что тревожит кахару...

      — Слушай… — Кахара поправляет волосы и останавливается посреди процесса. Просто стоит и трясётся, пока пальцы зарыты в его волосы. — Я так… не могу больше.       Энки поворачивается к нему и пытается заглянуть в его глаза.       — Что-то не так? — спрашивает они с тревогой на лице. Ну, с максимумом тревоги, что они вообще способны показать.       Кахара утвердительно кивает и опирается на стену со всеми этими забавными божественными символами. Он нервно смеётся перед тем, как снова попробовать заговорить:       — Я продолжаю видеть этих… призраков прошлого. Типа, видений. От этого блевать тянет… мне, наверное, просто нужна передышка. Я не могу продолжать идти. Мне жаль.       Энки, как и Д’арс (больше никто в этой команде уродцев и не умеет говорить), некоторое время молчит.       — Д’арс, мне нужно попросить тебя выйти отсюда ненадолго. И, если не затруднит, не могла бы ты взять и моих созданий с собой? — спрашивает жрец. Д’арс кивает, пусть, очевидно, не совсем понимает, что происходит, и не имеет никакого желания оставаться наедине с гулями. Может, она просто боится сказать нет.       Бедная, бедная женщина. Она действительно кажется хорошим человеком. Она не заслуживает находиться здесь, окружённая ужасами этих богом проклятых и забытых подземелий.       Не то чтобы он или Энки или кто бы то ни было застрявшие здесь заслуживают.       Кахара делает глубокий вдох и медленно сползает на пол, позволяя себе сесть. Энки садится перед ним, что Кахару удивляет — этот же парень недавно жаловался на то, что его роба запылилась, когда они остановились приготовить немного мяса в наиболее безопасной и чистой комнате что они вообще смогли найти.       Ну, а здесь ещё более пыльно, и Кахара гадает — это Энки просто не заметил (маловероятно), или ему уже наплевать (маловероятно), или он так сильно волнуется за Кахару (ещё маловероятнее).       И тогда Кахара чувствует нежное касание к своей ладони.       Он поднимает голову. Теперь они одни, и один только ритуальный круг позади Энки мог хоть как-то разрушить эту маленькую сценку. Кахара понятия не имеет что сейчас случится, и ради всех когда-либо существовавших богов, он не хочет.       — Кахара, — тихо зовёт его Энки. Обычно громкий, уверенный и весь такой из себя нахальный, сейчас Энки говорит почти шёпотом. — Я… думаю что понимаю, как ты себя сейчас чувствуешь.       Энки снова замолкает. Кажется, они пытается оставаться нежными, пытается не спугнуть Кахару своими словами.       — Я вроде как даже испытываю что-то подобное. Иногда я вижу лицо своей близнеца самым краешком глаза. И, будучи честным… это меня ужасает. Я убил её собственными руками, поднял из мёртвых и отправил обратно. Она никак не может быть здесь… но я чувствую это странное присутствие. Это ли то, что тревожит тебя, Кахара? — выпаливает Энки. Так же медленно и тихо, но Кахара знает, что он наговорил вещей, которые изначально не собирался.       — Ага. Типа того.       — Хочешь ли ты, чтобы я был полностью честен о своих чувствах сейчас, Кахара?       — Наверное?.. я не уверен, что понимаю о чём ты.       — Хорошо, тогда тебе следует слушать внимательно. Я больше никогда не повторю этого, — серьёзно произносит жрец.       Кахара чувствует лёгкий налёт ужаса.       — Я не хочу продолжать это всё без тебя на своей стороне.       Кахара шокировано вскидывает брови.       Он ожидал чего угодно. Чего угодно, но не Энки, желающих его присутствия в этой команде. Чего угодно, но не Энки, желающих находиться рядом с ним. Это был приятный сюрприз, на самом-то деле.       Кахара заставляет себя слабо улыбнуться. И тогда Энки продолжает:       — Я понимаю, что это не лучшая ситуация для подобных слов и я могу прозвучать эгоистично. Ну, эгоистичнее. Но, Кахара, ты прекрасный союзник. Я вижу, как ты борешься и насколько это тяжело для тебя, но ты, вероятно, один из морально сильнейших людей что я встречал за пределами сообщества тёмных жрецов. А я встречал много, много людей в своей жизни. Кахара, я вижу огромную пользу в твоих способностях. Я вижу, что ты готов бороться за свою жизнь, за то, чтобы она была лучшей из возможных. И я хочу, чтобы такой сильный человек был ближе ко мне. Но, что сейчас более важно… я, возможно, развил некие чувства к тебе. Не уверен, какие конкретно, но определённо позитивные. Ты был первым человеком, которого я встретил в этом месте. Первым человеком в здравом уме, желающим присоединиться ко мне, помочь мне и бороться не против меня, а со мной. Ты не поверишь, насколько я был удивлён не получить от тебя удара в спину. Обычный наёмник сделал бы это при первой же возможности… но ты отличаешься от них. У тебя есть цель, Кахара. И что-то, за что стоит бороться. И не смотря на то, что ты наёмник, ты не добиваешься этой цели нечестными методами. Это-то и делает тебя замечательным, надёжным человеком. Человеком, которого я не хочу потерять снова. Кахара… я знаю, это прозвучит плохо. Но я прошу тебя продержаться ещё немного для меня. Для меня и для твоей цели. Мы что-нибудь придумаем. Мы найдём способ успокоить твой разум. Мы найдём эль, или опиум, или что угодно, что сможет расслабить тебя хотя бы ненадолго. Я обещаю, эти переживания прошлого не навредят тебе. Держись ради меня, Кахара, будь со мной и я сделаю всё возможное, что от меня зависит, чтобы защитить тебя физически и ментально когда бы в этом не появилась нужда. Я не могу оставить тебя здесь одного, в окружении темноты и чудовищ. Я не могу. Моя совесть не позволит мне сделать это с тобой. Ты крепок. Не позволь этим видениям отнять тебя у меня… и у людей из-за которых ты пришёл сюда изначально.       Энки опускает голову.       Кахара чувствует, что они, как и обещали, были честны. И чувствует себя немного лучше.       Он обещает самому себе сделать именно так, как ему было сказано. Продержаться. Ради его любимых. Ради Селест.       И ради Энки.       Так странно думать об этом. Когда это вообще началось? Связь, что они двое разделяли, сейчас ощущалось наиболее крепкой.       Энки поднимается, помогает Кахаре сделать то же самое.       Кахара без стыда заключает их в крепкие объятия. Улыбается, теперь более искренно. Кладёт ладонь на чужую щёку.       — Ага. Ты прав. Стоит попробовать, — говорит он.       Энки улыбается и обнимает его в ответ.       — Энки, — Кахара делает глубокий вдох. — Я бы хотел поцеловать тебя. Без языка, если ты не разрешишь, мизинчиком клянусь.       — Ты можешь это сделать, — отвечает Энки.       И Кахара делает. Губы Энки, разумеется, совсем не мягкие. Но мягкость и нежность самого поцелуя вполне перекрывают это чувство.       Он не использует язык, как и обещал. Он слишком уважает Энки чтобы нарушить клятву, даже настолько незначительную. Если бы он собирался продолжать… ему бы понадобилось согласие.       И они были не в лучшей ситуации для… любви. В обеих похотливой и невинной её формах. Из-за Сильвиан, из-за Д’арс в соседней комнате, и потому что расслабляться здесь было слишком опасно. Кахара обещает, что когда-нибудь предложит Энки обе формы любви. И тогда он задумывается о Селест.       Селест поймёт его. Он уверен. Они поговорят, обсудят всё, что с ними приключилось («с ними» — это и с Энки тоже, разумеется), и тогда решат, что им делать. Конечно же, если Энки не покинет Кахару как только узнает о Селест.       Но сейчас ему не стоит волноваться об этом всём.       Сейчас он должен продолжать это путешествие. Должен продержаться.       Ещё совсем немного дольше.