Тут так много подводных камней Но я прошу тебя сегодня быть со мной нежней
Чимин искренне не понимал, что вся школа находила в баскетболе, который пользовался популярностью почти наравне с восхитительным кимчи в школьной столовой. На его взгляд, это была бессмысленная беготня с мячом туда-сюда. Но Чонгук обожал этот вид спорта, а Чимин стремился не отставать, поэтому выучил виды бросков, прыжков и мог с легкостью перечислить победителей почти всех чемпионатов мира. Может быть это была пустая трата времени, но он бы в жизни не рискнул поставить свои капризы выше интересов лучшего друга. Если Чонгуку так нравится баскетбол, то Чимин его поддержит. Очередной жест лживой заинтересованности привел его на шумные трибуны, в окружение учеников разных возрастов, пришедших поболеть за любимую команду. Сегодня играют сильнейшие из них: «Короли» и «Пуленепробиваемые». Чонгук является капитаном последней, поэтому Чимин каждый матч исправно ратует за его победу. Официальной символики у команд нет, но сложилось, что болельщики «Пуленепробиваемых» носят красные вещи в поддержку, а те, что за «Королей», сошлись на черном. По цветам джерси. Чимин цветные вещи не любит и не уважает, поэтому со скрипом зубов позаимствовал у отца ярко-красный, совершенно безвкусный и ужасный шарф год назад. Поэтому сейчас сидит, расчесывая шею чуть ли не до крови. Шарф колет и раздражает, но он терпит, стараясь не упустить ни единой детали на поле. Интересно, если он умрет на трибунах (серьезно, еще пара минут — и он случайно царапнет ногтем сонную артерию) — это сделает его преданнейшим болельщиком своей команды? Стоило бы купить что-то нормальное, но руки так и не дошли. Картонное табло уже четыре минуты показывает равный счет, написанный чьим-то кривым почерком. Неприлично долго для финальной четверти, поэтому команды носятся по полю кажется, быстрее Усэйна Болта. Пак подпирает щеку рукой и недовольно косится влево на какого-то пятиклассника в красном, визжащего чуть ли не ему в ухо. Скучно. И не хватает Тэхена. Друг радостно укатил с семьей на острова, перед этим вымолив у Чонгука — своего парня — прощение за отсутствие длиной почти в два месяца. Чимин же никаких извинений не получил. Только тонну сообщений о впечатлениях от поездки. Душу грело то, что с ним все же делились чем-то важным, ценным. Что Пак заслужил искренность. Спустя пару секунд Мин Юнги забрасывает трехочковый. По сторонам раздаются оглушительные крики, в которых тонет разочарованный вздох мальчишки сбоку и какие-то извращенные ругательства других болельщиков, едва уловимые в радости и ликовании остальных. Наконец-то. Радуясь, что его дружеский долг выполнен, он уже готовится встать, чтобы подбодрить Чонгука после выхода того из раздевалки. Чимину плевать на баскетбол. На друга — нет. — Сейчас подерутся, с ума сойти! — пацан сбоку кажется сейчас взорвется от радостного возбуждения, а Пак напряженно прикусывает щеку и щурится, чтобы разглядеть происходящее на поле. Минус на обоих глазах зоркому взгляду не способствует. Но действительно: команды стоят напротив друг друга и явно не для того, чтобы поздравить победителя. Игроки что-то агрессивно выясняют и размахивают руками. Из толпы он слышит что-то о нечестной победе, двойном ведении, шепот несется дальше и вот вся толпа уже гудит. Возмущение и недовольство, восторг и воодушевление окружают его, почти искрятся, намереваясь Чимина если не убить, то точно раздавить под своим весом. Он не разделяет ни одного из кипящих вокруг чувств. Не понимает, что веселого и увлекательного люди находят в мордобое, когда Пак почти падает в обморок при виде крови и ударяется в панику, стоит на него замахнуться? По сравнению с худым и бледным Юнги, который к тому же ниже него на полголовы, Чонгук кажется еще крепче и сильнее, чем есть на самом деле. Они даже познакомились благодаря тому, что тот заступился за Чимина, — тогда еще пухлощекого очкарика — а потом довольно протянул ему руку для знакомства с рассеченной бровью. Но жучок волнения уже заполз в подкорку. Чон стабильно нарывался на неприятности, а Чимину ничего больше не оставалось, как быть рядом. Рядом с самим Чимином был только скорый инфаркт. Вот и сейчас, не имея возможности помочь, Пак почти разом перескакивает все ряды и мчится к небольшой толпе, которая окружила команды, чтобы не пропустить ничего. А потом, если потребуется, подхватить друга и отмазать от директора. В основном ругаются капитаны, а остальные игроки рассредоточились по сторонам, изредка выкрикивая претензии. Точнее, ругается один Чон. Юнги, стоящий напротив, выглядит сейчас так, словно готов придушить его, не моргнув и глазом, а потом спокойно переступить труп и пойти праздновать победу. Как всегда невозмутимый, с презрительным прищуром, он выслушивает противника как неразумного ребенка и опасно ухмыляется. — Я не идиот, чтобы нарушать правила, Чон, — Юнги трет переносицу, наигранно устало вздыхает, будто объясняет идиоту совершенно очевидные вещи. Может, для него это так и есть. — Все видели нарушение! Что, честно играть не умеем? — А может быть, — низко тянет Мин, подходя ближе, — кто-то не умеет достойно проигрывать? Кому нужен такой капитан? — Юнги попадает по самолюбию парня настолько точно, что морщится даже Чимин. Чонгука легко прочитать. Он — сплошные эмоции, галимые порывы, вывернутые наружу и сила, и слабость. И Мин давит на последнюю, оттягивает ее струны посильнее, скручивает, но не рвет. Играет грязно, зная, что сам он книга закрытая, никому недоступная. В ответ Юнги ничего не получит. Такие различия во взгляде, манерах иррационально задевают. Не хочется быть наивным, но тогда, две недели назад Юнги показался другим, отличным от слухов о себе. Сейчас он их подтверждает — выглядит не просто раздраженно. Угрожающе. — Это дело меня и моей команды, понял? — Юнги равнодушно пожимает плечами. — Просто не хочу играть со слабаками, это скучно. — Это ты проебался. Я хочу переиграть последнюю четверть, — друга почти трясет. Неужели какая-то игра стоит того? Чимин не понимает и никогда не поймет. Он просто мечтает, чтобы Чонгук уже заткнулся, серьезно опасаясь за его здоровье. Он понимает, что боялся он не напрасно, когда кулак Юнги прилетает в нос Чонгука. В живот, висок, еще раз проезжается по лицу. Чон отвечает с большей яростью, почти налетает на противника, дерет горло оскорблениями. Они шипят, избивают то ли друг друга, то ли самих себя. Не в первый, и явно не в последний раз. Становится громко. Безумная дикая какофония школьников оглушает задыхающегося в панике и собственной беспомощности Чимина. Заглушает его вопль остановить это. На самом деле, он и слова не сказал. Бог или другие высшие силы внимают мольбам Чимина, и дерущихся разнимают спустя одно долгое мгновение. Чонгук брыкается в чьих-то руках, заезжает держащему его по животу и освобождается. Собирает множество жалостливых взглядов и столько же уважительных. Пак облегченно вздыхает, потому что друг в порядке и сам высматривает его в людской массе. Они встречаются взглядами, Чонгук хочет помахать, но громко охает, едва согнув руку и так и замирает. Кровь с носа стекает на подбородок, разбитую губу. Идиот. Зачем, ну к чему ему это каждый раз? Чимин мчится к другу, перекидывает его здоровую руку через плечо. Бесцеремонно и громко гаркает уже утомившей его толпе расступиться, сам того не ожидая. Чонгук отмахивается, раздраженно шипит и отдирает руку друга от лица, когда тот пытается его худо-бедно осмотреть. — Я в норме, Чимин-а. — Пак пихает его плечо и громко причитает. — Ай! Да честно! — врет откровенно, держась за правое плечо, пробегаясь пальцами по ключице и морщится. — Ты что, что-то сломал? — восклицает Чимин и тянет ворот чужой футболки, на что его хлопают по руке. — Я сломал? — Чонгук усмехается, намекая на свою полную невиновность. Чимин поворачивается и ищет взглядом виновника. Юнги выплевывает на трясущуюся ладонь зуб и грязно ругается, отмахивается от парочки зевак, разминает шею. Руки у него дрожат страшно, неестественно. Он выкручивает их в разные стороны, пережимает вены, но тремор не отпускает. Чимин не осознает, в какой момент его обнаружили за слежкой над моментом чужой слабости, поймали его взгляд. Он давится собственным удивлением. Зрительного контакта, как и в прошлый раз, не выносит. — Что тут происходит? — звук распахивающихся дверей спортзала и грубый голос директрисы звучат как военная тревога. Ее каблуки стучат метрономом, отсчитывая последние минуты жизни Чонгука и Юнги. Те переглядываются на секунду, единственные способные понимать чувства друг друга сейчас. Замечательное начало недели.***
Почему среди несколько сотен учеников, именно Чон Чонгук — его лучший друг? Чимин не мог дружить со своим улыбчивым одноклассником или веселой компанией из параллельного класса, или с кем-нибудь без вечного мотора в заднице и поразительной способности влипать в идиотские проблемные ситуации? После того, как Чонгуку оказали первую помощь — у того все же оказалась сломана правая ключица — его пнули в сторону кабинета директора. И вот Чимин уже почти час сидит под его дверьми, развлекая себя размышлениями, насколько спокойней могла бы быть его жизнь. И надеясь, что все сорок три минуты Чон не пишет заявление об отчислении. Пак успевает поделиться всеми событиями и собственными возмущениями с Тэхеном, который только воодушевленно спрашивает, кто в итоге победил. Возможно, второй его лучший друг еще хуже. Ожидание останавливает часы, замедляет окружающий мир, топит Чимина в скуке и переживаниях. В классной группе рьяно обсуждают драку, одноклассники даже пытаются звонить Чимину, чтобы разузнать подробности, и телефон приходится выключить. Зато он теперь знает, что в стене ровно тридцать семь трещинок, что школе нужно заменить потолок, с которого по углам начала осыпаться штукатурка, а в полном имени директрисы на табличке напротив три слога и восемь букв, а на самой двери кто-то нацепил жвачку в левом верхнем углу. Наконец кто-то выходит. Чимин подрывается со скамьи к двери слишком стремительно и врезается прямо в Юнги, еще и наступив ему на ногу. Он недовольно цыкает от собственной неуклюжести, но извинений не приносит, считая отдавленную ногу как компенсацию за друга. Мин даже головы не поднимает, обходит Чимина, что-то бурча себе под нос. Тремор его руки не отпустил. Пак плюхается обратно и провожает взглядом одноклассника, скрывшегося за углом. Юнги в мыслях в последнее время много. В тот вторник Чимин почему-то пришел, не понимая, любопытство или желание просто отвлечься привели его в пустую школу. Он пропетлял по кабинетам вместе со сквозняком почти полчаса, но все же сдался, коря себя за беспечность и глупость. Кому бы он мог сдаться со своими тупыми идеями, а особенно Юнги. Считай, незнакомцу, который ломает людям кости в свободное время и, как слышал Пак, торгует чем-то нелегальным в переулках. Единственное проявление доброты обезоружило Чимина. И глаза стали неосознанно находить единственную в классе светлую макушку то на уроках, хоть и появлялся он на них редко, то просто в коридорах, где он неизменно стоял в одиночестве, похожий на озлобленное приведение. Чимин замечал его везде, будто до этого Мин никогда в школе и не учился. Необъяснимое и не то что бы приятное явление. Дверь снова скрипит и Чимин выдыхает так громко, протяжно, будто до этого и не дышал вовсе. Он улыбается, подлетает ко входу и наступает на ногу уже Чонгуку. Тот недовольно глядит на друга: — Давай, сломай мне еще и ногу, — возмущается он и тянет друга на лестницу, потом на выход. Чонгук в выражениях не стесняется: качественно обливает помоями и директрису, и школу, и сокомандников. Больше всех, конечно, достается Мин Юнги. Чимин весь нецензурный словарный запас друга знает наизусть, поэтому понимающе кивает, мычит согласие со всем сказанным, даже не вслушиваясь. Через час у него тренировка, потом дополнительные по химии, еще нужно сделать всю домашку и проект, который должен был быть парным и который на него совсем нелюбезно спихнула соседка по парте. Мозг на неизменное расписание отзываться отказывается. Он отвлекается от собственных мыслей только оказавшись на улице, вдохнув запах весны — прохладный, чистый, особенно яркий, как солнце, слепящее глаза. Такой отличный от того, промозглого и унылого, двухнедельной давности. Сухо теперь ассоциировался только с ним. С тоской, которую Чимин прятал за закрытой дверью комнаты. Со слезами, которые днем засыхали на его подушке. С нытьем в голосовых, которые он иногда себе позволял отправлять друзьям. Сообщения же, адресованные бывшему парню остались непрочитанными. Чонгук продолжает разглагольствовать до самого поворота, на котором они обычно расходятся. Он привычно хлопает Чимина по плечу, просит написать, как тот дойдет до дома, говорит об его обязательной явке на тренировку (хотя Чимин даже в команде не состоит) и, легко наступив на ногу в ответ, разворачивается в сторону своего дома. Пак насмешливо качает головой, смотря ему в след. Они дружат уже пять лет, но Чон не поменялся совсем.***
В танцевальном зале все идет хуже некуда: собственные мышцы ополчаются на Чимина, отказываясь двигаться как нужно, сонсэнним недовольно хмурится, смотря на его жалкие потуги выдать что-то подходящее под выбранную мелодию для приближающихся соревнований. Она Чимину вовсе не нравится, все в ней как-то слишком: слишком агрессивная, слишком быстрая, слишком много точек для привыкшего к плавным движениям парня. Но тренер его убеждает в идеальности песни, и Пак кивает. Значит, он недостаточно хорош. Значит, ему нужно подчинить свое тело так, чтобы получилось: каждую связку, мышцу, косточку. Он торчит в зале дольше почти на час, и, опаздывая на химию, договаривается о дополнительной тренировке в субботу. Он участвовал три раза, но никогда не удостаивался призового места. Сейчас Чимин хочет первое. Домой он почти плетется, совсем не желая туда возвращаться. Хочется спать, но дела сами не сделаются и предоставляют себя Чимину. А после он поспит, обязательно. Он идет в сумерках, успевает заметить россыпь далеких крошечных звезд на еще синеватом небе. Улица дремлет, но еще не затихает в последние часы выцветающего дня. Где-то смеются резвящиеся дети, слышно звонок велосипеда чуть дальше его дома, скулит соседская собака, шелестят деревья. Тонкий силуэт, который запихивает что-то себе под куртку и опасливо оглядывается, идет ему на встречу. Совершенно не вписываясь в общую гармонию, он приближается к Чимину, который шаг замедляет. Человек не похож ни на одного из его соседей, но похож на воришку. Пройти, не столкнувшись с ним, не получится, поэтому Пак сжимает ручку спортивной сумки покрепче и идет. В конце концов, грабитель мог уже забрать все, что нужно, и на Чимина внимания не обратит. Он надеется на это. Но когда силуэт обретает ясные черты под светом фонаря, к своему огромному удивлению, Чимин узнает Юнги. Хочется облегченно выдохнуть, но не получается: Мин все еще может оказаться вором. Пак робко делает шаг назад, но Юнги подходит к нему сам, щурится, будто пытаясь вспомнить, кто перед ним. Его рука все еще под курткой, крепко держит что-то. — Привет, — Мин здоровается первым, а стушевавшегося Чимина переполняют вопросы. Не шкатулка ли с украшениями аджуммы Ли из соседнего дома у Юнги под курткой? Стоит ли ему тянуть руку? Разве Пак не должен испытывать неприязнь к человеку, избившему его лучшего друга? Что его одноклассник вообще здесь делает? Какого черта он так тихо разговаривает? — Ты здесь живешь? — парень указывает на его дом, и Пак кивает: — Да, а ты... — слова не успевают облечься в звук, как Мин шипит и резко выдергивает руку из-под одежды, а другой ловит совсем маленького дрожащего котенка. Он жалобно пищит и тычется носом в ладонь Юнги. Чимин помнит, что она холодная, шершавая, но животное тихо мурчит от удовольствия, когда Мин накрывает его второй, раненной рукой и поглаживает. Обычной, недрожащей рукой. — Ну и зачем надо было меня царапать тогда? Тупица маленький, — оскорбляет, но ласки в голосе столько, что с ног сбивает. Когда Юнги виновато поднимает взгляд на ошалевшего от этой картины Чимина, мол, извини, что застал такое глупое зрелище, тот чуть ли рот от удивления не открывает. Выглядят они оба очаровательно. И если к беззащитному животному это определение подходит как родное, то к угрюмому виду Юнги — нет. Но оно просится само, когда парень чешет первого за ушком и удовлетворенно выдыхает. Рука сама тянется к милому существу, но Пак останавливается, не решаясь подходить к Юнги слишком близко. Делает вид, что ногу поднял, чтобы рассмотреть грязь на кроссовке, поковырять его носом асфальт, а не сделать шаг вперед, старается опустить руку как можно непринужденнее. Но Мин видимо замечает заминку, делает шаг сам и чуть протягивает руки. Кивает на неуверенное: «можно?». Котенок, видимо признав в Юнги что-то родное, от несмелого движения Чимина шарахается и шипит. Ему, вообще-то не обидно, он все понимает, но оскорбленный взгляд делает для приличия. Котенка жизнь явно потрепала: грязная и всколоченная, местами облезлая белая шерстка, напуганные глаза-бусинки и рваные, будто кем-то оторванные, усы, засохшая кровь на коротеньком хвосте и напряженно поднятом ухе. Чимин не удерживается от смешка: — Милый. Вы с ним похожи, — когда Мин хмыкает с нечитаемым выражением лица, Пак уже начинает жалеть, что открыл рот, но тот неожиданно улыбается, опуская взгляд на животное. Как-то смущенно, боязливо, но так ярко, как улыбаются люди, давно этого не делающие, позабывшие о существовании улыбки, до мелких морщинок в уголках раскосых глаз. Столь выраженные контрасты в одном человеке, многогранность и странность личности стоящей напротив невольно ошарашивают. Его не должно это волновать, но уже волнует. На ум просится само: какая из уже увиденных им личин Юнги — настоящая? — По-твоему, я похож на грязного оборванного кота? — он наигранно удивляется, задавая вопрос беззлобно, но Чимин все равно мнется с ответом. Он не решается высказать все приходящие на ум слова о цвете волос, сравнение синяков и шрамов с увечьями котенка, опасаясь получить в нос. — Нет, не знаю почему, но что-то схожее есть, — оправдывается Пак, — просто так показалось, он и ты, вы... забудь вообще, я просто... — осознавая бессмысленность слов, вылетающих из его рта, Чимин его закрывает и формулирует внятное понятное предложение. — Так что ты тут делаешь и откуда этот красавчик? — Его чья-то собака чуть не загрызла, вот не знаю, что с ним делать. — На твоем месте я бы забрал его себе. — Не могу, — пожимает плечами Юнги, поглаживая «красавчика», закопошившегося в больших руках слишком активно. — Почему? — Дома часто пусто. — В смысле? — Юнги закатывает глаза прежде чем Чимин осознает идиотизм своего вопроса, но Мин терпеливо поясняет. — Никого нет часто, — Чимин кивает, тупит взгляд. Тишина между ними рискует затянуться, когда Юнги пялится на него, рассматривающего трещинки на асфальте, откровенно долго и столь же неприлично. Он вспоминает о грязной голове после тренировки, которую не успел помыть; обветренных и от того еще более пухлых губах, никогда ему не нравившихся; щеках, особенно хорошо видных, когда он чуть опускает голову. Пак тут же ее поднимает, надеясь, что Юнги всего этого не заметил. Хотя сам он, с лохматой головой, синяками и ссадинами, в грязных кроссовках, впечатление человека, заботящегося о внешнем виде, не создает. — А я всегда хотел кошку, — вырывается само, детской, уже давно запыленной обидой. — Или кота, но родители не разрешают, и вообще, наверное сложно за ним ухаживать, да? — У меня никого нет. — Тоже родители? — Пак десять раз проклинает свой язык, когда Юнги сжимает челюсть так, что слышно ее хруст, а взгляд тяжелеет, но он отрицательно мотает головой, вроде как не собираясь разбивать голову Чимина. — Моя кошка умерла в прошлом году, — небрежно роняет он с видом самого безразличного человека в мире. — Тогда ты все равно должен знать, она много ухода требует? — Ну от самой кошки зависит, моя требовала только пожрать и поспать, — Чимин тихо хихикает. — А ты... Юнги его начинающийся словесный поток не прерывает, только иногда угукает в такт и вставляет короткие реплики. Скептические или насмешливые в основном, но смотрит он так внимательно, будто Пак рассказывает что-то необычайно интересное, а не рассуждает о кошачьих лотках и их нюансах, с которыми сам ни разу не сталкивался, любимых породах и заваливает одноклассника вопросами о котах, словно перед ним настоящий фелинолог. Он не замечает, как заговаривается слишком сильно, трещит без остановки — у него никогда не было такого благодарного слушателя, каковым он обычно выступал сам. Вот, они уже сидят на ступеньках его дома, поочередно гладя котенка, устроившегося между ними. Чимину так уютно и комфортно в звуке трещащих ночных сверчков, низкого глубокого голоса Юнги, собственного щебетания ни о чем, что течения времени он не чувствует совсем. Мин, кажется, не замечает его тоже. Котенок, которого тот окрестил Йео, перебирается на колени к Юнги и урчит как маленький трактор. Сидеть так близко все еще неловко и если бы не Йео, Пак наверняка давно бы замолк, но он здесь, а Чимин продолжает говорить и получать немногословные ответы. Они расстаются, когда звезды в небе начинают сиять ярче человеческих надежд и темнота не дает различить черты их лиц. Юнги вновь прячет Йео под огромной курткой, явно ему не по размеру, а Чимин вновь тянет ему руку. Мин на этот раз не колеблется, пожимает ее. Сейчас, когда руки обоих ледяные из-за долгого сидения на улице, ладонь отдает теплом. Провожая парня взглядом, который судя по дыму вокруг него, закурил, Чимин задается уже знакомым вопросом еще раз. Какая из уже увиденных им личин Юнги — настоящая?