.       Матвиенко, вышедший вслед за ним, услышал, как Арсения рвёт. Серёга слегка поморщился, но подошёл ближе, останавливаясь рядом и вновь укладывая свою ладонь на чужую спину и мягко поглаживая, пока Попов опустошал желудок. Он больше не знал, что нужно говорить, а потому просто стоял рядом, пока Арса снова не скрутило. Серёжа вздохнул и понял, что теперь уже спрашивать не к чему, а потому снова нырнул под ткань, достал из холодильника бутылку воды, стащил со стола упаковку салфеток и вышел со всем этим наружу. Арсений, не глядя, забрал всё из его рук, с трудом оторвав собственные ладони от бедер, и Матвиенко тактично отвернулся, слушая, как разрывался полиэтилен, щёлкнула крышка, а затем Арс прополоскал рот. Попов устало выпрямился и побрёл обратно под навес, попутно делая глотки воды. Серёжа аккуратно подвинул ребром ботинка песок, забросав им содержимое чужого желудка и двинулся вслед за другом, наблюдая как тот плюхнулся обратно на стул и опустил голову между коленей. — Лучше? — тихо спросил Серый, засунув руки в карманы и перекатываясь с пятки на носок.       Арсений просто кивнул, а затем прошелестел едва слышное «спасибо». Серёжа хмыкнул в ответ и подумал о том, что ему всё-таки пора почитать что-то про панические атаки, чтобы понять, как с этим справляться. Он никогда не сталкивался с ними в собственной жизни, но боролся уже со второй арсеньевской.       Первая случилась ещё в далеком декабре, прямо перед Новым Годом, когда Серёга решил вытащить замученного Арса на отдых, а не оставлять его работать в собственный отпуск. Они ехали на машине в Карелию, кругом виднелись только голые поля, покрытые снегом, да редкие хлипкие деревья, в машине играла очередная весёлая песня, на которую Попов, погружённый в собственные мысли, не обращал ни малейшего внимания, но затем включилась композиция Эминема и что-то пошло не так. Серёжа, невыспавшийся и слишком уставший, отчаянно пытающийся не уснуть, заметил, что происходит что-то странное не сразу, а когда повернул голову к Арсению, чтобы сказать про слишком долгую дорогу, вдруг увидел, что тот судорожно цепляется за дверцу машины и едва дышит. Матвиенко, тогда испугавшийся до усрачки, резко свернул на обочину, затормозив, вышел из автомобиля сам и вытащил на ледяной воздух Арса, и мог лишь крепко обнимать друга, ожидая, пока тот успокоится и придёт в себя. С тех пор он уже знал, что надо привести в порядок вдохи и выдохи, но было ли этого достаточно для помощи? Может, надо делать больше?       Пока Серёжа думал об эффективности своей помощи, Арсений приводил в состояние работоспособности собственные мозги и размышлял о том, что ему делать дальше. Он понял, что в первую очередь, ему просто необходимо разобраться с тем, что с ним происходит. Все его попытки с головой уйти в работу и ничего не замечать — были лишь избеганием реальных проблем. Они давили слишком сильно, лежали громадным камнем на плечах, и он, честно говоря, понятия не имел, как от них избавиться. Стоило ли уйти в отношения, завести новые знакомства или просто плыть по течению? Ни один из этих способов не казался ему рациональным, но прямо сейчас выход из положения не мигал яркой лампочкой в голове. Откровенно говоря, там вообще было пусто и тихо. Попов чуть выпрямился, прикладывая ледяную бутылку к шее. — Порядок? — осторожно спросил Серёжа, и Арсений поднял голову, смотря на встревоженного друга. — Да, теперь да, — выдохнул он, и сел ровнее, откидываясь на спинку стула. — Не оставишь меня на пару минут? Я возьму руки в ноги и присоединюсь к тебе.       Матвиенко кивнул и покинул шатёр, выходя на свежий, пусть и горячий от дневного тепла воздух. Он не отходил от навеса слишком далеко, околачиваясь рядом, всматриваясь в кусочек футбольного поля, что виднелся из-за низкого одноэтажного здания гостевого домика. Люди не наблюдались, но слышался гул голосов, которые явно выясняли дальнейший ход действий.       Антон в то время из-за внезапно охватившей его эйфории соображал несколько неадекватно, отвечая на вопросы невпопад и уйдя глубоко в себя. Кто-то приложил к боку пакет со льдом, вложил в руки бутылку с водой, и Шаст на автомате сделал несколько глотков, ничего вокруг не замечая.       То, как испуганно Арсений отреагировал на его падение и подскочил к нему, несмотря на кучу народа вокруг, заставило Шастуна снова вспомнить, что Арс всегда в первую очередь беспокоился о благополучии близких ему людей, делал всё, чтобы хотя бы как-то им помочь. Это заложено в нём едва ли не на генетическом уровне: быть благородным рыцарем, готовым в любой момент предложить решение всех проблем. Это нередко приносило ущерб самому Попову, когда тот среди ночи ехал к Серёже, чтобы поговорить, когда у Матвиенко были проблемы с девушкой, а утром, невыспавшийся и усталый, уже мчался на пробы или съёмки. Ему часто приходилось отказываться от ролей, потому что график «Импровизации» порой не позволял иметь какое-то другое дело. В конце концов, Арсений жил на два города не только из-за работы, но и из-за Антона, мотаясь туда-сюда и пытаясь успеть всё, что ему хотелось сделать. В этом была какая-то исключительно арсеньевская самоотверженность и преданность, готовность полностью отдаться тому, что он любил.       Шаст всегда думал, что всё началось с их первого поцелуя. Вся их огромная команда собралась в Петербурге, в квартире Арсения, чтобы просто отдохнуть и посмотреть вместе город. Стоял июль, удивительно жаркий и солнечный для кажущегося промозглым и дождливым города, кондиционер нисколько не спасал от духоты, а алкоголь, обильно вливавшийся в разгорячённые тела, лишь усиливал ощущение тепла. Антон, пришедший на кухню, чтобы попить воды и достать из морозилки лёд, наткнулся на Арса, который стоял, прислонившись поясницей к кухонному гарнитуру, и курил в открытое окно, задумчиво вглядываясь в улицу и, кажется, даже не замечая вторжения. Антон, хотевший было быстро залезть в холодильник за формой со льдом, остановился посреди комнаты, пару секунд размышляя, а затем подошёл ближе и присел на край стола напротив Арсения, достав из кармана пачку сигарет. — Можно? — тихо спросил он, и Попов без слов придвинул к пепельницу.       Из-за закрытой кухонной двери доносилась музыка, от которой под руками вибрировала деревянная поверхность стола, но даже с ней их обоих укутывала мирная ночная тишина, гул машин был едва слышен вдали, изредка кричали чайки.       Шастун впервые так прямо рассматривал Арса, медленно прослеживая взглядом падающую на лоб влажную от пота чёлку, усталые голубые глаза, от сумеречного света казавшиеся не голубыми, а серыми, кристально прозрачными словно лёд на реке поздней весной, на который ступаешь с безрассудством и чётким пониманием, что он под твоим весом треснет, утянет тебя в ледяную глубь, но ты всё равно идешь, потому что страшно и весело одновременно, непохожий ни на чей маленький и аккуратный нос кнопкой, россыпь родинок на щеках, скрывавшихся под щетиной, и уходящих вниз по шее к футболке, небольшие тонкие губы, к которым Арсений подносил сигарету, а затем выпускал тонкой струйкой дым в окно. От желания подойти к нему ближе и коснуться у Антона зудели кончики пальцев, а потому он крепче сжал рукой столешницу, как будто она могла забрать это ощущение.       Арс вдруг поднял глаза, встречаясь своими с зелёными напротив, и у обоих возникло чувство, будто жизнь вокруг них остановилась. Не стало слышно грохотавшей музыки, затих гул машин, доносящийся с улицы, чайки резко куда-то улетучились. Всё кухонное пространство наполнялось лишь тихим дыханием Арсения, неотрывно следящего за Шастуном, и равномерным урчанием холодильника. Антон ещё крепче вжал ладони в стол и переступил с ноги на ногу, резко почувствовав запах Арса, пропитавший всё пространство вокруг: ненавязчивый древесный аромат парфюма, кисловато-ягодная смесь из шампуня или геля для душа и нечто исключительно его, не поддающееся никакой адекватной идентификации, что-то тёплое, домашнее, летнее — так обычно пахнет кожа после долгого нахождения на солнце в деревне: жарой, травой, спокойствием и приключениями, поездками на велосипеде на речку, старыми простыми качелями, грубо сделанными из двух цепей и доски и висящими между берёзами, обязательно оставляющими занозы на голой коже, посиделками у костра поздней ночью, долгим сном на пуховых подушках под колючим одеялом, яблочным пирогом, ещё дымящимся, только что вытащенным из духовки, горячим чаем, стоящими на столе летней веранды. — Красиво здесь, правда? — прошептал Арсений, так же, как и Шаст, сжимая пальцами столешницу за его спиной.       Антон не сразу понял смысл его вопроса, а когда до туго работавшего мозга всё-таки дошло, думать, что конкретно имел в виду Арс — Петербург, двор, квартиру или даже его самого — было уже поздно и совершенно бесполезно. Шастун медленно спустился взглядом к сухим и искусанным до крови губам, облизнул свои, выпустив весь воздух из лёгких, а затем шагнул вперёд, накрыв рот Арсения своим, позволив себе плыть по течению собственных желаний и не дав и на секунду засомневаться в принятом решении.       Попов, подвиснув всего на пару секунд, слегка приоткрыл губы, мягко подаваясь навстречу и отвечая нетвёрдыми, смазанными движениями. Поцелуй был с привкусом горечи и алкоголя, а ещё неуверенности и обоюдно долгого ожидания, но даже таким он казался Антону не таким как все, особенным не только потому, что он целовал мужчину, но и потому что он целовал именно Арса, а не кого-то другого.       Пальцы одной руки ползли по колким коротким волоскам на щеке, легко расположившись в ямочке под подбородком и шее, а второй прошлись по мягким прядям волос на затылке. Арсений сжал ладонями предплечья Антона, прижал ближе, поднявшись на цыпочках, чтобы углубить поцелуй, позволить губам чуть настойчивее скользить, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Шаста вело. Вело от никотина, алкоголя, тёплой ночи и Арса, тесно прижимающегося к нему и почти моляще отвечающего на любое движение Шастуна. Кружилась голова, в ушах гулко шумела кровь, в груди неровно и слишком быстро билось сердце, рискуя сломать ребра. Было до одурения хорошо и плохо одновременно, Антон уже чувствовал накатывающее осознание, но всё гнал его прочь, целуя потрескавшиеся губы Арсения, чуть прикусывая кожу, а когда воздуха стало совсем не хватать, оторвался от него, прислонившись своим лбом к его, всё ещё не открывая глаз. Оба тяжело дышали, выдыхая друг другу горячий воздух в лицо.       Всё началось не с этого поцелуя в три часа ночи на кухне Арсения. Всё началось гораздо раньше, на первой их встрече, когда Антон, волнуясь, вытер влажные ладони о штаны, а Арс, заметив это движение, ободрительно улыбнулся, протягивая руку, чтобы поздороваться. Шастун уже тогда почувствовал это лёгкое ощущение притяжения, желание познакомиться поближе, узнать об этом человеке всё: чем он живет, какой пьёт кофе, что делает, когда грустит. Тогда это казалось просто профессионально-дружеским: им всем предстояло вместе импровизировать, а значит подхватывать друг друга, улавливаться на ментальном уровне, продолжая шутки и сценки. Может быть, сначала оно таким и было, но оставаться только на этом уровне не могло.       Антон часто думал о том, что не будь он тогда пьяным и разморенным июлем, ничего бы не началось, он бы никогда не поцеловал Арсения и они бы так и остались просто друзьями и коллегами, но понимал, что лишь безбожно себя обманывал. Он потянулся к нему не потому, что алкоголь ударил в голову, а потому что он горел Арсом. Каждый раз, когда они находились рядом, в его голове взрывались фейерверки, которые он слишком долго отказывался замечать, убеждая себя в том, что это ничего не значит, просто реакция на очень интересного человека, искрившегося жизнью и любовью к ней. Только сейчас он осознал, что сам сделал первый шаг, первым поцеловал, первым пришёл к Арсению в гостиничный номер и остался там до утра. Он сам влез в этот экзистенциальный кризис, который сейчас казался абсолютно лишним и надуманным: всё было ясно как день — он встречался с девушками, был в них влюблён, строил с ними отношения, но любил, по-настоящему любил, только один раз в жизни, Арсения. Предельно простая философия. — Сворачиваем съёмку, — громко сказал Стас, жестами показывая операторам убирать камеры.       Антон на этих словах выплыл, наконец, из глубин собственного мозга и тут же встрепенулся. — Что? Нет, ничего не сворачиваем, я прекрасно себя чувствую! — тут же заголосил он, порываясь встать со скамьи, но тупая ноющая боль в пояснице и тяжёлая рука Позова на его плече пригвоздили его к месту. — Ещё скажи, что доиграешь матч, — скептически протянул Дима, глядя на него сверху вниз.       Шаст несколько затормозил, раздумывая и кусая губы. — Играть я не буду, но это не значит, что нужно разрушить все планы. Сыграешь меньшим составом, тут осталось-то пятнадцать минут до конца. А на видео скажем, что я ногу подвернул.       Антону не хотелось выкидывать съёмочный день и подводить всех только потому, что неудачно приземлился. Он даже был уверен, что через неделю и не вспомнит об этом инциденте.       Поз повернул голову к Стасу, вопросительно воззрившись на него, и Шеминов, поразмыслив, кивнул. — Постараемся снять побольше кадров твоей командной поддержки и выйдет хорошо, — он отправился к операторам, а Дима вновь повернулся к Шастуну. — Ты как вообще? — в его голосе сквозила обеспокоенность, и Антон успокаивающе улыбнулся другу, заметив, что всё ещё прижимал к пояснице лёд, и тут же убрал руку, отложив его в сторону. — Нормально, жить буду. Уже почти не болит даже, — ответил Шаст, а Дима недовольно покачал головой и приложил упаковку обратно к ушибу Антона. — Держи лёд на месте, пока рано убирать. Ещё таблетку дать? — вопросительно поднял брови Позов, на что Шастун решительно помотал головой. — Не, всё нормально, правда. Наверняка пару дней похромаю, но это меньшая из проблем, — Антон вздохнул и огляделся. — А где Арсений с Серёжей?       Поз осмотрелся вслед за ним и нахмурился. — Не знаю, были тут, вроде. Отошли в дом, наверное, — сказал Дима, а потом поднял брови. — Вспомни солнце, вот и лучик.       И действительно из-за гостевого дома выходили обнимающиеся Арсений и Серёжа. Матвиенко расположил свою руку на чужой талии за невозможностью держать её выше, а Попов спокойно закинул свою на плечо Сергея, чуть улыбаясь в ответ на какую-то болтовню друга. Они подошли ближе к скамейке, Серёжа плюхнулся на неё рядом с Антоном, а Арсений, оставшись стоять, скрестил руки на груди и тихо спросил: — Как себя чувствуешь? — Порядок. Уже всё нормально, — Шаст мягко улыбнулся и сменил ладонь, державшую лед — та совсем замёрзла.       Арсений кивнул и повернулся к Позову. — Сворачиваемся и едем по домам? — спросил он у того, на что Дима покачал головой. — Неа, остаемся до конца, только Антон уже не играет. О, Серёж, может, ты заменишь его? Тут осталось всего пятнадцать минут, — Поз резко обратился к Матвиенко с предложением.       Серёжа пожал плечами и встал со своего места. — Футболку с шортами надо найти, — засунув руки в карманы, сказал Матвиенко. — Шорты у тебя и так красные, а футболками с Шастом поменяетесь, твоя всё равно как балахон Аллы Борисовны, даже на нём висеть будет. — Ну, не всем же носить джинсы как у Арсения, — Сережа улыбнулся, принимая от Шастуна одежду и передавая ему свою. — Это Стаса идея? — прищурившись, спросил Арсений у Антона, пока Поз с Матвиенко что-то обсуждали.       Шаст поднял голову, чтобы посмотреть на Попова, а поняв, что он задал вопрос конкретно ему, несколько встрепенулся, осознав, как давно Арс говорил конкретно с ним и напрямую. С самой зимы всё общение сводилось к игре на сцене или каким-то общим вопросам, которые обсуждались всем коллективом. Антон гулко сглотнул. — Нет, это я сказал продолжать, — так же тихо ответил он, вытирая влажные ладони о шорты.       Арсений в ответ смиренно кивнул. Шастун знал, что Шеминов с Поповым друг друга очень активно недолюбливали, было видно невооруженным взглядом, хотя поначалу казалось, что это просто ироничный стёб. Но на деле это было нечто более глубокое. Не было ни дня на работе, когда Арсений не вступал в словесную перепалку со Стасом, иногда в исключительной мере завуалированную (из которой он всегда выходил победителем), иногда достаточно прямую, издеваясь над невнятной речью или тем, что продюсер, читая твиттер, всегда находил про себя гадость и тут же начинал расписывать треды, которые набирали ещё больше негатива (впрочем, из этих ссор он тоже выходил победителем). Так что счёт исчислялся парой десятков у Шеминова и сотней тысяч у Арсения. Так же Антон знал, что Попов не был склонен валить всех собак на Стаса, но в такие моменты, как этот, когда Арс в первую очередь подумал, что именно Шеминов решил закончить начатое, становилось отчётливо понятно, насколько сильно Арсений Стасу не доверял. И как часто на самом деле хотел его обвинить. Их обоюдная не ненависть, а скорее неприязнь была такой неотъемлемой частью коллектива, что Шастун слабо себе представлял, что однажды настанет тот день, когда они примирятся и будут вместе есть шашлык из одной общей для всех миски. Даже одна мысль о такой картине вызывала нервный смешок. — Я не хотел, чтобы из-за меня пропал съёмочный день, — вновь отозвался Антон после продолжительного молчания, когда Дима с Серёжей уже ушли, а Арсений, прислонившись к деревянному столбу, не ожидал продолжения разговора.       Арс открыл рот, чтобы что-то сказать, но Стас в ту же секунду его окликнул, спеша к ним от операторов. — Арсений! Подвинем тебя ближе к полю, будешь за Серёгу болеть, а Антона снимем прям отсюда, чтобы не поднимался. Но лёд придётся убрать, — пробормотал он, начиная обсуждать дальнейшие детали.       Арсений в ответ на это пожал плечами, устало насупился и отправился к Позову и Матвиенко, стоящим у ворот. Шаст проводил его долгим и слишком тяжёлым взглядом.       Попов после последних событий чувствовал себя предельно вымотавшимся и только долгие курсы актёрского мастерства, а также понимание того, что по головке его никто гладить не будет, заставляли всё также весело скакать рядом с камерами, кричать что-то ободрительное Серёже и Диме, для проформы ругать забивающих голы Минских и казаться ничуть не растерявшим весь свой запал за несколько часов. На деле же всё, что ему хотелось, это уехать к Серёге домой, проспать положенные ему часы сна, а потом отправиться в Петербург работать, вести выпускные, корпоративы, различные благотворительные мероприятия, в целом, трудиться не покладая рук.       Оставшиеся необходимые куски дописали быстро. Солнце уже вовсю садилось, дополнительное освещение выставлять не хотелось, так как это было бы лишней тратой времени и ресурсов, поэтому последние интервью и резюме матча снимали в ярко-оранжевых заходящих лучах, что было даже романтично. Серёжа, всё отнекивающийся и не желающий попадать в последние кадры, пробурчал в объектив что-то про то, что все молодцы, но за их проигрыш обидно, Поз наговорил целую речь, а Антон, стоящий рядом с ним, просто с гордостью обнимал того за плечи, несмотря на то, что Минские выиграли со счётом 3:2. Арсений предпочел удалиться, сесть в прохладе продуваемой ветром беседки, будто отгороженной от всего мира диким виноградом, ползущим по деревянным балкам, и углубиться в эскизы новой футболки. С ним работала большая команда людей, которые воплощали его задумку в жизнь, подбирали вместе с ним материалы и нужные цвета, отвечали непосредственно за массовое производство, продажу и все прочие важные штуки, но идея и её рисовка всегда оставались на Арсе. Да, сложных картин там никогда не было, но даже на то, чтобы повертеть уже имеющиеся в голове задумки и перенести их на бумагу, а работал Арсений только на ней, потому что так мысли текли плавнее и чётче, будто переливаясь по карандашу в блокнот, уходило много времени, не нравилось то одно, то другое.       Арсений хранил эту идею где-то совсем глубоко на подкорке, не подпускал к ней никого, даже себя, а она отчаянно билась о внутренние заслоны, снилась даже, мучила изо дня в день, не давая отвлечься на что-то более уместное и не вызывающее. Арс знал, как много футболок он сделал именно с отсылкой на Антона, потому что именно так он мог громко заявить о своей любви, но все же это не мешало ему выпустить еще одну. Попов хотел сделать футболку с намеком на музыкальное творчество Шастуна (хоть о его личных песнях мало кто знал), но позволить себе такой шаг значило, во-первых, отдаться на растерзание рабочему коллективу, людям, которые активно следили за его жизнью, то есть фандому (который обязательно раскопает информацию и поймёт, чему посвящена футболка), подставить себя, Антона, во-вторых, окончательно зарыть любые попытки сближения в будущем с Шастом, увидеть на его лице разочарование, досаду и страх. Страх, который всегда отражался на его лице, даже если и был запрятан в самую глубину черт, когда Попов вытворял что-нибудь этакое на сцене или в Инстаграм. Арсений, на деле, и сам не знал, почему ему так хотелось говорить о своих чувствах, пусть и в завуалированной манере. Было ли это желание заявить свои права (что уже выглядело мерзко, о каких правах на человека вообще могла идти речь), заставить Кузнецову уяснить, что Антон ей не принадлежит (а кому тогда принадлежит, ему что ли?) или просто попытка высказать всё, что копилось внутри и не давало ему как следует спать. Он так до конца и не понял, чтобы попытаться ответить на это вопрос хотя бы самому себе.       Арсений вертел блокнот и так, и эдак, наносил на бумагу буквы и рисунки, раздумывая о том, оставить ли на футболке «hasnuts», то бишь пиздец в чистом виде, сократить всё просто до «nuts», что проблем убавляло, но едва ли полностью, или взять что-то более завуалированное? Над ним давно загорелась лампочка, укрытая металлическим плафоном, в воздухе раздавался запах готовящегося шашлыка, совсем рядом гудели голоса, кажется, даже кто-то (вполне возможно, что Стас) звал его обсудить рабочие вопросы, но был быстро оттащен от беседки, а Арсений всё сидел, сгорбившись над блокнотом и хмурясь, пытаясь придумать вариант, который ему точно понравится. — Арс, — раздался низкий голос у входа, и Попов подскочил, резко захлопнув блокнот.       Антон чуть виновато улыбнулся и неловко переступил с ноги на ногу, машинально поморщившись. — Не хотел напугать, но там шашлыки готовы, пойдем есть? — нервозно пощёлкал пальцами и облизнулся.       Арсений отвернулся, прерывисто вздыхая и складывая всё в рюкзак. — Додумался приходить с больной ногой, мог бы и так позвать. Или послать кого привести, — пробормотал он, аккуратно застёгивая молнию. — Да там все заняты, а я без дела сижу. И кричать как-то не хотелось, весь настрой рабочий сбил бы. Хотя и так сбил. — Я всё равно собирался уже заканчивать, не парься. Идём, — Попов подхватил рюкзак, закидывая его на плечо и уже собираясь выйти из беседки, но стоящий прямо у ступеньки Шастун не дал этого сделать внезапным вопросом. — Ты новую футболку готовишь?       Арсений слишком резко осознал, что из-за разницы между полом и землей, они с Антоном сейчас были абсолютно одинакового роста. А ещё стояли так близко, потому что Арс думал, что едва он двинется на выход, как Шаст отойдёт, что Попову сейчас было достаточно лишь слегка вытянуть руку, чтобы коснуться Антонова запястья. Арсений втянул носом воздух и кивнул. — Ага, типа того.       Антон никогда не видел начальных наработок, да и не был уверен, что Арсений вообще их кому-либо показывал, принося уже полностью готовый эскиз на производственный разбор, но он знал этот блокнот. Знал отрешённость и сосредоточенность, с которой Арс всегда старательно выводил в нём что-то карандашом, хмурясь и поджимая губы. Знал, что он никогда не делал этого на работе, потому что ему всегда был важен определённый настрой, даже некоторое лёгкое помешательство и зацикленность на том, что он делает, а во время съёмок он никогда не располагал этим ощущением. Но Шаст видел его в таком состоянии пару раз, Арсений будто пропадал с этой планеты, переносясь в свою собственную вселенную в своей же голове, где ничего непонятно, но так интересно, и хочется окунуться, осмотреться, увидеть то, что другим недоступно.       Он наблюдал за ним и сегодня, но Арс был в совершенно другом настроении: напряжённый, хмурый и сердитый, он то наклонился к листам, горбясь и близоруко щурясь, то наоборот вытягивался как струна, придирчиво вглядываясь в написанное и вынося это на свой собственный, слишком строгий временами суд. Арсений работал сегодня вымученно и лихорадочно, будто пытаясь выплеснуть всё, что у него было на бумагу. Именно поэтому Антон сам поднялся, чтобы его позвать, и решил спросить про футболку. Ему хотелось если не сказать, то показать «смотри, я всё ещё рядом, я всё ещё тебя поддерживаю в любых твоих начинаниях, даже если ты вдруг устроишь ограбление банка». — Уверен, что получится круто. И буду, как обычно, ждать от тебя один экземпляр, — Шаст снова улыбнулся и рискнул поднять глаза на Арса.       Тот был чуть насупившимся и бледным в собирающихся сумерках, но во взгляде было так много всего, что у Антона к щекам прилил жар. Он не мог до конца осознать весь спектр всего, что показывал Арсений одними лишь глазами, но невыраженная и абсолютно беззащитная благодарность, неуверенность, опасения так явно проглядывались, что у Шастуна едва не перехватило дыхание, но Арс первым уставился на свои кроссовки. — Обязательно подарю. Если сделаю. — Сделаешь. Ты всегда всё делаешь.       Арсений застыл, глядя на Антона и пытаясь понять, что это значит. Они практически не общались полгода и внезапно стали перекидываться фразами, причём совсем непохожими на ничего незначащую болтовню. — Арсений! Шаст! Идите, мясо на столе уже, — крикнул Стас, и они оба вздрогнули, рефлекторно обернувшись. — И правда, пора, — пробормотал Попов и, аккуратно протиснувшись мимо Шастуна и деревянной балкой, протопал ко всем, плюхнувшись рядом с Серёжей.       Простые посиделки за едой быстро превратились в обсуждение итогов года, планирование новых проектов и разговоры о том, что нужно дополнить, а что и вовсе убрать. Учитывая, что почти все были за рулем, никто не пил, а потому скрепляющего фактора в виде алкоголя не было и все разбились по группкам: минские, которых беседа касалась только в начале, отделились самыми первыми, хотя всё ещё сидели вместе со всеми, но уже были на своей волне, шутя, дурачась и всем видом показывая, что они здесь, чтобы отдохнуть. Позов вместе с Катей говорили в основном с Косом и Стаховичем, Арсений, потягивая безалкогольное пиво, перебрасывался фразами с Матвиенко, но они оба больше молчали, не принимая участия во всеобщем галдеже. Оставшаяся команда в лице Шеминова, Антона, Иры и Дарины, Зинченко и небольшой съёмочной группы продолжали обсуждать рабочие моменты.       Улучив момент, когда его слова легко могли потонуть в гуле голосов, Антон чуть придвинулся к Стасу и выдал: — Надо позвать Арсения в «Контакты».       Шеминов непонимающе к нему обернулся и с трудом проглотил кусочек огурца, который жевал. — Чего? — Говорю, надо позвать Арсения в шоу «Контакты», — ещё раз спокойно проговорил Шаст, делая глоток колы. — Антон, мы проговаривали эту кучу раз. Какой смысл? Шоу надо раскручивать, а не приглашать своих, просмотров же не будет, как и новой аудитории. Это невыгодно, — Стас вытер руки салфеткой и скрестил их на груди.       Антон вообще-то и сам не считал это хорошей идеей, но совсем по другой причине. Отношения с Арсом были натянутыми, и приглашение его на съемки сейчас могло дать не те результаты, которых Шаст ожидал. Он хотел сделать из этого публичное извинение, но Арсений, едва удостаивающий его взгляда на работе, мог отказаться. Или, что хуже, прийти и чувствовать себя неловко. При любом раскладе получалась какая-то задница. — А я думаю, что выйдет наоборот. Его требуют в кадре уже год все, кому не лень. И я уверен, что выпуск точно выйдет в тренды, а это ведь самое главное, так? Чтобы он был заметен всем. — Шаст… — Стас, это всего один выпуск, заодно и проверим, насколько он заметен, ты сам сегодня говорил, что надо ставить эксперименты. Чем тебе не эксперимент? — Антон продолжал давить, пытаясь выиграть небольшой хитростью. — О чём шепчетесь? — Дарина, перестав показываться Кузнецовой какие-то фотки на телефоне, переключилась на них.       Шеминов ей не ответил, задумавшись, а потому она вновь отвернулась к Ире. Наконец, он вздохнул, откинувшись на спинку лавки, и произнёс. — Я подумаю. В конце концов, проверить и правда стоит. Практически уверен, что это ничего не сделает для развития канала, но я всё же подумаю. — Можно выложить на Новый Год. И если соберет просмотры, то будем приглашать наших на праздничные выпуски. Уверен, что выйдет супер. — Ладно, может ты и прав. Подумаем, — Стас поправил кепку.       Шастун кивнул и облегченно выдохнул: теперь уговорить Стаса было легче лёгкого, он и так почти согласен. Оставалось только ещё парочку раз продвинуть эту мысль, чтобы наверняка. Над головой висел другой вопрос: хотел ли этого сам Арсений?       Антон огляделся, выискивая среди других людей, облюбовавших себе совершенно разные места, только одного. Арс сидел на крыльце гостевого домика, сгорбленный и удивительно маленький для своих почти двух метров роста, крутил в руках телефон, а рядом Савина о чём-то увлеченно рассказывала, мельтеша перед ним. Попов улыбался ей не уголками чуть приподнятых губ, а скорее глазами. Шаст знал это чувство, возникающее рядом с Савиной: та так умело делилась энергией, хотя и не осознавала этого, что все вокруг тоже подхватывали её настрой, становясь батарейками-энерджайзерами. Судя по движениям, она хвасталась успехами в фигурном катании, на которое стала ходить совсем недавно, но уже подавала большие надежды. Арсений серьёзно кивал, о чём-то спрашивал и без толики скуки смотрел на неё.       Антон взглянул на Диму с Катей, нежно наблюдающих за дочерью. Катя, держа на руках Тео, мягко покачивалась скорее по привычке и рефлекторно, чем по необходимости: мальчик совершенно спокойно сидел на её руках, положив голову ей на плечо. Поз встал со своего места и, прежде чем отойти, проговорил что-то жене, а затем коротко чмокнул её в щеку, отчего Катя открыто улыбнулась и с той же улыбкой проследила за удаляющейся спиной Позова, ушедшего к Косу. В этом было столько гармонии и счастья, что даже завидовать было как-то неловко и неправильно: люди любили, люди заботились, люди просто были рядом, в конце концов. Поэтому Шаст наблюдал за ними с лёгкой улыбкой, радуясь, что у его друга всё хорошо.       Он снова перевёл взгляд на Арсения, который теперь, оставшись без Савины, убежавшей к Минским, устало прислонился к балюстраде и водил носком кроссовка по земле, отрешённо смотря в никуда. Антон видел его таким нечасто, потому что Арс всегда как будто оставался в той роли, которую придумал себе сам: вечно весёлый и озорной акробарс, покоряющий любые поверхности будь то едва стоящий стол, крыша гаража или дерево. По нему никогда нельзя было что-то понять, ибо Попов не спешил открываться даже наедине. Впрочем, это, кажется, было их обоюдной проблемой, пусть эмоции на лице Шастуна были написаны слишком ярко, он не хотел их проговаривать, равно как и делиться своими мыслями и страхами. Почему они оба считали, что на такой тяге можно выехать? Несомненно, они знали друг друга лучше, чем кто-либо, но в душу заглянуть даже не пытались, а какой толк от знания любимого цвета без понимания того, о чём другой мечтает?       Было бы неправдой говорить, что он не мог жить без Арсения. Жил. И работал. Ходил в бар с друзьями. Смотрел футбол с Позом. Но без Арса всё было не то. Подушка под головой становилась горячей слишком быстро. Вместо пустой упаковки йогурта в мусорку шла ложка (а пару раз и банан вместо его кожуры). Телефон постоянно падал на лицо, пока Шаст лёжа смотрел видео. Будильник ничерта не поднимал без привычного и простого «Доброе утро» в сообщениях. А на работе никто не говорил «курить вредно» каждый раз, когда Шастун начинал парить прямо в офисе, а не уходил в курилку. Этот список можно было продолжать бесконечно, а некоторые его пункты можно объяснить простой рассеянностью и неудачливостью, но на деле оно так не работало. Проблемы в жизни Антона не решались простым присутствием Арсения поблизости, но казались мелкими и не столь значительными: над ложкой в мусорке или прилетевшим на лицо телефоном можно было вместе поржать, а не забурчать себе под нос нечто похожее на «блядская хуета, блять». Поэтому Шаст всегда возвращался к Арсу после каждого их расставания несмотря на то, что бесился с трудностей и не понимал, как из них выплыть. Попов был островком безопасности и комфорта, рядом с ним спокойно. Хотя потом реальность ебашила топором по голове и заставляла растерянно хлопать глазами от непонимания того, как спасаться от неё и, в первую очередь, от самого себя.       Антону было сложно осознать, что Арсений и являлся той самой гармонией, которой ему не хватало. Да, он перевернул всю его жизнь, заставил пересмотреть все свои идеалы и привычки, но он же был и тем, кто вообще заставил его заглянуть в себя и понять, что там внутри всё скомкано и навалено в кучу, что вообще-то это надо разгребать, а не закрывать глаза, приговаривая «чего не вижу, того и нет». Пора было отдать Арсу должок и помочь ему самому увидеть, что скрывать всё в себе совершенно не выход.       Да, Антон мог жить без Арсения, но зачем, если можно жить с ним? Зачем мучаться и страдать, придумывать массу причин написать и так и не отправить сообщение, лишний раз раздумывать, прежде чем обратиться по имени, если вместо этого стоило пить вместе чай на кухне в четыре утра и сонно смотреть на него, слишком бодрого, уже успевшего сходить на пробежку и сделать тысячу пятьсот дел?       Никого важнее и лучше Арсения не существовало, потому что и не могло, ибо сам Шаст не хотел предположить, что когда-нибудь он увидит в ком-то столько же смысла. Да, в Арсении была маленькая тележка недостатков и огромный вагон сучливости, но разве это было проблемой? Разве сам Антон был идеалом всей вселенной? Да и зачем заиметь сразу идеальные отношения неизвестно с кем, если их можно выстроить с человеком, являющимся центром вообще всего существования?       Шасту было жаль тех шести месяцев, которые прошли вот так, но они же дали осознание своих чувств и понимание, что так, как было, он уже не хочет. Пришло время выстраивать новые отношения, завоёвывать доверие и самому учиться доверять, запускать внутрь и самому лезть в чужую голову. Опасным лишь оставался вопрос: хотел ли всего этого сам Арсений? И если говорить откровенно, то возможный ответ «давай останемся друзьями» вряд ли бы оставил сердце Антона целым. Да, принимать чужие желания важно и нужно, и, если бы Арс вдруг так и предложил, Шастун тут же ответил бы согласием, потому что это уже хотя бы что-то, но что делать с мышцей, гоняющей внутри кровь и вдруг отказывающейся работать адекватно?       Антон залпом допил остатки колы в стакане и встал со своего места, двинувшись к Арсению. Попов доставал из кармана пачку сигарет с зажигалкой, когда Шастун с лёгким кряхтением приземлился рядом с ним на ступеньке, вытягивая вперёд длинные ноги, и Шаст со странно щемящим ощущением подумал о том, что Арс курил редко, а сегодня это стало почти традицией. — Как нога? — от дыма голос Арсения был немного приглушённым. — Жить можно, — на автомате выдал Антон, и в целом это было даже правдой, тупая ноющая боль от поясницы до колена не мешала сидеть и обсуждать рабочие дела, так что жить действительно было можно.       Арсений в ответ на это покачал головой, стряхивая с джинс пепел, а Шаст резко осознал, что свою речь он ни капли не продумал. Начинать с вываливания всего того, что он надумал за полгода было странно и неправильно, будто бы чужое мнение ему не важно, спрашивать в лоб про чувства Арсения казалось опасным, а начинать с простого «как дела?» было равно подъехать на кривой кобыле и выдать «здрасьте, не хотите обсудить философию Ницше?», или что-то в этом духе. Место и время тоже не особенно подходящие: они сидели вдвоем на крыльце в разгар «тусовки», когда уход любого человека тут же ознаменовывался его поисками. В итоге Антон, так же закурив, просто сидел рядом с Арсом, мучительно раздумывая о том, как же всё-таки начать.       От Арсения исходили почти ощущаемые волны напряжения, и уверенности в своём решении Антону это не добавляло, откровенно говоря. Разумеется, он не думал о том, что вот так сядет и Арс тут же улыбнется ему той самой его улыбкой, скажет, что скучал и предложит «отлучиться на пару минут в туалет», но его явная закрытость заставляла Шаста тревожиться так, что ладони потели гораздо больше обычного. В конечном итоге он, выбросив докуренную сигарету и потерев руки о шорты, выдохнул и начал: — Арс, я… — Антон! Арсений! Идите к нам, мы команды на «Свою игру» набираем, — послышался голос Стаса, и Шастун рефлекторно усмехнулся, услышав точно такой же смешок рядом с собой.       Арсений криво ухмылялся, качая головой. — Что ж, по крайней мере, что-то не меняется никогда, — Попов встал со своего места и протянул ладонь Антону, чтобы помочь тому подняться.       Шастун с готовностью за неё ухватился, словно утопающий за соломинку. — Это единственное, что никогда не меняется, — произнёс Антон, пристально глядя на Арса и пытаясь вложить в эти слова «смотри, я пришёл к тебе, пожалуйста, давай поговорим».       Арсений застыл, всё ещё держа его руку и локоть, и кожу от этого нещадно пекло. Он нахмурился, сжав губы, будто бы раздумывая, показалось ли ему, или Шаст действительно вложил в эти слова больше смысла, чем можно было бы подумать. — Пацаны, давайте живее, мы готовы уже!       Арсений отпустил его руку, и если бы сейчас кто-то вылил на неё жидкий азот, было бы и то не так холодно. — Идём, нас ждут уже, — протянул Арс, засовывая руки в карманы и разворачиваясь к нему спиной.       Антон, наблюдая за идущим впереди Арсением, видел, как тот расправил плечи, задрал голову и стал двигаться чуть небрежнее и развязнее. Наверняка ещё и улыбку спокойную и чуть снисходительную нацепил. Шастун знал этот его вид слишком хорошо, Арс часто им прикрывался. — Кто с кем? — небрежно спросил он, покачиваясь на носках. — Минские вместе, к нам Шаст, вон команда Поза, — Шеминов махнул в сторону Коса, Димы, Серёжи и Стаховича, усевшихся вместе. — Катя главной осталась. — Тогда я к Минским. Примете? — Арсений улыбнулся, спрашивая их, и ребята, удивившись неожиданности выбора, вразнобой покивали.       Шевелев чуть замешкался, подняв руку, будто хотел пожать ладонь Попова, но вместо этого подтянул пятый стул, на который тут же грациозно опустился Арс. — Эй, мы тут в меньшинстве, нам фора нужна, — недовольно протянул Матвиенко, скрещивая руки на груди. — У вас там Димка за двоих, — тут же парировал Арсений, усмехнувшись. — А у тебя команда и вовсе из десяти тогда, — улыбнувшись, ответил Серёга, на что Позов чуть пихнул его. — Серёж, никогда не поздно сменить капитана, у нас ничего не изменится, — ехидно проговорил Дима, выгнув бровь, а Матвиенко хмыкнул и отвернулся.       Поз закатил глаза и покачал головой, улыбаясь. — Все готовы? Начинаем! — сказал Стас, хлопнув в ладоши и усаживаясь на своё место.       Баллы решили присуждать сразу всей команде и отвечать так же, чтобы не путаться. Пока Катя зачитывала список тем с телефона, все притихли, слушая и пытаясь запомнить всё, что она говорит. Начали, разумеется, с команды под предводительством Димы, ибо Матвиенко всё-таки выторговал им фору. — «Рекорды животных» за двести, — расслабленно начал Позов, улыбнувшись. — Во время шоу в городе Дарвин большая любительница воды мисс Пигги совершила прыжок с пятиметровой вышки. Кто такая мисс Пигги? — громким, ровным голосом зачитала Катя. — Свинка, — тут же ответил Поз, и Катя радостно кивнула. — Откуда ты знаешь? — спросил Серёжа Матвиенко, удивлённо подняв брови. — Серёг, её зовут «мисс Пигги», кем она ещё может быть? — иронично протянул Дима, усмехнувшись. — Откуда ж я знаю, может так собаку решили обозвать.       Арсений с Антоном отвечали на вопросы несколько вяло и неохотно. Арс всё время раздумывал над тем, как Шаст вёл себя, стараясь всеми силами показать, что всё осталось по-прежнему, а его последняя фраза и вовсе выбила Попова из колеи, отчего он не знал, что и думать. Вместо игры он больше переговаривался с Шевелевым и Зайцем, улыбаясь их внутряковым шуткам, которые понимались только после объяснений, но менее смешными от этого не становились. Он мало общался с ними в офисе, потому как они практически не пересекались, но ребята оказались неожиданно начитанными и эрудированными, Макс, конечно, больше оглядывался на остальных, не зная ответы, но от этого в команде лишь царил какой-то уют. Арсений вдруг понял, что минские напоминают ему его собственных коллег. Заяц был Серёжей, Шевелев — Арсением, Горох — Позовым, а Гаус — Антоном. Он смотрел на них, таких сплочённых, беззлобно подтрунивающих друг над другом, пытающихся втянуть в их веселье самого Попова и постоянно подталкивающих его к ответам. Он надеялся, что их ждёт большое будущее, потому что они были этого более чем достойны. — Переведите с французского «Кот Д’Ивуар» — произнесла Катя, и Арс тут же откликнулся. — «Берег слоновой кости», — он довольно улыбнулся, когда ответ оказался правильным. — Ты знаешь французский? — спросил его Горох, откинувшись на спинку стула. — Учил когда-то, но уже почти всё забылось, — чуть смущённо произнес Арсений, на что тот кивнул и улыбнулся.       Антон же, наблюдая за Арсением, чувствовал себя странно. Он знал, что Арс легко сходился с любой компанией, потому что умел расположить всех к себе так, что ни у кого не оставалось сомнений, что он интересный и замечательный человек, но теперь, видя насколько каким раскованным и расслабленным он был в их компании, насколько быстро его настроение от задумчивого и настороженного сменилось весёлым и азартным, он почувствовал где-то внутри себя лёгкий укол ревности, уже не в первый раз за сегодня возникшей. Ему бы радоваться, что Арсений хорошо проводит время, стремясь заработать своей команде как можно больше баллов, но на деле ему было жаль, что он давно не видел таким Арса рядом с собой. И он бы соврал, если бы сказал себе, что не хочет быть именно тем катализатором, от которого Попову становится спокойно и хорошо прямо сейчас. Он хотел. Очень хотел. Хотел вернуть себе того Арсения, которого знал как свои пять пальцев. — Последней оперой Чайковского стала именно эта, поставленная в Мариинском театре в 1892 году. — «Иоланта» — ответил Серёжа Шевелев, и когда раздалось утвердительное «правильно» Кати, он дал пять Попову и остальным. — Аномально ранний снегопад украсил этот фильм Эльдара Рязанова. «У природы нет плохой погоды…». — «Служебный роман», — тут же подал голос Матвиенко, и Поз одобрительно похлопал его по плечу.       Игра закончилась неожиданной для всех победой Позова и его сокомандников. Он буквально урвал им пятьдесят баллов, которые и отделили его от Минских с Арсением, на вопросе со ставкой. Было уже около двенадцати, и на лицах всех явственно читалась усталость от долгого и душного дня. Макс, накрыв глаза сгибом локтя, болтал о том, что хочет драников и в душ, Шевелев отвечал ему, что, пока они доедут до дома, всё, чего он действительно будет желать, так это поскорее упасть в постель, поэтому никакие драники он готовить не будет. Антон смотрел, как Арсений пристально наблюдал за их разговором и мрачнел с каждой секундой, отворачиваясь так, как будто подглядел за чем-то слишком личным. Шаст знал это чувство, потому как часто становился свидетелем таких, кажется, незначительных моментов между этими двумя, а ещё знал, что он невольно, как и Арс, провёл параллель между Зайцем с Шевелевым и им самим с Арсением. Они были отражением их лучших времён в отношениях, когда оба забывали о том, что в мире существует кто-то ещё, кроме них, пока не задумывались о том, что ждёт их за дверями номера или арсеньевской квартиры. Различие было лишь в том, что Арсений с Антоном всегда закрывали глаза и уши в ответ на тревожные звоночки, предпочитая не разбирать их, а глушить, «чего не вижу, того и нет», а Макс с Серёжей казались настолько непосредственными и простыми, что в груди появлялось тянущее чувство, словно кто-то подвесил там камень. — Спасибо всем, кто сегодня был, я думаю, можно уже расходиться, — произнёс Стас, вставая со своего места и поправляя кепку.       Народ зашумел, возвращая назад стулья и разбирая накрытый стол. Арсений тепло попрощался с Минскими, по-тихому собрал свои вещи, проверил наличие телефона в кармане и двинулся к Матвиенко, уже поджидавшего его и крутящего на пальцах ключи от машины. — Уже уходите? — спросил Позов, отвлекаясь от сборов детских вещей и подходя к ним. — Да, утром надо в Петербурге уже быть, спать хочется невероятно, — кивнул Арс, а затем усмехнулся в сторону Серёжи. — А Серёга так вообще спал бы всегда вместо работы. — Мне моё время дорого, я бы его спал, — хмыкнул Сергей, засовывая руки в карманы и прислоняясь плечом к балке навеса. — Что ж, хорошего вам отпуска, — улыбнулся Дима и протянул Попову руку, чтобы попрощаться.       Савина, подойдя к Арсению, невозмутимо обняла его, крепко стиснув талию, и, дождавшись, когда он обнимет её в ответ, так же серьезно подала ладонь Матвиенко, чтобы тот её пожал. — Вы классные, жаль, что мы не общаемся постоянно, — немного сонным голосом проговорила Савина и помахала им.       Арс наблюдал за ней с мягкой улыбкой, а Дима, потрепав дочь по голове и поцеловав её в макушку, чуть подтолкнул её к Кате. — Да, и правда, собираемся мы теперь нечасто, надо бы как-то это исправить, — задумчиво проговорил Поз, а затем собрался и кивнул ребятам. — Доброй ночи. — Спокойной ночи, Димазавр. И вам хорошо в Турцию слетать.       Серёжа вместо ответа похлопал Позова по плечу и двинулся к машине. — Смотрю, ты сдружился с Минскими, — негромко произнёс Матвиенко. — Цитируя Савину, «они классные», — усмехнулся Арсений, а затем протяжно выдохнул. — Не то чтобы я не знал этого раньше, просто не доводилось общаться с ними настолько близко. — Понимаю… — Арс, подожди! — Серёжу перебил оклик Антона, который спешил к ним, чуть прихрамывая.       Арсений невольно поморщился, замечая его ходьбу, и скрестил руки на груди. — Я буду ждать тебя в машине, — Серёжа, деликатно кашлянув, ушёл, оставив его одного. — Арс, я… Надо поговорить, — смущённо произнёс Шастун, а у Попова воздух застрял где-то в горле, не дойдя до лёгких.       Вот оно. То самое, чего Арсений так ожидал и чего боялся сильнее, чем провала на пробах. И казалось бы, перед ним Антон, который первым предложил хотя бы что-то поменять, в отличие от самого Арса, впервые в жизни нерешительного и топчущегося на одном месте, а Арсений стоит как вкопанный, ощущая себя заложником. Позади Серёжа, впереди галдят люди, собираясь уезжать, а перед ним Шаст, кусающий нижнюю губу и смотрящий на него так, что хочется расплакаться. Попов закрыл глаза и шумно выдохнул. — Антон, я чертовски устал, у меня сапсан в семь утра, ехать надо, — он ненавидел себя за эти слова, за собственную слабость, но обсуждать всё так, быстро, мельком, было неправильно.       Арсений знал, что оправданием это не было. Но внезапность, с которой всё это началось, отсутствие времени, заставляло его бояться, что словами Антона будет «давай останемся друзьями». И, может быть, в будущем он бы это принял, но не сейчас. Сейчас сил не хватит. — Доброй ночи, — произнёс Арсений и, не дожидаясь никакой ответной реакции от Антона, быстрым шагом отправился к машине, закидывая рюкзак на заднее сидение. — Ты как? — спросил Матвиенко, едва Арс открыл дверцу, чтобы сесть. — Лучше не бывает, — мрачно ответил Попов, не оглядываясь на Антона, но всё ещё чувствуя, как он прожигает его взглядом.       Шаст смотрел, как машина подъезжает к шлагбауму, как он открывается, выпуская её за территорию, и автомобиль удаляется, скрываясь за поворотом. Он чувствовал себя потерянным и непонимающим, что теперь делать. — Дим, я так себе напиздел, — просипел Антон, плюхнувшись рядом с курившим Позом. — Рад, что ты это понял, — Позов выпустил в воздух струю дыма и стряхнул с сигареты пепел.       Шаст непонимающе посмотрел на него, но Дима лишь отмахнулся, мол, продолжай. — Мы с Арсением… В общем, мы достаточно долгое время встречались, — медленно начал Шастун, вытирая влажные ладони о штаны. — Тоже мне новость, — чуть усмехаясь, проговорил Дима, глядя прямо перед собой и водя носком ботинка по земле. — Ты знал? — Антон удивлённо выпрямился, даже забыв, о чём хотел сказать. — Шаст, может быть, от всего офиса и даже от Стаса вы и смогли это скрыть, но мы с Матвиенко не такие глупые и всё знали с самого начала. Ваши зажимания по углам и красноречивые взгляды было сложно не заметить. — Но почему ты ничего не сказал? — А что я должен был сказать? Антон, это исключительно твоё дело, с кем тебе отношения строить, я не имею ни малейшего права туда лезть.       Антон подвис, сидя на простой деревянной лавочке и переваривая полученную информацию. Он даже забыл, что изначально хотел сказать, а потому просто молчал, глядя перед собой. Дима выкинул сигарету в урну и полностью развернулся к Шасту, всем своим видом показывая полное внимание. — Меня больше удивляет, ты действительно не хотел об этом говорить, потому что боялся, что мы будем тебя осуждать?       Шастун встрепенулся, будто вспоминая, зачем он вообще пришёл, и поморщился. — Не думаю, дело не совсем в этом. Я, знаешь… Я был уверен в том, что это несерьёзно. Ну, типа, это просто что-то мимолетное, что я перепутал с простым интересом к хорошему, прекрасному человеку.       Позов с сарказмом выгнул бровь. — Не смотри на меня так, — Антон легонько боднул его в плечо кулаком и тяжело вздохнул. — Белый как-то сказал, что все мы натуралы до первого Арсения*, и это, ну, задело меня. Ты знаешь, как все, геи или гетеросексуалы, мужчины или женщины, залипают на Арса, и мне казалось, что я просто нахожусь под влиянием его энергетики, ауры, называй это как хочешь. — Не буду спорить, что Арсений и правда привлекает очень много внимания, но это не значит, что все хотят его трахнуть.       Настала очередь Шаста скептически смотреть на Поза. — Ты просто не видел, какое огромное количество людей подкатывает к нему в клубах. На съёмках. На улице. И парней, и девушек.       Дима поднял руки в защитном жесте. — Я уверен, что даже Матвиенко хоть раз задумывался об этом, — продолжал Антон, слегка поёрзав на месте. — Но сейчас не об этом. Я просто испугался. — Чего? — Я ведь обычный воронежский пацан. Меня всю жизнь учили, что я должен найти хорошую девчонку, жениться на ней и завести детей. Все мои друзья всегда хвалились тем, кто с кем переспал на неделе. И я ведь тоже старался им подражать, — Антон загнанно глянул на Позова, неотрывно следящего за ним, и опустил глаза на собственные руки. — А потом случился Арсений. И меня унесло.       Какое-то время они сидели в молчании, Шастун нервно крутил на пальцах кольца, а Дима обдумывал сказанное, пытаясь придумать, что сказать, но Антон начал говорить первым. — Я правда был уверен, что это пройдёт, что это мимолётно, мне всё просто кажется. Я ведь даже с Ирой начал встречаться именно поэтому, просто уговорил себя, что реально в неё влюблен, а Арс мне интересен тупо как человек. — И когда ты понял, что это не так?       Антон нахмурился, перестал перебирать кольца, устало опустив руки между коленей, и поджал губы. — Не знаю. Это не было одномоментно. Меня всегда тревожило, и даже в какой-то мере злило, как Арсений буквально кричит о своей любви, пусть и в завуалированном плане. То его посты-ребусы, то выходки на сцене, то это подчёркнутое отношение в офисе или даже в его собственных соцсетях. Я боялся того, что он чувствует, боялся его самого, а главное, боялся самого себя, потому что как бы меня это ни раздражало, я всегда чувствовал себя в эти моменты так, как будто бы кто-то засунул мне в живот целую кучу бабочек. Но при этом у меня было ощущение, что я тону. Как будто его вокруг меня так много, что я не то, что думать не могу, я дышать не могу.       Шаст достал из кармана сигареты и прикурил. — А потом это вдруг сложилось в какую-то цельную картинку. Арс первым встаёт на стеклянный пол, чтобы проверить, надёжный он вообще или нет. Мечется по городу в поисках врача, когда я съел этот пирожок с рисом. Пишет мне о том, что надел разноцветные носки и просит сказать, чтобы никто не обращал на это внимание. Посвящает мне футболки. Злится из-за шутки про «нахуй не нужён». И я понимаю, что и правда больше никто не нужён. Кроме него. И мне стало так страшно. — Что ты его любишь? — шепнул Дима, складывая руки на груди.       Антон моргнул, будто раздумывая, а потом кивнул. — Я тогда ещё это не понял, но да. Мы поругались в декабре именно из-за этого. Мне всё казалось неправильным, ошибочным, будто я заболел и никак не могу вылечиться. И тогда я подумал, что если мы расстанемся уже окончательно, а не, как обычно, на пару недель или месяцев, то это постепенно сойдёт на нет. Будем видеться только на съёмках, а в остальное время он всегда будет в своём Питере, и я постепенно забуду о том, что это вообще было. — Получается, не забыл, — подытожил Позов. — Получается, не забыл, — повторил Шастун, вновь вздыхая и закрывая лицо руками.       Поз сжал его плечо и слегка потрепал. — Хотел бы я тебе сказать, что это просто вирус, прописать пару таблеточек от температуры, да вот только нет. Тут едва ли получится сбежать и сделать вид, что ты в домике и вообще так не играешь. — Я больше не хочу бежать, Дим. Не тогда, когда я понял, что никого и никогда в жизни не любил так сильно, как Арсения. Но теперь я не уверен, что он захочет начать всё сначала. Я всё порывался с ним поговорить, но в декабре это было бесполезно для нас обоих, Арс закрылся ото всех, я ударился в работу. Весной он никогда не оставался один, а я боялся, что всё закончится как обычно. А сегодня… Едва я пытался с ним заговорить, как он тут же уходил. И может, ну, его уже всё это достало? Типа, знаешь, все мои метания, прыжки туда-сюда, моя неуверенность в собственных чувствах. Я ведь никогда не говорил ему, что он мне нравится.       Дима молчал какое-то время, шумно вдыхая и выдыхая и смотря куда-то в сторону. Антон наблюдал за тем, как у домика напротив собирался народ, чтобы рассесться по машинам и отправиться обратно в город. Дарина разговаривала с Ирой, обмахивавшейся какой-то бумажкой и пытающейся спастись от вечерней духоты. Стас давал указания монтажёрам. Улыбающаяся Катя носилась за хохочущей Савиной, пытаясь её поймать и взять на руки. — Шаст, полгода — достаточно долгий срок, особенно когда вы не разговаривали вообще. Я думаю, вам обоим страшно. Арсений ведь не знает, что ты там себе надумал за эти полгода, а для тебя это всё слишком ново и непривычно. Кроме того, ты не размышлял о том, что всё это, — он обвёл рукой их и поляну, — не самое лучшее место для разговоров? Тут куча людей, да и работали мы целый день. Скорее всего, Арсений просто не хотел, да и боялся затевать обсуждение здесь. Это вам не пять минут покурить. Но я уверен, что если вы наконец всё обсудите, то обоим станет легче, какой бы исход у ситуации ни был, — Поз потёр подбородок и встал со своего места, Шастун поднялся вслед за ним. — Но знай, что тебя никто и никогда не осудит за то, что ты чувствуешь. Ты не обязан жить так, как живут все, и выполнять чужие указания, чтобы осчастливить других. Ты обязан быть счастливым, Антон, любить, кого хочешь, и делать, что тебе нравится. Как бы пафосно это не звучало, но жизнь всего одна.       Шаст прикусил губу и чуть смущённо потоптался на месте, а затем крепко обнял Позова, буквально вжимаясь в него. — Спасибо, Дим. Спасибо, что ты мой лучший друг.       Поз в ответ так же сильно обхватил его спину, укладывая голову ему на грудь. — Разруливай всё это, когда будешь готов. И помни, что я всегда за тебя. И Арсений. И Серёжа. — Как бы не стебал Матвиенко, ты ведь сам за него всегда впрягаешься, если у него какие-то проблемы, — отстранившись, чуть поддразнил Антон, улыбаясь и чувствуя себя каким-то лёгким и даже окрыленным. — На то и нужна дружба, Шаст. Всё, давай, ехать пора, уже все заждались.