Квартал

Полутёмная кухня и лихие мухи, агонизирующие вокруг лампы. Желтоватый кафель, сумрачные обои с тисненым древним орнаментом. Пахнет перцем и жареным мясом. Вилка стучит о тарелку. Медитативно падают капли из крана в раковину и стекают куда-то вниз по извилистым трубам. Мальборо курит, присев на подоконник и уперев в него согнутую ногу. Йотун ест, равномерно разделяя кусок мяса на куски поменьше. Не жадно, но с аппетитом. Один глаз его смотрит в тарелку — взгляд другого бегает по комнате, периодически останавливаясь на Мальборо. Третий обитатель комнаты делает вид, что его здесь нет и старательно сгущает вокруг себя тени. Его присутствие изрядно раздражает Мальборо, но чужих гостей прогонять нельзя, а таких как этот — тем более. — Надо было тогда брать мальчишку. Сразу, — цедит Йотун в перерыве между жеванием, — Ничего нельзя поручить тебе, олуху. — Вы там тоже были, — обречённо парирует Мальборо, — Опоздали. И могли бы побороться… — он замолкает под выразительным взглядом холодного глаза. — Все бы вам побороться, — продолжает Йотун, — Борьба, сражения, стычки… Сражаться хорошо по плану и заведомо в свою пользу. Это тебе не карманы потрошить. Так-то. Зубы его со стуком смыкаются, перемалывая мясо. Пальцы меланхолично прогуливаются вокруг тарелки. — Ещё не пришло время лить кровь. Прежде ее надо собрать, — мясник Высокого Квартала придвигает к себе кипу конвертов, распарывает бечевку ножом. Мальборо невольно вздрагивает при каждом перемещении лезвия. Движения Йотуна, когда в руках его нож, скупы, но непредсказуемы. Лампа позвякивает, мухи скулят в плафоне. За окнами высится кирпичный беспорядок соседних домов. Йотун, отставив тарелку, разбирает конверты, раскладывая их на столе по кучкам в каком-то одному ему известном порядке. Кивает Мальборо, — Тебе надо питаться. Поешь. А то хилый будешь, — и указывает узловатым пальцем на сковороду, чернеющую на плите. Ковбой опасливо косится на оставшееся на ней мясо. Йотун вздыхает, — Да говядина там, говядина. Мальборо осторожно отказывается, нервно сглатывая. Взгляд его прикован к рукам людоеда. Жилистые чуть желтоватые ладони с выпирающими костяшками. Они живут словно отдельно от тела, закованного в тёмно-синий сюртук. Пальцы, подобно конечностям какого-то исковерканного природой насекомого, с лёгким стуком перемещаются по столу, словно боясь оторваться от его поверхности. Прямоугольные ухоженные ногти подцепляют узелки на конвертах, распускают, разглаживают помятые углы — отвратительный звук. В центре обеих ладоней с двух сторон — бурые неровные метки, словно их пробили гвоздями. — Не пялься, — рекомендует Йотун, — Если я начну смотреть на тебя так пристально, ты ж зажаришься со страху, — он снова указывает в сторону плиты, — Самолично, натурально — вон на той конфорке. Подойди-ка. Палец его сгибается в приманивающем жесте, сопротивляться которому крайне сложно. И Мальборо покорно подходит к столу, стуча каблуками, чем заставляет мясника едва уловимо поморщиться. — Скоро Бражная, — сообщает Йотун вполне очевидный факт, — Хорошее время для дел, спокойное. Надо разнести наши письма почтенные, — он пододвигает ближе к ковбою самую крупную стопку конвертов, — По всем адресатам мне, хромому, ходить не след, а ты — молодая кровь, вот и побегаешь. Не всё тебе рекетиров своих шпынять… Мальборо скрипит зубами, впиваясь взглядом в фигуру собеседника, похожего на гротескного вампира, сбежавшего с дряхлой кинопленки. Взгляд его страшен, но не для Йотуна. — Чего тебе ещё? — вопрошает людоед. — Я вам не мальчик на побегушках, — говорит Мальборо с каким-то остервенением, многозначительно разминая ладони, — У вас довольно потрохов для мелкой работы. — А кто же ты? — искренне удивляется Йотун, — Ты уж прости, коли обидел, только не по масти ты брешешь. Спеси больно много, а приправа это дрянная, — добавляет он, откидываясь на резную спинку стула, — Иди лучше уж. Его спокойствие убивает не хуже клинка. Мальборо с испуганным отвращением отползает от стола, сгребая конверты, не в силах оторвать уже мучительный взгляд от жёстких черт лица, будто вылепленных из воска и залакированных какой-то неестественной желтоватой бледностью. Выпуклые глаза останавливают свой бесконечный бег и встречаются с глазами ковбоя. Под этим взглядом очень хочется съежиться и служить как угодно, лишь бы вымолить прощение за любой проступок. Чтобы избежать этого, Мальборо закусывает губу и быстро выходит с кухни через чёрный ход — прямо к лифту. Только в тесной кабине он разжимает зубы — и рот наполняет медный вкус крови. В припадке ярости он колотится в металлические стенки, пользуясь своей временной невидимостью для окружающего мира. Как же он слаб… Это же просто позор! Нет и десятой доли того, что у Йотуна. И разве сила в теле, в сухих точеных мышцах? Разве одним телом людоед держит в повиновении тех, что вокруг него? Если бы так — то, верно, давно бы уже пошёл на корм собакам. Сила внутри должна быть… Такая, чтобы распирало и через край било. Чтобы крепко стоять под любым взглядом и никого не было выше. Чушь все, что говорит Морока про то, что он похож на них. Не больше, чем слуга на хозяев — карикатурно, убого похож. Или и правда есть тот, кому и они с Йотуном служат? Да только кому можно служить, когда силы довольно. Разве что только… Мальборо осекается, обрывая мысль, слишком далеко зашедшую, и снова бросается в кипящий омут, бичующий душу. В одном права пыльная кукла… Амулет тут не поможет, без толку сила чужая, когда своей недостаёт. Он вытаскивает из-под рубашки и срывает с шеи поделку Рики-Тики-Тави — змеиный черепок на бечевке с костяными бусами — и, сжав в кулаке, бьёт об стену, сбивая в кровь костяшки, пока амулет не превращается в осколки, ранящие ладонь. Лифт нервно подергивается от подобных упражнений, но все же доходит до первого этажа. Мальборо собирает с пола конверты, поправляет очки. Еще придёт его время. Обязательно придёт. Пусть Йотун играет в свои хитрые игры — пора и Мальборо поиграть в свои. Его осиняет приятная мысль — если силу нельзя получить извне, нельзя ли ей научиться? Неужто каждый, кто силен, таким сразу родится? Мальборо тихо и хрипло смеется, злорадно стуча сапогами по лестнице пропитанного солеными мясными запахами подъезда. Не зря же ему разносить «почтенные письма» к стольким Хозяевам? Неужто среди них не найдётся никого, кто захочет насолить людоеду, да научить его шестёрку силе? Дверь с лязгом выпускает его в тухлые сумерки Высокого Квартала, окрашенные стеклами в апокалиптичный багрянец. Потрепанная гвардия поднимается с крыльца, почесываясь и подобострастничая. Мальборо осматривает их, как через лупу: страдающий всеми кожными хворями зеленоватый Лепра, словно назло пихающий свое тело в грязные мушкетерские рубашки и страшно боящийся сглаза; Грем, прячущий плешивую голову под банданой, а жирное тело — под брезентовым плащом и свитерами на два размера больше нужного; Коза — то ли девчонка, то ли пацан, и не поймёшь сразу, похожая на Мальборо любовью к коже и сапогам, но остриженная коротко и боевито… Не хватает среди них прежних помощников. Нет ни Крыса, опустоголовевшего и прозябающего среди филистеров, ни Сципионки, зарезанной в неравной драке с прихвостнями Колоды. А те, что ниже этих — пожалуй, и вовсе ничего не стоят. Так, мелкая шушера. — Что Пучеглазый наболтал? — с присвистом интересуется Лепра, присматриваясь к конвертам под мышкой у ковбоя. — Есть работа. Предвыборная агитация, — пожимает плечами Мальборо, — Разносим письма по Домам. Доносим сладкие намерения нашего благозубого… Грем и Лепра хихикают. Коза подозрительно смотрит исподлобья, покусывая сгиб указательного пальца, — И к Колоде понесем? — Понесем. Не помрем. — Я бы ей горло вскрыла, — сухо сообщает Коза и, оторвавшись от пальца, принимается ощупывать один из своих казаков, стоя, как цапля, на одной ноге. В казаке что-то подозрительно бренчит и через некоторое время на мостовую из него вываливается опасная бритва. Коза задумчиво прячет ее в карман. — Если бы, да кабы, да в гробу росли грибы… — парирует Мальборо, — Вендетта сейчас не вовремя. Отставить. Коза обиженно косит жёлтыми глазами, но смиряется. Хихикание Грема и Лепры превращается в замогильное бульканье. Поход к Колоде не радует и самого Мальборо — чего хорошего ждать от цыган и ворожей? Но все ж таки и там есть своя польза. Отложить бы это дело на потом… Ковбой вздрагивает. Так она и начинается — слабость. С откладывания, черт побери. Самое ненавистное дерьмо надо разгребать в первую очередь. — К Колоде и пойдём сначала, — решает он, наблюдая поникшие взгляды, — собирайте шайку. — Резать будем? — оживляется Коза, пританцовывая и пачкая в грязи расшитые казаки. — Пугать, — хмыкает Мальборо, понимая, в глубине души, что шайка нужна в первую очередь ему самому. Чтобы не бояться. Когда он собирает их — убогих и уродливых, слабых и жестоких от страха, ему становится как-то спокойнее и теплее. Они смотрят на него, как на могучего смоляного бога, говорящего священную истину и убивающего взглядом. Они ничего не умеют — только точно так же, как и он, пугать, чтобы не бояться самим. Только, в отличие от своего бога, они не способны догадаться об этом. Из глухого двора, где назначено сборище, они выходят на узкие улицы: одни — дробя воздух стуком каблуков и подковок, а иные — шлепая по мостовой босиком. Облаченные в крепкие плащи и пестрые лохмотья, с бритвами, зашитыми в рукава и тяжёлыми железными прутами в мозолистых руках. «Всё таки с ними я — какая-никакая сила» — успокаивается Мальборо, теша себя мыслью о том, что когда-нибудь из этой кучи можно будет отобрать и вышколить достойных, чтобы поселить в Доме. Самом, черт побери, сильном в Квартале, которым не побрезговала бы даже свободолюбивая Морока. *** На самой границе Высокого Квартала и Трущоб, где проходят старые железнодорожные пути, никуда не ведущие, есть Дом. Он построен из брёвен, серых и толстых. Окна в нем редки и забраны коваными решетками, а из подвального этажа тянет ладаном. Вокруг него вечно курятся костры и распускаются вывернутые лоскутные цветы шатров, а на ступенях шатающегося крыльца водится целая стая бронзовых божков, из тех, которым молятся нелюди в Падальске. Дом этот стар, но падок на яркие песни с ядовитыми словами, а его обитатели не боятся порчи, ибо наводят ее сами лучше всех в округе. Воды здесь не сыскать и с огнём, а та, что все же найдётся, будет спиртуозно-прозрачна. Так живёт Колода со своими домочадцами. Гостей встречают ещё у ограды — номинального плетня, оплетенного колдовскими лентами. Окорок — огромный цыган, у которого вместо ноги от колена торчит железный штырь, обутый в деревянный башмак — делает шайке знак остаться за оградой. Только тот, что несёт послание и один из его людей в таких случаях могут войти — старый Порядок. Впрочем, довольно разумный. Мальборо делает выбор легко — и в игральное нутро Дома Колоды с ним отправляется Лепра. Коза нервно чертит в пыли носом сапога, но это пройдёт. Обойдётся сегодня без резни. Колодовы домочадцы хмуро переругиваются с шайкой через забор, соблюдая безопасную дистанцию. Окорок подводит гостей к крыльцу, делает широкий пригласительный жест. Мальборо и Лепра понимают его вполне конкретно и начинают разоружаться. Ковбой оставляет на ступенях три ножа. Лепра выкладывает складной стилет и пытается пройти, но Окорок не даёт, скаля зубы. — Четки, — подсказывает Мальборо. Лепра обиженно косится на него и, скрипнув зубами, стягивает с запястья конструкцию из тяжёлых бусин, едва ли предназначенную для молитвы. Дом Колоды всасывает их, как тёмное глубокое чрево, обволакивая побитыми молью шторами и нитями разноцветного стекляруса. Тусклые лампы в плафонах, расписанных символами мёртвых языков, горят через одну, помаргивая и погружая помещения в зыбкий полумрак. Снаружи Дом кажется совсем небольшим, но теперь, когда приходится пробираться по его нутру, это впечатление меняется в противоположную сторону. Гости петляют, ориентируясь на стук ноги Окорока и его кашляющий смех. Комнаты с пыльными застекленными шкафами и скопищами хлама, прорывающимися из стенных ящиков и ларей, сменяют одна другую. Этот хлам вовсе не тот, что в лавке у Мороки — здесь нет почти ничего стоящего, ни одной «живой» вещи. Кроме карт. Карты шелестят в каждой куче, на каждой стене. Они прибиты гвоздями к обоям и подвешены к потолку, обросшие паутиной. Незнакомые узоры и фигуры, никаких цифр и букв — только рисунки, которые едва разглядишь под покровом пыли. Они чуть заметно колеблются, будто прислушиваясь и принюхиваясь к шагам и дыханию пришедших. Лепра зябко ежится, озираясь по сторонам. Мальборо косится, на будто бы покачивающиеся стены. Страшно здесь силе учиться… Да и невежливо по отношению к Сципионке. Комната Колоды наваливается внезапно, без предупреждения, спеленывая пылью и старым шелком вдвое сильнее остального Дома. В ней чадят, не тая, алые и чёрные свечи, пахнет мускусом и пряным степным чаем. Медные божки поблескивают в тёмных углах, ковровые россыпи карт шелестят под сапогами, сминаясь. — С чем явились, гости дорогие? — раздаётся из разбитого посреди комнаты сумрачного шатра низкий голос. — Письмо. От Йотуна, — сухо сообщает Мальборо. — Почтальон пусть заходит. Второй — подожди снаружи, заразы на тебе много, — подумав, решает шатер. Лепра обиженно садится на пол, мусоля рассыпаные вокруг карты. Мальборо, скинув шляпу на спину, проползает в складки шатра. Внутри душно и пряно. Дым благовоний рисует причудливые узоры в густом воздухе. Ловцы снов и амулеты от сглаза и порчи спускаются от пола до потолка, покрывая шатер изнутри почти сплошным полотном. От дыма слезятся глаза и колдовское марево вокруг плывёт, словно бесконечный пестрый кисель. — Где же письмо Пучеглазого, коль не врешь? — интересуется низкий голос. Он будто наваливается со всех сторон, так что сразу и не заметишь, откуда говорят. Только прищурившись, Мальборо наконец видит в круговерти покрывал и оберегов Хозяйку Дома. Колода смугла, и волосы ее чёрными смолистыми змеями растекаются с головы на яркие ткани одежд. Тяжёлые золотые серьги оттягивают уши, поблескивая в свечном колебании. Мальборо протягивает конверт, и цепкие багровокогтистые пальцы забирают и прячут его. — Будет ответ? — Когда придёт время, тогда и отвечу, — усмехается Колода. Глаза ее не спрятаны за очками, как было бы логично для того, кто так тщательно окружает себя амулетами. Они живо вспыхивают на темном лице, приковывая к себе внимание, умело обшаривают и ощупывают хищной разбойничьей манерой. — Хочешь — погадаю? — вдруг спрашивает Колода, улыбаясь во все тридцать два золотых зуба, — У меня рука лё-ёгкая… Мальборо вздрагивает, плавясь от душного жара. Редко кому выпадает шанс получить гадание от Колоды — по пальцам пересчитать можно. Не каждый день такая удача — пусть и боязно. Говорят, что Колода нагадает — то и сбудется. Не помнит, правда, никто, кому и когда она в последний раз гадала — так что же с того? — Вижу, хочешь, — заключает Колода, — Ну, так подойди ближе. Мальборо осторожно приближается, согнувшись под низким потолком шатра. Хозяйка Дома выпускает из рукава веер карт и тасует, позвякивая кольцами. Мелькают смутные силуэты между пальцами. Ковбой щурится, пытаясь разглядеть, но Колода осуждающе цыкает золотым зубом, — Рано ещё. Выкладывает карты на лиловое расшитое серебром покрывало одну за другой вверх рубашками, словно невзначай выдергивая из ряда. Прищурив один глаз, и сосредоточенно сомкнув губы, переворачивает одну за другой. Петля на суку старого дерева. Бедренная кость, торчащая из дымяшегося котла. Серп, связанный вместе со снопом пожухлых колосьев. Чёрный искристый костёр. — Смерть тебе выходит, почтальон, — улыбается Колода, скрестив пальцы, — А я, кроме неё родимой, ничего и не гадаю. Повесят тебя, а уж как — не скажу, сам думай, на то тебе голова… Пока ещё. Мальборо бледнеет, всматриваясь в рисунки на плотном картоне. Рука сама собой тянется к голенищу сапога, но ножа там нет — остался на крыльце. Да и нет такого поверья, чтобы гадалкина смерть судьбу исправляла. — Ты осади, осади, почтальон, — советует улыбчиво Колода, — Смерть то она со всеми хоровод водит. Кто-то раньше, кто-то позже — почём знать. Ты сходи в подходящий Дом да к хорошему Хозяину — глядишь и проживешь подольше. — Это в какой же? — каким-то не своим голосом спрашивает Мальборо. Хозяйка вдруг придвигается к нему, как сплошное стихийное бедствие из шелка, ситца и бижутерии, громко шепчет, сдвигая густые брови, — В Дом Сырого Мяса, — и разражается алогубым гулким хохотом. Мальборо отшатывается, кубарем вываливаясь из шатра на пыльный карточный ковёр, а вслед ему гогочет Колода, бряцая браслетами и бусами, — В До-ом! Сыро-ого… Мя-а-а-са-а!