The dehydration of your flowers still alive

Безмятежность в грозовых тучах

Всю дорогу он таращился в окно на заднем сидении автомобиля и впитывал новую информацию. Готэм бесновался как никогда. Совиный Суд — истинные хозяева территории — вдруг решили глобально переиграть партию с помощью биологического оружия. До конца план довести не удались. Судя по анархии, горящим зданиям и дракам на каждом перекрëстке, выправить ситуацию в желаемое русло они не успели; либо планировали сделать это чуть позже, либо весь Суд устранили, что куда вероятнее. Кобблпоту хватало криминального опыта, чтобы не ошибаться в таких прогнозах. Момента идеальнее для захвата власти измыслить сложно. Освальд знал Фиш и знал, как она любит ходить непременно к истокам. Если есть вирус — значит, должно быть противоядие. И то, и другое сделано одним человеком, а, значит, они едут брать в заложники Хьюго Стрейнджа и выпытывать заветную сыворотку. Бинго. Элементарный расклад. Фиш сама везëт его в нужном направлении, не связывает по рукам-ногам и не тычет ножом под рëбра, извергая проклятия. Можно откинуться поудобнее на кожаную спинку и начать бессовестно дремать под кондитерский шлейф нового цветка. Именно сейчас, в эпицентре шторма на Освальда снизошли краткий покой и безмятежность. Он выкрутится. Всë получится. Хоть один раз надо поверить в судьбу и в самого себя. Ага, слабак. Ты нихера не можешь! Ты только валяешься и скулишь вместо реального дела! Жалкая падаль, бесхребетный кусок дерьма! Упустил столько возможностей! Давай, напрягись, убей их всех, выкинь труп Фиш под колеса, забери трон Готэма обратно! Если Фиш в курсе, спорим, Эд тоже обо мне знает? И он обязательно придëт. Ради меня — всегда приходит. Я для него что-то значу, это неоспоримый факт. Он больше никогда не сможет меня убить. Ты до сих пор веришь ему?! Ты реально отказался от мести?! Ты сломан, ублюдок, и следующие сорняки полезут из твоих мозгов! Поверить не могу, во что ты превратился! Знаешь, что, маленькая злобная птиченька? Иногда ломаться полезно. Смерть меняет людей. Боль меняет людей. Любовь меняет людей. А всë это сразу — кардинально меняет тебя. Я вот больше не боюсь, и ты не бойся. Договорились? Толчок сбоку прервал внутренний диалог: это шестëрка пихнула его стволом в бедро. — Не вздумай покинуть меня сейчас, — предупредила Фиш, слегка повернув голову с переднего сидения. — Тебе ещë работать. — Извини, я отключился, — в доказательство Пингвин широко зевнул и без стеснения потянулся. — Если нам далеко ехать, с удовольствием поспал бы ещë. Это можно? — Ты какой-то странный, — прищурилась Фиш с толикой любопытства в разноцветном взгляде. — Где тот истеричный парнишка, грозящийся убить всех направо и налево? — Понятия не имею. — Ты явно что-то задумал. Учти, Освальд... — Фиш, умоляю. Я совсем один, у меня ничего нет. И я не за тем прислушался к твоим словам в лесу, чтобы сейчас тебя предавать. Наоборот, я безумно благодарен за твоë тогдашнее откровение. Такое кому попало не доверяют. — Чудесная лесть. Я почти тронута. — Это правда, — он повернулся на бок, устроился щекой на гладкой обивке; очки знатно перекосило, но трогать их было лень. — Ты ведь прекрасно чувствуешь, когда я вру... Боль затихала, новая кровь перестала бежать ручьями. Полноценно отъехав в долину снов, Пингвин уже не заметил маленькую довольную улыбку своей наставницы. Когда они приезжают на Центральный вокзал, Фиш запирает его внутри тачки и ненадолго отлучается. Пытать профессора оказалось невероятно скучно. Как человек высокого интеллекта, Стрейндж предпочитал ненасильственные решения личных конфликтов и, следовательно, боялся боли гораздо сильнее чем смерти. Слушая жалкие вопли врага, Кобблпот ждал своей очереди и упивался глубочайшим презрением. Заслуженное превосходство оказалось в тысячу раз лучше неуправляемой ненависти. Впервые Освальд мог с полным правом унизить кого-то без единого синяка — и собирался как следует этим воспользоваться. После короткого сна на его руках от запястий до локтей появились новые соцветия, похожие на инопланетную сыпь. Зудела она так же по-особому неприятно; Пингвин даже не заметил, как разорвал ногтями парочку нераскрывшихся бутонов на лоскутки. Дышалось с присвистом и уже не так быстро, как хотелось бы; наверное, в лëгких тоже завелась полноценная растительность. В открытый старый ангар плакались чайки, а ветер доносил запах мусора и прогнивших водорослей. Тот самый пирс находился неподалёку. До встречи с Эдом оставалось потерпеть совсем чуть-чуть. — Каково это, Стрейндж? — сладко спросил Кобблпот, лаская взглядом каждую гематому и каждый порез на восточном лице. — Опуститься до шестёрки, лишиться своей игровой комнатки, зависеть от чужой воли целиком и полностью? — А вам? — Господи, ты серьëзно? — он едва не расхохотался, настолько жалко это прозвучало. — Да мне насрать! Это было частью моей жизни задолго до того, как мы встретились! Профессор молчал, экономя остатки достоинства. Конечно, он боялся, но как-то невыразительно. Как раздавленная лягушка, пытающаяся уползти из-под ботинка обратно в болото, дабы залечить раны и снова начать творить свои гнусные делишки. — Давай так, — предлагает Освальд. — Я тебе кое-что покажу. Если сможешь объяснить — развяжу и отпущу на свободу. Сделаю вид, что ты отвязался и смог меня вырубить. Идëт? — Чтобы я вам поверил? — улыбается доктор. — Нет уж. Покажите просто так. Может, у вас получится меня удивить. Разумеется, у Пингвина получается. В этот раз он стягивает толстовку с футболкой целиком, вздрогнув от порыва холодного ветра. Глаза за красными очками вылупились на его оранжерею с искренним изумлением. Ликорис цветёт, жёлтые чашечки цветут, синие бутончики распустились один за другим несколько минут назад. Сам Кобблпот впервые отметил про себя, что весьма красив со всем этим благоуханным добром наперевес. Хоть картину рисуй в стиле сюрреалистического импрессионизма. — Когда у вас это началось? — Да вот на днях. А пару недель назад меня вынули из реки с пулевым. — Из реки... — задумчиво повторил Хьюго. — Вероятно, отходы... Некоторые фабрики сливают их в воду, не утилизируя должным образом... Я бы вас осмотрел — чисто из научного интереса... — Нет, док, продолжай спрашивать. — Есть ещё какие-то симптомы? — Кашляю кровью, — начал перечислять Освальд. — Дышать трудно. — Заметно. — Лепестки выходят, если в горле не застревают. — Полагаю, и температура высокая? — Понятия не имею. Градусник мне не попадался. — Вижу, цветы питаются вашей кровью, — Стрейндж подбородком указал на недавно расчëсанную руку. — Мой предварительный вердикт: в вашем организме завёлся паразит, который развивается крайне быстро. Ему также очень нравится среда в ваших лёгких: темно, влажно, поступает много кислорода. Единственный минус — ему там тесновато, поэтому он выбрасывает дополнительные побеги... снаружи. И дальше будет только хуже. В голосе профессора отчётливо угадывалось сочувствие. — Занимательный случай. Я бы ввёл вас в искусственную кому, чтобы замедлить все процессы и успеть достать больше информации... — Я не хочу в кому, — мотнул головой Пингвин, одеваясь обратно. — Можно затормозить его, пока я в сознании? — Нет. И если не начать лечение как можно скорее, вы умрёте, мистер Кобблпот — крайне неприятно и болезненно. Да что ты знаешь о таких смертях, биомусорщик хренов? Ты чувствовал хоть одну по-настоящему? Когда тебя это волновало? Умереть из-за друга, умереть из-за любви... Умереть из-за цветочков после такого — просто веселенькая байка! Успей кое-что перед этим, пожалуйста. — Сколько мне осталось? — Ещё пара новых побегов вас доконает. Я не берусь предсказать интервал. Может, несколько часов. Может, два-три дня. Будем надеяться, нам хватит. — Хорошо, — пожал плечами Освальд, сунув руки в сплошной карман на животе. Паучья лилия недовольно отвернула лепестки подальше от пальцев, трогающих её сквозь ткань. Безмятежность пополам с болью. Надежда, смешанная с гневом и страхом. Кажется, под конец вырисовывался какой-то баланс — в такт тяжело стучащему сердцу. — Но почему? — не понимал профессор. — А как же ваши планы по захвату Готэма? Кресло мэра? Вы не хотите вернуться к прежним позициям? — Я никогда не пил кофе с двумя сиропами сразу, — пространно заявил Кобблпот, чем поверг доктора в окончательный ступор. — Ореховый и шоколадный, по-моему, будет неплохо. Я не прослушал ни один альбом Эми Уайнхаус целиком. Я не потрогал лысину Виктора Зсасза: когда и чем он успевает так хорошо бриться? А самое главное... Он осёкся. Недалеко раздались выстрелы, возвращая к суровой действительности. — ...ни одного свидания, — закончил Пингвин, доставая из куртки припрятанный секатор. — Когда у тебя случилось первое, док? — В колледже, — Стрейндж явно нервничал, ерзая на скрипящем стуле в своих верëвках. — Что вы хотите сделать? — И как прошло? — Он сбежал, не заплатив за обед. Право, мистер Кобблпот, сейчас не время... — Да-а? Как по мне, сейчас именно оно. — Замолчите оба! — рявкнула Фиш, которой явно надоело ждать снаружи. — Освальд, ты узнал, что хотел? «Да, узнал». Вот и умница, а теперь уходим, быстро, пока нас не окружили копы!