Османтус, перец и дракон

Се Юйчень с детства знал, что с ним что-то не так. Мир был излишне ярким, люди — слишком шумными, сам он — каким-то неправильным. Се Юйчень молчал. Он быстро понял: всё, что кажется ему странным, названный отец спишет на чудеса воспитания — ещё бы, когда столько людей принимают за девочку, — на семейный уклад, на тяжесть будущей ответственности, на детскую впечатлительность. Се Юйчень ловил краем глаза страшные тени над старыми вазами, тщательно перемывал руки после уроков оценки пахнущего трупной пылью и затхлостью антиквариата, проявляя непозволительную брезгливость, вежливо держался подальше от приходящих людей — с руками тёмными, как сажа, хлопьями невидимой крови слоящимися. Се Юйчень привык быстро. Научился казаться нормальным, правильным, таким, каким должен быть будущий глава. Вжился в роль — он всегда был хорошим актёром, способным ребёнком, умным молодым человеком. Единственное, с чем он никак не мог справиться — проклятый зелёный перец. Стоило съесть хоть кусочек, и он начинал чихать, будто надышался какой-нибудь ядовитой пыльцы, до слёз и удушья. Се Юйчень смутно помнил: у матушки были те же проблемы, злосчастная аллергия. Но он такой роскоши себе позволить не мог, аллергия для наследника — прямое место для покушений, никто не должен был знать!.. Воспоминания исправить проблему не помогали, пропавший Се Ляньхуань, у которого можно было бы спросить — тоже. Народные методы, уведённые из коллекции Эр Е таблетки от аллергии… За последним он наставнику и попался. Эр Е тяжело вздохнул, аккуратно потрепав подросшего Се Юйченя по плечу, как взрослого, а не по голове, и тем же вечером принёс пузатую тёмную баночку, полную мелких чёрных квадратов, похожих на спичечные головки. Разъяснил тихим голосом, как принимать, по скольку, где взять ещё — прикусил губу в расстройстве, глядя печальными глазами, когда Се Юйчень, доверяя, спросил «почему». Отвечать отказался. Время не пришло, малыш, покачал головой, слишком опасно, объясню потом. Потом не успело наступить. Эр Е ушёл. Препарат Эр Е работал. Симптомы аллергии почти пропали. Чувство неправильности усиливалось с каждым днём. Се Юйчень чувствует себя упрямым, нервным, раздражительным; ему хочется разодрать на части всех, кто покушается на его семью — на то, что осталось от его семьи, старые здания, малыш А-Яо, горстки древних традиций и сокровищ. Ему хочется спалить в огне каждого улыбающегося лжеца, заставить споткнуться о собственные планы каждого паука, уничтожить, уничтожить, вырваться из цепей… Се Юйчень раз за разом делает глубокий вдох, считает удары разъярённого сердца, слушает шум дождя. Медитирует. Успокаивается. Замерзает. Это случается на третье покушение: он как раз сменил прислугу (положенную по статусу; опять), и новая кухарка, забыв о заявленной хозяином нелюбви к тому самому перцу, приносит овощное рагу; а он, безмерно усталый от прошлых попыток выжить, сведённый с ума обилием бумаг и паутиной раскинутых интриг, проверяет еду на яды, но не на перец. По несчастному стечению обстоятельств, это же — час, когда таблетка Эр Е перестаёт действовать, требуя новой дозы. Это спасает ему жизнь. Он кашляет, сгибается, чувствуя, как выламываются суставы, перед глазами стол ходит штормовой качкой, и руки зудят до рези, когда он пытается удержаться и не упасть. Мир перекорёживает, перемалывает, переламывает — вместе с ним. Се Юйчень сваливается под письменный гарнитур, смехотворно маленький и слабый, и едва может дышать. А там, за стеной — шорох, чужие голоса, где он, только что был здесь, нас обманули, и за секунду — шаги, оглушающие, тяжёлые, и вид военных берцев, наёмничьих, опасных, и запах пороха, сухой и едкий, и железистый, солёный, душный — крови. Едкое ругательство, гудение ножа, вонзённого в жёсткую спинку кресла — они не уходят, они переворачивают всё вверх дном, а потом возвращают на место, и его кто-то предал, снова, опять, иначе как они сюда попали, и что с его людьми — и, о, на него смотрят, и человеческое лицо сливается в памяти с кровавым зомби, и Се Юйчень чувствует, как сами собой обнажаются клыки, когда он шипит. Здесь ящерица, говорят они, хозяин не смотрит за домом. Пошли, надо потолковать с нанимателем — кажется, эта тварь нас решила кинуть, здесь никого нет. Се Юйчень выбирается спустя долгих полчаса, смертельно усталый и до странности равнодушный. Двигаться тяжело: он ползёт, не в силах подняться на ноги, и замирает, поймав своё отражение в застеклённом проёме шкафа. Действительно, ящерица. Жёлтая, мелкая, безобидная, перепуганная. Он приходит в себя, когда часы отсчитывают ещё тридцать минут. Голова трещит, словно хорошенько приложенная о скалы; Се Юйчень смеётся, беззвучно, задыхаясь, прихватывая ткань костюма руками до боли. Наставник, если бы ты сказал раньше. Библиотека, архивы, древние тексты, старые сказки, плач предателей на фоне — он разбирается, кто он, но не что происходит. Выцарапывает информацию до крупинки, урывая свободные часы вместо сна, поднимает семью, отсылает А-Яо, улыбается малышке Сюсю — Се Юйчень вырастает, примиряясь со своей странностью. Да, дракон. Как это можно использовать? Как это пригодится? Он нетерпим ко лжи и предательству, чует ценности, словно магнит, и не заключает невыгодных сделок. Он сбивает верных ему под крыло, хоть крыльев и нет, собирает сокровищами, готовый рвать за то, что считает своим. Он меняет улыбку на оскал и обратно за доли секунды, гасит жгущие язык искры зарождающегося рычания и отчаянно завораживается музыкой. Се Юйчень смиряется: проводит несколько дней в году зверем, чтобы не заработать проблем со здоровьем, жёстко контролирует полуоборот и прорывающиеся инстинкты, что усиливаются с каждым превращением, продолжает копать и копать, зарываясь в ветхую древность в надежде найти ответы. А в какой-то момент с ним случается Сяцзы. И драконья суть под кожей сходит с ума, кричит грохотом тысячи водопадов, требуя; человеческий разум тормозит, разлетается с дребезгом, как тонкий фарфор — и он пробует, пробует, пробует на прочность и себя, и Хэй Яньцзин, пока не осознает — рвущееся изнутри право. Се Юйчень смиряется снова: опускает руки, опускает броню, снимает стены. Позволяет подойти ближе. Он подозревает сперва, что Сяцзы дракон тоже, иначе откуда такая страсть к золоту и долгая жизнь. Он ошибается. И совершенно этим не огорчён. Се Юйчень позволяет Хэй Сяцзы столь многое, что сам себе удивляется. Позволяет касаться, как хочется, позволяет трогать, когда вздумается, позволяет видеть себя настоящим, усталым, слабым, резким, неправильным. Приводит к истинной семье — Сюсю, Синъяо, У Се, — в дом, в тайное убежище, на свою территорию, делится драгоценностями, тайнами, едва заметными улыбками. Се Юйчень очаровывается им, таинственным, ярким, утомлённым, как музыкой, и не замечает, когда начинает считать главным из сокровищ. И всё же он молчит. Не рассказывает о горящей цитрином чешуе, о смертельно острых когтях, о клокочущем в горле огне. Молчит, подбирая момент, подыскивая время, обстоятельство, место, когда хочется просто свернуться клубком вокруг и оставить решение за Сяцзы — не в его стиле, так не в его стиле, так же неправильно, как драконий след. Молчит. Строит несбыточные планы, анализирует, как лучше сказать — а в итоге оказывается, что и говорить не нужно. Воистину, главное в человеческой жизни — поймать удачный случай. Или его организовать.