Своя

      Веселье весельем, но праздник прошёл, а годовые экзамены только угрожают нам кочергой из-за угла. Для меня это хорошая возможность углубиться в учёбу не вызывая подозрений, так что я начала грызть гранит знаний, как будто у меня самая жёсткая диета в мире. Я не вылезала из материалов, конспектов, пробников, вовсю пользуясь подарком Исцеляющей Девочкой и сразу после тренировки с Гончим убегала в больницы, напрашиваюсь врачам, чтобы посмотреть на пациентов, как они ставят диагнозы, назначают лечение, как выглядят болезни. Скажу честно, далеко не всё из этого выглядит приятно, а про запах вообще промолчу. Я просто смотрела, не лезла со своими гипотезами, иногда уточняя, а как пришли именно к этому варианту, ведь другой недуг тоже совпадает по симптомам. Возвращалась домой поздно, ближе к полуночи, и то, спасибо родителям, что забирали меня. На выходных даже оставалась в ночную смену, спя в служебной комнате, на лавочках, за столом, где придётся, утыкаясь носом в книги по медицине. Это утомляло, но отсутствие отдыха позволяло не оставаться один на один со своими мыслями. Лучиком света была Очако, которая в один из вечеров, когда я буквально роняла голову в тарелку от усталости, с радостным писком схватила меня за плечи, заставляя вернуться в реальный мир, сообщила, что её родители заключили контракт с какой-то крупной фирмой и теперь, кажется, дела налаживаются. Ведь это значит постоянные заказы, а за ними и прибыль. Улыбаюсь ей, впитывая эту солнечную энергию, её счастье. Она это заслужила. У неё такая красивая улыбка, ей стоит чаще улыбаться. Обнимаю девушку, поздравляя, искренне, от всего сердца и к нам присоединяются родители, сначала мама, а следом и папа, заключая в свой кокон любви и заботы. Ясу, конечно же, тоже не пожелала оставаться в стороне, напрашиваясь на ручки, пачкая мою чёрную майку своей белой шерстью. Идиллия. Не замечаю за собой, как засыпаю в круге их тепла, отдаваясь спокойствию и умиротворению. Но спать долго всё равно не получится, с утра тренировки, потом школа, после уроков дополнительные с Исцеляющей Девочкой и снова беготня с Гончим, который снизил нагрузку, оставаясь крайне недовольным отсутствием отдыха, иногда балуя меня чем-нибудь. Однажды даже принёс дыню, предлагая съесть, когда закончим и это даже не была награда, не давал условий, что получу, только если хорошо справлюсь. Просто угостил. Она была сладкая, сочная, душистая, пачкая мне щёки и шерсть, но поднимая настроение. У него, кстати, доброе лицо, просто за намордником не видно, хотя зубы всё же острые. После сразу убежала в больницу, где врачи уже привыкли к моему присутствию, а интерны перестали коситься, приглашая провести перерывы с ними, сходить в Мак или выкурить по сижке. Должна заметить, медицинский персонал состоит из людей, которые меньше всех заботятся о своём собственном здоровье. Я запомнила многих пациентов, помогала успокаиваться детям, позволяя трогать мой мех и какая была радость, когда одна женщина в годах дала добро, чтобы я присутствовала на операции, как наблюдатель. Это было волшебное чувство. Энергия переполняла, дрожь ходила по телу, вся шерсть распушилась и дышала через раз, боясь отвлечь, потревожить. Это просто извлечение аппендицита, ничего сложного, много раз проходила в теории и пробовала на манекенах. Но наблюдать воочию совсем другое дело, тут настоящий, живой человек, от руки хирурга зависит вообще всё. Эта выверенная, уверенная работа скальпелем, ножницами, иглодержателем и общая слаженность команды. Невероятно. По завершению все поздравили друг друга и меня тоже, с первым посещением рабочего места настоящих спасителей жизней. Но стоило выйти за двери, как невероятная усталость обрушилась на тело. Сил едва ли хватало, чтобы снять с себя перчатки, халат, всю амуницию. Взрослые с пониманием помогали, подбадривая, вспоминая свои первые разы, отправили в комнату отдыха. Смотрю на время, близится к двенадцати.        — Ты на смене? — приходит сообщение от Стёрки. Тру глаза, от руки пахнет силиконом и спиртом.        — Да, сейчас перерыв, — смотрю в окно, там темно, многие уже спят, но это место не знает, что такое отдых.        — Жду на улице через пять минут, — отвечает почти сразу. Вау, сам захотел встретиться, невероятно.       Пытаюсь встать, но ноги дрожат, роняют обратно. Плохо. Тело устало. Переваливаюсь на все лапы, морщась от слабости, отпиваю чужой воды. С сахаром. Ну, это логично, глюкоза даёт немного энергии. Ставлю стаканчик обратно, но как-то неровно или может то был сквозняк, но он упал на бок, скатился на пол. В носу защипало, глаза моментально нагрелись и мне так сильно захотелось плакать. Сжимаюсь в комок, смотрю в потолок, быстро моргаю, считаю секунды. Это просто усталость, всё хорошо. Всё хорошо, всё хорошо, всёхорошовсёхорошовсёхорошо. Ничего не хорошо. В таком состоянии я точно всё завалю. Мне нужно больше стараться, чтобы отвечать и действовать на автомате. Ладно, нужно идти. Глубоко дышу, вытираю глаза, выползаю в коридор, до лифта, потому что на лестницу меня точно не хватит, грузная женщина на ресепшене неодобрительно качает головой, сетует, что мне стоило бы поспать. Шучу, что в могиле отосплюсь, зная, что никто не станет заострять внимание на моих словах. Все врачи так говорят, а то и хлеще. Работая бок о бок со смертью, приобретаешь извращённое понятие юмора. На улице уже стоит Шота, протягивает мне томатный сок кивает в сторону лавочек. Бреду за ним, сохраняя молчание. Пытаюсь проткнуть фольгу трубочкой, но она всё не поддаётся, только слегка проминается. Мужчина помогает, легко справляясь с этой задачей, возвращает напиток.        — Выглядишь дерьмово, — без шуток или какой либо вообще эмоции. Просто констатация факта.        — Ну спасибо, — хмыкаю, смакуя вкус, смотря в никуда.        — Ты стараешься излишне усердно, твои показатели и без того на высоте, — всё тем же тоном. Поворачивает на меня голову, ловит за ухо, тянет на себя, не больно. — Я кажется, уже говорил тебе, что если плохо, попроси кого-нибудь о помощи.        — Какого чёрта ты вообще так хорошо меня считываешь?! — рычу, вырываясь из его пальцев, недовольно хлопая по скамейке хвостом. И тут же становится стыдно за свою агрессию. — Прости.        — Хизаши не переплюнешь, он куда злее, когда устаёт, — фыркает, но больше не прикасается. — У меня есть немного времени.        — Предлагаешь, побыть моим психологом? — поднимаю бровь, слизываю капельку томатной крови с трубочки. Смотрим друг другу в глаза, в душе всё ноет, зудит. Старые раны дают о себе знать. — Не лезь в это дерьмо, никто не сможет кинуть тебе спасательный круг.        — Я хорошо плаваю, спасибо за беспокойство. А вот у тебя с этими проблемы, насколько мне известно.        — О, всё же почитал досье. Или тут тоже спасибо Немури?        — Не нужно быть гением, чтобы предположить, что после такого опыта, у тебя будет гидрофобия. А ещё твои родители подписали отказ от тренировок в бассейне.        — Ладно, это и правда логические выводы. Иногда я забываю, что вы ребята, очень умные.        — А ещё, то что мы твои учителя.        — О нет, про это я вообще не вспоминаю почти никогда, — смех вырывается сам собой и я понимаю, что мне снова становится лучше рядом с ним. Он успокаивает. — Чёрт, Шота, ты невозможен. Причём буквально! Такой человек просто не может существовать! Я минутами ранее была не в силах встать на ноги и планировала поплакать, а сейчас, просто посидев рядом с тобой, уже смеюсь!        — Рад слышать, но ты наделяешь меня качествами, которые можешь ощутить, просто отдохнув. Однако, раз я вызываю у тебя такие чувства, не стоит ли этим воспользоваться? — смотрит в упор, раскрывая руку, ладонью вверх. Нервно поглядываю на неё, мну упаковку в нерешительности. — Обещаю не видеть в тебе жертву, — и эта фраза срабатывает лучше всего, чтобы мне могли говорить. Кладу хвост поверх его пальцев, тру лицо и морщусь от неприятного запаха.        — Из-за меня Денки теперь думает, что его причуда опасна, он сомневается в себе. Я создала своему другу новые комплексы! — усмехаюсь, всплёскиваю руками. Шота поднимает одну бровь, задавая немой вопрос, гладит шерсть. Успокаиваюсь, выдыхаю, откидываясь на спинку, смотря в ночное небо. — Из-за того, что в детстве били шокером, ну знаешь, утихомирить, я сама не заметила, как держала с ним дистанцию. Всё это время!        — Ты не виновата в этом, — касается кожи, обводит кончик. — У тебя травма, логично, что избегала возможности повторить.        — Нет, виновата. Это МОЯ травма, у меня нет права взваливать её на другого человека или наносить новую, — поднимает руку выше, мелко дёргаюсь, когда задевает корочку ранки от моего самобичевания. Хмурится, отодвигает волоски в стороны, поднимает отросток повыше к свету, смотрит. Пересекаемся взглядами, сердце сжимается от тревоги. Он во мне разочаруется. Будет ругать. Отворачиваюсь от него, вижу в тени, как тянет руку к моей макушке и привычка срабатывает раньше, чем успеваю подумать, группируясь, защищая голову руками.        — Ох блять, — глухо выдыхает, обнимает меня, прижимает к своей груди. Слышу его пульс, быстрый, гулкий. Сильные, тёплые руки закрывают от всего мира, оберегая. Судорожно вдыхаю его запах, сладкий, немного терпкий, с нотками кофе, пока гладит по спине. — Я никогда тебе не наврежу.        — Знаю, — киваю, жмусь к нему сильнее, закрывая глаза. Успокаивает. — Я сейчас стараюсь больше контактировать с Денки.        — Тебе всё ещё страшно?        — Да. И полагаю, всегда будет.        — Не удивительно. Было больно?        — Очень, — в носу начинает свербить.        — Долго с тобой это делали?        — Примерно год, — ресницы намокают, воспоминания живо всплывают в голове, во всех красках показывая, как меня крючило от боли.        — А нашли тебя в пять, — вздыхает. Отодвигается, жалко цепляюсь за него, большие руки перетекают к лицу, держат за щёки и друг целует в лоб, как это делают родители. — Собирайся, провожу до дома. Послезавтра уже экзамены, тебе стоит отоспаться.        — Не нужно, посплю здесь. Дома уже все легли, а мама наверняка вскочит позаботиться обо мне, — хмыкаю, прижимая его кисти к своей голове, чтобы подольше подержал их так, грея меня.        — Тогда останешься у меня, — распахиваю глаза, с удивлением смотря на него. Не шутит. Да он бы и не стал. Всё такой же спокойный, немного уставший.        — Я быстро! — обещаю и срываюсь обратно в здание. Подбегаю обратно к стойке регистрации, жду, пока тётенька освободится, посмотрит на меня. — За мной пришли, можете передать Татакаве, что ушла?        — Конечно, милая! Как хорошо, а то совсем замученная ходишь! — радуется женщина, даёт мне сливочный батончик, подмигивает. — Сладких снов!        — Тихой ночи! — махаю рукой на прощание, несусь переодеваться. Ещё выходя из лифта уже стаскивала с себя врачебную футболку, выпрыгивал из штанов и комом забив в шкафчик, схватила свои шмотки, держа портфель в зубах, на ходу застёгивая юбку школьной формы, даже не заправила рубашку, спешу к Айзаве. Останавливаюсь рядом, показываю вкусняшку, улыбаясь. — Смотри, что дали!        — Круто, — кивает, хмыкает. Открывает мне дверь машины, садиться на водительское место. — Точно, нужно поесть. У меня почти ничего нет, так что думай, что закажем.        — Не рыбу, — распаковываю лакомство, смотрю, как рулит, выезжает на дорогу. — Не знала, что ты умеешь водить. Каршеринг? Совсем не пахнет.        — Ага. Как видишь, оказался полезный навык, — кусает, когда протягиваю ему, не отвлекаясь от руля.       Он очень спокойный водитель, примерно, как мама. Даже интересно, как он отреагирует на более экстремальный вариант. Но я себя сдерживаю, не рассказываю про свои навыки и хотелки. С папой ещё накатаюсь, у нас с ним вся жизнь впереди, нечего других людей до сердечного приступа доводить без повода. В целом говорить не очень хочется, так что я просто поджала к себе ноги, обнимая колени, смотрела на учителя. Как сглатывает слюну, движение кадыка, напрягающиеся губы из-за пробки, уставшие глаза, тёмные мешки под ними, ресницы, колючую щетину, ровный нос. Он очень красив. В свете ночного города, сосредоточенный, и когда спит в школе, и когда загружен работой, и когда расслаблен, и когда зол, и когда устал, и когда веселиться. Он всегда прекрасен. Идеальный. С ним спокойно, умиротворённо, тихо, уютно, тепло. Безопасно. Шота безопасный. Ему хочется доверять и у меня нет сил противиться этому. Как, впрочем, и желания. Останавливается, поворачивается ко мне, вопросительно кивает и не дожидаясь ответа выходит, забрав мои вещи. Спешу за ним, с интересом обнюхиваю лестницу жилого дома, считывая запахи, его соседей. Всего два этажа, общий коридор снаружи, но под крышей. Не оставляю без внимания каждую попавшуюся дверь, коврики, ручки. Герой не торопит, ждёт у своей квартиры и запускает в дом первой, разувается, пока изучаю пространство. Пустовато. Кухня совмещённая с гостиной, ещё две двери, по запаху понимаю, что это санузел и спальня. Есть вешалка, коврик и небольшой шкаф в прихожей. Из бытового холодильник, плита с вытяжкой, столешница и небольшой стол с несколькими стульями. А ну, и подвесные шкафчики с посудой. Длинный диван, телевизор на стене, журнальный столик, даже коврика нет. Ванна меня не интересует, комната порадовала. Я была уверена, что она вообще пустая и там только спальные мешки или наоборот, от и до оборудована под сон, но нет. Двуспальная кровать в центре, рабочее место, большая гардеробная с дверцами купе. Тумбочки по обе стороны от кровати и изголовье сделано как ещё одна полка. В этот раз пол более приятный, ковролин. Дверь на балкон, вид не особо впечатляющий, но уютный. Плотные занавески, бордовых танов, что в целом, меня не удивляет. В его доме не особо ярко, нет суперского уюта, обычная холостяцкая хата, но есть в этом что-то приятное, греющее мне душу. У моего дяди дом так же выглядит.        — Закончила обыск? — зевает в дверях, игнорируя, что я нагло топчусь по его койке, обнюхивая подушки. Чисто. В его квартире очень чисто. Это даже восхищает. — Как смотришь на бургеры, колу и ведро стрипсов?        — Возьми ещё вишнёвый пирожок и сырный соус, — отвлекаюсь от своего занятия, спрыгивая на пол, поднимаюсь перед ним на ноги. Пожимает плечами, утыкается в телефон и поднимает на меня вопрошающий взгляд. — Что?        — Что-то ещё нужно?        — Ну если спрашиваешь, хочу ещё чуку и тампона.        — Какие?        — Желательно котекс на три капли, — кивает, смотрит, но морщится, опираясь плечом о косяк.        — Здесь таких нет. Рядом круглосуточный, скоро вернусь, — оформляет заказ, убирает мобильник в карман. Цепляюсь за его костюм, иду следом. — Хорошо, пошли, только не тормози.       Однако, всё равно даёт мне возможность изучить пространство вокруг его жилья, не торопит. Шикает на пса за решёткой, когда тот начинает лаять, увидев меня, закрывает собой, легко проводит рукой меж ушей, успокаивая. Его не озвученная, тихая, спокойная забота великолепна. Он великолепен. В магазине тихо, почти никого нет, не громко играет музыка. Айзава явно хорошо изучил это место, сходу идёт к холодильникам, берёт мой салат, сразу несколько упаковок, хотя даже одной хватит за глаза, однако для него это не аргумент, пропускает мимо ушей. Легко находит нужные мне гигиенические пульки, без стеснения или неловкости берёт так же несколько упаковок. У него что, СДВГ, которое заставляет умножать каждую покупку? Парень, остановись, я у тебя на ночь, а не на два месяца. Упаковка томатного сока, небольшая дынька, чуть больше двух его кулаков, зелёный чай. И эти три продукта люблю я, а не он. Шота предпочитает апельсиновый или яблочный, арбуз и редко пьёт чай, а если и выбирает, то чёрный, крепкий. Вопросы игнорирует, просто всучивает товары, подгоняет коленом к кассе. Пытаюсь достать кошелёк, расплатиться, ведь очевидно, это для меня, ему нет смысла тратиться, но просто сжав мою руку, сам приложил телефон к терминалу. Ладно. Моментами он такой странный. Еду уже доставили, пока ходили, повесили пакет на ручку двери. Он тёплый и вкусно пахнет. Легко разбираем всё в холодильник, обнаруживаю, там относительную пустоту, на полках в шкафчиках тоже едва ли что-то есть. Зато в углу кофеварка, занимает царское место. Ладно, не удивляет. Нюхаю моющее средство, прихожу к выводу, что оно пахнет лучше, мою руки в раковине, напенивая густую шерсть до самой кромки кожи, чуть выше локтя. Мех значительно потяжелел, ноет спина от усталости.        — Ты решила вся туда залезть? У меня есть ванная, — насмешливо фыркает рядом друг, опираясь задницей на стол.        — От рук воняет спиртом и силиконом, неприятно, — морщусь, жалаюсь, грубым движением пытаясь отжать лишнюю жидкость.        — Вообще, от тебя всей, — поворачиваюсь на него, бросаясь брызгами, капли градом полетели на пол.        — Чего?! И ты это говоришь только сейчас?! — вытирает лицо рукавом, игнорирует создаваемую мной лужу, в глазах заплясали весёлые чертята. — Ой, ну тебя. Сильно?        — Нет, просто резкий запах. Больницей, — пожимает плечами. — Сходи в душ, твой шампунь у меня есть.        — У Незу взял? Я так и знала, что ты заинтересуешься им!        — Хотел отдать Суши, кот Немури, — спокойно покидает кухню, не прекращая говорить, предлагая, тем самым, идти следом.        — Да, я понимаю кто это. Почему она сама не спросила?        — Спроси у этой женщины, — чуть недовольно, ворчит. Ищет в что-то в шкафу, сидя на корточках, кладёт себе на колени полотенце, футболку.        — Слушай, Шота, не стоит. Я просто вылижусь, всё норм! — поднимаю раскрытые ладони, чувствуя, как начинаю нервничать из-за его изучающего взгляда. Поднимается, окидывает меня взглядом.        — Тебе страшно? Я могу постоять за дверью, — голос спокойный, без лишних эмоций. Не настаивает, просто предлагает, я могу отказаться.        — Тогда дай ещё трусы, — резко поднимает брови, удивляясь и мне так нравится это его выражение. Никогда такого не видела. — В моих спать будет не удобно. Только те которые не жалко, хвост, все дела.        — Иметь друзей такой геморрой, — бубнит, снова утыкаясь в недры своего гардероба.        — Просто предохраняйся, — усмехаюсь, ещё больше веселея от его взгляда. Выуживает, какие-то скучные серые боксеры в горизонтальную, тонкую, синюю полоску. Ему бы шмотки обновить. Хотя ткань приятная. Разворачиваю, мочу своей невысохшей шерстью, хмыкаю на рисунок слоника прямо на писечном кармашке. Ладно, беру свои слова назад, мне нравится.        — Подожди, сейчас дам ножницы, — отходит к столу, но когда поворачивается, я уже клыками распорола ткань на жопе под свой отросток. Ну а что?       Фыркает, прячет в этом звуке смешок. Остаётся за дверью, продолжает со мной говорить о всяком. Расспрашивает, как проходит работа в больнице, что интересного видела. Делюсь, что сегодня допустили смотреть операцию на аппендицит, снимая с себя одежду, кидая всё в корзину для белья, как он и просил. Дальше сложнее. Включаю воду, быстро мокну, тут же выключаю. Говорить больше не могу, слова застревают в горле, когда вода попадает в глаза. Вытереть рукой не могу, на ней ещё больше, пытаюсь дотянуться до полотенца, подскальзываюсь, падаю, больно ударившись локтем, подбородком и грудью. Вот последнее прям жесть, аж искры из глаз. Стёрка всё слышит, тревожиться, всё ли в порядке. Кричу, пытаясь успокоить его, залезаю обратно. Так, ладно, дальше. Мочу новенькую, отданную мне мочалку, напениваю, до красна тру тело, чуть ли не сдирая кожу, пытаясь избавиться от запаха, к которому сама принюхалась настолько, что даже не замечаю. Хорошо, молодец, продолжаем. Это не страшно, всего лишь душ, тут суша, рядом друг, герой, ты в безопасности. Делаю глубокий вдох, отдельно смываю пену с каждой конечности, живота. На спине уже начинаю дрожать, держусь за стенку и бортик, пытаюсь успокоить себя. С головой не выдерживаю, выскакиваю на пол, чувствуя, что ещё немного и меня стошнит. Ополаскиваю волосы в раковине, трясясь, всхлипывая, икая, пытаясь сконцентрироваться на голосе мужчины.        — Джи?        — Да?        — Ты как?        — Хуёво, — хмыкаю, вытираясь, промакивая мех. Открываю дверь, оборачивается на меня, сидя к ванной спиной, на полу. — Это просто пиздец.        — Не выражайся, — цыкает, вставая, двумя пальцами поднимая вверх мои длиннющие волосы с лица. — Как девочка из «Звонка». Иди на кухню, сейчас фен принесу.        — Оу, какая забота, как мило. Повезёт кому-то! — смеюсь, по стеночке уползая на подгибающихся ногах.        — А с тобой нет. Этот человек явно мазохист, если согласится возиться с тобой на постоянной основе, — ворчит, включая, оттягивая мне ворот со спины, посылая туда горячий поток.        — В моих планах провести всю свою жизнь с родителями, — улыбаюсь, покачивая ногами и почти задирая футболку, давая другу доступ к полоске шерсти на позвоночнике. Оглядываюсь на него, чтобы увидеть реакцию, но нет, похуй. — Они терпят подобные мои бзики с момента удочерения.        — Твои родители ходят с тобой в ванну? Мне нужно беспокоится? — переходит на хвост, непроизвольно дёргаюсь, потому что это не супер приятная процедура, особенно против роста.        — О нет, не волнуйся! Сейчас только мама, папа этим занимался лишь в детстве. Но он обычно стоит за дверью. По сути, ты сейчас делаешь ровно тоже, что и он обычно, — это меня забавляет, смеюсь. Переходит вперёд, стоит передо мной на коленях, аккуратно держит ногу. Вау. — Ты невозможен.        — Я знаю, — кивает, поднимает на меня глаза, быстро улыбается и вернув сосредоточенный вид, сушит волоски между пальчиков. Подтягиваю к себе ногу, отшатываюсь от него.        — Прости, просто подушечки весьма чувствительные к температурам.        — Учту, — отводит фен подальше, чтобы не обжечь меня. Растопыриваю, стараясь облегчить ему работу. — Они вызывают уважение, делать это так часто. Хотя в целом, взять ребёнка со сломанной психикой достойно звания героя.        — Да! Они у меня самые крутые! Проделали такую работу! Я очень рада, что встретила их в своей жизни, тот ад того определённо стоил! 5 числа уже 13 лет, как они мои мама и папа, представляешь? С одной стороны это так много, а с другой мало. И за эти годы столько всего произошло! Ты бы видел, какая у меня большая и дружная семья, ни у кого такой нет! И это так удивительно, что все спокойно приняли меня, никто чужой не назвал. Они очень крутые, будет здорово, если на Новый Год поедешь с нами на Кавказ, познакомлю со всеми! Вот увидишь, людей круче не бывает! Ну правда, я своё детство ещё раз переживу, если это позволит быть с ними как можно дольше. Это же, ну, знаешь, буквально чудо? У меня семья есть! — он уже досушивает последнюю руку, слушает, не перебивает. Только как-то слишком сильно сжимает мне пальцы. Лицо хмурое, напряжённое. — Ты чего? Я задолбала, да? Хах, прости, меня всегда заносит, когда говорю о них.        — Джи, — резко обнимает, тыкает меня носом в свое плечо, путает волосы на затылке, крепко сжимает. — Ты не должна была переживать подобное тогда, и какой бы ни была цена, не должна снова.        — Это уже случилось, сейчас всё хорошо. Не переживай, пожалуйста, я совсем не хотела вызывать у тебя тревогу и печаль. Шота? Шота, ты плачешь? Пожалуйста, не надо, всё хорошо, — голос загнусавил, сама сейчас разревусь, чувствуя вину и переживание.        — Я не плачу, — вздыхает, гладит меня по голове, не отпускает, но хватка чуть поослабла. — У тебя есть хорошие воспоминания из того периода?        — Конечно! — киваю, отодвигаю от себя фен. Волосы не надо, там уши, слишком проблемно. Сами высохнут. Садимся на диван, еда уже совсем остыла. Выжидающе смотрит на меня, отпивает колу. — Короче. Лягушек, ящериц, птенцов там, даже рыбу ловить просто. А вот птицы, зайцы, белки, куницы уже сложнее. Они очень быстрые, к тому же опасные, а я мелкая хилая была, да ещё и побитая вечно. Ну, на многое меня не хватало. Но однажды, у меня получилось. Тогда эти ублюдки куда-то свалили на пару дней, так что травмы успели немного подзажить. Это был первый раз, когда я смогла поймать зайца! Представляешь? Мне примерно четыре года, а я зайца обогнала! Бил он конечно сильно, но аппетит это не отбило! О, ещё помню, что когда я уже была с мамой и папой, решила, что должна как-то помочь и к ужину лесного голубя принесла. Им пришлось научиться чистить свежую тушку. Я тогда ещё так удивилась, зачем они это делают, можно же так есть. Кто ж знал, что оказывается, далеко не каждый желудок может переварить сырое мясо.        — То есть ты в детстве жила только на том, что сама поймала? — лицо у него нечитаемое. То ли зол, то ли в ахуе, то ли восхищается. Откусываю бургер, киваю. — Как ты вообще пережила младенчество?        — Я что, знаю? Возможно они ёбнулись не сразу. Та женщина говорила, что с моим появлением в их жизни началась чёрная полоса, так что возможно, кукуха полетела и правда после какого-то момента, — пожимаю плечами, не утруждаю себя тем, чтобы сначала прожевать, а потом говорить.        — Не выражайся.       Мне тоже становится любопытно, какой он был в своё молочные годы. Он сказал, что в сравнение со мной у него было скучное детство. Нормальная семья, детский сад, социум, друзья, праздники. В целом, был не популярен и радовался этому, наслаждаясь спокойствием. Может для него это и скучно, но для меня буквально сказка. Я когда-то мечтала о таком. Чтобы меня тоже водили в детский сад, чтобы дома ждал ужин, чтобы хвалили за успехи, чтобы дети не убегали от меня, испугавшись. Но молчу об этом, не тревожу друга тем, что снова может его расстроить. Люди не любят слышать такое. Потому раньше у меня друзей не было. Все начинали смотреть на меня с жалостью, им было некомфортно и постепенно все отдалялись, а после, забыв и привыкнув к тому, что я в стороне, начинали дразниться. Не виню их за это, отторгать проще, чем принять. Безопаснее. Это не нарушит их зону комфорта. Меня радует, что люди, которые сейчас со мной, реагируют на это логичным образом, шокируясь, но не заостряют внимание, просто принимая это как неизбежный факт. Сейчас у меня есть большая семья, куча друзей, на меня подписаны люди. Всё хорошо. Шота вздыхает, устало трёт глаза, смотрит на время и цыкает. Уже чертовски поздно. Гонит меня в комнату, собираясь лечь на диване, но этот вариант меня не устраивает. Без лишних слов поднимаю героя на руки, уношу с собой, бросая на кровать. Глаза расширились, плотно сжал губы. Так забавно. В общем так, это твой дом, на кровати спать тебе, тем более, что я могу уснуть в любом месте, в любое время. В итоге приходим к компромиссу, ляжем вместе. Всё равно в школе часто так делаем. Ухожу налить себе томатный сок, не выдерживаю, обнюхиваю дыню. Как же она обалденно пахнет, аж глаза закатываются. Так, спокойно, подбираем слюни, мешаем помидорную кровь с солью и перцем, возвращаемся к другу. Как раз натянул майку, скучную, чёрную. Но пижамные штанцы прикольные, светло голубые, в кота-печеньку. Я это и раньше знала, но всё равно поражает, насколько он мускулистый, хотя обычно так не скажешь. Уходим чистить зубки, даёт новенькую, упакованную щётку. Паста без мяты и ментола, ярких запахов, для меня вполне сносная. Телефоны на зарядку, сок на тумбочку, залезаем под одеяло. Идея сохранять дистанцию мне не нравится, ему видимо тоже, так что сразу лезу поближе, под бок, греясь, мурча, сжимаясь в комок, утыкаясь лбом в солнечное сплетение. Гладит по спине, упирается подогнутыми ногами в мои, горбится, дыша в затылок. По ощущением, он закрывает меня от мира. Чувствую, как ведёт рукой по позвоночнику вниз, едва касаясь, к хвосту, совсем отдаляясь рядом с ягодицами и снова трогая уже на безопасном моменте, зарывается пальцами в шерсть на отростке. Его учтивость, уважение ко мне и моим желаниям вызывают невероятное тепло в душе. Он невозможен. Невероятен. Прекрасен. Идеален. Он комфортный.        — Шота.        — М? — голос сонный, уже почти уснул.        — Я могу рассказать тебе секрет?        — Можешь, — теперь уже твёрже, уверенне. Поднимаю голову, почти соприкасаясь с ним носами, выгибая шею.        — Я забыла про день, когда меня спасли. Все, даже ты, помнили, а я нет.        — Тебя это беспокоит? Ты чувствуешь вину?        — У меня нет на это права, — вздыхает, обдавая моё лицо жаром. У него вкусное дыхание. Целует меня в лоб, долго, затяжно, вжимаясь губами, будто пытался отпечатать след на коже.        — Ты ребёнок. Ты просто ребёнок переживший что-то по настоящему страшное и травмирующее. Ты не должна быть настолько благодарной тому, что сейчас у тебя нормальная жизнь. Ты не должна винить себя за то, что отпускаешь прошлое. Ты имеешь право быть счастливой и забыть про те дни, как и про что угодно.        — Спасибо, — обнимаю его за шею, заставляя поменять положение. Перекатывается на спину, оставляя меня лежать на нём, гладит, успокаивает, пока в носу щипет, а из глаз сами собой выкатываются неестественно большие слёзы, падая в его волосы, оставляя сырой осадок на нашем вечере.