Квартал

Было траурное сухое солнце в небе и серые облака, похожие больше на дым. Был полуденный жаркий страх. Было молчание улиц и камней на них. И был мальчик, который не знал, что и зачем произошло и происходит с ним. Он брел, сам не зная куда, и волосы его были опалены огнем. Ему было душно и трудно дышать, но руки его были холодны, как лед в мясницкой лавке, закапанный густой кровью. Страх сжал его твёрдой напряженной хваткой, но уже отпустил, забрав в хищных колючих пальцах мысли и чувства, оставив только смутные образы. Мальчик шёл через пустые улицы, похороненные под тяжёлой плитой солнечного света. Дома плыли в этом мёртвом мареве, безмолвные и дикие. Он смотрел наверх, на страшное дымное солнце, и навсегда запоминал его ужасный, кричащий жаром и смертью лик. Это было первое его воспоминание. Он шёл, постепенно ускоряясь — босые ноги его горели на раскаленных камнях. Шаг переходил в затравленный бег. Солнце стало его новым страхом. И мальчик силился найти место, где оно не светило бы, но нигде не было ни одного закоулка, не опаленного жутким жаром. Кругом была оглушительная тишина, давившая со всех сторон, выгонявшая, вон из самой жизни. И мальчик бежал быстрее. Острые камни. Сонные стекла. Жидкий воздушный огонь. Шершавые смертельные булыжники. Боль напитала каждую клетку его тела, они стали едины, как сиамские близнецы, сшитые для верности суровой ниткой по рукам и ногам. Боль беззвучно шептала ему в самые уши. Она была всем, что он чувствовал, прежде чем на мгновение ощутить полет — на высоком парапете над каменистым пляжем, полным таких же камней и стекол и омытом грязным издыхающим морем. Была пустота, прошившая все его тело от плеч до пяток, и тонкие тупые иглы, сыгравшие трель где-то в самой середине его черепа. Мальчик зажмурился. Он падал долго и глубоко, гораздо глубже и дольше, чем мог представить. Мальчик открыл глаза. Не было страшного солнца. Не горели вокруг него жутким маревом камни и стекла. Не молчали неоспоримым приговором дома со слепыми окнами. Вокруг не было ничего. Только густая теплая темнота, пахшая багрянцем и заточенным железом. Мальчику стало не по себе. Он почувствовал, что в темноте был кто-то ещё, кроме него. Этот кто-то не дышал и не двигался, он был такой же багряный и железный. Другие испугались бы его и бежали в смертельном ужасе. Но мальчик не знал, каких вещей боятся другие. Он боялся только сухого траурного солнца, которое сожгло его память и опалило волосы. И он нашёл в темноте того, кто обитал в самой ее глубине, погруженный в болезненный сон и всеми забытый. Мальчик разбудил его своей болью, жуткой и чёрной, как кипящая смола, и обитатель багряной тьмы не тронул его, как не делал прежде никогда. — Что ты ищешь дитя? — спросил он, как подобает тому, кто мудр и стар, — Хочешь, я убью для тебя какого-нибудь бога? — Лучше убей для меня солнце, — серьёзно ответил мальчик. Обитатель багряной тьмы посмотрел на него долго и сумрачно, вдыхая запах пепла и крови. — Да будет так, — сказал он, — Если придёт время, я убью для тебя солнце, дитя. А теперь идём. У нас есть другие дела.