Своя

      Как же мне ахуенно спалось. Тепло, удобно, комфортно, безопасно. Шота определённо самый лучший в этом плане. Пытаюсь сдержать мурчание, чувствую, как щекочет мне руки, нежно касаясь подушечек. Сжимаю и разжимаю пальцы, выпуская коготки, наслаждаясь, вытягиваясь сильнее, открывая свой живот для ласки. Приоткрываю глаза, вижу его лицо со сдерживаемым смехом. Зеваю, меняю позицию заваливая его на спину, укладываясь на широкую грудь, прижимая ухо, слушая ритмичный стук сердца. Балдёж. И мы засыпаем ещё на пару часиков, делясь теплом, одеялом и снами. Ещё немного и я так кайфону, что помру на месте. В какой-то момент крутится, наваливается на меня сверху, подминая под себя, сопя в шею, но даже тяжесть не сильно беспокоит. Сонно вылизываю его щёку, снова отрубаясь, игнорируя, что уже явно перевалило за утро. Окончательно проснулись почти одновременно, чётко чувствовала свой хвост в его руке и если я немного подниму ногу, зажатую между его, то коснусь коленом паха. Мурлычу, потягиваюсь, утыкаюсь носом ему в грудь, вдыхаю запах. Хорошо как. Ладно, пойду завтрак приготовлю, понимаю ведь, что не просто так на бок повернулся. Предупреждаю о своих планах, выползаю из комнаты, вяло смотря в холодильник. Точно, у него же нихуя нет. И телефон оставила в спальне, даже не заказать ничего. Придётся выкручиваться. В морозилке обнаружилась бутылка коньяка и пакеты со льдом. Господи, мужчина, ну я не верю, ты не можешь быть настолько небрежным в отношении самого себя. Нет, мне лень, я очень не хочу изъёбываться. Айзава выползает, заторможенно моргает, взгляд плавающий.        — Заказал рисовую кашу на молоке и данго, — зевает, моет руки. Голос хриплый, приятно рычащий.        — Хорошо, спасибо, — киваю, запрыгиваю на стол. Подходит ко мне, снимает заколку с волос, ловит передние пряди и собирает их заново, чтобы не мешали мне. — Оставь, я всё равно причёсываться не умею.        — Я тоже, — кивает, снова зевает. Садиться рядом, гипнотизирует взглядом кофеварку. Но та не поддаётся, остаётся всё так же непреклонна и сама напиток не варганит. — Нужно будет купить нормальные продукты.        — Да уж, а то заставляешь беспокоиться. Я тебе потом консервов бабушкиных притащу, они могут долго стоять и часто помогают, — зеваю, через минуту друг повторяет за мной.        — Потом.       Роняю голову ему на плечо, глаза сами собой слипаются и я снова засыпаю, убаюканная спокойствием, что вселяет этот мужчина. Умереть можно, как комфортно. Дверной звонок будит неприятно, подскакиваю на месте, понимаю, что Айзава тоже отключился. К чертям все приличия, беру ложки, недопитую колу и ухожу в комнату, куда Шота так же приносит наш завтрак, несмотря на то, что уже час дня. Насрать. Когда проснусь, тогда и утро. Желаем друг другу приятного аппетита, сохраняем молчание, жестами прося передать бутылку. Вкусно, сытно, не супер тяжело. Вылизываюсь, пока он втыкает в телефон, пишет что-то, бросая на меня редкие, но долгие взгляды, наблюдая, как я привожу себя в порядок. Хотелось бы по полной, но тогда нужно снять футболку, а ему такое вряд ли понравится. Встряхиваюсь, утаптываю место рядом с ним, ложась под бок, довольно вздыхая. Можно ещё немного поспать. Я так устала, а с ним так хорошо. Никогда и нигде так крепко, восстанавливающе, комфортно не спала. Собираюсь воспользоваться этим на полную катушку, к вечеру поеду домой и всю ночь буду заниматься. План звучит отлично, сквозь дрёму чувствую, как Шота откладывает телефон, сползает ниже, чтобы я не утыкалась головой ему в бедро, невесомо гладит по спине, пока не теряет контроль над телом, погружаясь в царство Морфея. Спешу за ним, растворяясь в ощущениях. Боже мой, блядь, дьявол, как же хорошо. Он невозможен, нереален, такого просто не может быть.        — Джи, пойдёшь в магазин? — будит тихим, хриплым голосом. Глаза открываются с трудом, в теле чувствуется приятная слабость. Потягиваюсь в кровати, собирая в когтях простыню. Друг толкает меня в сторону, не сильно, но достаточно, чтобы я повалилась на бок. — Убери от моего лица свою задницу.        — Я ей на него сейчас сяду, будешь возмущаться, — фыркаю, садясь на месте. Растрёпанный, помятый, заспанный. Я, вероятно, выгляжу не лучше и лезущие в глаза волосы говорят о потерянной заколке. — Сколько времени?        — Пять вечера, — вздыхает, морщится на яркий свет телефона.        — Фига мы спать. Каковы варианты?        — Могу тебя оставить здесь дрыхнуть, заказать домой или сходим вместе, — спускает ноги на пол, но не встаёт, сгорбился. Подползаю ближе, перекидываю руки через его плечи, повисая на спине, как плащ.        — Прогуляемся, — кивает, но всё так же продолжаем сидеть на одном месте ещё минут двадцать. — Дашь мне какую-нибудь большую футболку и ремень?        — Мгм, — кивает, лениво встаёт, смотрит в шкаф. Трёт руками лицо, оборачивается на меня, лезет на верхнюю полку. Кидает мне шмотки, сам выходит за дверь.       Огромная чёрная рубашка и шипованный пояс, какой обычно любит использовать Хизаши. Ну, судя по запаху ему и принадлежит. Затягиваю его на талии, пытаюсь осмотреть себя со стороны, сетуя, что мой чудесный учитель не имеет в спальне зеркало. Если не ошибаюсь, оно у него есть вообще только в ванной. Ладно, не важно. Мне сейчас изрядно наплевать на внешний вид, я слишком уставшая. И рядом с Шотай достаточно спокойно, чтобы не задумываться о подобном. Тем более, я всё равно обычно ношу весьма открытую одежду, не привыкать. Закатываю рукава до локтя, оставляю расстёгнутой верхнюю пуговицу, проверяю телефон, наконец допивая свой сок. Одноклассники переживают из-за экзаменов, студенты из больницы спрашивают, не особо-то шутя, неужели я не живу в больнице и стоит ли им делать объявление о пропаже кошки, родители просто напоминают, чтобы отдыхала и кушала. Ну, я вполне себе делаю и то, и то. Отписываюсь всем, отдельно предупреждая маму, чтобы не говорила папе, но я со вчерашней ночи у Стёрки дома. Он меня забрал, накормил, спать уложил, всё хорошо. Она отвечает почти сразу, обещает держать в секрете, радуется, что на него можно положиться и я хоть в последние дни не нагружаю себя. А вот меня это не особо радует. Сонливость спадает, мозг снова начинает работать и я понимаю, сколько пропустила. Не тренировалась, не читала, не проходила пробники. Позорище.        — Идёшь? — в дверях возникает хозяин дома, уже более менее пришедший в себя. Киваю, топаю следом за ним и перед выходом достаю из портфеля новую заколку, убираю волосы с лица. — Твоя одежда в стирке, к утру высохнет.        — Тогда в школе отдашь, — сую ему в карман свой телефон, спрятав под чехол карточку. В общем коридоре сталкиваемся с женщиной, открывающей соседнюю дверь. Она дотошно изучает нас взглядом, округляет глаза, пристально смотрит Айзаве в лицо. — Добрый вечер.        — Добрый, — улыбается. Не спешит заходить, поворачивается в нашу сторону. Герой напрягается, чувствую, что не очень доволен. — Впервые вижу вас здесь. Родственница?        — Подруга, — копирую её мимику, изучая в ответ. В годах, ей пахнут перила и некоторые двери.        — Пошли, — наклоняется, тихо шепчет мне на ухо, опаляя его дыхание, заставляя непроизвольно дёрнуть локатором. — Доброй вам ночи.        — Ох, да, и вам того же, — отвечает, смотря, как мы уходим. Оглядываюсь на неё, не понимая, почему друг захотел побыстрее слиться.        — Не хочешь общаться? — решаюсь уточнить, когда уже спустились по лестнице, немного отдалились.        — Не хочу, чтобы обсуждали всякий бред, — слышу немного раздражения в голосе. Убирает руки в карманы, пряча нижнюю половину лица в ленты.        — Думаешь, о нас теперь будут сплетничать?        — Более чем уверен.        — Меня начинает беспокоить единое желание людей устроить чью-то личную жизнь. Фумикаге говорит, что это из-за нашего нежелания, запретный плод сладок, все дела.        — Дополнительный повод уйти в монастырь, — фыркает, кажется, немного веселясь.        — Увау, ты сам озвучил эту идею! Я тронута!        — Тебя в целом очень легко расположить к себе, — подначивает, кидает озорной взгляд. Пожимаю на это плечами.       Видимо, Шота заранее продумывает список покупок или что-то такое, потому что в этот раз тоже чётко перемещался по гипермаркету, скидывая в тележку всё, что счёл нужным. Много. Предполагаю, что просто закупается один раз на долго, чтобы меньше заморачиваться. Согласно кивает на мои слова, подтверждая, обосновывая, что так проще. В целом, понимаю. С его запасом энергии не выгодно бегать туда сюда только из-за одной бутылки молока. Учитывая содержимое пакетов, теперь я смогу приготовить ему что-то вменяемое. Или посмотреть, как готовит он, что тоже интересно. Останавливается в отделе с прибаутками для питомцев, смотрит с прищуром на кошачью игрушку. Пучок перьев с бубенчиком на эластичной резинке. Скептично поднимаю бровь, вижу, как его веселит мысль подурачиться, будто я обычная кошка, а не человек. Резко взмахивает ей, прыскает смехом, сгибаясь, пытаясь подавить звук, потому что я отреагировала. Дёрнулась следом, проследила движение глазами, приготовилась к атаке. Безусловно, я подыграла, чтобы повеселить друга, но чего он вообще ожидал? Не могу же полностью проигнорировать. Привыкла уже обращать внимание на каждое резкое движение, не просто же так Гончий в меня мячиками кидается. Смотрю, как смеётся, хвалю себя, что поддалась, приятно видеть его счастливым. Смотрит ещё на лакомство, показывает упаковку мне. С кроликом. Ну да, я могу такое есть. Своеобразный вкус, к пиву подходит. Поднимает одну бровь, но всё же игнорирует мою ремарку про алкоголь, бросает всё в тележку. Расплачивается снова самостоятельно, будто дохера богатый. Хотя, учитывая зарплату учителя и героя, а также то, что он почти ничего не тратит, должно быть и правда немало на счету. Забирает более тяжёлые пакеты себе, снова молчим, спокойно шагая к нему домой. Опять прикрывает от собаки, ногой подгоняет вперёд. Хвост сам собой ласково трётся о мужчину и я не намерена его останавливать.        — Я тут задумалась, — хмыкаю, заполняя холодильник, пока друг всё вытаскивает из пакетов, подаёт мне. Вопросительно поднимает бровь, давая понять, что слушает. — Выходит, ты спишь со своей ученицей.        — В такой формулировке звучит ужасно, — фыркает, легонько дёргает за ухо и оно непроизвольно дёргаются на это действие, что снова забавляет героя. — Постарайся не сказать так, если захочешь поделиться событиями.        — Мне стоит умолчать?        — Как хочешь, мне всё равно. Хотя от твоего отца стоит скрыть.        — Да ладно, он не такой злой, как ты думаешь. Во всяком случае, мама его удержит. А вот если ты её разозлишь, тут уже ничего не поможет. Вы вообще не того человека боитесь, — злорадно скалюсь, наслаждаясь тем, что чертовски сильные люди ссыкуют моих родителей. Это правильно, они у меня супер крутые.        — Пока что, миссис Мори выглядит, как самое безобидное и нежное создание, — убирает упаковки с сахаром в нижние шкафчики, шуршит там, привлекая моё внимание. Залезаю в пакет, смотря из него за действиями Стёрки.        — Папа тоже так думал, а потом она ему челюсть выбила, — усмехаюсь, задрав над головой ногу, вылизывая. Эта шерсть между подушечками такая согревающая, аж жарко. Айзава оборачивается, его губы сами собой растягиваются в улыбке, быстро фотографирует меня. — Ой, отстань! Ты просто не понимаешь всей прелести пакетов!        — Куда уж мне, — хихикает, наливает себе воды. — И как же так вышло?        — Про челюсть? — кивает, достаёт рис, кастрюлю. — Папа в молодости был тот ещё ловелас, знал что красивый, привык быть популярным и что почти каждая девчонка согласна лечь в кровать к чемпиону. Увидел маму, пока она гуляла с подругами, понравилась, решил подкатить. Она говорит, что он тогда был похож на павлина! Представился, весь такой крутой, пафосный, лучший гонщик, ах, сколько у него кубков, пошли покажу? Ещё связи есть, могу помочь, такая красавица должна быть популярна! Она отнекивалась, шутила, что слабые мужчины её не интересуют, но когда коснулся её плеча получил хук справа. Папа говорит, что сам дурак, по взглядам подружек можно было понять, что нужно делать ноги. Теперь шутят, что она ему тогда мозг выбила.        — Как после такого можно было сойтись? — нарезает мясо кубиками, скидывает в небольшую миску.        — Папа очень упёртый. Смог даже узнать, что она боксёр, пробрался к ней на матч, хотя там такая охрана от семьи была, даже дедушка ходил, проверял каждого похожего. Как это, к его маленькой девочке кто-то пристаёт? И не важно, что она вполне может постоять за себя. Папа всё равно спалился, отбивался букетом, бежал. И вот стоит перед ней, грязный, растрёпанный, взмокший, в порванной рубашке и с синяком на скуле. Мама говорит, он был похож на щенка, только виляющего хвоста не хватало. Решила, что хватит, пора объяснить, что не стоит за ней ухаживать. Отвела в сторонку, а там гопники какие-то прессануть решили. Папа сразу на защиту, закрыл её собой, опытного боксёра. Он, я клянусь тебе, был не толще богомола! Как его ветром не сдувало — загадка! И защищает! Тогда мама всё решила. Сама разобралась с напавшими и пригласила его выпить вина.        — Звучит, как история из фильмов, — усмехается, сливает воду у риса, готовит соус. Кажется, это карри.        — Да! Они часто говорили, чтобы если кто-то надумает добиваться меня так же, как папа маму, мне стоит рассказать им, потому что это не круто. То что папа не оказался нарцисстичным абьюзером и манипулятором чуть ли не чудо. Хотя даже у них всё не было гладко.        — Серьёзно? — облизывает ложку, поворачивается ко мне. Тянусь к нему, всей собой показывая, что тоже хочу попробовать. Зачерпывает немного, выловив ещё кусочек картошки, дует, остужая и только потом протягивает. Ем из его рук, довольно жмурясь. Вкусно. Достаю себе недобитую чуку, ем прямо так, из упаковки.        — Да, сама недавно узнала. Оказывается, они планировали расстаться, но тут мимо я бултыхаюсь. По сути, их свадьба, как по залёту, только она не беременна и ребёнок чужой, — делюсь салатом, смотрю, как обхватывает вилку губами, облизывается. Красивый. — У тебя красивые губы.        — Спасибо, — хмыкает, кладёт еду по тарелкам, наливает мне томатный сок. Щепотка перца и соли, как я люблю. И когда только успел запомнить? — Скажи это кто другой, напрягся бы.        — Почему? В чём моё отличие? — убираю волосы назад, чтобы не лезли в карри. Пожимает плечами, садится напротив, дует себе на ложку.        — Я знаю, что это не подкат. По этой же причине ты в моём доме и мы можем спать вместе.        — Хочешь сказать, я безопасная? — аж во рту пересохло. Поднимает на меня глаза, кивает и сердце забилось быстрее, отдавая в кончики пальцем, на душе в миг стало теплее. Складываю руки на груди, сползая на пол. Заглядывает под стол, с непониманием поднимает бровь. — Ты просто не представляешь, как много это значит. Я так тебя описываю и это просто! Слов нет!        — Ладно, рад, что это делает тебя счастливой, — хмыкает, продолжает кушать. — Кстати, твои родители правы. Их история исключение из правил и если кто-то начнёт преследовать…        — Да, да, знаю. Мне уже тысячи раз рассказали инструкции. Но будем честны, какова вероятность? Посмотри на меня, дружище, кому нужна психованная кошка бодибилдер с нездоровым трудоголизмом?        — В монастыре тебя примут со всеми недостатками.       Обмениваемся взглядами, синхронно усмехаемся, замолкаем. С ним хорошо молчится. Не напряжно. Нет неловкости. А ещё он вполне вкусно готовит. Правда, кажется, для него вышло слишком остро, всё время запивает и я не понимаю, зачем тогда добавил так много специй? Если для меня, то не стоило. Я могу добавить себе в порцию и вообще, есть даже пресное. Он фыркает, насмешливо, по дружески, саркастично соглашаясь, что да, я ведь даже сырое мясо ела, мне отсутствие яркого вкуса не мешает. Дорогой, ты даже не представляешь, чем я питалась в те годы. Чтобы решиться убить лягушку ушло время, как и научиться ловить их. Долго смотрит на меня, вымученно вздыхает, трёт глаза и просто убирает со стола, скидывает всё в раковину. Включает воду, вижу, как напряглась его спина под футболкой, резко поворачивается на меня, немного пугая быстрым движением. Чмокает в лоб, бубня, что отчаянно хочет нарушить закон и убить их. Ни ты первый, ни ты последний, занимай очередь. Держит моё лицо за щёки, смотрит в глаза с прищуром, да так пристально, что аж неловко, пытаюсь избежать его взгляда, рассматривая вообще всё вокруг. Отпускает, возвращается к посуде и я правда не понимаю, что это вообще было. Уползаю от него на диван, решив воспользоваться наконец последними часами перед экзаменами, утыкаюсь в свои конспекты, становясь в планку. Волосы мешают, падают на листы, в лицо, лезут в рот, но я достаточно упорная, чтобы продолжать заниматься. Текст поддаётся сложно, читаю, но не понимаю, приходится по несколько раз перечитывать слово, складывать в голове всё в предложение, что сильно утомляет. За несколько минут не прочитала даже полстраницы и это бьёт по моей вере в себя, становится страшно, что завалю. Тогда не смогу поехать с ребятами в лагерь и мне не дадут допуск в морг. Из-за этого всё может пойти по пизде, из меня не выйдет ни врач, ни герой, я просру всё, не оправдаю веру семьи, потеряю друзей. Во мне разочаруются. Неожиданно Шота перехватывает меня поперёк тела мокрыми руками, поднимает, закидывает к себе на плечо и взяв порезанную дыньку, уходит в комнату. Весьма аккуратно опускает на кровать, падает сверху, придавливая.        — Хватит, ты себе мозг выжжешь, — бубнит в макушку, обжигая ухо дыханием. Мне обязательно нужно объяснить ему, что они чувствительные и стоит быть аккуратнее. Отползает в сторону, садится, смотрит на меня. Вроде лицо не изменилось, но вижу, чувствую, что недоволен. — Джи, ты прекрасная ученица. Твоё стремление к знаниям радует меня, но такими темпами заработаешь выгорание и все твои усилия будут насмарку. Пожалуйста, если тебя что-то беспокоит, говори со мной или кем-то ещё, не переживай всё в одиночку.        — Всё ещё не понимаю, какого чёрта ты меня так хорошо считываешь? По себе судишь? — скалюсь, раздражаясь. Хвост недовольно бьёт по незастеленному одеялу, шерсть дыбится и уши загибаются назад.        — Верно, — кивает, не реагирует на моё поведение. Ставит между нами тарелку с дынькой, запах сладкий, приятный. — Я тебе не враг, не бойся быть передо мной слабой.        — Я не слабая, — голос чуть рычит и хочется выгнуть спину, показать, что больше, сильнее.        — Знаю, — кивает, протягивает руку. Как в день нашей встречи, давая обнюхать. Становится стыдно за своё поведение, тыкаюсь в тёплую ладонь лбом, сдаваясь ему, успокаиваясь.       Фрукт сладкий, с лёгкой кислинкой ближе к корочке. Ем, опираясь ему на грудь, смотря в его телефон, как листает новости, какие-то статьи, не обращая внимание на приходящие сообщения Хизаши. Хочется спать. Замечает моё состояние, достаёт влажные салфетки из первой полки тумбочки, даёт стереть сок. Хочется пошутить, про то, что он держит такие вещи так близко к кровати, дрочит здесь небось? Но не могу вымолвить ни слова, даже посмотреть на него не получалось, чувство вины душит. Уже поздно, предлагает снова остаться у него, чтобы завтра утром пойти вместе. Хочу домой. Хочу к маме и папе. Но соглашаясь, отписываюсь, что сегодня тоже не приду. Шота хмурится, смотрит напряжённо. Уверяет, что если не хочу, отвезёт меня домой, всё хорошо. Не смотрю на него, сжимаясь в комок. Зовёт, раскрывает перед моим лицом ладонь. Верно, ему можно верить. Вкладываю в дружескую руку хвост, тыкаясь носом в рёбра, цепляясь когтями, стараясь не поранить. Гладит, обнимает, не обвиняет меня ни в чём. И от этого только больше горечи. Лучше бы ругал. Я скалюсь на него, хотя просто пытается помочь. Обнимает крепче, уверяет, что понимает, сам был такой, я не сделала ничего плохого. Могу срываться на него, бить, кричать, что угодно. Нечестно. Так нечестно. Не хочу быть слабой, не хочу показывать свои уязвимые места, не хочу, чтобы меня так легко читали. Но в тоже время от этого становится легче на душе. Вжимаюсь в него крепче, бубня, тихо-тихо, прося никому не говорить обо мне такой. Целует в макушку, клянётся в молчание, обещает всегда быть на моей стороне. И под шелест его голоса, пьянящий запах, ласку горячих рук я погружаюсь в удивительный спокойный сон. Он невозможен.