***
Леонцио понятия не имел, что женщину, которую он позвал в качестве помощницы при родах, его жена уже отлично знала. Повитухи, чьим первостепенным призванием было сопровождать рожениц, порой решали и другие вопросы. К этим почтенным синьорам, знавшим бесчисленное число заговоров и снадобий для лёгкого разрешения от бремени, обладавшим тайными знаниями о целительных свойствах трав и камней, приходили с разными целями. В середине зимы Аурелия постучалась в дверь старенького покосившегося домика на окраине деревни в паре миль от города. — Приветствую, синьора. Что за дело привело вас сюда в столь ранний час? — из-за угла покрытой мхом стены вышла пожилая, но ещё сохранившая в полной мере жизненные силы женщина. Завёрнутая в плащ из неокрашенной шерсти, с плетёной корзинкой, полной каких-то цветков и кореньев, она производила впечатление таинственной лесной колдуньи из тех сказок, которые рассказывают вечерами при теплом свете камина старые няньки своим юным воспитанникам. Женщина сняла с головы капюшон, и по плечам рассыпались густые седые волосы, блеснувшие серебром в лучах восходящего солнца. — Мне нужно поговорить с вами. Наедине, — гостья робко оглянулась и поправила накидку, скрывавшую лицо от посторонних глаз. — Здесь никого нет, милая. Пройдём в дом, — хозяйка распахнула старую деревянную дверь, отозвавшуюся скрипом петель. Замок оказался незапертым. Аурелия проследовала за ней. — Вы не запираете дом? — Зачем? У меня нечем поживиться. Если же кто-то окажется достаточно неблагоразумным, чтобы украсть снадобья — сам пожалеет об этом. Только я знаю, в каком пузырьке средство от головных болей, а в каком — яд от насекомых, который при неправильном использовании может унести на тот свет и человека, — женщина снисходительно улыбнулась и принялась раскладывать на столике у стены принесённые с собой растения. Небольшое помещение, в котором они стояли, оказалось под стать хозяйке. В воздухе витал лёгкий запах майорана и базилика. На стенах, сплошь завешанных самодельными деревянными шкафчиками и полками, были тут и там закреплены пучки высушенных трав. Бесчисленные ряды бутылочек с отварами перемежались с аккуратно разложенными образцами камней, некоторые из которых робко поблёскивали в солнечных лучах, проникавших в помещение из приоткрытых ставен, гладкими гранями кристаллов. От разглядывания окружающей обстановки гостью оторвал тихий голос хозяйки: — Присаживайся. Выпей это, отвар орегано снимет твое беспокойство, — только сейчас Аурелия заметила, что женщина уже собрала принесённые травы в аккуратные пучки, а на столе теперь стояла чашка с жидкостью, над которой поднимался пар. — Я не волнуюсь, — гостья попыталась взять себя в руки и перейти к делу. — Поэтому ты дрожишь, как молодая осока на ветру, хотя в доме тепло, а на тебе плотная накидка? — едва заметная улыбка не пропадала с губ травницы. — Как мне к вам обращаться? — Аурелия сочла более благоразумным всё же сесть за стол и пригубить предложенный напиток. — Мелия. Все зовут меня по имени. Я не из знатного рода, чтобы гордо зваться синьорой и представляться известной фамилией. — Хорошо. Мелия, я хотела… — Постой-ка. Разве не должна ты прежде в ответ назвать своё имя? — перебила её хозяйка. Гостья смутилась. — Я бы не хотела, чтобы кто-то знал его. — О, тогда тебе следовало выбрать сведущего человека для визита в краях более отдалённых. Аурелия, милая, я живу в окрестностях Генуи всю свою жизнь и успела узнать многих в этом проклятом шумном городе. К тому же, здесь сейчас не так уж много женщин на последних месяцах беременности, — она кивком головы указала на округлившийся живот посетительницы. — Наверное, ты и не знаешь, что роды твоей матери прошли под моим присмотром? Как она мучилась, бедняжка, когда произвела на свет твоего младшего брата. Бедный мальчик, он и пары часов не протянул. Слишком слабое дитя, чтобы выжить в этом суровом мире. И мать твоя не оправилась после потери, насколько мне известно. Я могу помочь исцелить телесные недуги, но если в женщине, потерявшей долгожданное дитя, нет воли к жизни — её раны другого свойства, и вылечить их мне не под силу. Аурелия вздрогнула, когда травница так обыденно произнесла её имя. Смысла скрываться больше не было, и гостья сняла с себя накидку. — Она умерла через полгода после этого. Извините, я действительно хотела бы скрыть тот факт, что была здесь и говорила с вами. — Не волнуйся. Тайны, поведанные этим ушам, — женщина тронула себя за мочку уха, — никогда не бывают более услышаны другими. — Спасибо, — Аурелия облегчённо выдохнула. Подействовал ли на неё отвар или успокаивающий тон голоса травницы, только дрожь в теле отступила. — Итак? По какому делу ты решила меня навестить? — Возможно, вы оскорбитесь и выставите меня отсюда, но мне действительно некуда больше пойти. Поэтому прошу вас, помогите мне. Я должна избавиться от ребёнка, которого ношу сейчас под сердцем. Улыбка пропала с губ травницы. Женщина окинула гостью внимательным взглядом, в котором, впрочем, не было ни нотки строгости или осуждения. — Почему же ты решила, что я буду оскорблена подобной просьбой? Женщины не раз приходили ко мне с такими проблемами. Порой я их решала. Может быть, Бог осуждает меня за это, и после Судного Дня врата Рая затворятся передо мной. Однако, видишь ли, порой наш мир довольно суров. Когда крестьянка, выносившая и воспитавшая восемь детей, понимает, что семья не сможет прокормить девятое дитя, она приходит ко мне. Тогда выбор стоит между смертью одного ребёнка, который еще не увидел этот свет, и медленной, мучительной гибелью от голода остальных — тех, кто уже познал жизнь и на кого родители возлагают свои надежды. Да, я помогала этим женщинам в их беде. Но на твою просьбу я отвечу отказом. — Почему? — Аурелия, слушая эту речь, была уже уверена в том, что и её проблема вот-вот разрешится. Ответ травницы разбил едва окрепшую надежду. — Вы не знаете, что происходит в моей жизни. Если достаточным оправданием для вас может послужить только невозможность прокормить ребёнка — вы не понимаете огромного числа других трудностей. У меня уже есть сын, и я не прошу избавить вас от второго ребенка в страхе, что не справлюсь с материнством. Да, первые роды были сложными, и мой сын до сих пор довольно слаб для своего возраста. Но я опасаюсь другого. Дитя, которое я ношу сейчас… Оно может разрушить нашу семью. И счастья не обрести ни ему, ни всем нам. — Я и правда не знаю всего, что происходит в вашей семье. Однако для отказа нет в этом необходимости. Я лишь наблюдаю. Знаешь, что я заметила? Ты уже не беспокоишься о сохранении своей тайны, однако всё твоё тело напряжено, ты сжимаешь пальцы на руках, и кожа на них уже побелела. Ты смотришь в пол, избегая моего прямого взгляда. Ты говоришь: «Я должна», — но можешь ли сказать: «Я хочу»? — травница устремила на Аурелию внимательный взгляд, и гостья наконец решилась посмотреть на неё так же открыто. Спокойствие и искренность хозяйки располагали к ответной честности. — Нет. Но я не знаю другого выхода, — голос Аурелии дрогнул, — поскольку человек, чья кровь может бежать по венам этого ребёнка — не мой законный супруг. И если дитя родится с его чертами… — Ты боишься? Чего? Многие женщины изменяют, это не должно быть тайной для тебя. Обычно мужья вашего круга слишком пекутся о чести семьи, чтобы заявить о предательстве вслух и выставить жену из дома. — Мой муж склонен использовать несколько другие методы. У меня почти нет доказательств, но… Последний раз я видела того человека в сентябре. Его зовут, — гостья запнулась на мгновение, — звали… Марчелло. Тогда супруг узнал о нашей связи. А потом я узнала, что Марчелло не вернулся домой. Муж ни слова не сказал мне о его исчезновении, хотя и ему было известно об этом. Боюсь, мой супруг убил этого человека. А если так — не запятнает ли он свои руки кровью во второй раз? В третий? Что мне делать, если он распознает в чертах ребенка подтверждение моего предательства? — Ты любила Марчелло? — женщина задала прямой вопрос и откинулась на спинку стула в ожидании столь же прямого ответа. — Да. — В таком случае, это дитя — последнее, что осталось у тебя от любимого человека. Единственное, что будет с тобой всегда, до самой твоей смерти. Считай его прощальным подарком или наследием от твоей любви, как сочтёшь нужным. Однако отказаться от него ты не сможешь. Тобой движет лишь страх. Его можно одолеть, если вспомнишь о своей любви. Защищай это дитя, как память о дорогом тебе человеке. Защищай, даже если это разрушит твою жизнь. Потому что только такой путь ты сама в глубине души считаешь правильным. В ином случае, сожаление и раскаяние уничтожат тебя изнутри. — А если муж попытается убить его? — Тогда ты сбежишь. — И брошу своего первого сына? — Решение будет за тобой. Можешь забрать его с собой. — Я не справлюсь с этим одна. — В тебе говорит страх, но никак не уверенность в невозможности воплотить то, чего ты действительно желаешь. А ты хочешь этого. Можешь попытаться обмануть меня, но помни, что ложь самой себе уничтожит тебя вернее, чем сожаление. — Вы правы. Тогда… Позже я приглашу вас в дом. Чтобы принять роды, — Аурелия поднялась с места и благодарно улыбнулась. Она не смогла бы сказать, что страх теперь окончательно прошёл, но где-то внутри неё зародилась уверенность, которая стала твёрдой опорой для дальнейших действий. Теперь она точно знала, чего хочет на самом деле. Жизнь, полная лицемерия, начиная с тех пор, когда отец отдал её руку совершенно незнакомому человеку и приказал быть верной женой, теперь закончилась. Эту судьбу Аурелия изменила сама, когда написала Марчелло письмо с просьбой о встрече. Теперь оставалось только идти вперёд по той единственной дороге, которая была выбрана по собственному желанию, а не по воле окружающих. Не оглядываясь, не сворачивая. До этого момента Аурелия видела ад впереди, в неизвестности, полной тревог и страхов. Теперь она поняла: настоящий ад — в прошлом, где не было места ни искренним чувствам, ни собственной воле. Гостья подхватила с полки свою накидку и покинула дом травницы, поблагодарив ту за мудрый совет и пообещав сделать всё, от неё зависящее, ради благополучия нерождённого ребёнка.***
— Благодари Господа, милая. У тебя здоровая девочка. Голос Мелии вернул роженицу в чувство. На смену почти невыносимой боли пришло радостное облегчение: теперь всё закончилось. Угроза зыбким миражом всё ещё блуждала где-то на горизонте, однако сейчас о ней можно было на секунду забыть. Бесконечно важно в эту минуту оказалось отсутствие опасности здесь, в пределах поместья. — Покажи мне, — молодая мать приподнялась на локтях и только теперь выпустила из рук небольшой камешек, серый и неприглядный снаружи, но внутри которого через трещину сверкали гранями прозрачные кристаллы. Орлиный камень — символ материнства и новой жизни — часто использовали в качестве талисмана. Если женщине при родах отказывал в помощи Господь — суеверные люди надеялись на благоволение сил иного толка. Амулеты, заговоры и обращения к мистике не были чужды женщинам, которые рисковали лишиться своей жизни, новорождённого ребёнка или же всего сразу, если Бог останется глух к их молитвам. Мелия поднесла новорождённое дитя к матери и положила девочку ей на грудь. Детский плач ознаменовал собой начало новой жизни и торжество победы над смертью, но у Аурелии вдруг вырвался нервный вздох, когда на неё с покрасневшего детского личика взглянула пара травянисто-зелёных глаз, а на лбу ребёнка заблестели в тусклых лучах горящих свечей влажные светлые пряди. — У неё мои глаза, — чувство смутной тревоги рассеялось так же мгновенно, как и появилось. Аурелия улыбнулась, с истинно материнской заботой прижав к себе плачущее дитя. — И его волосы. — Я надеялась, что отличительные черты не проявятся так скоро, — озабоченно проговорила травница, нанося на кожу ребёнка святую воду из небольшого пузырька. Такие ритуалы бывали в ходу у повитух наряду с амулетами: смерть новорождённых не была редкостью, и едва пришедшего в этот мир человека необходимо было сразу подготовить для вхождения в царство Божие, дабы некрещённый младенец не попал в Лимб, обречённый блуждать у ограды Рая, лишённый надежды когда-либо войти в его врата. Ибо, как писал ещё Святой Августин, едва появившееся на свет дитя уже несёт на себе первородный грех, и дорога к вечному блаженству для него закрыта. — Тем лучше. Теперь я не буду мучиться в догадках, — лицо Аурелии хранило выражение счастливого спокойствия, и Мелия с удивлением отметила, что недавно согласная стать детоубийцей женщина теперь держала светловолосое дитя, как драгоценное сокровище, опасаясь вдруг утратить с таким трудом обретённый клад. — Ты приняла решение? — Да, но оно не далось мне с трудом. Мой супруг не убийца. Я знаю, он имеет отношение к этой страшной тайне, но он не хотел смерти Марчелло. Это всё, что мне известно. Но этого достаточно. Он пообещал спасти этого ребёнка. Мы уедем вместе. — Что ж, видно, Бог благоволит тебе, раз показал выход из ситуации, которую многие сочли бы безнадёжной. Я позову твоего мужа, — и травница покинула комнату. Через несколько минут в комнате возник Леонцио, тактично оставивший жену наедине с повитухой на время разрешения от бремени. За это время вошедшая в комнату служанка успела убрать грязные простыни, и теперь Аурелия отдыхала на постели, всё ещё прижимая к себе новорождённую дочку. Леонцио подошёл к жене и осторожным движением руки коснулся её плеча. Вернувшаяся вслед за хозяином дома Мелия встала чуть в отдалении, не рискуя мешать этой довольно странной, на её взгляд, семье. Леонцио несколько секунд в полном молчании разглядывал девочку, которая затихла и мирно копошилась на руках матери. Наконец он нарушил тишину: — Имельда. Мы назовём её Имельдой. — В честь твоей матери? — Аурелия устремила на мужчину вопросительный взгляд. Она готова была поверить в искренность Леонцио, когда он предложил побег. Приняла она и заверения о непричастности к смерти Марчелло. Но теперь её муж снова делал нечто такое, что вызывало у женщины непонимание. Дать чужому ребёнку свою фамилию — это не в новинку, но наречь его именем своей матери… — Так мы подтвердим её происхождение. Никто не посмеет назвать незаконнорождённым ребёнка, крещённого именем покойной супруги аверонского герцога. В глазах народа это окажется достаточным доказательством её происхождения. А потом… Потом они нас не найдут, — Леонцио склонился к супруге, запечатлев ласковый, почти дружеский поцелуй на её лбу, после чего взял на руки ребёнка и поднял девочку выше, чтобы рассмотреть её покрасневшее от недавних слёз личико в лучах солнца. — Спасибо тебе, — тихо, с благодарной улыбкой проговорила Аурелия. Она не понимала мотивацию его поступков, но, по странной насмешке судьбы, дитя греха, зачатое во лжи и предательстве, стало совсем не той последней роковой трещиной в хрупкой колонне, которая заставит камень рассыпаться в пыль и обрушить с небесной высоты так ненадёжно державшуюся там мраморную статую семейного благополучия. Оно явилось спасением и последней надеждой на объединение давно разрозненных осколков, соединив собой людей, которые никогда до этого дня не считали свои судьбы сплетёнными в одно целое в полной мере. — Имельда Мартинелли. Имельда Ринальди. Дитя, чьё происхождение навсегда должно остаться тайной. Она не узнает ни своего отца, ни многих других своих родственников. Однако, быть может, кровь не так уж важна, как о ней говорят, и один сбежавший от своей судьбы Мартинелли сможет заменить отца для такой же беглянки от рока под неназванной фамилией Ринальди, — Леонцио осторожно вернул ребёнка в руки Аурелии и обернулся к скромно стоявшей в отдалении Мелии. — Полагаю, вы сможете сохранить тайну, невольным свидетелем которой вы стали. Мелия, которая успела дать знать Леонцио о своей посвящённости в эту историю, пока ходила за ним после родов, осторожно кивнула. Однако с лица её не сходило выражение лёгкой озабоченности. — Вы можете быть спокойны, из моих уст никто не услышит ни слова. Однако не забывайте, что это лишь начало. Вы сами храните от своей супруги какую-то тайну. И я вижу, что ваш побег — не только ради девочки. Вы сами стремитесь скрыться так далеко, чтобы ни одна нить, тянущаяся из прошлой жизни, не коснулась вас. Так будьте осторожны. Кровные узы не рвутся, они лишь ослабевают под натиском обстоятельств. Не дайте им вынести смертельный приговор вашей семье. — Нам многое предстоит сделать. Мы уедем так далеко, как только сможем. Назовёмся другой фамилией, расскажем другую историю нашей жизни. Вопрос лишь… — В деньгах? — Аурелия, казалось, составила в голове какой-то план, но надёжность его вызывала большие сомнения. Впрочем, лучше сомнительный выход, чем его отсутствие. — У меня есть некоторые накопления, но их не хватит на покупку дома, — Леонцио облегчённо выдохнул, увидев понимание в глазах супруги. — Я поговорю с отцом. Как бы он ни был глух к моим просьбам, когда выдавал за тебя по своим политическим расчетам — я знаю, он любит свою единственную дочь так сильно, как только способен. Я дам ему понять, что оставаться в городе нам опасно. — Он потребует объяснений. — Да. Но я надеюсь на его благоразумие. Он не услышит от меня ни слова о причинах нашего отъезда. Если же ничего не получится… Я приду в его поместье ещё раз. Ночью. Слуги пустят меня, они не посмеют оставлять на пороге дочь хозяина. Тогда я проникну в кабинет отца, пока он будет спать, и украду необходимую нам сумму. — Нет, это плохой выход. Он твой отец, к тому же, я сам испытываю к нему только уважение. Деньги требуются ему на нужды города, он хранит их не только для себя. — У него останется это поместье. Его можно продать. Я не возьму больше, чем необходимо на первое время. А потом… Ты понимаешь, что ответственность за содержание семьи ляжет на твои плечи? — Пожалуй, сейчас я впервые благодарен своему отцу. Вступить на любую должность, связанную с управлением городом, не станет для меня проблемой. — Нет, постой. Даже если выйдет — в политике ты окажешься одной из центральных фигур города. Это лишнее внимание. — Лишь вопрос умения лгать. Кому придёт в голову предполагать родство с аверонской династией у какого-нибудь двоюродного племянника венецианского богатого торговца? Предположим, у любимого дядюшки кончилось терпение обеспечивать моё семейство, и он решил отправить нас в свободное плавание, чтобы посмотреть, насколько сохранилась во мне способность выживать, не паразитируя на его состоянии. — Звучит ненадёжно, — Аурелия нахмурилась, пытаясь побороть усталость и что-нибудь придумать. — Пожалуй, есть вероятность, что никто не выяснит ничего лишнего, — вновь вступила в диалог Мелия, — Люди склонны думать только о себе. Вряд ли кто-то заинтересуется проверкой вашей истории. Однако легенда должна быть продумана до мелочей. Почему дядя опекал вас? Где ваши родители? Как вы познакомились с вашей супругой? Почему разбираетесь в политике? Ваши друзья, слуги, семейные связи… Цвет драпировок в гостевой комнате прежнего дома. Любая мелочь может выдать. Если один скажет о винограде, растущем в вашем саду, а второй будет вспоминать абрикосовые деревья на том же месте — у любого слушателя возникнут подозрения. Договоритесь обо всём заранее и запомните так же верно, как слова молитвенника. — Мы справимся, — ответил Леонцио, на губах которого вдруг заиграла лёгкая полуулыбка. — Почему ты улыбаешься? — Аурелия посмотрела на супруга с сомнением. — Знаешь, за всеми этими беспокойствами я только сейчас понял, что… Мы ведь будем свободны. Впервые за всю нашу жизнь. Мы покинем этот город, оставив здесь свой дом и свою историю. Мрачные тени, тянущиеся за нами, собьются с пути. Мы будем свободны. — Что ж, быть может, у вас действительно появился шанс на счастье, — понимающе улыбнулась Мелия. — Однако будьте осторожны. Теням несвойственно терять своих хозяев.