Не сказать, чтобы Эмиль был в восторге от церквей — он вообще не отличался религиозностью и не разделял сантименты Оливии, что ценила церкви с эстетической точки зрения, — но на острове Кинн даже он умудрился проникнуться атмосферой: бывают просто старые здания, не вызывающие особого эмоционального отклика, а бывают такие, что сразу дух захватывает. При взгляде на почти тысячелетнюю церковь — простенькую, маленькую, жутко древнюю, — на фоне зеленого острова, отмеченного рассеченной надвое скалой, под голубым небом среди морских просторов его проняло, и рука сама потянулась за стабилизатором. А когда он оказался в ее каменных стенах, пустых и гулких, ему показалось, что он совершил путешествие во времени и вот сейчас в церковь войдут прихожане, облаченные в средневековые одежды, а священник начнет читать проповедь на плохо понятном ему языке. Неудивительно, что этот эффектный объект, который в свое время Элла запечатлела на фотографии, привлек внимание Маркуса и послужил причиной их знакомства. Есть в таких зданиях нечто судьбоносное.
— Приезжай через пару недель, — сказала Элла, когда он поделился с ней своими мыслями, — у нас прямо здесь состоится ежегодный средневековый спектакль на открытом воздухе. И себя порадуешь, и подписчиков.
Эмиль не знал, где он будет через пару недель, — скорее всего, снова в Бергене, — но Эллу поблагодарил и пообещал, что когда-нибудь это случится. А пока ему надо думать, каким образом ехать дальше на север.
Как ни странно, на этот вопрос тоже помогла ответить церковь, а точнее, ее посетители.
Помимо них, в церкви во время их визита была лишь одна пожилая пара, с интересом рассматривающая резные деревянные фигуры святых. Когда они направились к причалу, пара последовала в том же направлении; вместе они зашли и в прибрежную галерею — удивительное, по мнению Эмиля, явление для маленького острова с горсткой постоянных жителей. С интересом рассматривая картины, Эмиль рассказывал своим спутникам про Оливию. Вот тогда-то старушка и подала голос.
— Молодой человек!
Эмиль в недоумении взглянул на маленькую седую женщину, которая подошла к нему со словами:
— Редко в наши дни встретишь столь молодого человека, интересующегося искусством, особенно живописью.
Эмиль не то чтобы вот прямо интересовался искусством, особенно живописью; скорее, он интересовался будущей семейной жизнью своего отца и своей собственной. Но старушке он всего этого, разумеется, сообщать не стал. Потому что выводы и последующее предложение она сделала в его пользу.
Оказалось, пожилая пара услышала их разговор еще раньше, в церкви — сложно было этого не сделать, когда в тесном помещении такая хорошая акустика, и каждое твое слово звучит четко, ясно и даже торжественно, — и сделали правильные выводы о том, что Эмиль — путешественник, у которого есть цель, но который двигается к ней без излишней спешки. К тому же путешественник вполне культурный (хотя с этим Эмиль мог бы ох как поспорить), что сразу расположило к нему пожилых незнакомцев.
Старушка, которую звали Фридой, объяснила, что они с супругом Якобом живут в Гейрангере. Во Флурё они заезжали к родственникам и, раз уж приехали, решили заглянуть в любимую церковь, которую когда-то посещали и во время паломничества по святым местам западного побережья — первого норвежского пристанища первых христианских миссионеров в здешних местах, что проделали долгий опасный путь по суровым волнам из самой Ирландии к берегам, населенным воинственными викингами, не питавшими особой склонности к христианству и христианам… И вот — ныне церкви стоят даже на таких островках, как Кинн, куда заглядывают паломники и туристы из Норвегии, из Ирландии и из всех прочих стран мира.
— Теперь мы едем домой. И если Гейрангер входит в ваши планы, мы с большим удовольствием вас подбросим.
Элла и Маркус бросились благодарить стариков раньше, чем сам Эмиль сообразил.
— А ты счастливчик, — Маркус похлопал его по плечу, — если так и дальше дело пойдет, тебе даже не придется голосовать на дороге.
О голосовании на дороге Эмиль предпочитал не думать даже теперь, когда он оказался за пару сотен километров от Бергена — если не думать, может, само как-то рассосется, — и с Маркусом был полностью согласен.
Элла тем временем завязала с пожилой парой светский разговор, видимо, выясняя, кто они такие и не причинят ли они вред их новому приятелю; забавная мысль с учетом того, что этот приятель собрался путешествовать автостопом в одиночку. И с учетом того, что Эмиль, при своих отнюдь не гигантских размерах, был почти на голову выше и Фриды, и Якоба.
Когда они ждали свою лодку, небо из голубого стало серым, облака затянули горизонт, а резко налетевший с моря ветер словно испытывал к Эмилю личную неприязнь: мало того, что хлестал его наотмашь по лицу, не давая продыху, так еще и волосы, не стриженные перед отъездом, настолько растрепал, что Эмиль сам себя ощущал чучелом. А Фрида восхищалась:
— Какие волосы! Какой цвет! Ты прямо как Эрик Рыжий!
В этот момент Эмиль послал мысленную благодарность своим родителям — отцу в Рим и матери на небеса — за то, что хотя бы Эриком его не назвали.
За любезное предложение он сразу ухватился: когда он мысленно выстраивал свой маршрут, он был уверен только в двух точках: исходной точкой был Берген, финальной — Нордкап. А потом опять Берген — возвращаться Эмиль все же планировал, причем желательно до приезда Элиаса и Оливии. А вот что будет соединять Берген и Нордкап… Да что придется. Мало ли куда приведет его сеть автомобильных и автобусных маршрутов, которые он хотел использовать; главное, постепенно продвигаться на север. После Флурё он думал отправиться в Молде, но кто откажется включить в свой маршрут великолепный Гейрангер-фьорд, перед которым и ЮНЕСКО не устояла, даже если ради этого придется сделать небольшой крюк! Особенно если тебя предлагают бесплатно подвезти.
Путешествовать так путешествовать.
На обратном пути в город море не на шутку волновалось, так что Эмиль сам себя невольно представил христианским миссионером с адреналиновой зависимостью, что на утлой лодчонке идет по грозящим поглотить его волнам, не зная наверняка, когда и где он причалит — и причалит ли вообще. Порывы ветра вырвали бы штатив из рук, а потому он сменил смартфон на Go Pro. Ко дну они вряд ли пойдут, а вот контента сегодня наснимает — только и успевай монтировать. Разговорчивая Фрида, несмотря на уносящий ее слова ветер, умудрялась беседовать со всеми, а ее супруг умудрялся все это время важно и многозначительно молчать, кивая в самые серьезные моменты.
На берегу они распрощались, и Элла чуть слезу не пустила:
— Мы взяли за тебя ответственность, Эмиль, и вот как теперь отправлять тебя в дальний путь одного?
— Вы взяли за меня ответственность только до Флурё, — успокоил ее Эмиль, — так пусть ваша совесть будет чиста.
— И он не один, — возразила Фрида, — теперь мы за ним присмотрим.
Эмиль едва сдержал улыбку.
С Эллой и Маркусом они, конечно, обменялись контактами, и Элла взяла с него страшную клятву регулярно сообщать ей, как у него дела и не случилось ли чего из ряда вон по пути. Странное чувство: он должен быть писать Оли (он же обещал), Элле с Маркусом и… по идее, отцу и Оливии. Которым так и не рискнул сказать. Потому что они начнут волноваться и далее по списку.
На этот вопрос — как сообщить своим — он до сих пор себе не ответил. Было слишком стыдно, чтобы он был в состоянии адекватно оценить правильное решение.
Ладно, махнул рукой Эмиль; я пока еще и одного дня не путешествую. Найти ночлег для начала — а там уже думать.
За рулем был молчаливый Якоб. Общительная Фрида, которую до Флурё в основном развлекали Элла и Маркус, теперь все свое внимание направила на Эмиля: ему пришлось рассказать ей про школу, про отца, про свадьбу, про медовый месяц и свое собственное путешествие — умолчав, правда, об Оливере. Он понял, почему старушка так легко взяла пассажира. При такой говорливости и таком немногословном супруге нужны было иногда находить свободные уши. А Эмиль не возражал. Разговор с попутчиками — меньшее, чем он мог отплатить за любезно предоставленное место в автомобиле. Да и самому легче: о чем бы он думал, если бы его не занимали беседой? Ясно о чем. Точнее, о ком. Вздыхал бы по Оли, прокручивал бы в голове их последние встречи — когда он признался на набережной, когда устроил глупую сцену на выпускном, когда смотрел на него во время отцовской свадьбы — и погружался бы все глубже в безрадостные мысли. А светская болтовня с едва знакомыми людьми отвлекает и развлекает.
— Что же выгнало тебя из дома одного? — продолжала, тем временем, любопытствовать Фрида. — Неужто несчастная любовь?
Эмиль рад был тому, что сидел сзади: от неожиданности он аж подпрыгнул на сидении, но старушка, кажется, этого не заметила.
— Почему вы решили, что именно она? — он пожал плечами и поймал на себе ее взгляд в зеркале заднего вида.
— Таких романтиков, вроде вас, несчастная любовь и гонит в дорогу, — со знанием дела произнесла Фрида, — сначала вы бегаете за нею у себя дома, а потом, когда она так и не дается вам в руки, вы решаете попытать счастья в другом месте. Будто в другом месте она станет покладистее или утомится в пути достаточно, чтобы ее поймать… Это, конечно, странно — но любовь всякого делает странным, если только он изначально не со странностями.
— А как вы определяете, со странностями ли человек или нет? Вдруг я как раз из них, из изначальных?
— Я-то, может, сразу и не определю. Но поверь мне, кто-нибудь за всю твою жизнь это заметил бы. Вот тебе говорили, что ты со странностями?
— Нет, — признался Эмиль. Странностей за ним не водилось. За ним вообще никаких особых примет не водилось, кроме рыжего цвета волос; ничего, чем он мог был выделиться из толпы.
— Ну вот, — кивнул Фрида, — значит, и нет их у тебя. Значит, все-таки любовь. То ли дело, скажем, мой внучатый племянник: тот с детства как что-нибудь отчебучит, так хоть стой, хоть падай. Как-то раз отправился он путешествовать — вот примерно как ты, только на машине: он не только природу любит, но и быструю езду. И что ты думаешь? Шло по дороге стадо овец, так он не успел затормозить и сбил одну бедняжку. Перепугался не на шутку, запаниковал — и ну ее в багажник запихивать. Думал, что раз все равно померла несчастная, так хоть мяса вдоволь наестся. Ну не чудик ли?
— Чудик, — подтвердил Эмиль. Ему бы такое в голову не пришло. Наверное, сбей он овцу, он бы тоже запаниковал, но дождался бы хозяина или пастуха, сколько бы ни пришлось торчать на дороге.
— За этим делом его и застукал владелец стада, что по случайности оказался рядом. Ну и взял внучка за шкирку.
— И что? — Эмиль похолодел от переживаний за незнакомого ему парня.
— Ничего. Уволок его на ферму отрабатывать. Так он по сию пору на той ферме работает — видимо, чувство вины перед убиенной овечкой дает о себе знать.
Рассказывая эту историю, Фрида благодушно усмехалась; похоже, сам Эмиль больше волновался за ее родственника, чем сама старушка. И впрямь, странная история… Чего только не случается.
— Когда встретишь его, — продолжала она, — передавай от нас большой привет.
— Почему вы решили, что я его встречу?
— Встретишь, — Фрида кивнула, словно это была предопределено. — Овечья ферма в районе Тронхейма. Ты ведь как раз туда едешь.
— Ладно… Передам, — Эмиль снова пожал плечами: мало ли всего в окрестностях Тронхейма? Но спорить с Фридой не хотелось. А потом, жизнь настолько непонятная штука, что он, пожалуй, и такой встрече не удивился бы.
Когда они подъехали к Нур-Фьорду и Фрида с Якобом начали переговариваться между собой, на какое-то время оставив Эмиля в покое, он неминуемо задумался о «несчастной любви». А чего еще было от себя ожидать… Права старушка. Эмиль не знал, кого и что гонит из дома, но конкретно с ним все совпало. Его единственная странность — чувства к Оли, быстро зародившиеся и все никак не желавшие уходить прочь. Странность, не иначе; мало того, что в парня влюбился, хотя все годы до этого ничего подобного за собой не замечал, так еще и в такого парня, как Оливер Балке. Идеальный идеал. Хоть сейчас в киногерои. Вот замахнулся-то!
На пароме, пересекающем Нур-Фьорд, Оли тоже не шел из головы. Его образ преследовал Эмиля повсюду. Лучи солнца, не помышлявшего уходить за облака, напоминали ему о золотых волосах; синее небо, по-прежнему отражавшееся в водах фьорда, точь-в-точь повторяло цвет его глаз; день выдался теплым, как его улыбка. И впрямь романтик… Фрида чертовски права.
— С погодой повезло, — наконец, обратилась к нему старушка. Эмиль с благодарностью кивнул ей. По крайней мере, погода благоволит ему так же, как дорога.
От одной прибрежной трассы, над которой возвышались сначала тонкие маленькие березки, а потом, выше, — суровые темные ели, они добрались до противоположной, над которой также росли сначала березки, потом ели. И следующая их остановка состоялась уже перед самим Гейрангер-фьордом в Хеллесилте. Супруги проголодались, да и сам Эмиль не прочь был перекусить — свежий воздух способствует возбуждению здорового аппетита даже у самых меланхоличных влюбленных. Проехав мост и поглазев на бурный водопад прямо в центре портового поселка, они не стали заезжать в кафе, заняв деревянный стол со скамьями прямо на пристани.
— В кафе тебя накормят хот-догом, — Фрида презрительно скривилась, — и возьмут за это, как за хороший стейк.
Эмиль вынужден был признать, что их запас бутербродов с рыбой даст фору ассортименту любой прибрежной забегаловки. А главное, за угощение с него не взяли ни копейки. Это воодушевляло не меньше, чем хорошая погода и удобные попутки. После выпускного Эмиль не то чтобы купался в золоте: за этот год, особенно за последние месяцы, пришлось изрядно потратиться. Один автобус чего стоил… Ох, чего он стоил.
От воспоминаний о выпускном и обо всем, что было с ним связано, Эмиля отвлек возглас Фриды. Когда Якоб ставил на стол свой термос, он случайно задел положенные на столешницу очки для вождения. Те, недолго думая, соскочили вниз и ударились прямиком о камень. Когда Якоб поднял их, чтобы рассмотреть, по правому стеклышку шла большая трещина, по левому — маленькая.
— Ох, старый, — причитала Фрида, — ох, растяпа! И как мы теперь поедем? Или нам в Хеллесилте ночевать? Да ты знаешь, сколько в этой деревне отель стоит?
— Уж на паром я машину заведу, — махнул рукой Якоб, нахлобучивая треснувшие очки на лоб, — а там видно будет.
— Что тебе видно будет с такими-то стеклами?..
Фрида явно не разделяла его невозмутимость, но делать было нечего, тем более на бирюзовой глади — зеленые горы и чистое небо придавали воде изумительный оттенок — пошла рябь, а вскоре показался белый паром. По Гейрангер-фьорду им предстояло пройти двадцать километров.
Может, Согне-фьорд и заслуживает титул Короля, думал Эмиль, только и успевая снимать то правый, то левый берег, то саму воду — никакая цветопередача даже самой навороченной камеры не способна была сделать ей честь, — зато Гейрангер-фьорд — самый настоящий Прекрасный Принц. Первый — рекордсмен по величине и глубине, второй — по красоте: куда ни взглянешь, на сам фьорд или вокруг него — сердце замирает от восторга. Мимо них медленно проплывали зеленые холмы и горы, снежные вершины и белые вкрапления на черных скалах, водопады всех форм и размеров, а шумные чайки неустанно следовали за ними, наверняка надеясь, что у кого-то из пассажиров парома остался недоеденный рыбный бутерброд.
— А сколько тут заброшенных ферм позапрошлого века! — воскликнула Фрида, когда Эмиль поделился с нею своими эмоциями. — Настоящий магнит для посетителей, что катаются по фьорду и лазают по горам, пробираясь по мокрым уступам и размытой после дождя земле, отводя хлещущие в лицо ветки и путаясь ногами в высокой траве, только чтобы добраться до мшисто-деревянного сокровища. Такое впечатление что фермеры былых лет специально старались и тщательно забрасывали свои фермы, чтобы впоследствии их потомки пополнили бюджет страны за счет потока туристов, которые почему-то всё старое, заброшенное, полуразвалившееся находят много более интересным, нежели новенькое, современное, работающее безупречно. А почему, например, к машинам так не относятся? Все-то им новые подавай… Катались бы на старых, а лучше бы не катались, а ходили по гаражам восхищаться полуразвалившимися «Жуками» — вот был бы самый лучший вариант решения экологического вопроса.
Может, она была права. Вот только ни одна экологическая организация в мире не согласится с таким предложением.
Пассажиры парома, не только Эмиль, едва успевали вертеть головами и едва не топили смартфоны, нависая над бортами с обеих сторон и фотографируя всё попадающееся в поле зрения. А в поле зрения в последней трети пути всё больше попадали водопады, извилистыми линиями покрывающие горы справа и слева от ледников там, наверху, до самого фьорда. Белопенные потоки с такой силой низвергались вниз, что Эмилю казалось, будто он слышит их шум, даже находясь в центре фьорда на судне.
— Какая больше нравится?
Эмиль обернулся, оторвавшись от съемки живописной группы водопадов по левую руку. Фрида с любопытством переводила взгляд с него на камеру.
— Все хороши, — пожал плечами он. Фрида улыбнулась:
— Вот и ты попался бы в ловушку красоты. Сейчас у тебя, по крайней мере, одна девушка в мыслях: пусть она и не отвечает тебе взаимностью, но надежды ты не теряешь.
Эмиль хотел было возразить, что нет никакой девушки у него в мыслях, равно как и надежды, но Фрида продолжала:
— Это еще ничего. А вот если бы девушек было несколько — выбирай любую?
— Так это ж оптимистичный вариант, — пробормотал Эмиль.
— Как бы не так! Ты и сейчас не смог выбрать среди водопадов — не смог бы и тогда, когда они еще были людьми.
И старушка рассказала Эмилю про колоритные водопады, что окружили их с двух сторон фьорда:
— Ведь это не просто водопады — это семь сестер-красавиц. В стародавние времена один молодой викинг пошел свататься к их отцу и, заручившись согласием, принес фату для невесты… Вот только невесту-то он и не смог выбрать: каждая из сестер была настолько прекрасна, что отдать предпочтение кому-то из семи жених так и не смог. Долго он стоял напротив, смотрел на них, думал, решал — и не решил. Вот и стоит до сих пор на том же месте, а фату бросил рядом, — она кивнула на водопады «Жених» и «Фата невесты» по правую руку. А «Семь сестер» играли радугой на горе по левую руку.
Эмиль решил, что не будет убирать оригинальный звук. В этом видеоролике рассказ Фриды придется как нельзя кстати. А времени до прибытия достаточно, чтобы выложить отснятое прямо на пароме.
— Ну, я, по крайней мере, не стою на месте. Да и выбор у меня не столь велик.
— Видишь, оно и к лучшему иногда.
Неспешность и умиротворенность полуторачасовой поездки по Гейрангер-фьорду остались там же, в водах фьорда: стоило им сойти на сушу, Эмиля бросило в дрожь от сделанного ему предложения. А нечего было выбалтывать всю информацию о себе безобидной с виду старушке…
— Так Эмиль же умеет водить, — сказала Фрида Якобу, — уж этому молодому человеку с орлиным глазом я сейчас доверяю больше, чем старому кроту с разбитыми очками.
Якоб ничуть не обиделся на крота и даже, напротив, воспрянул духом:
— А и то верно! Эмиль, айда за руль. Я буду рядом, подскажу, куда ехать.
— Это я буду рядом, — возразила Фрида, — время еще раннее, а мы хотели показать мальчику красоты наших мест. Он же говорил, что не был в здешних краях уже сколько лет, с тех пор, как ребенком с отцом путешествовал. Сейчас мы отправимся на гору Далснибба, а с нее, уж поверь, открывается такой вид на Гейрангер-фьорд — на всю жизнь запомнишь.
Эмиль охотно верил. Если он сейчас сядет за руль и поедет извилистыми горными тропами, эту поездку он точно запомнит на всю жизнь. Которая, может статься, долго и не продлится.
Фрида была права: водительское удостоверение у Эмиля имелось. Но, во-первых, получил он его недавно, во-вторых, своей машины у него не было, а машину отца он водил очень редко — та нужна была самому Элиасу, да и некогда было Эмилю нарабатывать часы практики в последний год школы… Одним словом, опыт у Эмиля практически отсутствовал.
Но Фрида не восприняла его аргументы всерьез:
— Рулить умеешь? Вот. Где газ и тормоз знаешь? Прекрасно. А что еще надо? Разгоняться тебе все равно не придется: горный серпантин — это даже хорошо, помогает соблюдать скоростной режим. Будешь ехать медленно и осторожно. Якоб так обычно и ездит.
И добила:
— Неужели не довезешь нас?
Совесть боролась в Эмиле с ужасом. И все-таки победила: старики везли его аж от самого Флурё, накормили, напоили, красоты местные показали — а он не поможет им на последнем отрезке пути?
— А если я разобью машину? — в последний раз попытался он.
— Не разобьешь, — спокойно ответила Фрида, и Якоб согласно кивнул. Видимо, этого возражения должно было хватить, потому что старик открыл дверцу и кивнул Эмилю на водительское кресло.
«Надо было позвонить папе и Оливии, — мелькнуло у него в голове, когда он с вытаращенными глазами тронулся с места, — и Оливеру тоже. Вдруг больше никогда не увидимся…»
Когда Эмиль учился, страшно почти не было. Когда тестировал отцовскую машину, было страшно самую малость (уж очень ему нравилась папина Тесла, и повредить ее совсем не хотелось). Теперь же, сидя на водительском месте в чужом автомобиле и сжимая руль так, что костяшки побелели, Эмиль по-настоящему запаниковал: сердце подскочило к горлу, которое сразу пересохло, дыхание сперло, а в животе все свело.
От пристани дорога шла по самому посёлку, потом резко петляла, делая несколько крутых зигзагов, и уходила на юг. Эмиль не замечал красот, которые с энтузиазмом демонстрировала ему Фрида. Он смотрел на дорогу перед собой, задерживая дыхание, чтобы, не дай бог, не пропустить очередной поворот. Когда он видел встречную машину, сердце выпрыгивало из груди: вдруг не разминутся на такой извилистой и узкой дороге? Когда в зеркале заднего вида показывалась попутка, на лбу выступал пот: он, наверное, слишком медленно едет, а тут обгон запрещен…
— Тут всего-то километров двадцать, — успокаивала его Фрида, — за полчаса домчишь.
«Домчит». Ага. Двадцать километров… Эмилю казалось, что к концу этих километров он будет уже не рыжим, а седым, как Фрида. Или лысым, как Якоб — вдруг от нервов волосы повыпадают.
— Зато какие виды! Туда туристы специально приезжают, а тебе почти по пути. Грех не заглянуть.
Когда дорога распрямилась, он было вздохнул с облегчением — а зря: на этом относительно ровном участке пути она всего лишь дала ему краткую передышку, чтобы снова завязаться Гордиевым узлом и заставить его нырять влево-вправо по петлям этого узла. От напряжения у Эмиля болело всё: глаза, спина, руки, а больше всего голова.
Когда пришлось остановиться перед пунктом оплаты, он громко выдохнул, чуть расслабив стиснутые челюсти, и даже не возражал, когда его попутчики сами оплатили проезд к вершине. А когда Фрида кивнула ему — мол, поехали, последний рывок остался, — он уже почти смирился со своей судьбой. В конце концов, погибнуть в автокатастрофе — не самый ужасный конец, и даже вполне распространенная смерть в приличном обществе. А погибнуть в автокатастрофе среди великолепных пейзажей в окрестностях Гейрангера по пути на Далсниббу так и вовсе романтично.
Он и сам не поверил происходящему, когда все же припарковался у смотровой площадке на высоте почти полутора тысяч метров. Руки дрожали и, стоило им выйти из машины, затряслись еще сильнее: из лета они за несколько минут перенеслись в зиму. Вокруг — горы: чернеющие камни в сгущавшихся сумерках, белые шапки и вкрапления снега, что никогда не таяли. Густое облако опускалось ниже вершин — вот-вот скроет в тумане блестящий внизу Гейрангер-фьорд, с такой высоты кажущийся не больше озерца. Огни поселка и идущих по воде паромов и лайнеров — возможно, тех круизных компаний, с которыми работал Оли, — оставались единственными источниками света, и Эмиль осознал, что день подошел к концу. Его первый день спонтанного путешествия, который уже преподнес ему ряд сюрпризов. Что же будет дальше? Он ведь еще даже до ночлега не добрался… Пронизывающий ветер заставил надеть капюшон, но не заставил перестать снимать; интересно, как справится GoPro в потемках? По крайней мере, если вдруг что случится, по кадрам из путешествия смогут восстановить последний путь Эмиля Эриксена.
— Какая красота, — вздохнул Якоб; Эмиль удивлялся, как тот вообще что-либо умудряется видеть без очков в сумерках. — Ведь здесь мы с тобой и познакомились.
— Что ты, старый, — беззлобно возразила Фрила, — мы с тобой познакомились в паломничестве по западному побережью.
— Может быть, — не стал спорить Якоб, — а шапку все же лучше надень. Ишь как завывает.
В машине шапки у Фриды не оказалось и, повздыхав от восторга еще несколько минут, она все же приняла решение возвращаться.
— Ты в отелях или в кемпингах думаешь спать? — поинтересовалась она у Эмиля.
— Лучше в кемпингах. У меня не то чтобы неограниченный бюджет…
— Вот и правильно. Нечего переплачивать, а то в наших местах столько с туристов дерут — подумать страшно. Есть тут одно чудесное местечко на берегу фьорда, где ты сможешь поставить палатку.
Ехать обратно в Гейрангер было одновременно и страшнее, и спокойнее. Страшнее из-за потемок, а спокойнее, потому что Эмиль уже представлял, чего ожидать от дороги, и успел еще по пути на Далсниббу расписать себе все сценарии крушения автомобиля, а потому додумывать оставалось-то, собственно, нечего. И когда он парковался у дома Фриды и Якоба на пригорке недалеко от оконечности фьорда, он всё удивлялся, однако пока еще не опомнившись достаточно, чтобы похвалить себя за смелость.
— Но как же тебя в кемпинг отвезти, да так, чтобы потом и нас на место доставить, — почесал затылок Якоб, — прямо задачка про волка, козу и капусту.
— Да вы же говорили, что до него недалеко.
— Недалеко, — подтвердила Фрида, — километра три отсюда.
— Так тут идти всего ничего! Пешком доберусь, еще же не совсем стемнело, — Эмиль взбодрился: даже если бы ему понадобилось идти по незнакомой дороге ночью, это все же было бы повеселее, чем ехать за рулем по серпантину, пусть даже при свете дня.
Они сердечно распрощались: Фрида напомнила ему про внучатого племянника на ферме, Эмиль обещал ей, что непременно к нему зайдет, если встретит, а Якоб поблагодарил его за вождение, чем здорово смутил парня. Они везли его от самого Флурё, и они же ему спасибо говорят!
Но когда он шагал по дороге вдоль фьорда, стресс постепенно улетучивался, и Эмиль уже был рад своей горной экскурсии. Ох и видео у него получится! Он прибавил ходу, охваченный нетерпением: поскорее бы уже прийти в этот кемпинг, поставить палатку да начать монтировать ролики…
Сначала он увидел отель прямо у подножия горы, от которого бежал на север серпантин (от одного вида пошли мурашки по коже), а ниже, прямо на берегу фьорда, как и обещала Фрида, белели автодома и чернели еле различимые в уже окончательно наступившей темноте палатки. Окна отеля горели желтым, освещая поляну, и только благодаря этому освещению Эмиль нашел вход. Сонная девушка взяла с него деньги, выдала жетоны на душ и отпустила восвояси. А вот кемпинг еще и не думал спать, судя по шумным голосам, смеху и эпизодическим крикам.
Искать место для палатки — это всегда веселая работенка. Искать место для палатки в темноте — настоящее приключение. Эмиль предусмотрительно отошел подальше от домов на колесах и от того места, где скопление палаток показалось ему слишком густым; так он вышел к самому берегу. Погода стояла по-прежнему тихая, на смену ясному дню приходила безветренная ночь, и Эмиль рассудил, что поставить палатку прямо у воды не станет ошибкой — благо конкурентов практически не было. И вот тут начиналось веселье: во-первых, когда ты выбираешь более-менее ровное место, оно непременно оказывается каменистым — и ты понимаешь это только тогда, когда попытаешься приноровить колышек. Во-вторых, если вдруг земля оказывается достаточно мягкой, на поверку ее плоскость перестает быть ровной как раз тогда, когда ты вползаешь в палатку: гравитация обязательно будет стаскивать тебя в один угол, хоть сам укрепляй себя колышками. В-третьих, если земля чудом окажется и мягкой, и ровной, все равно под тобой затаится коварный камень — и выползет он обязательно тогда, когда ты попытаешься улечься спать. В итоге спать ты будешь, как принцесса на горошине. Только на булыжнике.
После долгих поисков и бормотания ругательств себе под нос, Эмилю все же удалось найти пристойное место, отличавшееся, к тому же, крайней живописностью, совсем недалеко от маленького деревянного причала с парой белых лодок, пришвартованных у берега. И когда он еще раз прошелся по площадке в квадратный метр и удостоверился в ее пристойности, он столкнулся с очередной маленькой, но досадной проблемой: почва на его палаточном метре оказалась не то чтобы каменистой, но и не очень мягкой. Туристический молоток у Эмиля был — но где-то в рюкзаке. А вот где именно… Разбирать рюкзак в темноте — задача еще более досадная, чем поиск места для палатки, а потому Эмиль решил сберечь энергию и поискать подходящий камень для забивания колышков.
Камни были в земле у берега — но, как назло, слишком уж углубленные, никак не вытащить, только если специально лопатой не копать. Эмиль чувствовал себя ищейкой: чуть ли не носом землю рыл в поисках подходящего инструмента — да все без толку. И много ли нароешь в темноте?..
— Лбом мне, что ли, эти колышки забивать? — пробормотал он, уже почти оставив надежду и пообещав себе назавтра положить свой чудо-молоточек в самый легкодоступный кармашек. Когда же он решил забить на поиски и все-таки разобрать рюкзак, черт бы с ним, рука его ударилась о твердый предмет. На ощупь предмет оказался похожим на небольшой, гладкий, круглый камень, обтесанный водой, но вполне сухой. А по весу он как раз оказался идеальным для заколачивания всяких мелочей вроде колышков. Что, собственно, Эмиль и хотел сделать, подняв предполагаемый камень, — если бы его не остановил окрик:
— Эй, амиго, куда!
Окрик прозвучал на смеси английского и испанского, и сопровождал его стремительно приближающаяся к Эмилю темная фигура, во мгле особенно пугающая. Эмиль моментально выронил камень, но фигура не остановилась:
— Кто так делает! Нехорошо.
Что именно нехорошо, Эмиль понял, когда фигура подбежала к нему — а ею оказался длинноволосый парень с густыми бровями, угрожающе сведенными на переносице, — и подхватила флягу.
— Мы специально оставили ее охлаждаться у воды, а ты тут как тут!
— Извините, пожалуйста, — забормотал Эмиль, осознав, что его приняли за халявщика или, чего хуже, за воришку. — Я камень искал. Колышки забить. Темно, вот и схватил, что под руку попалось.
— Как удачно ты хватаешь, — хмыкнул парень, однако, улыбнувшись, — где твоя палатка?
Эмиль кивнул в сторону небольшой кучки, где были свалены его вещи.
— Пришел бы я раньше, засветло, не получилось бы такой ерунды. А в темноте ни зги не видно.
— Ладно, одолжим тебе молоток, — смилостивился парень, — пойдем.
По мере приближения к палатке незнакомца Эмиль сделал вывод, что шум, смех и крики в кемпинге в большинстве своем исходили от одной компании. Компанией оказалась группа испанских туристов, трое молодых друзей, умудрившиеся одновременно взять отпуск и теперь бороздящие просторы Скандинавии. Увидев Эмиля, двое остальных даже толком не выслушали историю своего товарища — сразу приступили к знакомству, так что он слегка ошалел от такого потока энтузиазма. Доводилось ему бывать в Испании, но отец в таких поездках служил буфером между ним и испанской эмоциональностью. А тут Эмиль остался с ней один на один.
Мигель, Хосе и Пабло наперебой представлялись, жали ему руки, спрашивали, откуда и куда он едет, так что Эмиль попросту не успевал реагировать на их вопросы. Когда же испанцы узнали, что он из самой Норвегии, они пришли в неописуемый восторг и сразу же решили это дело отметить. Тут-то фляга и пригодилась.
Так даже лучше, решил Эмиль, не отказываясь от угощения; сходу знакомиться с посторонними людьми — всегда стресс, особенно если это не попутчики, которых тебе представили заранее или с которыми был хоть какой-то предварительный светский разговор, а такие шумные ребята, по сравнению с которыми он точно кажется унылым букой. Вроде и понятно, как начинать ни к чему не обязывающую беседу: о погоде, посещенных местах, достопримечательностях, лайфхаках. Но нет! Язык словно прилипал к небу, а мысли, даже элементарные, улетучивались из головы. К счастью, испанцы болтали без умолку, так что Эмилю достаточно было просто глубокомысленно кивать и прихлебывать из выделенной ему металлической кружки. А когда, наконец, им понадобилось перевести дух и они дали ему слово, стало гораздо легче. Алкоголь всегда развязывает язык. В фляге его было не столько, чтобы напиться, но достаточно, чтобы почувствовать себя комфортно в большой (аж три человека) малознакомой компании и даже восхититься их палаткой:
— Не палатка, а целый дворец! Это что, на несколько отделений?
— Еще два входа и тамбур, — гордо подтвердил длинноволосый Мигель, тот, что застукал его с флягой.
Тогда-то они и вспомнили об изначальной цели визита Эмиля.
— А у нас нет молотка, — пожали плечами Хосе и Пабло, которые как раз и ставили палатку.
— Чем же вы колышки забивали?
— Да мы их так в землю вдавили.
Эмиль склонился к колышкам и удостоверился, что это и впрямь можно было сделать: земля чуть подальше от берега, поросшая травой, оказалась помягче, без камней. Оттого и плотность населения выше, чем на берегу.
— Хочешь — полезай к нам, — предложил гостеприимный Мигель, — в тамбуре устроишься.
Эмиль был, безусловно, благодарен за гостеприимство, — но представить себя в ограниченном пространстве с несколькими людьми, да еще с теми, кого он только что встретил? Для такого ему понадобилась бы не одна фляга… Эмиль в целом всячески поддерживал идею доступного туризма, который мог бы позволить себе самый небогатый человек, даже вчерашний школьник, и его собственное одиночное странствование было тому подтверждением; но когда он думал о молодежных хостелах, таких, где в одной комнате несколько двухэтажных кроватей и на каждом койко-месте по человеку, его бросало в дрожь. Неудобства не страшили его, в отличие от общества незнакомых людей в замкнутом помещении, поэтому он предпочел бы мерзнуть и мокнуть, устанавливая палатку на открытом воздухе в дождь, и таскать на своем горбу десяток-полтора кило груза, нежели ночевать в обустроенном хостеле.
— Да все просто, ребята. Мы допили?
Они допили. Фляга оказалась пустой.
— Я наберу в нее воду из фьорда и, если вы не против, забью колышки, а потом верну ее вам.
— Это мысль, — Мигель даже обрадовался, — в качестве сувенира мы привезем с собой воду из Гейрангер-фьорда! Кто еще может таким похвастаться?
— А как ты будешь доказывать, что это вода действительно из Гейрангер-фьорда, а не из какого-нибудь другого фьорда или вовсе не из-под крана?
— Из-под крана! Как же, — возмутился Мигель, — тут одного жетона хватает ровно на пять минут душа — а мне еще голову мыть! Стану я такую дорогую воду тратить на сувенир. Во фьорде-то она бесплатная.
На том и порешили. Вернувшись к своему месту, Эмиль включил фонарик, направил его на вещи, и принялся ставить палатку. Мигель подошел к берегу вслед за ним и зашебуршал на причале.
— Ты чего? — поинтересовался Эмиль, стараясь не отвлекаться от дела; палатка вообще не любит, когда от нее отвлекаются.
— Решил здесь сполоснуться, — громким, но очень таинственным шепотом сказал испанец, — цены у вас здесь, конечно, аховые на всё. А за купание во фьорде вы не догадались ценник повесить. Вот этим-то я и воспользуюсь.
Эмиль угукнул, занятый разбором анатомии Акселевской палатки, поэтому смысл сказанного Мигелем дошел до него, когда парень уже стоял в одних трусах.
— Сдурел? — Эмиль не закричал, а зашипел, чтобы не разбудить остальных, не испаноязычных обитателей кемпинга. Следующее произошло одновременно: Эмиль бросился к причалу, а Мигель полез в воду.
Если бы не какофония красочных испанских слов, в которых Эмиль, хоть почти не знал испанского, безошибочно определил ругательства, он бы потерял Мигеля из виду: вода под причалом была совсем черной, сливаясь с ночью. По-английски он различил только «холодно» фальцетом; его новый знакомый, видимо, не ожидал такой низкой температуры и такой резкой глубины, и поэтому барахтался в нескольких метрах от берега, толком не сориентировавшись: ни подплыть, ни на причал подтянуться. Эмиль решил, что если бы Мигель распрощался с жизнью в эту ночь, такой способ был бы не таким солидным, как смерть на серпантине в автокатастрофе. Поэтому он лег животом на доски и протянул ему руку:
— Хватайся, идиот.
Уже потом, утром на трезвую голову, он подумал о том, что сам был в шаге от ночного купания. Если бы они оказались в ледяных водах фьорда вместе с Мигелем, не факт, что они спасли бы друг друга. А скорее всего, на их крики собрался бы весь кемпинг — и им пришлось бы обращаться в позорное бегство в эту же ночь.
Каким-то удивительным образом он все же умудрился вытащить Мигеля. Правда, его лонгслив оказался насквозь промокшим, а сам он покрылся мурашками: даже так холодно — представлять не хочется, каково пришлось Мигелю… Эмиль вспомнил свой челлендж по купанию до первого мая: допустим, сейчас теплее, но явно не испанцу.
Все произошло быстро, и сбежаться успели только Хосе и Пабло, не испытавшие ни грамма сочувствия к своему другу и вместо этого ржавшие конями. Сам же Эмиль сделал максимально недовольное лицо — ругаться он толком не умел, — и Мигель, выплеснув наружу все эмоции, в качестве извинение подарил ему драгоценные жетоны:
— Я еще куплю. Цены у вас, конечно… Сплошное разорение.
Девушке на ресепшн пришлось проснуться, что ее не очень обрадовало, зато сам Эмиль с великим удовольствием принял теплый душ — правда, по ошибке в женской душевой, что он заметил, лишь покидая помещение. А и черт с ним. Ни одной женщины рядом не было видно, а стесняться он уже не мог. Потом он все же поставил палатку и повесил на нее с горем пополам выжатый лонгслив. Слегка помятую флягу он вернул испанцам, и те, поздравив его со свершением и еще раз поблагодарив за спасение идиота Мигеля, предложили подбросить его завтра.
— Ты же на север едешь? В сторону Ондалснеса?
— Туда, — подтвердил Эмиль.
— Мы собираемся на Лестницу троллей. Ты с нами?
— А то!
Раз судьба дает очередной шанс — грех его не использовать.
Спалось так хорошо, как уже давно не доводилось. Даже смех испанцев не мешал — впрочем, те вскоре успокоились, высушились и тоже отправились на боковую. Кемпинг стих, и только легкие дуновения ночного ветра гнали порою волну с середины фьорда, которая тихонько разбивалась о борта лодок у причала.
Эмиль не подумал поставить будильник. Да и к чему он, когда поутру солнце так светит, что даже через самую плотную палатку пробиваются лучи. Эмиль потянулся, как мог, в спальном мешке, зевнул от души, поморщился, глядя, как близко к его лицу подобралась палатка: вчера он недостаточно натянул полотно, и за ночь ткань ослабла, да еще влажный лонгслив сверху… Хорошо, не было сильного ветра. Он потер глаза, глубоко вздохнул, пробуждаясь и вспоминая события прошедшего дня — самого первого дня его путешествия: вспомнил Эллу и Маркуса, Флурё и Кинн, Фриду и Якоба, Гейрангер, Далсниббу, испанцев, флягу, ночное купание… Ох и денек! То ли еще будет…
«Зато контента сколько!» — порадовался он, вспомнив, как весь день не выпускал из рук камеру, за исключением тех бесконечных минут, что в руках его был руль.
Но в следующую секунду он подпрыгнул прямо в мешке, принимая сидячее положение, так что голова его коснулась верха палатки.
«Голова у меня не только рыжая, но и дырявая».
Вчера он не написал ни Оли, ни своим друзьям, ни Элле, ни Маркусу. Никому. И уж тем более не решил вопрос, что и как сказать отцу.
Эмиль громко застонал, схватившись за волосы.
Хотелось пить.
Когда он выполз из палатки, испанцы еще дрыхли, да так, что их четырехместный дворец с тамбуром сотрясался от храпа. Эмиль принял душ — халявный, по подаренному вчера жетону — и вернулся на берег фьорда. Вчерашний лонгслив был еще влажным, так что он извлек из рюкзака запасную футболку и надел куртку.
Кемпинг потихоньку оживал. Справа и слева раздавались негромкие голоса путешественников из автодомов, что уже раскладывали столы и стулья на лужайках, а палаточники выкарабкивались из
своих ночных убежищ и разминали конечности. Утренний Гейрангер-фьорд — чистый топаз в изумрудном обрамлении холмов, драгоценный камень на теле фюльке Мёре-ог-Ромсдал, а щедрые лучи наступавшего дня превращали в золото все, до чего дотрагивались: их кемпинг, отель, сверкающий стеклами многочисленных окон, горы, дорогу, облака. Эмиль склонился над водой, поплескал ладонью — холодная, бодрящая, постоянно пополняемая медленно тающими ледниками на вершинах вокруг, сбегающими вниз сотнями водопадов, про которые люди так охотно сочиняют легенды.
Так он сидел на берегу, любуясь открывающейся перед ним картиной, пока не счел время достаточно удобным: пора было написать всем, кому забыл вчера в силу обстоятельств. Он так и сформулировал: «в силу обстоятельств». Добавив, что «все идет прекрасно, просто день получился насыщенным». Филу, Акселю, Элле и Маркусу он в довесок скинул несколько фотографий, хотя они и так были подписчиками его блога.
Оливеру он не стал скидывать фотографии. Но Оли в любом случае не удовлетворился его кратким пояснением.
Оли: «Рыжик, спасибо, что написал. Как у тебя дела? Какие новости?»
Новости-то у него были. Только как о них рассказать Оли, не вызывая миллиона дополнительных вопросов?
Рыжик: «Да все в порядке, Оли».
Оли: «Этому я рад. И все же ты заинтриговал меня своим «насыщенным днем». Поделись пикантными деталями!»
Эмиль невольно улыбнулся. Пикантные детали… Написать ему, что вчера он увез одну даму на самую вершину горы? Да при ее муже?
Рыжик: «Для меня насыщенный день — это прогулки по живописным местам, ты сам это прекрасно знаешь. Пикантных деталей у меня пока нет, это твоя прерогатива».
Когда набирал текст, он казался ему забавным. А когда отправил — нелепым и даже идиотским.
Оли: «Ого, рыжик, задумал меня в краску вогнать?»
Ничего такого Эмиль не задумывал и в итоге сам вогнался в краску.
Оли: «И что значит «пока»?»
Рыжик: «Пока» значит «пока». Не цепляйся к словам. Лучше скажи, в порядке ли ты сам?»
Оли: «А что мне станется. Ты, кстати, с отцом связывался? Я планирую сегодня вечером им позвонить. Или лучше не вечером, как думаешь?»
Эмиль тяжко вздохнул. Ну вот, и Оли напоминает. И правильно делает, конечно.
Он позвонит. Но сказать папе или не сказать? Вот в чем вопрос.
Эмиль попробовал представить себя на месте Элиаса. Он путешествует по Италии с женой, у них все хорошо, они только что поженились и наслаждаются жизнью и обществом друг друга. Дома все в порядке — это сказал им Эмиль, когда звонил им перед своим отъездом; это же наверняка сказал им и Оливер. Никаких тревог — разве что самая малость, все-таки сын никогда не оставался один так долго. С другой стороны, и сын-то уже не школьник, а вполне себе взрослый человек, который, быть может, скоро окончательно покинет родительский дом.
А если этот сын позвонит и огорошит его известием, что он тоже отправился в путешествие — причем в одиночку?
Эмиль покачал головой: нет, это чересчур. И Элиас, и Оливия будут волноваться за него до самого окончания медового месяца, и их свадебное путешествие пройдет в тревогах. А этого Эмилю ну никак не хотелось.
Рыжик: «А ты напиши им и узнай, когда будет удобнее».
Оли: «Гениально. Так и сделаю. А что же ты сам?»
Рыжик: «Я тоже так сделаю».
Написал — и не понял, соврал или нет.
Не соврал бы, если бы выслал ему фотографию фьорда и сравнил бы его глаза с чистой водой у деревянного причала, которая на поверку оказалась такой холодной.
Оли: «Сделай, коли не шутишь. Кстати, о шутках: у меня для тебя три утверждения. Догадаешься, какое из них — неправда?»
Оли: «Первое: я решил попутешествовать. Второе: я купил билеты на самолет. Третье: у меня подходящая компания».
Ага. Старая добрая «правда-ложь». И нашел же, что написать… Эмиль почувствовал, как в груди неприятно кольнуло от «компании». Это, впрочем, может быть ложью… Как и первое — если Оли отправился в командировку. Как и второе — если Оли решил путешествовать другим видом транспорта. Или пойти в поход.
Он вспомнил их разговоры и предложение Оливера отправиться куда-нибудь вместе — и из глубины души поднялась глупая обида: хотели вместе, а вот как вышло, и Оли теперь тоже куда-то поехал в одиночку. Или в подходящей компании, что логичнее. Ему-то зачем одному отправляться в путь… Если по работе — значит, едет с коллегами. Если отдыхать — значит, с друзьями. Не с любовником же. Он сам говорил, что не заводит отношений.
Только это и успокаивало. Хотя подобное спокойствие тоже было глупым.
Рыжик: «Второе? Ты ведь тоже любишь походы».
Оли: «Хорошая попытка. Но я и летать люблю».
Рыжик: «Неужели у тебя нет подходящей компании?»
Оли: «С трудом верится? А зря, может, мне надо побыть одному».
«Тоже». Он понимает, что Эмиль один. Не понимает лишь где.
Оли: «Твоя очередь».
Следовало ожидать.
Рыжик: «Первое: ночью я спал, как младенец. Второе: веду полностью трезвый образ жизни. Третье: у меня подходящая компания».
Съешь. Компания на следующий отрезок пути у него и впрямь была, хотя он сомневался насчет «подходящей», учитывая вчерашние выкрутасы.
Оли: «Так. Думаю, ты ведешь трезвый образ жизни, отдыхая после выпускного. Компания у тебя наверняка хорошая. Неужели ты плохо спал?»
Рыжик: «А вот и нет. Насчет трезвого образа жизни… Я сам думал так же, как ты, но вчера получилось небольшое исключение. Зато спал действительно крепко».
Оли: «Ух ты. Тогда поподробнее про компанию».
Рыжик: «Неужели ты боишься, что я оказался в дурном обществе?»
Оли: «Просто интересуюсь. Алкоголь — дело тонкое: пить надо с проверенными людьми».
Эмиль снова подумал о своей выходке на выпускном — и не удивился словам Оли. Ладно, в тот раз он хотя бы с одноклассниками был… Назвать своих соседей по кемпингу проверенными людьми он не мог, но он и не напивался взрызг. А культурно выпить можно при любых обстоятельствах, тем более за руль его, к счастью, не звали: испанцев трое, один устанет — другой подхватит. И никто из них не носит очки. Одной опасностью меньше.
Рыжик: «С выпускными попойками всё это и рядом не стояло, так что порядок».
Оли: «Какой ты скрытный».
Эмиль хотел было ответить, что Оли ему не папочка, но вспомнил, что он и отцу не докладывал, и опять погрустнел.
Оли: «Впрочем, ты и твои одноклассники, уже бывшие, люди взрослые и в какой-то степени даже ответственные. Поверю тебе на слово».
Эмиль издал тяжкий вздох. Непросто быть взрослым ответственным человеком… Ох как непросто.
***
Раннее утро Оливер встретил в аэропорту Бергена. Час лёту — и в половине девятого он уже был в Молде.
Прошедшие сутки оказались богатыми информацией: Эмиль, как преданный своему делу блогер, продолжал выкладывать живописные ролики из тех мест, где успел побывать за неполные сутки — и Оли с благодарностью вспоминал тот день, что рыжик оставил свой телефон на кровати рядом с ним. Не случись этого, что бы он делал сейчас? Где бы искал рыжего чертенка? Тем более, этот чертенок опять не писал… Оттаскать бы его за вихры, подумал Оли в кратком приступе негодования, и плевать, что уже взрослый. Элиас, небось, никогда так не делал. Что ж, Эмиль, надо отдать ему должное, спокойный и не проблемный мальчик; вот только когда ему в голову стукнуло… А о том, что стукнуло, Оливер сам предпочитал не думать, испытывая невольное чувство вины. Значит, что-то он все же сказал или сделал. Что-то неосторожное, чего и сам не заметил. А Эмиль заметил. И вот тебе пожалуйста…
Оливер вновь открыл его аккаунт: Флурё, Кинн, Гейрангер-фьорд и закадровый голос пожилой женщины, травившей байки. Попутчица? Разговорчивая пассажирка парома? Родственница, о которой Оли не знает? Нет, это вряд ли; с его бабушкой и дедушкой он познакомился на свадьбе, а других стариков в семье Эриксенов не было.
Становилось все интереснее.
Ладно, решил Оливер, по крайней мере, твои попутчики едут вполне себе туристическими тропами и куда подальше не забираются. Вот и славно. А если тебе, рыжик, придет в голову такая безумная идея, так я попытаюсь перехватить тебя раньше, чем ты ее осуществишь.
Если парень из Флурё добрался до Гейрангер-фьорда и планирует дальше продолжать движение на север, значит, не миновать ему Ондалснеса. А какой Ондалснес без Лестницы троллей.
Ну, а ошибется — что ж, его аккаунт всегда даст подсказку.
Поэтому Оливер на ходу купил снеков и отправился в офис проката автомобилей. Уже сидя за рулем, он получил сообщение от Эмиля: ну надо же, удосужился написать! Чертенок… Рыжик все скрытничал, не выдавая своего местонахождения и не упоминая о своем путешествии; что ж, по крайней мере, он путешествует в компании. Оливер вспомнил его одноклассников, что стояли чуть поодаль, когда Эмиль выполнял свой челлендж в тот странный вечер. Такие же молодые черти, как и он сам. Оливер хотел было возмутиться, но вспомнил себя в его возрасте: тоже ходил в походы с друзьями, тоже пил вместе с ними, тоже делал прочую ерунду, свойственную юным и беззаботным. Вот только он обычно сообщал матери о своих походах и поездках. Что ж, он устроит сюрприз этим раздолбаям и объяснит всей их честной компашке правила ответственного поведения. А Эмиля… Оливер толком не знал, что с ним делать. Взять за шкирку, помахать ручкой его друзьям и усадить к себе в машину? Нехорошо получится… Ехать за ними следом? Он к ним в охранники не нанимался. Влиться в их компанию и заодно узнать, с кем общается Эмиль и насколько эти люди надежны? Оливер хмыкнул: он же не папаша… А и черт с ним. Нажав на газ, он покатил из Молде на юго-восток в сторону Ондалснеса. Главное — проверить, все ли у Эмиля в порядке, и поговорить с ним. Там видно будет.
***
Тем временем Эмиль тоже собирался в дорогу. Испанцы, наконец, проснулись и обнаружили, что трусы Мигеля, в которых он вчера купался, тоже толком не высохли. Пока Пабло и Хосе складывали палатку, Мигель устроил свой купальный костюм и лонгслив Эмиля за задним сиденьем машины, чтобы хоть как-то сохли по дороге — не пихать же их мокрыми в рюкзак.
Наскоро позавтракав, они уселись в автомобиль и отправились вверх по петляющему серпантину Дороги орлов.
От резких зигзагов захватывало дух: кажется, и по пути на Далсниббу вчера не было так круто. Испанцы, в отличие от Эмиля, скорость особо не снижали, а потому у него складывалось впечатление, будто с очередным крутым поворотом градусов под тридцать он вылетит из машины через открытое окно — конечно, его спутники открыли окна, чтобы фотографировать все подряд и громко комментировать процесс. Пожалуй, это была самая шумная съемка Эмиля: получится видео в стиле экшн, только придется его дополнительно стабилизировать, чтобы на экране не прыгало. Тут и у зрителей голова закружится, не только у него самого.
Суровая порода скал чередовалась с зеленым ковром деревьев, кустарников, травы, мха, папоротников; то тут, то там камень цвета графита прорезали тонкие ручейки небольших водопадов, сбегающих прямо к дороге — когда они проезжали мимо и ветер дул особенно удачно, холодные брызги попадали на лицо, вызывая особенный восторг испанцев. А бирюзовый Гейрангер-фьорд мелькал на каждом повороте, когда деревья на склоне расступались.
— Ты бы потише ехал, — осторожно заметил Эмиль, когда колеса скрипнули по асфальту, — все-таки серпантин.
— Нормально, — махнул рукой Хосе, другой рукой удерживая руль, — тут же отбойники.
Ну да… С их аккуратной ездой перескочить через низкий отбойник — раз плюнуть. Зато какой потом будет полет по склону к фьорду! Романтика.
Полета не случилось, равно как и столкновения со встречными машинами, водители которых неодобрительно на них поглядывали. Добравшись до смотровой площадки, они припарковались — и выбрались на нависающую над фьордом платформу. Гейрангер уходил вдаль среди гор, подпиравших небо снежными вершинами, на склонах были разбросаны кажущиеся отсюда крохотными домики, а по гладкой, зеркальной бирюзе шли игрушечные суденышки — многоэтажные круизные лайнеры на пару тысяч человек.
— И где орлы? — Мигель обратился к Эмилю, как будто тот лично отвечал за фауну этого отрезка пути.
— Да мы чем хуже, — ответил тот. Орлов в небе ему не посчастливилось застать и в предыдущий визит, что случился годы назад. Зато сами они теперь парили на высоте в несколько сотен метров: если достаточно долго смотреть вдаль, не обращая внимание на платформу под ногами, создается ощущение полета над фьордом. Только крылья расправить.
Испанцы согласились: ничем не хуже. Скажи тогда Эмилю, что все они рождены ползать, он бы не поверил… А подтверждение пришло меньше чем через час.
По ровной дороге ехать с ними было даже весело: парни шумели, не умолкая ни на секунду, наперебой делясь впечатлениями, воспоминаниями и планами. На пароме через Стур-фьорд, пока Эмиль снимал, они вертели головами направо и налево, бегали по палубе, то и дело влезая в кадр, и с подозрением поглядывали на небо: синее с утра, оно постепенно затягивалось тучами, вода фьорда окрашивалась в серый цвет, а вершины гор прятались в густом тумане. Немного обидно, конечно, но предсказуемо: дождливые дни — обычное дело, а вот ясные и солнечные — подарок судьбы.
— Неужели опять зарядит, — вздохнул Пабло и поежился от налетевшего ветра, — у вас хоть какой-то сезон бывает без дождей?
— Бывает, — кивнул Эмиль, — но эти выходные уже закончились.
Дождь зарядил, когда они пересекли Стур-фьорд. Сначала — налипающая на лицо морось, как будто в туман заходишь; потом — крупные капли, затарабанившие сначала по голове, потом по крыше машины, в которой они поспешили укрыться. Окна закрыли, и теперь по ним стекали бесконечные струи, как водопады по скалам. Все вокруг мгновенно посерело и размылось, а фьорд из бирюзового красавца превратился в зловещий омут.
— А как начинался день! — воскликнул Мигель. — Кто бы мог подумать, что в одночасье все изменится!
— У нас тут в одноминутье все меняется, не то что в одночасье, — философски заметил Эмиль, — но, я надеюсь, подходящая одежда у вас есть.
Дождевики, конечно, были. Но одно дело — выйти в куртках на смотровую площадку, поглазеть вдаль на туман и вернуться обратно в теплый и сухой салон. Другое дело… Впрочем, другое дело у них и случилось.
— Ой-ой, — вдруг сказал Хосе, сидевший за рулем.
— Что такое? — Пабло сидел рядом с ним, и когда Хосе показал ему на панель приборов, воскликнул: — Дурья твоя башка! Чем ты думал?
— А ты? Я один, что ли, в этой машине? — обиженно ответил Хосе. Мигель вытянул шею, они что-то сказали ему по-испански — и завязался очень бурный диалог, из которого Эмиль не понял ни слова, но понял, что ничего хорошего он не предвещает.
Насколько не предвещает, он осознал, когда машина сначала зафыркала, а потом агрессивно запикала.
— Ничего, еще на несколько километров хватит, — с надеждой сказал Хосе, — а там где-нибудь заправимся.
Хватить, может, и хватило бы — да только автомобиль повел себя очень уж капризно: так зарычал, что испанцы не выдержали и остановились. Еще, чего доброго, сломается.
— Вот подсунули клячу, — буркнул Хосе. Пабло опять начал на него орать по-испански, Мигель присоединился, а Эмиль мог только молчать и размышлять, что делать дальше.
— До ближайшей деревни всего ничего, — Хосе рассматривал карту, — а там и заправка должна быть. Может, кто-то остановится и поможет с бензином?
Машин в дождь было мало. Мигель и Пабло вышли из машины и, посовещавшись, решили подтолкнуть ее вперед: относительно ровная дорога вдоль фьорда позволяла это сделать. Эмиль, не желая усложнять своим водителям жизнь, вышел, чтобы помочь, а дождь, как назло, зарядил еще сильнее.
— Что за страна у вас такая, — буркнул Мигель, упершись в багажник; длинные волосы вылезли из-под капюшона и свисали мокрыми прядями, — сплошные электромобили! И помочь-то некому.
Те редкие машины, что проезжали мимо, обгоняя занявших всю полосу парней, оказывались электрокарами. Но Хосе не унывал — конечно, он-то сидел в сухом салоне и рулил, пока их троица трудилась среди всемирного потопа:
— Ничего, всего несколько километров осталось! Дотолкаем.
Пройти пару километров пешком — пустяки. Пройти пару километров под дождем — не так приятно, но из ряда вон не выходит. А вот протолкать машину пару километров под дождем — опыт незабываемый, хотя и отнюдь не желанный. Вода стекала по кузову и затекала в рукава, ливень бил в лицо, брюки быстро намокли, да и сам дождевик постепенно начал сдавать. А они ползли и ползли по дороге, бесконечно далеко от орлов, что пережидали дождь где-то в своих горных убежищах. Было, впрочем, одно преимущество у подобного труда: толкая машину, не замерзнешь. А если толкаешь от души, то капли дождя смешиваются с каплями пота, и тело как следует разогревается.
Парни толкали машину от души. Матерились тоже от души. За этот небольшой отрезок пути Эмиль здорово пополнил свой словарный запас испанского.
Когда они, наконец, добрались до заправки и выдохнули с облегчением, Хосе поморщился — мол, хотите, чтобы все сиденья были мокрыми — и получил за это подзатыльник. А Эмиль радовался, что в рюкзаке у него есть сухие вещи. Чертовски кстати.
Переоделись в туалете на заправке. А за задними сиденьями теперь разместился целый гардероб, словно в день стирки.
До Лестницы троллей испанцы ехали молча, устав выяснять, кто виноват, а Эмиль думал о том, какой все-таки кайф — просто быть в сухой одежде. И немножко о том, что еще вытворят его спутники.
Если ехать по дороге 63 от Валлдала, а не от Ондалснеса, то по Лестнице троллей предстоит не подниматься, а спускаться: сначала путников встречает смотровая площадка, с которой открывается вид на чудо инженерного искусства прошлого столетия, суровые горы с вкраплениями снега, зеленую долину под облаками, ревущий водопад Стигфоссен и живописный каменный мост над ним. И только потом, налюбовавшись вдоволь и забив несколько гигабайт карты памяти, прогулявшись среди гор по мосткам и тропинкам, посидев в местном кафе рядом с фигурками троллей и купив безделушки в сувенирной лавке, если вы — турист, можно отправиться вниз по самой дороге — и дорога эта станет не менее захватывающей, чем путь наверх: крутые повороты, подъемы и спуски под десять градусов, узкая дорога и соревнование «кто первый проскочит, а кому придется заезжать в карман», живописные отбойники из кусков камней и захватывающая дух пропасть. Ахая на поворотах, думаешь, как строили эту автодорогу на таком опасном участке, там, где в девятнадцатом веке и помыслить о подобном не могли. И все-таки в начале двадцатого века инженеры справились с задачей, да так, что сам король принял работу — и посчитал ее достойной. Так до сих пор считают все, кто бывает здесь: зрелище более великолепное сложно представить. Смотришь сверху на все одиннадцать поворотов, круто уходящих в гору, и веришь, что по таким огромным ступеням вполне могли ходить тролли. Может, и по сию пору ходят — только в несезон, когда дорога закрыта для автомобилистов, а потому их никто из людей ни разу не видел. Разве что Пер Гюнт, что жил когда-то в долине к юго-востоку отсюда; но при нем и дороги этой не было, и туристов, так что тролли расхаживали по горам совершенно непуганые.
Несмотря на дождь, на смотровой площадке народ был, а кое-кто даже прохаживался по оборудованным тропкам среди гор. Припарковав машину, испанцы направились к очередным красивым видам, натянув капюшоны дождевиков, и Эмиль, шагая рядом с ними, готовил камеру, прикидывая, как бы удачнее заснять окрестности в такую погоду — а потому не сразу обратил внимание на то, на что его следовало обратить в первую очередь.
Точнее, на кого.
На смотровой площадке, нависающей над пропастью, на самой верхушке Лестницы троллей, среди горстки не испугавшихся дождя охотников за видами стоял человек, на голову выше всех теснившихся рядом. Из-под небесно-голубого капюшона весело блестели небесно-голубые глаза и выбивалась соломенная челка. Словно яркий луч в ясном небе среди хмурой сырости.
Эмиль застыл было на месте, чуть не споткнувшись о свои ноги, но в спину ему врезался Хосе:
— Ты чего так резко останавливаешься?
Пришлось продолжать идти, словно на автомате: Эмиль уже ничего вокруг не видел, кроме этих глаз, а Оли широко улыбался ему.
— Рыжик! Вот так встреча! — воскликнул он, когда Эмиль приблизился к нему, растеряв по дороге остаток мыслей. — Ты-то здесь какими судьбами?
Эмиль молчал, пока его спутники не принялись переглядываться и подталкивать его плечами: мол, что не знакомишь со своим другом, этим большим викингом?
— Тоже решил попутешествовать, — пробормотал он, наконец, останавливаясь в паре метров от Оли, — почему бы и нет…
— Хорошая мысль, — Оли продолжал улыбаться и, казалось, совершенно не сердился и не удивлялся, — вот только зачем было делать из этого тайну, а, рыжик?
Когда Эмиль не ответил, Оли перевел взгляд на испанцев:
— Твои друзья?
— Попутчики. Я путешествую автостопом, а с ними мы познакомились в кемпинге… решили вместе добраться до Лестницы троллей… Мигель, Хосе, Пабло.
— Оливер. Можно просто Оли, — пожимая парням руки, Оли спросил: — Так это с вами Эмиль вчера пьянствовал?
Он подмигнул, и испанцы рассмеялись:
— Да какое там! У нас всего одна фляга была. Надо бы пополнить запасы.
Оли многозначительно посмотрел на Эмиля, и тот отвел взгляд.
— Спасибо, что подбросили Эмиля. Голосовать в такую погоду или, тем более, идти пешком — не самое веселое занятие.
Про «идти пешком» Эмиль был полностью согласен — но Оли необязательно было знать, что машина не всегда сама ехала.
— Какие планы? — теперь Оли смотрел на него, и Эмиль не знал, что и сказать.
— Вы не на север? — зачем-то спросил он у парней. Мигель покачал головой:
— Сейчас мы хотим добраться до Стены троллей. Конечно, мы не альпинисты, но просто осмотримся вокруг там, куда можно добраться на автомобиле.
— Да, — хмыкнул Эмиль, — вам только на Стену…
— Я подхвачу тебя, — Оли подошел к нему чуть ближе, заслоняя собой вид гор, — я ведь тоже один путешествую. А раз уж так совпало и мы встретились — значит, это судьба.
— А ты куда собирался? — Эмиль все еще не мог решиться посмотреть ему прямо в глаза.
— Куда скажешь, — сказал Оли и вновь обратился к испанцам:
— Ребята, еще раз благодарю от души. Поосторожнее там, на Стене. Камнепады совсем не редкость.
— Мы очень осторожные, — кивнул Мигель, — и, Эмиль, спасибо тебе. Ты мне вчера практически жизнь спас. Вот, — порывшись во внутренних карманах куртки, он достал помятую визитку, — звони. А будешь в Мадриде — с радостью встретим и покажем такие места, что закачаешься.
В этом Эмиль ничуть не сомневался.
— Пойдем? — Оли кивнул в сторону стоянки. — Я машину арендовал.
До парковки дошли вместе, и Оли только приподнял брови, когда из завалов одежды в автомобиле испанцев Эмиль вынес свои мокрые вещи и разместил их в арендованном Фольксвагене ID.3. Потом попутчики сердечно обняли его и отпустили с миром, пожелав удачи.
— И все-таки как ты меня нашел? — спросил Эмиль, когда они уселись в машину с Оли. Он впервые видел Оли в машине. Она казалась слишком маленькой для него, словно Оли был Гулливером, а Фольксваген — дворцом лилипутов.
— Мне кажется, у нас с тобой астральная связь, — на полном серьезе ответил Оли, — кто бы мог подумать, что мы оба решил съездить в гости к троллям. А вообще, куда путь держишь?
— На север, — ответил Эмиль, и Оли кивнул, словно этого и ожидал.
— На север так на север. Ты не промок?
Эмиль покачал головой. Оли хмыкнул:
— Хотя я вижу, что ты уже переоделся. Как только умудрились, у вас же машина… Впрочем, ты мне сейчас все расскажешь: и про дорогу, и про спасение жизни этого длинноволосого испанца. Знаешь что? Поехали в Молде. Думаю, тебе будет интересна панорама и двести двадцать две горные вершины, если вдруг сегодня повезет и выглянет солнце. А если нет, в городе всегда есть чем заняться. Для начала поедим и погреемся. Как тебе мысль?
Эмиль рассеянно кивнул, и когда Оли уже завел мотор и неторопливо двинулся вниз по Лестнице троллей, спросил:
— Ты что, со мной решил путешествовать?
— Почему бы и нет. Раз ни у тебя, ни у меня на самом деле нет подходящей компании на эту поездку, — Оли снова подмигнул ему, и сердце застучало быстрее.
Вот влип.
