Покоритель ветров

– Друзья, услышьте! По воле великого Аслана Эдмунд Справедливый остается в Нарнии. Он добровольно отказывается от своего королевского титула и с момента нашего прибытия в гавани Кэр-Параваля вступает в должность Главного советника Нарнии. Таково его желание, и да будет оно исполнено!

– Эд, скажи что-нибудь, прошу. – Да ничего, все... все нормально. Ничего не было нормально. Нога мучила его с самого утра, и сейчас, когда они наконец оказались одни в покоях Каспиана, Эдмунд мог позволить себе снять свой деревянный протез и упасть на кровать. Как назло, весь сегодняшний день был занят решением сложных вопросов по строительству (восстановление замка шло вовсю), да и масса иных неотложных дел ждала своей очереди, и весь этот бесконечно долгий день Эдмунда терзало навязчивое ощущение, отвлекающее от каких угодно дел. Это нестерпимое желание… дотронуться, ощутить… как ладони сжимают несуществующую щиколотку… Этот ужасный фантомный зуд, наверное, никогда не оставит его. Были дни, когда все было в порядке, и ему казалось, что он полностью справился с этой потерей, ведь он решился на неё абсолютно добровольно. На эту жизнь… И он был уверен, что научился принимать себя, свою неповоротливость и ограничения, с которыми ему предстояло справляться. И не было ни секунды, чтобы он по-настоящему пожалел о своем выборе. Каким бы ни выдался день – полным праздной скуки или ответственной работы, проведенным за верховой ездой или за дипломатическим столом, с ощущением легкости и веселья или с тяжестью, навалившейся, словно неподъемная каменная плита, или толща мутной морской воды, заливающая легкие и не дающая дышать. Он всегда был рядом. И не было случая, чтобы Каспиан давал Эдмунду повод почувствовать себя... ненужным или тем, кто оказался не на своем месте. И всё же… Сегодня его увечье совсем подводило его, не давая о себе забыть, не позволяя сосредоточиться ни на одной задаче. Объяснять свое состояние не хотелось. Он сам не знал, почему. Чтобы не расстраивать? Чтобы это дурацкое чувство вины за то, что Каспиан стал причиной разлуки Эдмунда с его прежней жизнью, не засело в том вновь, словно колючая терновая ветвь, которую не вырвать из груди? Или уже поздно прятать на лице следы этих мучений, от которых сводит челюсти с самого рассвета? – А ведь сегодня ровно год. – Взгляд опустившегося рядом с ним Каспиана застыл, словно сфокусированный на воспоминаниях и давно минувших днях. – Год? – Машинально переспросил Эдмунд, чувствуя, что уже понял, о чем тот говорит. – Нашей битве на краю света. – Ммм. Да, точно. Повисла тягучая тишина, накрывшая их, как облако, и погрузившая каждого в свои мысли. Каспиан неспешно расстегивал камзол, Эдмунд, прикрыв глаза, потирал виски. Да, что поделать, эта боль с ним навсегда. Но сегодня особенно… Рука Каспиана вдруг мягко легла ему на плечо. Губы прикоснулись к виску в долгом и нежном поцелуе. Слава Аслану, он не злится на то, что Эдмунд ничего не объясняет. Кажется, это ему и не нужно совсем, он понимает все без слов. – Все будет в порядке, я уверен, – шепчет он с такой убежденностью, словно научился у кентавров искусству прозревать будущее. – Завтра все будет в порядке. И Эдмунд верит ему. Все будет в порядке. Он справится, как и всегда. Если бы он не пожертвовал собой в тот день, если бы не принял это решение… Он часто думал об этом, особенно в тяжёлые дни. Он потерял бы самого себя. И Нарнию. Самое дорогое, что в ней есть. А сейчас… сейчас нужно просто потерпеть. … Окна в покоях Каспиана выходили на запад. Золотистый свет медленно тонущего и растворяющегося в кронах деревьев солнца еще долго скользил по украшенной гобеленами стене, а когда Каспиан встал и подошел к окну, его силуэт засиял, окаймленный теплым огненным свечением. Эдмунд любил эти последние моменты перед закатом, они неизменно пробуждали в сердце покой и одновременно какую-то щемящую светлую грусть. Он приподнялся на локте, на прекрасное мгновение забыв про боль, любуясь фигурой задумчиво смотрящего на лес Каспиана. Но вот солнце уже спряталось в густом переплетении ветвей и нагретая его светом комната начала медленно погружаться в сероватый сумрак. И отступившая было усталость навалилась вновь. Захотелось улизнуть в свою собственную спальню, прохладную и куда более аскетично обставленную, его убежище для тех, к счастью, довольно редких моментов, когда хотелось побыть в одиночестве, позволить себе погрузиться в тоску или уныние. Из его окон было видно море, прямо как раньше… Только окна были простые, без витражей. Иногда Каспиан приходил к нему туда… и они вместе молча смотрели на волны. Сбежать туда, прямо сейчас… Не тревожить Каспиана своим изможденным видом. Но стоило в голове вспыхнуть мысли о том, что для этого необходимо подняться, снова одевать протез… как глаза тут же сами собой закрылись и из груди вырвался тяжелый вздох. Оказавшийся вдруг прямо перед ним Каспиан не спрашивая обошел кровать и принялся стягивать с правой ноги Эдмунда сапог. Мягкая улыбка скользнула по его лицу. Что ж, сегодня ему не будет позволено остаться в одиночестве. Они ложились спать раньше чем обычно, сил на какой-либо дополнительный досуг у Эдмунда все равно не было. Сейчас его бы не развлекли ни шахматы, ни чтение, ни вечерняя прогулка под сентябрьским звездным небом. Каспиан какое-то время просто гладил его по голове, полу-лежа рядом, проводил пальцами по волосам, по слегка отросшей щетине на щеках (он опять забыл побриться? Похоже на то…). В королевских покоях было невыносимо жарко, несмотря на прохладный вечерний воздух из приоткрытого окна, доносивший до них запахи леса, сырого известняка, из которого сейчас возводили северное крыло замка, и плескавшегося где-то рядом моря. Эдмунд никак не мог найти удобное положение и беспокойно ворочался, медленно утопая в одеялах, почти таких же мягких, какие были когда-то в его покоях в том, прежнем Кэр-Паравале, сотни лет назад. Накопившееся у него за день раздражение и усталость никак не давали ему уснуть. Откуда-то из глубины леса доносились, отражаясь эхом от стен замка, крики козодоя. Каспиан тоже не спал. Перевернувшись на спину и глядя на расписанный дивными птицами и зверями потолок, он, как будто продолжая прерванный диалог, предположил, что: «Быть может… все дело в темной магии». Ведь рана Эдмунда была нанесена чарами, хоть и обличёнными в тело той уродливой морской змеи. Оттого боль и отзывалась спустя год, как ужасное напоминание о том зле. О том, через что им пришлось пройти. Может и так. Но они победили это зло, правда ведь, Кас? Звёзды в ту ночь сияли особенно ярко, ослепительные и прекрасные Нарнийские звёзды… Эдмунд еще долго смотрел на них сквозь оконное стекло, пока лежал рядом со своим мирно спящим королем, слушая его размеренное дыхание и сдерживая беспокойство в изможденном теле, из последних сил стараясь не шевелиться, чтоб ненароком не вырвать Каспиана из этого благословенного сна. Он слышал первых петухов перед тем как наконец и сам провалился в сон. … Первое, что увидел Эдмунд, с трудом разомкнув веки, был молочно-белый свет, мягко лившийся из окна. Глаза болели от недосыпа… Кажется, он проспал от силы часа четыре, потому что было ещё очень рано. Где-то над морем, наверное, уже брезжил рассвет, но верхушки деревьев были пока совсем темными. Медленно повернув голову, Эдмунд взглянул на Каспиана. Он все также мирно спал, спутанные пряди волос падали ему на лицо, грудь медленно вздымалась и опадала в такт спокойному дыханию. Что-то вдруг назойливо защекотало пятку. Может, случайно попавшее в постель утиное перо… Эдмунд приподнялся в постели и совершенно естественным движением потянулся рукой под одеяло, но… только дотронувшись до своей левой стопы, он начал понимать… Свет в комнате стал невыносимо ярким, он ослепил Эдмунда, словно отражался от тысячи зеркал, так что даже голова начала гудеть. Уши заложило, перед глазами все поплыло. Эдмунд рывком откинул одеяло и сел. Его босые ноги с глухим стуком коснулись холодного деревянного пола… Не может этого быть. И в то же мгновение все застыло. Как будто мир поставили на паузу. Казалось, потребовалась вечность, чтобы повернуть голову. Справа у стены, сколько он помнил, стояло большое зеркало в потемневшей от времени бронзовой раме. Когда Эдмунд перевёл на него взгляд, его глаза встретились с ясным взором, который ни с чем нельзя было перепутать. Из зеркала на него смотрел Аслан. – Эдмунд. – Его нежный голос прозвучал, как звон сотен серебряных колокольчиков. – Аслан? – Эдмунд не был уверен, что его губы шевелились, когда он обратился к великому льву. – Ты теперь – часть Нарнии, Эдмунд. Что отдаешь ей, не жалея себя, то тебе и вернется. Затем великий лев словно подмигнул ему, медленно отвернулся и, бесшумно ступая по устланному коврами деревянному полу, ушёл за край зеркальной рамы. Только золотистое сияние все ещё висело в воздухе на том месте, где тот стоял, как мелкие пылинки, сверкающие в лучах солнца. Из груди сам собой вырвался хриплый вздох. Эдмунд резко обернулся, но комната была пуста. *** В то утро Каспиан проснулся от какого-то резкого звука, спросонья протирая глаза и щурясь от яркого света, который лился из окна, он приподнялся, пытаясь сообразить, что было источником шума. Посреди комнаты стоял окутанный золотистым свечением Эдмунд, застыв, словно статуя. Стоял. На двух ногах. На глазах у него застыли слёзы. Встретившись со взглядом Каспиана, он развел руками и расхохотался, и в этом смехе было столько чистой радости, что Каспиан засмеялся тоже. «И пусть глаза ваши видят далекие звезды, руки крепко держат меч, ноги пусть танцуют, не уставая, сердца пусть будут верны.»