Радости мук

      — Вот, это всё, что у меня есть, подходящее под твой размер, — Тайлер протянул черноволосой девушке свою старую футболку, которою он с трудом отыскал в недрах своего шкафа. Кажется, он носил её ещё в ранние школьные годы, — и это было удивительно, что столь старая тряпка ещё сохранилась.       Парень неловко замялся, разглядывая девчонку напротив. Как и он, она вся промокла насквозь, — за окном разбушевался невиданный ранее ливень, и зонтика ни у кого из них на прогулке не оказалось. С её чёрного плаща стремительно стекала вода, но Аддамс совсем не спешила его снять. Кажется, осенняя тоска с промозглой сыростью и вечной серостью, когда постоянно приходилось оказываться даже хоть чуточку промокшим из-за дождя, нисколько её не смущала. Наоборот, девушка будто только больше раскрепостилась, начала чувствовать себя свободней, — в своей тарелке.       Тайлер даже улыбнулся вдруг от своих мыслей: он совсем не надеялся на то, что это рядом с ним Уэнсдей стала проявлять чуточку больше чувств, которыми она обычно не спешила одаривать всех окружающих. Он был готов списать всё на воцарившуюся внезапно на несколько дней дождливую погоду.       — Спасибо, — юная Аддамс кивнула, принимая в свои руки одежду.       Следом она развязала завязки на своём плаще, бесцеремонно его скинула со своих плеч и отправилась прямиком в ванную. Галпин лишь вздохнул, заслышав, как громко хлопнула дверь. Сейчас его первостепенной задачей стало отправиться в гараж и отыскать там старые электрические радиаторы, дабы можно было быстро высушить мокрую одежду и чтобы Уэнсдей смогла согреться. А судя по тому, как девушка побледнела, её вечно хмурый взгляд сменился усталостью и губы, всегда сомкнутые, захватила постоянная судорога, она очень замёрзла.       Ранее, днём Аддамс по привычке заглянула к нему во «Флюгер» за очередной порцией эспрессо. Галпин же с привычной улыбкой подал ей напиток, позволяя себе на пару мгновений задержаться у её столика, а после возвратился обратно за кассу, ибо всё девичье внимание пропало, как и обычно, когда губы девушки аккуратно коснулись чашки. Однако позже Тайлер заметил, что всё-таки в этот раз что-то отличается. Уэнсдей сидела спокойно, попивая кофе, пялясь то за окно, то прямо в центр стола, совершенно не заботясь о том, как о ней подумают люди, — а он часто слышал, как они шептались о её ужасности, чудачестве и грозности. Только вот теперь на её губах ещё и блуждала неопределённая улыбка, слегка открывающая белые зубы, настолько белые, что было даже не привычно видеть их на фоне вечно чёрной Аддамс.       И Тайлеру стало нестерпимо любопытно, что взбудоражило студентку Невермора, вызвав у той почти никогда не появляющуюся улыбку. Но долго размышлять не пришлось: девчонка просидела так до самого закрытия кафе, дожидаясь его.       — Я узнала, кто убийца, — зашептала она, чуть не наваливаясь на его плечо, когда они вдвоём покинули заведение.       Парочка зашагала вдоль почти опустевшей улицы, которая одиноко освещалась фонарными столбами.       Сын шерифа удивлённо взглянул на черноволосую, немедленно попадая в плен бездны черных глаз. Они пылали, в них затесался яркий блеск, отражающий долькой безумства. Такой Уэнсдей Тайлер видел, пожалуй, впервые.       Однако от этого заявления монстр внутри него занервничал, забился в клетке его души и сознания, желая поскорее отправиться к хозяйке. Из-за этого едкого чувства, которому парень не мог противится, бариста отвернулся и сглотнул накопившуюся слюну, стараясь привести мысли в порядок.       — Правда? — Тайлеру и не нужно было наигрывать изумление, он взаправду был удивлён. — И кто же это?       — Всем заправляет доктор Кинботт, а Ксавье — её марионетка.       Сын шерифа сжал губы в тонкую полоску, медленно выдыхая весь воздух из лёгких, слушая, как Уэнсдей громко начинает рассказывать историю своего расследования, совсем не замечая, как её слушатель изменился в лице. Парень сделался вдруг безучастным, он постоянно пялился вперёд, и лишь отражающийся уличный свет в его глазах огнём плясал и мелькал, как искры на пурпуре костра. Это был зверь, что помрачил человеческий разум и вызвал судорожную дрожь во всём теле. Он был рад, что его не раскрыли.       Вдруг слишком резко начал накапывать дождь, который стремительно превратился в ливень. От ощущения холодных капель на лице Тайлер вдруг встрепенулся, чувствуя, как зрение проясняется.       — Кажется, мне уже пора, — Уэнсдей взглянула на небо, подставляя своё лицо живительной влаге. Судя по всему, её настроение было на высоте.       — Ко мне будет ближе, — Галпин вдруг коснулся её плеча.       Аддамс опять взглянула на него, и между ними вновь возникло это напряжение. Не отвратительное, совсем напротив. Приятная хмель, что зарождалась от ответного взгляда, пылкая недосказанность от почти-поцелуев, — всё это пожирало их обоих. Весь мрачный сумрак, что до этого витал в юной Аддамс неподвижно, после этого начинал двигаться, проникая в вены, раскочегаривая кровь, окутывая её болезненно-истомной атмосферой.       Устремив свой пристальный взгляд на парня, она явно серьёзно подумала. Девушка знала, что вся эта любовь и романтика, — явно не для неё, однако смутное желание, являющееся результатом какой-то странной химии между ней и нормисом, перебивало всякую напряжённую мысль.       — Хорошо, — привычным тоном ответила черноволосая, замечая, как парень тут же расплывается в довольной улыбке.       И Тайлер услышал лишь тяжёлый вздох, когда он взял её за руку и потащил в сторону своего дома. Однако совсем не представлял, как по телу черноволосой пробежались тысячи лёгких веяний — удивление, смутное желание и даже смущение, — кажется, чувствовать чужие касания было не такой уж и отвратительной вещью.       Будучи уже в светлой ванне дома шерифа, юная Аддамс развернула футболку, заботливо поданную ей Галпином. Та действительно была на пару размеров меньше чем то, что сейчас носил бариста, однако для неё — это всё ещё было огромным. Но прежде, чем надеть её, следовало стянуть с себя неприятно прилипшую к телу собственную одежду. Пожалуй, это было единственным минусом дождливой погоды: когда холод от влаги захватывает так, что чувствуешь себя бездомной озлобленной дворнягой.       Она с недовольством стянула с себя вязаный свитер, затем — рубашку, вслед за ней на пол полетели и брюки. Оставаясь лишь в одном нижнем белье, которое так же до ужаса промокло, Уэнсдей начала расплетать свои косы, которые порядком запутались. Разгребая влажную гладь волос пальцами, она взглянула на себя в зеркало и усмехнулась:       — Бу…       В отражении на неё хитрым взглядом поглядывала девчонка, с полностью растёкшейся косметикой под глазами, что делало её на вид ещё ужасней и страшней. Но насколько не был прекрасен и чарующ этот вид, нужно было умыться. Аддамс взяла мыло, покоящееся рядом с раковиной, и поднесла его к носу, вдыхая аромат. Запахло смолой, козьим молоком, а затем её чуткий нюх уловил даже корицу и хвою. Уэнсдей приятно удивилась, ибо эти запахи знакомы ей с детства, когда она изучала искусство бальзамирования трупов, — стандартный набор для обвёртывания мертвеца льняными повязками. Весьма странное сочетание для простого мыла.       Семейка полицейского не так уж и проста, кажется?       Умывшись, Аддамс-таки сняла с себя нижнее бельё, выжала из него всю воду, а затем натянула обратно, поёжившись от того, как влажная холодная ткань облепила её постепенно согревающееся тело. Но лучше так, чем никак.       Надев наконец юношескую футболку, девушка несколько секунд помялась перед закрытой дверью, прежде чем выйти. Она почувствовала себя вмиг неудобно, хватаясь за край одежды. Когда она всё-таки дёрнула ручку двери и вышла прочь из ванной, черноволосая заметила, что Тайлер уже переоделся и расставлял последний из обогревателей в гостиной, прямо там, где недавно она перевязывала его раны, доставшиеся парню от хайда. Тогда Аддамс делала всё на автомате, будто заведённый механизм, обуянная эмоциями и адреналином от встречи с чудовищем в особняке Гейтсов, к тому же с каждой секундной всё больше паникующая Энид не делала им с Тайлером атмосферы.       Однако сейчас стоило ей только вспомнить, как грудь Галпина подрагивала от каждого движения девичьих рук, ей вдруг сделалось не по себе, и она опустила голову, уставившись себе под ноги, не видя ничего, кроме узоров на ковре.       Парень, заслышав за своей спиной хлопок двери и шлёпанье по полу босых ног, заговорил, с силой пододвигая последний радиатор поближе к розеткам:       — Мокрую одежду можешь повесить прямо сюда… И извини, на сегодняшний вечер в нашем распоряжении только дешёвый растворимый какао, другого не нашлось: я всё — в кафе, а отца и подавно дома не разыщешь…       Кажется, Тайлер хотел ещё пошутить насчёт того, что не только работает бариста, но и пытается добиться расположения мрачной Барби, шатаясь по всяким сомнительным особнякам Джерико, однако, обернувшись, он не смог вымолвить и слова. Его уста лишь округлились в удивлённом вздохе и сомкнулись вновь.       Он вздрогнул, увидав, как вечно собранная, с серьёзным видом студентка-изгой сейчас, кажется, мялась от неловкости на пороге гостиной. Глаза её были широко раскрыты, волна жизни вновь прихлынула к её обледеневшим от непогоды щекам и губам. И его взгляд не мог не зацепиться за округлые линии бёдер, которые едва выглядывали из-за футболки, за распущенные волосы, чьи пряди поспешили по краям лица смешно закудрявиться от влаги. Весь этот вид делал Уэнсдей такой очаровательной, от чего парень впал в жгучее оцепенение. Краем глаза черноволосая заметила, как Тайлер неуклюже опустился на мягкую обивку дивана и продолжал смотреть на неё, и ей казалось, что его взгляд обжигает её.       Неловкость с новой силой засквозила между ними, но Галпин очнулся, когда Аддамс стремительно прошла вперёд, впопыхах развесила свои вещи сушиться и села рядом, поджимая колени под себя. Он мигом встал и пододвинул к девушке поднос с горячим напитком, дабы та поскорее согрелась. Сын шерифа хотел было уже сходить ещё и за одеялом, но Уэнсдей остановила его, схватив за руку:       — Мне больше ничего не нужно… Спасибо.       Тайлер безмолвно присел рядом, касаясь её плеча своим, также беря горячий стакан в руки. В гостиной, надушенной жаром, воцарилось молчание. Аддамс глядела куда-то перед собой, а Тайлер мимолётно поглядывал на неё. Прямая девичья спина постепенно горбилась от усталости, нос шмыгал, а сама черноволосая всё жаднее пила горячий шоколад из кружки.       Девушка сжала губы, ощущая, как в носу закололо от удушливой жары. Она довольно быстро согрелась, расположившись рядом с радиаторами, и собственные голые ноги теперь смущали её намного меньше. Ещё и сын шерифа, сидящий рядом, не делал ситуацию лучше, однако его тепло было ощущать сейчас приятно. Она даже подумала, что могла бы мокнуть под дождём целыми днями, если только затем в её руках вновь окажется растворимый какао, в носу неприятно защиплет, убийца будет найден… и Тайлер будет едва касаться её собой, находясь рядом.       Вдруг тишину внезапно прервал тихий чих, а затем ещё один, только уже громче.       — Кажется, всё-таки мне нужно было принести тебе одеяло, Уэнсдей, — Галпин улыбнулся, наблюдая, как черноволосая смешно хмурит брови и потирает нос.       — Это лишь минутная слабость перед непогодой, — отвечает она, смахивая ещё влажную чёлку со лба.       Неловкость вдруг пропадает, и Тайлер вновь решается расспросить Аддамс про её расследование. В глазах студентки-изгоя загораются редкие огоньки, только уже не такие, когда она рассказывала о своих предположениях впервые. В порыве своей страсти ищейки разгадок Уэнсдей и не замечает, как становится капризной и чувственной, но вот парень, сидящий рядом, подмечает все детали. Напряжение, которое он чувствовал через касание плеч, в черноволосой улетучилось, уступая место расслабленной позе. Она выпрямила ноги на оставшуюся часть дивана, откидываясь то ли на мягкую обивку дивана, то ли на его плечо, — Тайлер не мог понять, однако тепло Аддамс он стал чувствовать намного сильней. Под рассказ с нотками воодушевления её чистые, обнажённые линии тела раскинулись рядом. Пухлые губы, теперь нескрытые тенью тёмной помады, не замолкали, изредка изгибаясь течением улыбки.       Кажется, она ему полностью доверилась.       А зря. Ведь монстр сидит прямо рядом с ней.       Когда девушка завела речь про поместье Гейтсов, из груди Тайлера вырвался смех: несмотря на неудачное свидание, он вспоминал, как Аддамс уверено шла вперёд, размахивая светом фонарика по мрачным пыльным коридорам, а её соседка по общежитию, Энид Синклер, визгливо плелась рядом, сокрушаясь от страха.       Девчонка на миг замолчала, услыхав мягкий смех, с удивлением рассматривая весёлые черты лица напротив. В её носу снова защипало, и она почувствовала себя в неясной приятной грёзе: Тайлер сейчас веселился, вспоминая их вылазку в ужасающий особняк, даже будучи раненым монстром, в то время, как Энид и Ксавье высказали ей всё, что они думают о её бестактности и грубости. Тогда было неприятно, и с этими отголосками тяжести Уэнсдей существовала всё это время.       Она позволила и себе посмеяться в своём стиле над этой всё-таки забавной историей, обнажив вновь свои белые зубы.       В гостиной ещё долго раздавались девичье чихание и голоса, что с каждым мигом становились всё тише и тише. Кажется, состояние возбуждения, в котором Аддамс находилась целый день, прошло. Она ощутила себя счастливо измученной, пронизанной приятной усталостью до мозга костей. В голове ощущалась какая-то мягкая пустота.       Ей совершенно нельзя было здесь засыпать, ведь глава общежития заметит пропажу студентки и немедленно оповестит об этом директрису Уимс, — это хорошим не закончится, а ей ведь ещё нужно доказать шерифу Галпину о причастности доктора Кинботт и Ксавье к терроризирующим город и его округу убийствам. И даже едва заметное трепетание губ, немые сдержанные взгляды, в которых мелькала грубая дерзость невысказанных предложений и сквозившей приятной страсти возможного поцелуя, не смогли убедить её.       Расстроенные нервы и усталость взяли вверх. Она прикрыла глаза, откидываясь на мягкое плечо рядом. На задворках сознания, которое отдавалось долгожданному сну, Уэнсдей ощутила, как её аккуратно опускают на подушки и прикрывают заветным одеялом.       Весь оставшийся вечер черноволосая чувствовала на своих губах вкус горячего какао, и ей казалось, будто чьи-то жаркие уста касались её губ, чтобы вдохнуть сквозящее приятное напряжение, а затем — ускользали в волнах мрака, поглотившего гостиную и уютно заколыхавшегося над нею под низкий, вырвавшийся из груди, непростительно кроткий шёпот:       — Сладких снов, Уэнсдей.