***Часть 1 — Убийство***
A thousand cuts still leave me cold Give me more this soul's been sold Аnd I hope this time I won't wake up dead ‘Cause you’re feeding the fire within me, ‘Сause you’re making me feel so alive ‘Cause it’s only the end of the suffering I’m drowning in this rush Тысячи порезов, но я по-прежнему холоден Порань меня еще, эта душа уже продана И я надеюсь, на сей раз я точно не проснусь Потому что ты раздуваешь пламя внутри меня, Заставляешь чувствовать себя таким живым Потому что только так прекращаются страдания И я погружаюсь в этот безумный водоворот… Poisonblack «Rush»
I У Кси появились воспоминания о том, чего не было — к примеру, год назад. Он подошел ко мне и сказал, что картина, висящая в холле над лестницей, вызвала ассоциации с одним убийцей.ξ-ξ-ξ-ξ
«Я повстречал его в баре, куда меня отвез серафим втайне от всех. Был конец рабочего дня, я устал от Старого Ворчуна¹ и хотел побыть наедине с самим собой… когда увидел его: крупного, плечистого, волосистого — с хвостом по пояс — и с лицом не то героя-любовника, не то давно разыскиваемого уголовника. Он был такой один на весь бар. И привлек мое внимание помимо воли. Минуту, может больше, он пожирал меня глазами. Я, соблюдая осторожность, встретился с его взглядом раз или два. Он пил прозрачный коктейль с водкой, как мне поначалу показалось. Но то была обычная вода. Я узнал об этом, когда он подсел ко мне и выдал робким голосом: — У тебя светлая аура. Я не алкаш, в стакане минералка — и могу отличить. Я хотел посмеяться над «аурой», потому что до сих пор не верю во всякую трансцендентную чушь. Но его трогательная детская робость не позволила, смягченный голос, фантастически контрастировавший с суровым обликом — почти так, как это было у меня однажды с Дэзом. Во сне новое знакомство не показалось мне абсурдным, хотя в реальности я давно бы расплатился и покинул бар. Что ж, хотя бы во сне я обретаю свободу, смелость быть собой и кем-то сверх себя обычного. Завязался разговор. Почему-то он знал, что я замужем. И что, совращенный настоящим распутником, я не стал гомосексуалистом в полном грязном смысле этого слова. А слова «гендерфлюидность» он не знал. Я не стал разубеждать, признаваться, что до сих пор вижу во снах шоколадное тело Глории. Тогда я во второй раз в жизни услышал словосочетание «астральный роман». Не понял, как и в первый раз. Но решил, что это некая форма платонической любви для тех, кто просто не может прикоснуться, при всём желании. В его глазах мелькало странное восхищение: — Я мог бы тебе позавидовать, но не выходит. Меня никогда не тянуло к людям. Сдается мне — ты к ним не принадлежишь. Мало-помалу он выяснил, кто я, а я — кто он. Со знанием дела он осмотрел пистолет, который Андж всегда давал мне, когда отпускал бродить в одиночестве. Возвращал он оружие обратно с сожалением. Теперь его глаза возбужденно блестели. Неожиданно он потянулся ко мне и развернул вместе с высоким стулом лицом к залу: — Смотри направо. Столик с лужицей пива. За ним сидит и храпит мужик в спецовке. Это мой наводчик. Он в камуфляже и занял хороший наблюдательный пост, потому что — осторожно глянь в противоположную от него сторону — там группка молодых людей, парней и девчонок. Среди них затесался один красочный типчик, сложно пропустить: панк с зарастающим ирокезом, видишь? Это наш заказчик. Мой наводчик наблюдает за ним. На всякий случай. — А где же… — я намеренно не закончил фразу. — Клиент? Сейчас около половины первого. Во втором часу ночи… ну, примерно — во втором часу — он нагрянет сюда, чтобы поскандалить и увести незадачливого пасынка домой. — Отчим? — Мачеха. — Киллер сверкнул сталью в глазах — я уже начал осознавать, какие они у него выразительные. Впрочем, мне это не помешало неприятно удивиться. От его детской трогательности ничего и в помине не осталось. — Ты убьешь женщину? — Я мясник. Мне платят за то, чтоб я рубил мясо. — Заметив, что я отворачиваюсь, он попробовал оправдаться: — Она мегера! Должна быть настоящей стервой, если ее приемный сын в таком отчаянии, что готов заплатить за ее убийство. Я был не согласен и промолчал. Я не любил людей – естественно, любые мои сородичи скажут то же самое – но то был я. Я... заработавший особенную аллергию на пять тысяч лет раздоров и войны, нянчивший младшего брата поневоле и сам себя ужасавший внешним сходством с нашим погибшим отцом. Я наотрез отказался осваивать военное дело, ссылаясь на кучу хронических болезней, не слушал мольб матери, не слушал старейшину, просто не хотел слышать... что у нас закончились взрослые здоровые мужчины. Но в бесконечном бегстве, когда не только лес, но и земля пылала под нашими чешуйчатыми телами, дымила в удушающем запахе гари, напоминая еврейскую геенну огненную, я пропитывался не ненавистью или чувством вины за свой саботаж, а более важным знанием. Что у нас только один настоящий враг. Двуногий. Осквернивший понятие человечности, сделав однокоренным со словом «человек». Друг на друга оборотни оружие не направляют. Пистолет, или арбалет, или нож, или тихую предательскую мысль. Врожденная жестокость, кровожадность, охотничий азарт – это всё не про нас, кто бы там в прессе бочку на хищные кланы ни катил. И нас осталось так мало, что волей-неволей мы научились ценить жизнь. А Кобальт… заслужил мою жалость или презрение? Или второй шанс? Я не смог выбрать. И обратился в противоположный угол ринга. Всем невдомек мои «как» и «почему». Парнишка, купивший сегодня убийство матери, хоть и не родной, мне определенно не нравился. Низкий лоб и глубоко посаженные глаза, придающие сходство с приматом — образ, что никак не способствовал симпатиям, а у этого панка еще и выражение лица иначе как свирепым нельзя было назвать. Ну, чисто бешеная горилла с бутылкой Чиваса в зубах. Я посмотрел на своего нового знакомого киллера с нажимом и сам не понял, что сказал: — Какой-нибудь недруг мог бы представиться моим троюродным племянником, опекуном или женой, описать меня самым жутким образом и заказать. Ты бы убил меня? Похоже, я наступил ему на мозоль. Запоздало догадался, он сам о такой ситуации сто раз думал, прогонял сквозь себя — лежа в постели и стоя поутру перед зеркалом с зубной щеткой или бритвой, застрявшей в щетине. А на задании ему платят за то, чтобы он не думал, а на спусковой крючок нажимал. Мне бы понравилась такая жизнь? «I'm just a hired gun». В глубоком молчании, которое только усиливал окружающий галдеж, он выцедил до дна свою минералку и с громким стуком поставил бокал на барную стойку. — Слова избиты, устарели и осточертели мне. Но все-таки скажу. Так, как умею — в своем восприятии, в своем понимании — как я смог это постичь своим убогим естеством. А я был когда-то художником. Ты… весь, такой цельный. Гармоничный. Как будто нарисованный своим богом в бледных, но теплых пастельных тонах. Тонкой кистью, но шикарными плавными линиями. Солнце отдало свой цвет твоим волосам — так щедро, как еще никому не давало. Поэтому оно блеклое, а ты — шикарный. Сегодня я пью воду, а вчера, завтра и всегда я неравнодушен к абсенту. Но такой пьяной концентрации этого пойла, как вокруг твоих зрачков, замечаю впервые. Я не завидую, я просто поражен. Темный наркотик и галлюциноген щедро разлит, окей, а что вокруг, на фоне? Пушистые девчачьи ресницы и кожа, не знающая, что такое загар. Ты как с Аляски прилетел… и кусок ее снега на себе привез. Кто-то решил добить меня контрастами. Не ты… а тот, кто тебя на мою голову сегодня подослал. Спору нет, с девушкой у тебя много других общих черт. Не обижайся, но я почти перепутал, пока глазел поодаль, когда ты только заказ сделал. И я не сразу поймал твой упрямый, самую малость угловатый подбородок и это особенное напряжение стального каркаса под холеной кожей в каждом движении, в каждом «ну ты и осел, так заливать, так подкатывать ко мне». Да, ты богач, я встал на краю пропасти, разделяющей нас, вот-вот собираясь прыгнуть. И я бы в тебя влюбился без оглядки, наплевав на то, что ты парень и напугаешь меня, когда снимешь трусы. Я бы влюбился… если бы не увесистый ободок с буквой «К» на безымянном пальце. Он подобран крикливо, словно ты что-то пытаешься доказать себе или миру, ровно в тон твоих глаз. И все же зеленому булыжнику не сравниться с ними. Однако довольно о внешности, ты тактично не прерываешь, но я вижу скептическую морщинку на твоем лбу, я утомил тебя дифирамбами. — Он перевел дыхание и хотел было отпить из своего стакана… пустого. Я подал ему свой: я заказал амарулу со льдом и, судя по его протестующему жесту, он не хотел спиртного, тем более кремового и приторного, для истинных девочек — но все-таки не отказал мне, только взял другую соломинку. Пока он пил, мне захотелось его обнять. Потому что он опять напоминал мне Дезерэтта в его лучшие, не проконопаченные наркотой часы. И ничего трогательнее убийцы, державшего высокий запотевший бокал обеими руками, как ребенок, я представить себе не мог. Напившись, он был очень смущен. И обнять меня в ответ не решился. — О чем я говорил? — О том, какой красивый у конфетки фантик. Но это не ответ на вопрос, убил бы ты меня. — Нет, не убил бы. Потому что кроме фантика у конфетки есть еще кое-что. — Начинка? — с усмешкой предложил я. — Да хоть как ее назови. Я уже сказал тебе об ауре. Я не экстрасенс, но… веет от тебя сладостью, невинностью, легкостью бытия — или не конкретно этим, но чем-то, что давно утеряно всеми остальными. И мной тоже. Хотя деньги должны были обесценить всё внутри тебя, испортить, опорочить. Так почему не обесценили? До сих пор не могу понять. Сочетание подобное встречаю впервые. Я не мог упустить шанс и пройти мимо. — Я отвлекаю тебя. — Мое задание не пересекается с моими интересами. — А какой у тебя интерес? — Я коллекционирую… — Людей? — Во мне пробуждалось иррациональное веселье. — Жемчужины среди людей. Оружие не поднимется против них. Скорее обернется против своих хозяев. — И сколько у тебя уже таких экспонатов? — Я ведь объяснил. Ты — первый. — Я уже открылся, — тревожно возразил я. — Я перевертыш. Не человек. Метаморфоза превращает меня в змею. В белого удава. — Я не боюсь змей. — Как зовут тебя? Киллер вздрогнул: — У меня нет имени. Только прозвище — за пули, которыми я стреляю. Кобальт. — Хороший металл. Он был так изумлен моей осведомленностью, что не нашелся, что ответить. Потом только попросил: — Можно мне еще? Я заказал два бокала амарулы. Подал ему оба, чтобы опять немного иррационально насладиться тем, как он вернет мне один. Каким движением ручищи. И каким детским выражением лица сопроводит. — Альт — это для краткости — я не хочу, чтоб ты убивал клиентку. — Прости, — хрипло прошептал он. — Наверное, мне стоит отсесть от тебя. Я удержал его на месте. Дальше мы пили молча. Пили на брудершафт — мне захотелось. Пили без остановки. Бармен делал нам много разных коктейлей. Кобальт не пьянел, а меня начинало клонить в сон. Когда он неожиданно встал, меня уже развезло. — Куда ты? — невнятно промурлыкал я. Он приложил палец к губам и улыбнулся: — Сиди тихо, малыш-змей. Я недолго. Я промурлыкал что-то еще, совсем уж невразумительное. Засыпал… Удивительно, но я и правда уснул внутри сна.