Своя

      Зарядка, пробежка, обтереться мокрым полотенцем, завтрак и чмокнув родителей на прощание, спешу в школу. На все четыре лапы, по заборам, успеваю купить себе мороженое. У входа какая-то громадная толпа. Чувствую тревожность, они шумные, их много. Мне не нравится. Оглядываюсь в поиске знакомого лица, но лишь привлекаю к себе внимание народа. В панике прыгаю на забор, цепляюсь руками, вскарабкиваюсь и приземляюсь по ту сторону. Мышцы ноют, неприятно. Вижу проходящего через ворота учителя, следом пытается пройти женщина, но тут же срабатывает охрана, перекрывает вход. Айзава останавливается, смотрит на меня, подходит.        — Чего на земле сидишь? Эй, они тебя обидели? — приседает рядом на корточки, достаёт из кармана пластырь, клеит на коленку.        — Нет. Просто испугалась, через забор прыгнула, — смотрю на учителя, дёргаю ухом. — Я мороженку уронила.        — Я тебе новую куплю, — встаёт, поднимает меня следом за локоть.        — А ведь день так хорошо начинался, — хвост понуро ползёт по земле следом, иду за мужчиной. Он быстрым движением гладит меж ушей, скрывается на лестнице.       Вползаю в класс, там уже сидят некоторые ребята. Урарака спрашивает, почему такая грустная. Тут же падаю к девушке, кладу голову на колени и жалуюсь. Говорю, что даже поранилась, показываю пластырь. Только сейчас вижу, что он с котиками и умилённо урчу. Девушка посмеивается, гладит по голове, чешет за ушком. Слышу, как цыкает Бакуго и тут же поворачиваюсь к нему, показываю фак. Парень подрывается, тоже вскакиваю. Входят Тсуи и Момо, без лишних слов оттаскивают в сторону. Ребята всё прибавляются, обсуждают журналюг. Все разговоры прерывает Айзава, всё такой же уставший, всё такой же помятый. Я начинаю беспокоится за этого мужчину. Отчитывает Кацуки и Мидорию за их травматичный бой, в следствии которого мне довелось посмотреть на раны одного. После напоминает мне, что врачи не говорят «я не знаю» или «я не могу». Понуро опускаю уши, хвост подгибается к земле.       Пропускаю мимо спор за звание старосты, отдаю свой голос Ииде. Он ведь вечно пытается всех построить и объективно говоря, у него получается. Возвращаюсь на своё место, печально опускаю голову на парту. Выбрали вообще Мидорию, он даже речь сказать не может. Хочу к учителю, с ним спокойно. Но тот уже выполз из своего мешка, принялся разбирать косяки других учеников, заставляя каждого успокоиться. Ловлю свой хвост, вылизываю кончик.        — Эй, Джи, ну чего ты такая кислая? — трясёт Мина. Тсуи становится между нами, спасает от персонального землетрясения. — Ты даже не съела ничего.        — Это из-за стресса. Когда кошки чувствуют себя тревожно, они становятся вялыми, — объясняет лягушечка, на что я лишь тяжело вздыхаю.       Неожиданно орёт сигнализация, да так резко, что я подпрыгиваю на месте, шерсть дыбом, когти непроизвольно вытянулись. Быстро убегаю на кухню, прячусь от шума и носящихся школьников, садясь на корточки, зажав уши. Трясусь всем телом, пытаюсь отдышаться, но тревожность так и давит. Не выдерживаю, бегу к окну, осматриваю. Никого нет. Выпрыгиваю, приземляюсь на лапы, прячусь в кусты. Глубоко дышу, силой заставляю себя успокоиться. Так, всё хорошо, тут полно героев, ученики не пальцем деланные и сама вообще-то не слабачка. Встряхиваюсь, ползу на разведку. Стальные ворота в хлам, от обломков смердит чем-то опасным, пугающим. Осторожно обхожу по краю, выглядываю за пределы. Автобусы на которых приехали папарацци, людей не видно. С любопытством обнюхиваю осколки железа, попутно слежу за учителями и толпой, чтобы никто не спалил. Слышу приближающиеся машины, убегаю в сторону. Из кустов наблюдаю, как полиция задерживает людей, довольно скалюсь, переползаю за спину двух мужчин, всё это время сдерживающих найзоливых СМИ.        — Вы крутые, знали? — они вздрагивают, столбенеют. Оборачиваются на меня и выдыхают. — Я серьёзно. У меня бы нервы не выдержали, а вы стояли, терпели.        — Ты как тут оказалась? — недобро щурится Айзава.        — В окно выпрыгнула, — пожала плечами и резко присела, уворачиваясь от подзатыльника или что он там хотел сделать. — Эй! Это стресс, я просто нашла безопасный выход. Там такая толкучка началась, ещё бы хвоста лишилась.        — Уши тебе надрать нужно, — шипит Мик. Вжимают меня в дверь, нависают сверху. Опасливо выставляю раскрытые ладони.        — Уведи её с глаз моих, — вздыхает учитель. Блондин берёт за предплечье, тянет в школу.       Толкает на диван в учительской, ворчит, заваривает чай. Ставит передо мной чашку, садится в соседнее кресло и выдыхает. Устал. Подбираюсь ближе, замечаю, что сегодня уже нет резкого запаха одеколона. Забираюсь к нему, ложусь на колени, мурлычу. Он перебирает волосы, ведёт пальцами по кромке уха, гладит виски. Эти взрослые такие странные. Самим сложно, но фиг скажут. Хотя это наверное лучше, чем как я, истерично выкидываться из окна и грустить из-за мороженого весь день. Вздыхаю, позволяю трогать руки, гладить шерсть, давить на подушечки, чтобы увидеть когти. Выпрямляюсь и отсаживаюсь на диван, оставляя мужчину одного. Пью чай, он смотрит куда-то в пустату перед собой. Поворачивает голову ко мне и криво улыбается. Выглядит жутковато.        — Это что вообще было? — несколько пискляво, громко. Дёргаю ушами, морщусь.        — Успокаиваю, как умею, — пожимаю плечами.        — Кошка, — усмехается, будто это обзывательство какое-то, а не моя причуда. С непониманием поднимаю бровь. — Будь аккуратнее, окей? Не хочу вытаскивать тебя из передряг.        — Я сама умею из них выбираться, — самодовольно скалюсь, громко бью хвостом по обшивке дивана.        — Встревать в них получается ещё лучше, — убивает надменность сердитыми нотами Айзава, грозно наступает. — Маленькая засранка, останешься после уроков на наказание.        — За что?! — отползаю от него, оглядываюсь на Ямаду, но тот спокойно сидит в телефоне, пьёт мой чай. Сотриголова хватает за ухо, не даёт сбежать.        — Вот там тебе и объяснят, — тащит на себя, перехватывает за шкирку и выкидывает в коридор. — А сейчас, марш на уроки и чтобы до конца дня была хорошей девочкой.       Захлопнул дверь, оставляя меня одну. Вообще не понимаю, что произошло и в чём я виновата. Обидно между прочим, ничего плохого ведь не сделала. Поджимаю хвост, уши прижимаются к голове, левое немного больно. Переодеваюсь в форму, бреду к Исцеляющей Девочке. Старушка утешающе хлопает по коленке, наливает чай и на этом её сочувствие кончается. Успеваю сделать только один глоток, тащит в закрытый корт с импровизированными скалами, приказывает искать роботов и спасать. Не воспринимаю это всерьёз, пока железяка не взрывается в моих руках. Бабка объясняет это тем, что я неправильно спасала. Облизываю ушибленные руки, повторяю попытку и всё по новой. Это, блять, больно! На ногах уже стоять сложно, в ушах звенит. Ползу к наставнице, жалко прижимая хвост к животу. Она легонько стукает тростью по голове, объясняет ошибку. Сначала нужно успокоить человека, а заодно убедиться, в сознание ли, потом проверить, возможно ли его транспортировать просто закинув на плечо. Да и вообще, жив ли человек, а то может и спасать нечего. Даёт передохнуть и снова гонит. Всё равно лажаю, забываю про что-то, путаюсь. Каждая мышца дрожит, голова кружится. Ползу через скалы, слышу в темноте искусственное дыхание.        — Вы в порядке? Что-нибудь болит? — выдавливаю из себя, подбираясь ближе к роботу.        — Мои… Ноги… — хрипло, механически. Осматриваю железки, часть которых под завалом.        — Потерпите ещё немного! Вы молодец, столько продержались, — пытаюсь успокоить, боясь, что он тоже сдетанирует.       Прощупываю его, изучаю тело. Напрягаюсь так, что аж зубы больно, поднимаю глыбу, вытаскиваю конечности хвостом. Затаскиваю тяжеленную тушку на спину, крадусь на свет. Аккуратно спускаю на пол, подальше от скал. Дезинфицирую раны, зашиваю глубокие порезы, ставлю искусственные кости на место и туго бинтую. Не взорвался. Он не взорвался!        — У меня получилось! — радостно кричу Исцеляющей Девочке. Она улыбается, нажимает кнопку на пульте, робот отключается.        — На сегодня можно закончить, — затяжно чмокает меня, исцеляет. Чувствую, как тело восстанавливается, но силы лишь уходят.        — Спать хочу, — измучено бурчу, едва не падаю.        — Знаю, ложись-ка, — хлопает по носилкам.       Кривлюсь, упрямо заставляю себя идти самостоятельно. Я ведь должна быть хорошей девочкой? Значит и героем тоже, а они до последнего держатся. Спотыкаюсь на ступеньках, падаю на лапы, бреду уже так. И только за дверями медпункта позволяю себе расслабиться, сворачиваюсь калачиком под столом. Чёрт, даже кончик хвоста ломит. Подтягиваю его к себе, облизываю, засыпаю. Я не могу сказать точно, сколько там провалялась, но открыв глаза, определённо чувствовала себя лучше. Выползаю на свет божий, потягиваюсь. Смотрю на Айзаву, спокойно сидящего на кровати и пьющего чай. Из моей чашки. Тут какая-то фишка, хлебать мои напитки? Наставница проверяет зрачки на реакцию света, снимает капельницу, вкалывает витамины в плечо и как щипнёт за щёку. Мявкаю, прыгаю за учителя. Смущённо закрываю лицо руками, уползаю под кровать.        — Хватит уже полы протирать! — ворчит старушка, пшикалкой выгоняя меня из укрытия. — Начни уже кроватями пользоваться!        — Да какая разница?! — бегаю от неё, защищаюсь от воды ширмами. — Прекратите пожалуйста!        — Верно, — Стёрка ставит чашку на стол. Радостно поворачиваюсь к нему, но тут же оказываюсь скована лентами. — Ей ещё наказание отбывать.