Своя

      С замечанием, что яблоко недалеко от яблони упало, врач всё же одобрил выписку, настояв, чтобы оба приходили проверяться и следили за своим здоровьем. Из-за моего объявления ситуации, железные предметы в палате немного деформировались, а при выходе, заметила новые деревья. Родители молчаливы, мрачные, напряжённые. Произошедшее их явно не радует, но это ещё не знают, что я была на лайнере и устроила резню с фейерверки. Страшно узнать, что произойдёт, если им в руки попадёт эта информация. Наверное, меня сразу депортируют к бабушке Наде, чтобы каждый шаг проверяли на безопасность. Держу маму за руку, смотрю на папин затылок, пока едем до дома, сжимаю хвост. Чёрт, я ведь всё это время даже не вылизывалась, шерсть грязная. Вздыхаю, жмурюсь ненадолго, рассчитываюсь за поездку. Очако выскакивает из дома, сначала такая радостная, а потом на её лице появляется непонимание, удивление. Блять. Она ведь ничего не знает и по расчётам, они должны быть ещё в море, отдыхать. Надо как-то объяснить, что-то придумать. Я так устала.        — Услышали, что произошло, приехали, как только смогли, — спасает ситуацию отец, улыбается. Заходим, подруга хватает за руку.        — Они злятся? — шепчет на ухо, приподнимаясь на носочки.        — Ага, — отвечаю в той же тональности, слежу, как выдыхают, снимают обувь, падают за стол на кухне. — Вы, наверное, отдохнуть хотите?        — Если собираешься смыться, вынужден тебя разочаровать, — хмыкает, трёт глаза, проводит по лицу. — Господи, щетина! Вы почему не сказали? Я же как бомж!        — Или их классный руководитель, — весело улыбнулась супруга, вытаскивая из кос вьюн, держащий волосы вместо невидимок и резинок.        — Ещё хуже, — морщится. Хлопает в ладоши, из-за чего я, Урарака и Ясу синхронно вздрагиваем. — Планы на вечер есть? Если нет, то собирайтесь, пойдём в ресторан.        — Я…        — Ты с нами! Считай новым правилом дома, ходим развлекаться вместе, — оборачивается на нас женщина, перебивает одноклассницу. — Ну так что, вы свободны?        — Если не хочешь, могу сказать, что заняты, — беру её за руку, переплетаю пальцы, говорю совсем тихо. Благодарно улыбается, сжимает мою ладонь.        — Мы как раз хотели куда-нибудь сходить, — отвечает сама, решаясь. Моя умница. Какая хорошая, смелая.       Разбегаемся по комнатам, спешно расчёсываю мех языком, собирая много волосков. Я что, лысею? Это, наверное от стресса. Нужно пропить витамины, а то буду как драная кошка. Достаю из шкафа серый костюм, фривольно-деловой, укороченные по колено брюки, колет на голое тело, не достающий даже до пупка. Осматриваю себя, цикаю на закрытое бумажным скотчем зеркало, падаю на кровать. У меня всё ещё видны следы побоев. Тру лицо, в очередной раз отмечаю горящие глаза. Достаю косметичку, покрываю синяки и гематомы тональным кремом, маскирую и сверху спрей для фиксации. Мне не нравится. Наверняка ведь всё равно заметно. Пробираюсь к Очако, стучусь, дожидаюсь разрешения и вижу перед собой девушку, растерянно смотрящую на свои вещи.        — Предлагаю взаимную помощь, — улыбаюсь, развожу руки в стороны, кручусь. — Видно, что меня пиздили?        — На спине, — кивает, придирчиво осматривает, присев на корточки, обходя гуськом. — Я думала, Исцеляющая Девочка тебя вылечила.        — Она только серьёзное убрала. Я должна была к ней зайти, но так этого и не сделала, — виновато чешу затылок, падаю на стул. — Видимо, проще переодеться. А у тебя что? Не выбрать?        — Не уверена, что моя одежда подходит для ресторана, — смущённо вздыхает, осматривает кучу шмоток.        — Можешь взять что-то из моего, — тяну её за руку, тащу за собой.       Смотрит на зеркало, поджимает губы, ничего не говорит. Забыла про него. Внутри всё сжалось, стало неловко и страшно, но проглатываю это чувство, открываю шкаф. Тогда, белое платье-рубашка, плетёный тонкий пояс. Закатываю рукава по локоть, подол выше пола примерно на 20см. Уравити кивает, поднимает вверх большой палец, одобряет. Так, теперь она. Оглядываю тряпки, фигурку подруги, думаю, чтобы могло пойти. Что ей больше хочется, штаны? Киваю, даю чёрное платье с пышной юбкой до середины икр, открытыми лопатками и без каких либо бретелек. Затягиваю шнуровку на спине, прячу кончики и любуюсь. Такая красавица. Она прекрасна, честное слово! Краснеет, обхватывает свои чудесные щёки ладошками, взлетая. Мило. Стук в дверь, заходит мама, в кремовом, как кофейная пенка, прекрасном костюме. Брюки, заправленная блузка, накинутом на плечи пиджаке, туфли. Роскошные волосы собраны назад в низкий, вьющийся хвост, чёрными змеями рассыпающийся по спине и у меня нет ни единого сомнения, что там какая-то невероятно красивая заколка. Оглядывает нас, тепло улыбается, ловит Очако за руки, аккуратно опускает. Бросает взгляд на зеркало, вижу, как сжала челюсти, но не поменяла лицо. Чувство стыда усиливается, кажется, что я виновата. Но не знаю, в чём.        — Хотела вам причёски сделать, — усаживает меня за стол, сразу приступает. На колени запрыгивает Ясу, уже с белым воротником на шее и цветочной бабочкой.        — Накрасимся? — подмигиваю девушке. Светится счастьем, кивает, ждёт, сидя на моей кровати.       Мои патлы убраны в две тугие косы, а у Урараки милые шарики на том месте, где у меня уши. Как мне этого не хватало, её заботы, нежных пальцев на моей голове. Замазываю мешки под глазами, подвожу коричневыми тенями, придавая выразительность взгляду и лёгкие стрелочки. Через маленькое зеркальце работать непривычно, неудобно, но мне не противно смотреть на себя, когда видны лишь небольшие фрагменты лица. Мажу губы увлажняющим блеском, добавляя немного клубничного оттенка на внутреннюю сторону. Ну вот, так намного лучше. Дамы тоже не сильно заморачивались, без ярких цветов и сложных рисунков. Всё выглядит спокойно, но уверенно, со вкусом. Убираю телефон в карман, одноклассница только сейчас заметила, что у неё тоже есть, потайные. Почти вся моя одежда обоснована удобством. Внизу ждёт папа, красуется перед зеркалом, как павлин, в клетчатых серых брюках, небрежно заправленной лишь спереди рубашке, туфлях и весёлых носках с котиками. Чёрные серьги-шайбочки, волосы чуть растрёпанные, но всё равно вижу на них гель, специально так уложил. И кажется, тоже накрасился, блеск на переносице и скулах.        — Кого мне благодарить, что со мной такие прекрасные девушки? — прикладывает руки к сердцу, жмуриться, делает вид, что падает. Кошка довольно задирает мордочку, знает, что этот комплимент и её касается.        — Поехали, день не резиновый, — мама подходит к нему, чмокает в губы, оплетая шею руками. Я могу смотреть на них вечно. Самые важные люди, в моей жизни, как я их люблю.       В ресторане немного прохладно, проходим через зал на улицу, веранду. Официант любезно улыбается, оставляет меню, обещает вернуться сразу, как только нажмём кнопку. Пока все выбирают, пишу Шоте, что родители в норме, выписались и мы уже поехали всей компанией отдыхать, так что вероятно, сегодня не приду. Он отвечает через пару минут, что рад за нас и если что, ключи у меня есть. Но ждать не станет, ляжет спать. Не то чтобы он обычно ждёт. Всё время отрубается раньше, чем я подойти успею, как ещё не убился об пол в учительской. И в коридоре. И в комнате отдыха. Вообще везде, он шибко не придирается к месту сна. Я это даже уважаю, ценю. Папа пинается под столом, привлекая к себе внимание, выразительно поднимает брови. А, ой. Убираю телефон, быстро пробегаю взглядом по ассортименту, останавливаясь на карбонаре. Весьма сытно, вкусно. Больше в меня всё равно не влезет. Нет аппетита. Родители бросают друг другу взгляд, не объясняют это, передаю заказ. Умудряются рассказывать, как круто было на лайнере, что напали на бар, как только взошли на борт и каюта была суперская, а какой воздух! Сжимаю челюсть, смотрю на них, понимая, что вероятно, они лгут. Потому что мой подарок отправил их в больницу, они не могли столько всего успеть. Сводит живот, мышцы потяжелели. Ногу обвивает вьюн, мама сигналит. Отворачиваюсь, сдерживать желание наброситься на них и никогда больше не отпускать становится сложно. С отвращением морщусь на принесённую еду, чувствую, что если съем, меня обязательно стошнит. Как я устала. Почему это ощущение не уходит, хотя всё пришло в норму?        — Так, как всё прошло в лагере? Мы ведь совсем не знаем подробностей, — улыбается женщина, отпивает вино. Мну хвост, пытаюсь контролировать положение ушей и не подать виду.        — Ну, в целом было круто. Их скинули с обрыва, я сама сиганула. Хотя, оказывается, мне было не обязательно, — фыркаю, натягиваю усмешку, откидываясь на спинку.        — Ещё ничего не произошло, а они уже махнули лапкой и как в фильмах, спрыгнули вниз. Мы так испугались! — поддерживает историю подруга, смеётся, вытирая руки салфеткой. — Пиксибоб ещё монстров натравила. Это было тяжело, но мы справились! А Джи даже вещи для нас уже в комнаты перенесла.        — Ну, будет тебе, это не важно, — отмахиваюсь, пытаюсь проглотить наростающий ком в горле. Становится как-то жарко.        — Не приуменьшай свои заслуги, — строго, но по доброму просит отец, поглаживая тыльной стороной среднего пальца ножку бокала супруги. — Кошки весёлые люди, наверняка заставили вас попотеть.        — Подняли с расветом и отправили тренироваться. Потом ещё и сами себе готовили, — печально вздыхает, но тут же снова начинает улыбаться. Такое солнышко. — Но это всё равно было классно! Может и не долго, но мы повеселились.        — Как славно, рада слышать, — мама ставит локоток на стол, опирается на ладонь, переплетает с мужем пальцы. Нежно, любовно, без пошлости и вульгарности. — Жаль, что всё закончилось так неприятно. Сильно испугались?        — Да, — кивает, сдувается, теряет половину своего блеска. Хочу её подбодрить, но не шевельнуться. Воспоминания накрывают, как лавина, гонятся. И я не уверена, что смогу спастись от них. — Это было очень неожиданно. Мы старались, но… Мне жаль, что мы ничего не смогли.        — Уверен, вы сделали всё, что было в ваших силах. Вам рано сталкиваться с подобным, да и в целом, хотелось бы, чтобы такого никогда не было. Но раз уж произошло, не вините себя ни за что. Мы гордимся вами и рады, что вы отделались лишь парой ссадин и испугом. Ну, может ещё психику пошатнуло, — тёплым, как парное молоко голосом, тянет слова мужчина, наклоняясь к нам ближе. Урарака сжимается, медленно, будто с тяжестью, поворачивается ко мне, плотно сжимая губы. Нет! Не смотри! Не сдавай меня! Сердце пропускает удар, когда лица родителей приобретают тревожные, даже испуганные эмоции. Жар плотно сжимает тело и в одно мгновение сменяется на удушающий холод. Пожалуйста, пожалуйста, нет! — Лучик, ты что-то умолчала. Рассказывай.        — Нет, вы не так поняли! Ничего серьёзного, просто она так сражалась и привязана к Рэгдолл, вот я и подумала, что может, как раз ей травмировали психику! — машет руками одноклассница, пытается спасти, привлекает к себе внимание взрослых. Она умная, быстро поняла. Но вижу, что это уже не поможет. Они поняли, что что-то не так, я не всё рассказала.        — Фух, а мы уж испугались, — выдыхает мама, прикладывает руку к сердцу, великолепно играет. Только чую, лгут. Мне не нравится. Страшно.        — Сейчас вернусь, — выдавливаю из себя, вырываю лапу из плена вьюнка, убегаю в уборную. Ноги будто не мои, каменные. Запираю кабинку, трясёт. Выблёвываю только съеденную пасту, макаронины цепляются за шершавый язык, вызывая отвращение и новые спазмы. Холодные слёзы капают на ободок, задыхаюсь. — Блять. Блять! Дурацкое тело, хватит, прекрати! Я не выдерживаю…       Вытираю рот туалетной бумагой, смываю и шарахаюсь от воды об стенку. Меня пугает даже это. Почему?! Пожалуйста, не надо больше! Я устала! Считаю секунды, пытаюсь успокоиться, поправляю поплывшие тени уголком салфетки, старательно не разглядывая себя в зеркале. Это не я. Это не могу быть я. Загнанный в угол зверь. Жертва. Хочется рыдать, сильно кусаю хвост, отрезвляю себя болью. Так-то лучше. Давай, вдох, выдох, улыбнись, всё хорошо. Ты в порядке. За столом напряжённая атмосфера, сажусь на своё место и всеми силами стараюсь сделать вид, будто ничего не произошло. Предлагаю купить бенгальские огни и прогуляться немного по округе. Все соглашаются, папа смотрит, где они сейчас могут продаваться, ведёт нас куда-то. Мама уверена, что он идёт не туда, беззлобно спорят, оставляя нас наблюдать. Женщина оказывается права, отбирает мобильник, показывает дорогу, сокращая дворами и переулками. Ну да, ну да, когда солнце садится это прям самое подходящее место для прогулки! Оглядываются, задорно улыбаются, ведь с ними два героя, бояться нечего. Ничего не говорю, прикусываю язык, не позволяю себе сказать что-то язвительное. Ещё не хватало спалиться. Мои родители моментами раздражительно умные, точно поймут что я сделала, если скажу что-то не так. Находим лавку, получаем свои палочки и отец подозрительно озорно лыбится, не спешит достать зажигалку. Они знают. Вздыхаю, достаю свою из сумочки, разжигаю маленькие звёздочки, игнорируя довольную ухмылку. Ладно, этого стоило ожидать. Он не мог не заметить пропажу своих сигарет. Хотя не сказал ни слова порицания, даже не намекал. Они у меня лучшие, понимающие, не мучают лекциями. Бегаем с ним, размахивая огоньками, смеясь, веселясь. Быстро выдыхается, цыкает, что здоровье уже не то, печально повесив голову возвращается к жене. Беспокоюсь, что ему стало хуже, обнюхиваю, успокаиваюсь. Просто устал. Ясу запрыгивает мне на плечи, в её зелёных глазах красиво отражаются искры и видимо, это замечает кавказская красавица, фотографирует нас. Ставит рядом Очако, проходим через небольшую, но очень уютную и атмосферную фотосессию. Из машины, к которой успели вернуться, достают мыльные пузыри и папа закурив, наполняет их дымом. Выглядит невероятно. Сквозь бензиновые переливы видно сизые клубы, а в стенках отражается мигающий свет бенгальских огней. Это прекрасный день. Один из моих самых лучших. Оглядываюсь на родителей, вижу, что они всё это время любовались нами, тянусь обнять. Мама забирает сверкающую шпажку, отводит её подальше от наших голов, нежно прижимает к себе. Я так скучала. Мне не хватит языков, слов, жестов, чтобы выразить свою любовь.       Утром провожаем Урараку на вокзал, она всё же решила воспользоваться свободными днями и навестить семью. Даём еду в дорогу, гостинцы её родителям, просим написать, как только будет дома и прислать фотку, чтобы мы точно знали, что всё в порядке. Кивает, обнимается, чмокает кошку в макушку и убегает в вагон. Как-то даже странно, что её нет в доме, я уже привыкла. Мама и папа зацеловали, убедили, что с ними всё будет хорошо, уехали в больницу провериться. Отправила вместе с ними Ясу, чтобы приглядела и оставшись одна наконец берусь за тренировку, совсем забросила. Я недостаточно сильная, мне нужно больше стараться. Тело устаёт быстро, в груди ноет и начинают неметь лапы. Видимо, ещё не до конца восстановилась. Нужно будет всё же заглянуть к Исцеляющей Девочке. Пью отцовское пиво, курю в туалете, пока пытаюсь посрать и этот процесс непривычно сложный. Мне не хватает сил даже на это. Да и ем сейчас херово. Вздыхаю, тру зудящие глаза, выкидываю бычок в унитаз. Нажать кнопку спуска боязно, вдруг снова фобия сыграет. Закрываю крышкой, отпиваю для храбрости и закусив хвост вдавливаю кругляш. Звук есть, но терпимо, я не задыхаюсь. Сработало! Отлично, выход в одной ситуации найден, осталось понять, как теперь мыть посуду и ходить в душ. Может, у меня получится в целом от неё избавиться? Было бы круто. Падаю в кресло, включаю себе телик, чтобы заполнить давящую пустоту дома чужими голосами, утыкаюсь в телефон. Странно, ни Хизаши, ни Немури мне сегодня не писали. Обычно, они скидывают тысячи фоток того, как занимают себя на работе или мучают Шоту. Зато есть сообщение от Кошек. Не читаю, оставляю их так, всё ещё не находя в себе силу поговорить с друзьями, чувствуя за это вину.        — Братва, к вам тоже учитель Айзава и Всемогущий приходили? — чего? Нахера? Эйджиро успел что-то натворить? Открываю чат, ставя себе галочку, что нужно будет позже всё прочитать.        — Ага. Не ожидал, что они лично будут просить разрешения на общагу, — почти сразу отвечает ему Денки. Что? Не понимаю. Какая ещё общага?        — Я, кажется, что-то проебала и не понимаю, чё происходит, — тоже вступаю в переписку, отхлёбываю. Листаю, бегло пробегая глазами по недавним сообщениям, но не находя там ответы. Последние дни здесь было весьма тихо.        — Тебя что, в подвале заперли? — ха-ха, очень смешно, завались Минору.        — Я серьёзно не вдупляю.        — ЮЭЙ организовало общежитие для студентов и разослало приглашения родителям, — ну хоть Тенья нормально объясняет, какой умничка. Но это странно, почему мне ничего не сказали? Может, мама и папа сами не знают?       Откладываю мобильник, не читаю дальше, уходя в комнату родителей. Открываю мамин ноут, почту и нахожу письмо в прочитанных. Значит, знали. Заодно проверяю ещё и у папы, но там вообще в корзине. Что-то страшно. Мне не нравится. Стой, не спеши, не накручивай себя. Наверняка они всё расскажут, когда вернутся домой, просто времени не было. Слабое утешение, работает плохо, но о других вариантах и думать не хочется, хотя мысли против воли становятся лишь мрачнее. Сажусь напротив двери, жду, когда вернутся, никуда не отходя, даже чтобы поставить стакан в раковину. Телефон пиликает, вибрирует, оповещает о новых сообщениях, но игнорирую, вылизываюсь. Много шерсти осталось на языке, не хорошо. Наконец слышу, как заезжает машина, хлопки дверей, родительские голоса. Ясу проскакивает первая, замирает, смотрит на меня. Взрослые переглядываются, снимают обувь, улыбаются мне. Уносят пакеты с едой на кухню, умиляются, подумав, что я просто соскучилась и встречаю их. Да, не отрицаю, без них здесь тошно, но причина моего ожидания ни в этом. Не знаю, как начать. Молча стою в стороне, смотрю на них и чувствую напряжение. Не моё. Они чем-то очень обеспокоены. Плохие результаты? Что им сказал врач? Там что-то неладное? Отвлекает стук в дверь, вздрагиваю.        — Откроешь? — киваю папе, на всех лапах иду в прихожую. На улице стоит Шота, в рубашке, с галстуком, убранными волосами. Мне не нравится. Его вид, вся ситуация, понимание, зачем он здесь. — Если это Чел, пускай сгоняет за беконом!        — У меня конечно немного времени, но могу, — чуть улыбается учитель. Сердце отчаянно бьётся, стучит по рёбрам. Хочу, чтобы он ушёл.        — Лучик? — мама выглядывает к нам и атмосфера моментально меняется, становится крайне некомфортной, тяжёлой. — Добрый день.        — Добрый, — кивает, касается моего плеча. Не хочу! Не заходи!        — Ты, — это уже отец, и голос у него грубый, холодный. Будто металл, остриё ножа у горла. — Девочки, оставьте нас.        — Пап? — поворачиваюсь к нему, становится страшно. Только бы не подрались, только бы всё прошло хорошо. Женщина обнимает за плечи, скидывает мягким, но от этого не менее сердитым жестом руку героя, с силой уводит. Останавливаюсь за поворотом, подслушиваю, подсматриваю.        — Предлагать выпить не стану, должен понимать, что тебе здесь не рады, — начинает мужчина, садится за стол. Указывает рукой напротив себя, всем видом показывая, что командует ситуацией. Герой садится, как послушный мальчик, ко мне спиной.        — Понимаю, — кивает, соглашается. — Но мне бы хотелось если не исправить это, то хотя бы оставить личные неприязни. Вам должно было прийти письмо об общежитие.        — Было такое, — усмехается, почти скалится. Выглядит опасным. Вот он, Смертоносный, человек из прошлого. — Мы уже прислали свой ответ, так скажи мне, зачем ты здесь?        — Попытаться убедить, — что это значит? Они отказали? Почему? И даже мне ничего не сказали? Я не понимаю! — Оно будет охраняться, рядом профессиональные герои, обновлённая система защиты. Мы обещаем безопасность детей. Я понимаю ваше беспокойство, однако, прошу вас, господин Мори, доверьте нам вашу дочь ещё раз. Клянусь своим статусом героя и учителя, — склоняет голову, низко, почти касаясь лбом стола. Мне не нравится. Пожалуйста, не надо, не делай так. Папа мрачный, вижу, как ходят желваки по его лицу. Все столовые приборы, ножи летят в моего друга, замирают совсем близко, угрожающе подрагивая. Всё внутри сжимается, ноет. Не хочу верить в то, что происходит.        — Довериться? Клянёшься? — рычит, крепко сцепляет руки в замок перед собой. Мужчина не реагирует, не пытается защититься. Я же сама просила его не использовать причуду на моих родителях. Подвергла его опасности. Но папа ничего не сделает! Он не станет вредить! Верю в это. — Где же ты был раньше? Она видит в тебе друга, но ты в первую очередь её учитель. Знал, что ни к чему хорошему это не приведёт, но, как и просишь, доверился. И что в итоге? С момента поступления приходит разбитой, чаще плачет, изматывает себя. Да у неё травм столько было, что она может погоду предсказывать! И сейчас, отпустили в лагерь, чтобы стала сильнее, провела время с друзьями, ведь какое счастье, они у неё наконец есть! — горько усмехается, железо вытягивается в длинные иглы, поблёскивает. — Сколько защиты обещали! Засекреченное место, вокруг герои, всё будет хорошо! У неё друзей похитили! Да здравствует новая травма, мы же для этого её по кусочкам собирали! Напомнить, с чем она поступила в больницу? Моя дочь была мертва чёртовых пять минут!!! Моя дочь! Мой маленький лучик! Мы чуть не потеряли её!!! А ты даже не смог присмотреть, чтобы она из больницы не сбежала! Нас пошла спасать! Спасибо, научил геройству, удружил! И после всего этого ты хочешь, чтобы я снова сплясал на этих граблях, отдал её вам? Тебе?!        — Понимаю вашу злость и мне правда очень жаль. Я виноват, не уберёг, но этого больше не повторится, мы сделаем для этого всё. Джи будет в безопасности, — остаётся собранным, спокойным. А у меня мир рушится от голоса папы. Он так переживает за меня. И это всё я. Виновата во всём, от и до, даже в этой ссоре. Зажимаю себе рот, сползаю на пол, слёзы впитываются в шерсть. Ясу тыкается в грудь, мурчит, топчет ноги лапами, успокаивает, поддерживает.        — Конечно, не повторится. Потому что мы забираем её из ЮЭЙ, — мгновенно становится холодным, отстранённым. Иглы со звоном осыпаются на пол, ни одна не задела Айзаву. Ч-что? Этого не может быть. Почему?! — Мы не хотим, чтобы наш ребёнок умер так рано, остался инвалидом или всю жизнь провёл у психотерапевта и на таблетках.        — Пожалуйста, прошу, не спешите с решением! — Шота приподнимается, слышу его растерянность. Я не в порядке. Они не хотят такого ребёнка. Если так пойдёт и дальше, от меня откажутся. Я останусь совсем одна. Вытираю слёзы, выскакиваю к ним, роняя пушистую, натягиваю самую светлую улыбку, какую только могу.        — Я согласна, — в горле ком, говорить без дрожи сложно. Хочется реветь во всю мощь, держаться за свою мечту, добиваться её всеми силами. Но родители мне важнее. Я без них не смогу. Мужчины смотрят, широко раскрыв глаза. Папа сжимает кулаки, челюсть, его глаза краснеют от эмоций. — У меня ведь много вариантов. Могу стать педагогом, дети меня любят. Или пойти по вашим стопам.        — Джи, — Стёрка падает обратно на стул, тянет ко мне руку, но тут же одёргивает.        — И друзья ещё будут. Всё хорошо! — понимаю, что уши прижались к голове и хвост подгибается, выдаёт меня с потрохами. Железки с глухим стуком подлетают, врезаются в потолок. Отец отходит к раковине, опирается на неё обеими руками, его плечи дрожат.        — Милый, — мама торопливым шагом подходит к мужу, кладёт ладонь на спину. Что-то ему шепчет, слишком громко стучит сердце, не слышу их. В носу свербит, безумно хочется чихнуть. Оборачивается, ведёт по мне ласковым, печальным взглядом, смотрит на героя. — Мы подпишем разрешение.        — Ох, — выдыхает, сдувается. Достаёт из сумки папку с файлами, кладёт на стол. — Я очень рад это слышать. Спасибо.        — Пожалуйста, не благодарите за это, — расписывается за двоих. Её руки бьёт мелкая дрожь, кошка жмётся к ногам. — Вы должны понимать, — поднимает на него глаза, с лёгким стуком кладёт ручку на стол. — Я уничтожу всех, если с моей дочерью что-то случится. И начну с вас.        — Конечно, — кивает, убирает документ. Поднимается из-за стола, смотрит на меня, вяло улыбается, подбадривает. — Но всё же, примите мою благодарность. Без неё было бы уже совсем не то.        — Нам тоже, так что береги, как родную, — хрипло говорит папа, трёт лицо ладонями, разворачивается. Уставший, вымученный, с мокрыми ресницами. Провожаем к выходу, смотрю, как быстрыми движениями надевает туфли.        — Вся информация придёт к вам на почту в ближайшее время, — Ясу трётся об его колено, лезет под руку, показывая свою расположенность к моему другу. Гладит, проводит пальцами за ухом и мне хочется, чтобы меня тоже так касался.        — Ага, — отец криво улыбается, возводит глаза к потолку и тут же хмурится. — Какого хуя?        — Бля, — а там висит плакат с лицом Стёрки и подписью «хуй», который мы клеили на моё др. Совсем забыла. Все смотрят вверх и учитель отображает собой чистейшее непонимание, даже шок.        — И как давно это здесь? — интересуется мама, всё ещё не опуская голову, заправляя волосы за ухо.        — Помните, всем классом ночёвку устроили?        — То есть картонной версии в комнате тебе мало? — с такой интонацией, будто оскорбила его. Точно отец, надо же было так спалить меня, причём дважды.        — Что? — глаза препода стали ещё шире, смотрит на меня. Кажется, слышу скрежет его нервов в голове.        — У тебя, наверное ещё много дел, класс большой! Удачи! — выталкиваю его за дверь, выдыхаю. Чувствую, как щёки полыхают, капец. — Ты промолчать не мог?!        — А что я? Я здесь не при чём, это вы с приколом! — тут же защищается, складывает руки на груди.       Как выяснилось, про мой побег заставили разузнать Чела, а про состояние от врачей. Я несовершеннолетняя, а они законные родители, так что им рассказали. Но кажется, то что была на лайнере не выяснили. Это хорошо. Смотрю, как готовят, скоро на обед должен подойти гонщик, будет возможность его побить. Крыса, а не друг. Хотя, наверное, он тоже волновался. Пользуясь моментом нашей уединённостью, тяжело вздохнув, папа объясняет, почему не рассказали и приняли такое решение. Они испугались. Им показалось это верным решением, чтобы уберечь меня. Но увидев, как подобный поворот событий ранил, поняли, что ошиблись. Только легче от этого не становится. Они не хотят меня терять, не хотят, чтобы страдала. У них нет права лишать меня мечты, будущего, друзей. Мама берёт за руку, касается губами лба. Им не нравится моя слепая вера в них, готовность согласиться со всем, что предложат. Общежитие должно помочь научиться жить самостоятельно. Мне это не нравится. Не хочу без них. Не смогу. Но киваю, принимаю это решение, стараясь как можно лучше запомнить эти лица, запахи, голоса, мимику, прикосновения. Я буду навещать как можно чаще! И постоянно писать! Обнимают, крепко, тесно, согревая своим теплом, прогоняя страхи. Почему их так беспокоит моя привязанность? Разве не каждый ребёнок боится потерять своих родителей, лишится этой связи, стать разочарованием для них? Папа хочет что-то сказать, но не найдя слов, закрывает рот и просто улыбается. Не понимаю. Отвлекается на телефон, тут же меняется в лице, переходит на русский, по видимому, говоря с бабушкой Надей, то есть, его мамой. И она чем-то недовольна. Наверное, это единственный человек, которого отец опасается и старается не злить. По завершению открывает себе пиво, видит, что его как-то мало и обиженно надувает губы, поворачивается ко мне. А, ой. Изображаю ужасную занятость, разглядываю мамин цветок. Итак, помимо того, что он придурок, не сказавшей родной матери, что был в опасности, так ещё и жену не защитил, оставил дочь одну. Поступила информация, что зимой к нам приедут мои двоюродные брат с сестрой и дядя Котя. А вот это очень радует, я соскучилась.