Jolt

***Часть 1 — Убийство***

II Очнулся я от того, что кто-то увлеченно целовал мне руку, точнее, со вкусом обхватывал губами пальцы и запястье. — М-м… — или что-то похожее выдал я, пытаясь повертеть тяжелой головой. Глаза почему-то не открывались. — Погоди, не шевелись. Упадешь. — Кобальт?! — До меня дошло, что глаза я давно открыл, но к ним прижат черный шарф, крепко завязанный на затылке. Он был надушен какими-то гадкими цветочными духами, сильно дезориентируя меня в пространстве. — Что ты уже надумал со мной сделать? — Только не кричи. Ничего из того, что ты вообразил. Я уже говорил… — Его зубы стукнулись об обручальное кольцо, однако мои взъерошенные нервы в чьей-то адекватности не особо убедили. — Что это за запах? Я чувствую, он пробивается сквозь тошнотворный парфюм. — Гниение. Тлен. Смерть. Не думай об этом. — Я хочу увидеть. — Не стоит, маленький. — Я ХОЧУ УВИДЕТЬ! Его руки стащили меня со стойки бара (хм, вот почему так твердо и неудобно лежать было) и поставили. Спиной к нему. Плохо соображая, я обнаружил, что он придерживает меня сзади, обхватив за грудь и заставив чуть раздвинуть ноги. Собрался возмутиться, потом понял, что меня пошатывает. Ладно, хрен с этим, пусть держит. Хоть я и не кретин, осознаю, как сильно его тянет к чему-то более серьезному и наказуемому. Приподнял повязку, охнул и зажал себе рот, забыв о подозрениях — вообще забыв обо всем. Бойня, натуральная бойня! Нет, хуже! Чарльз Мэнсон аплодировал бы стоя. Я не посещал скотные дворы, но уверен, что мясники так изуверски не расправляются с животными, как кто-то здесь пытал людей. Кто-то? Я наклонил голову назад, впившись взглядом в отрешенное лицо Кобальта. В глазах ни облачка. Может, настоящие убийцы всегда такие? — Зачем? — Слово походило на стон. — Они нечистые. И каждый осквернил тебя своим дыханием. — Чем?! — Дышал с тобой одним воздухом. — Ты вырезал всех… — Я в изнеможении опустился бы на залитый кровью пол, но он слишком крепко держал меня. — Некоторых застрелил. Заказчик мучился долго: его я душил салфетками, они постоянно рвались. — Он кивнул на гору грязной бело-розовой гофрированной бумаги на одном столе. — А ваш клиент? — Она не пришла. — Слава Богу! — вырвалось у меня невольно и громче, чем хотелось бы. Ну хоть кто-то избежал… — А что дальше? — У меня осталась одна кобальтовая пуля. Проклятый трус, Эл скрылся от меня. Но ненадолго. — Твой наводчик? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал я. — Да, он. Я поймаю его сегодня до восхода. Но мне еще хочется побыть с тобой. — Альт… — Я знаю, что больше никогда с тобой не встречусь. — Альт… — Позволь, мне так хочется еще впитать в себя тепло твоего тела. — Альт, да посмотри же на меня! — Я и так знаю. Ты пылаешь. И презираешь меня. Прости. В перевернутом отражении их зрачков был вписан день и час смерти. Один и тот же день и час. На всех — один палач. Этого не изменить. Я плакал. Он выносил меня на улицу мимо груд коченеющих тел, переступая через головы со скорченными лицами, через отрубленные ступни и отдельно вывернутые и выломанные пальцы, через кучки отрезанных ушей, похожие на выпотрошенные равиоли, Господи, больше не захочу их есть, ни за что. Вырванные ключицы вперемешку с осколками стаканов и тарелок, перевернутые столы с кишками, намотанными на погнутые ножки, и некоторые из них были для верности приколоты вилками. Сползающий со стула розово-красный мозжечок с желтоватыми волокнами нервов меня добил. Я не знал, где треснувшая голова, из которого он вытек, и знать не хотел, но предательский взгляд как нарочно выхватывал самое жуткое и давящее мне на желудок и совесть. Меня мутило, я стонал и задыхался, и не мог отвернуться, не мог зажмуриться: вся эта мерзость гипнотизировала, поддакивала каким-то стертым и выкорчеванным из меня инстинктам, той пустоте, что после них осталась. Скрученный в узел, я увидел всё. И плакал, плакал… пока свежий ночной ветер не остудил мои слезы. Они там, за большой двустворчатой дверью, исчезли — ну, можно представить, что исчезли, померещились мне. А я тут, и на улице ни души. Только ветер и Кобальт. Возможно, если пересилить себя и вернуться — они сидят как ни в чем не бывало, пьют, рыгают, шутят и смеются. Или не сидят, потому что уже полночь, бар закрыт, я всё проспал, они разошлись. И мне приснилось… Но я не вернусь и не проверю. Кобальт выбрал на стоянке машину, выбил замок и посадил меня назад. — Не пугай меня, — пробормотал я, уворачиваясь от поцелуев, все равно попадавших прямо в губы. — Зачем тебе дали столько силы? — Бамбук растет быстро, живет недолго и цветет только один раз. После чего отмирает. Я не знал любви, хоть меня любили многие. Я отправлял их на тот свет без единого проблеска чувств, когда дело доходило до посягательств на мою свободу. Они думали, что оказывают мне услугу. Но они ошибались. Я сказал, что не влюблюсь в тебя. — И? — Извини. Я солгал. — Это твой расцвет, первый и последний, — тоскливо прошептал я и ответил наконец на поцелуй. Отстранился, разглядывая его темные непроницаемые глаза. — Что же потом? — Сначала о том, что сейчас. — Кобальт захлопнул дверцу и скрылся в разгромленном баре. Ненадолго, поскольку я не успел разобраться с вопросом, почему я до сих пор не смог влезть в его голову, понять его мысли, что им движет, его «хочу», его «могу» — чтобы составить, наконец, впечатление и понять, кто он — запутавшийся ребенок или убийца. Да, я ничего не успел, обхватив себя за ноги и старательно дыша заложенным после плача носом, а он уже был тут как тут, совал мне в руку что-то холодное. — Это твой бокал, в него случайно брызнуло льдом, осколки из разбитой морозилки. Я долил коньяка из уцелевшего угла бара. Нет, не вороти нос, тебе нужно выпить. После всего увиденного. — Но я ненавижу коньяк! — жалобно шмыгнув, но так и не задышав нормально, я влил в себя эту дрянь и схватился за горло, сдерживая кашель. Кобальт заставил отпустить. Мне в самом деле стало чуть лучше, оранжевые и фиолетовые круги перестали плавать перед глазами. Однако я на всякий случай толкнул его в бок и надулся. Он укусил меня за щеку, а когда я снова попытался его ударить, перехватил за руки и распластал по сиденью. Я дернулся, недовольный, и он прижал меня сильнее. Его сердце теперь билось над моим. Точнее, колотилось как сумасшедшее. И я узнал цену самообладания, благодаря которому ни единый мускул на его лице не дрогнул. — Еще немного, и ты забудешь об этом, — тихо сообщил я, шевеля левой кистью в плену его огромного кулака. Неподвижный взгляд Кобальта устремился на кольцо: невероятно дорогое украшение, оно было целиком выточено из цельного куска марсианского изумруда — с точностью до микрометра для моего безымянного пальца. — Зачем он женился на тебе? — Чтобы любить вечно. А не одну кровавую ночь. Он согласно склонил голову и отпустил меня. Сел рядом, закурил. Побитый, брошенный? Нет, это не о нем. Но я чувствовал, как больно ударил и отшвырнул его от себя двумя короткими фразами. — Я ухожу ловить Эла. И прошу тебя ждать меня здесь. — А полиция? — Не приедет. Просто полежи здесь, если я хоть сколько-нибудь тебе небезразличен. Я свернулся в клубок, привычно подтягивая колени поближе к подбородку и давая понять, что с места не двинусь. Говорить ничего не хотелось. Он докурил, сжал мою ладонь на секунду и скрылся.