***
(В десяти миллиардах миров Росинант кивнул и поспешил уйти. Ему не очень нравилось находиться в обществе старшего брата, когда его лицо озарялось таким светом. Это заставляло Росинанта дрожать где-то в глубине души. Он едва успел бросить последний взгляд назад. Доффи улыбался, прижав большой палец к голове птицы. Это была улыбка, которую он прежде никогда не видел. Росинант повернул за угол и побежал).***
− Доффи… — тихо позвал Роси. — Зачем тебе эта птица? Дофламинго посмотрел вниз. Тварь пыталась вдохнуть, крошечное сердце барабанило по кончикам его пальцев. − Это была очень плохая птица, − сказал он. — Я должен наказать её. С губ его брата сорвался расстроенный стон. Роси сделал шаг вперёд. − Отец всегда говорил, что причинять боль другим — плохо. Дофламинго закатил глаза. Отец. Уже несколько раз Дофламинго приходилось открыто защищать его от пустых сплетен Тенрюбито. Он был слишком скромен, говорили они, слишком мягок и не подходил для Мариджоа. Одна эта мысль вызывала в нём раздражение. − Отца здесь нет. Он приложил ещё больше сил, сжимая руки так, что пальцы почти сомкнулись, и птица чирикнула от боли. Рот Дофламинго дёрнулся, и что-то в глубине его сознания задрожало. Отца здесь нет… — Прекрати! Руки Роси обхватили его запястья. Они были липкими, несмотря на дневное тепло, и на удивление сильными. Достаточно сильные, чтобы полностью развернуть Дофламинго. Лицо Роси заполнило всё поле зрения. Его щёки были белыми. Он выглядел… испуганным? Дофламинго уставился на него. − Хватит, Доффи, − сказал Роси. − Пожалуйста, это всего лишь птичка. Перестань, ты заставляешь маму волноваться. Пожалуйста, отпусти её. Двор растаял. Время. Пространство. Рабы. Роси дотронулся до него, хоть и знал, что Дофламинго не любит, когда к нему прикасаются. Только если он сам не захочет. Только с разрешения. Дофламинго посмотрел на своего брата и на секунду так разозлился, что не мог дышать. Багровая дымка снова окутала всё вокруг. − Доффи? Руки на его запястьях сжались. Они встряхнули его, один раз, но сильно, и Дофламинго снова начал дышать. Дымка стала рассеиваться. Его взгляд сфокусировался и переместился на лицо Роси. На нём было то же лёгкое беспокойство, которое иногда проявляли родители, когда думали, что он не смотрит. Не будучи особым поклонником этого выражения лица, Дофламинго нахмурился и немного расслабился. − С чего бы? Роси, очевидно, не успел задуматься об этом, потому что пошатнулся. Было что-то забавное в наблюдении за тем, как его брат паникует и хватается за причинное место. Он так старался ради глупого животного. Загадочный маленький Роси, который был совсем как отец. Дофламинго не смог бы сказать, почему он ждал, но он ждал. В конце концов, глаза его брата загорелись. Он наклонился вперёд в их общее пространство, и выражение его лица изменилось: серьёзный, слегка укоризненный взгляд, почти полностью скопированный с матери. Бровь Дофламинго изогнулась, когда палец оказался у его лица. − Ты, − заявил Рози, − всё ещё должен мне подарок на день рождения. Что. − А? Нет, не должен, дурачок. Отец с матерью уже купили тебе кучу подарков. Целую гору. Даже есть отдельный зал, посвящённый исключительно их подаркам на прошлые дни рождения. Его брат покачал головой. − Мне плевать на них. Я хочу от тебя. — Он говорил быстро, как будто был наполовину взволнован и наполовину боялся потерять самообладание. — Ты ведь мой старший брат, верно? Значит, ты должен мне подарок. Это логично. Это было совершенно бессмысленно. Но Роси был очень искренен, как будто от всей души верил в это. Он почти надулся, и Дофламинго впервые наклонил голову от веселья. Что-то смягчилось в его груди и ослабило свой узел. Он не смог бы определить, что именно. − И теперь ты попросишь меня отпустить птицу, да, Роси? — спросил он. — Такой подарок ты от меня хочешь? На лице его брата появилось удивление. Он всегда был читаем, когда хотел что-то получить от Дофламинго. Всегда очень ясно выражал свои намерения. Роси кивнул, восхищённый и ободрённый, а Дофламинго подумал о том, как он безнадёжен. Руки на его запястьях ослабли, одна опустилась, а другая обвилась вокруг рукава. Роси сел на колени в траву рядом с ним. − Да, Доффи, − сказал ему брат, − это сделает меня по-настоящему счастливым. Пожалуйста. Разве ты не можешь… разве ты не можешь сделать это ради меня?***
(В десяти миллиардах миров Дофламинго не смог бы. Он раздавил птицу, мгновенно сломав ей позвоночник и шею, и убедился, что, да, это звучало удивительно похоже на зубочистки. Роси закричал, в его глазах блестели слёзы, похожие на осколки стекла. Он побежал к матери, а Дофламинго был отруган и следующие полторы недели избегал младшего брата. Потребовалось много воркования и ласковых слов, чтобы заманить его обратно. Он должен был извиниться за глупую птицу, даже если слова были пустыми и невесомыми на его языке. Роси всё равно ему поверил. Может быть, он отчаянно хотел ему верить. В тот год их отец объявил, что они покидают Мариджоа, чтобы поселиться среди обычных людей. Остальные отправились в серу и огонь. Во тьму, в которую Дофламинго прыгал головой вперёд с поразительной и ужасающей легкостью. Впереди было ещё много маленьких птичек. И он никогда больше не вспомнит этот день, хотя его брат будет видеть его каждую ночь до конца своей жизни).***
На шестой день рождения Роси Дофламинго обхватил плечи младшего брата и принял неожиданное и довольно неуклюжее объятие. Роси сиял, и Дофламинго вздохнул. Он запустил руку в путаницу волнистых волос и слабо улыбнулся в ответ. Птица взлетела в небо.***
Что он мог сказать о нижнем мире? Ну, проще говоря, это было познавательно. Вдохновляюще. Захватывающе. Он не мог отвести взгляд. На самом деле, Дофламинго стало совершенно очевидно, как много он не знал, живя за кристаллическими воротами Мариджоа. Царство внизу изобиловало уроками, уроками и ещё раз уроками, которые нужно было усвоить. И он усвоил. Например, что значит испытывать холод. (В городе всё сожгли. Их мебель и украшения. Их шелка, бархат и горы игрушек. То, что они смогли спасти, они в конце концов сожгли сами. Всё, чтобы сохранить тепло в этой ветхой хижине. Всё, чтобы зима не просочилась сквозь стены. Роси разделил с ним постель, и они прижались друг к другу. Дофламинго прижимал брата так близко, как только мог. «Ты замёрз», − до сих пор говорил Роси, прижимая руку к сердцу). Быть голодным. (Они находили в мусоре заплесневелый хлеб, иногда пожелтевшие овощи, а если им везло, то и кусочек мяса, всё ещё висящий на кости. Переулки за ресторанами были самыми лучшими. Роси ненавидел туда ходить, боясь крыс, которые таились в мусорных баках. Он цеплялся за руку Дофламинго, прижимаясь к его спине. Это мешало, поэтому Дофламинго насадил на шампур самую большую и толстую крысу из всех и заставил Роси съесть её. Это подавило страх до размера пятна. После этого они ели крыс гораздо чаще. Две птицы и один камень). Причинять боль. (Мать увяла и умерла, как цветок. Так быстро. Не прошло и года. Её убила грязь этого места, жажда и боль. Но она всё равно улыбалась, когда уходила, гладила его по руке. Она никогда не винила отца, хотя всё это было его виной. Роси плакал три дня подряд. Бывало и потом, даже во время поисков еды, он просто переставал двигаться. Он застывал на месте, сжимая кулаки в грязной рубахе, и бился в конвульсиях от невыплаканных слёз. Тогда у Дофламинго возникало дикое желание ударить его. Бросить его. Он отмахнулся от этого желания. Он никогда этого не сделает. Никогда и ни за что). Ненавидеть. (Единственными ожогами, которые болели после той ночи, когда их нашли, были ожоги от верёвки. Дофламинго не знал, почему это его так уморило. Отец порылся в завалах в поисках марли. За два года он наконец научился собирать скудные запасы медикаментов. Он всё извинялся, всё просил Дофламинго не трогать глаз, всё спрашивал, рассеялась ли болотная тьма в его глазах. Дофламинго надоели его извинения, его бесполезная забота, его постыдные мольбы о пощаде. Его отец был дураком, ЧЁРТОВЫМ ДУРАКОМ… Щека Роси прижалась к его рукаву. У него выгорели волосы, выгорело всё, и он чуть толкнул Дофламинго, словно думая, что тот спит. «Ты в порядке?» − прошептал он и, должно быть, не успокоился, даже когда Дофламинго кивнул, потому что позже он спрашивал ещё несколько раз. Молчание нервировало его. Дофламинго подумал, насколько сильнее его брат был бы встревожен, если бы он высказал слова, которые отчаянно сдерживал. Если бы он схватил Роси за плечи и снова поклялся, что убьёт их всех. Всех до единого, кто сделал это с ними. И плевать, кем они были). Насколько резкой была эта кривая.***
Толпа валилась, как марионетки без ниток. Тела глухо падали на землю, тяжёлые, как трупы, эхом отдаваясь в его ушах. В глазах рябило: слева — тьма, справа — головокружительный, сгущающийся красный цвет. УБИТЬ УБИТЬ ВСЕХ ИХ ВСЕ ОНИ ДОЛЖНЫ ЗАПЛАТИТЬ Оно пульсировало с каждым ударом сердца, когда он лежал, свернувшись калачиком среди тел. Кожа на его лице и шее была сухой и готова была потрескаться. Его грудь вздымалась, но воздуха не хватало, и он снова почувствовал это. Этот чёрный клубящийся вихрь рос внутри, прижимаясь к его десятилетним костям. Он требовал компенсации. Он собирался поквитаться. Всё остальное не имело значения. − Доффи, − прошептал голос. — Ты тяжёлый. Рука слабо толкнула его в грудь, и Дофламинго вздрогнул, как от удара. Сквозь клетку рук на него смотрело перепачканное грязью лицо младшего брата. − Что случилось? — Взгляд Роси скользнул мимо его плеча. — Как ты… Дофламинго отпустил его, осторожно скатываясь. Точно. Теперь он вспомнил. Сначала толпа поймала Роси на площади. Они что-то украли, маленький глупый мешок слив, и горожане бросились за ними с факелами и ломами. Роси споткнулся (потому что он всегда, всегда спотыкался), а затем просто зарылся в грязь в позе эмбриона. (Остановитесь, пожалуйста! Папа, мама!) Крошечное тело, дрожащее и дергающееся. Пойманная птица в руке. (БРАТИК, ПОМОГИ МНЕ!) Дофламинго бросился на Роси прежде, чем его мозг успел сообразить. Конечно, избиение стало в десять раз сильнее, когда они поняли, что это тот самый мальчик, который повалил целую толпу. Зубы Дофламинго снова заскрипели. Синяки и порезы запеклись на его теле, кровь заструилась по волосам. И тогда Роси решил, что это хорошая идея — попытаться дотронуться до него. Он подпрыгнул, когда Дофламинго дёрнул его вперёд за рубашку. — Что, Роси? — спросил он, стиснув зубы. — ЧЕГО ЕЩЁ ТЫ ХОЧЕШЬ? Его брат отшатнулся, вскрикнув. Секунду или две он боролся вслепую, как собака, которую пнули, а затем затих так внезапно, что Дофламинго почувствовал, как его вес изменился. Роси взглянул на него. У него было такое решительное выражение лица, такое нежное и лишённое страха. Завывающий ад в голове Дофламинго поражённо стих. Роси… не часто смотрел на него так. Брат протянул руку к его виску, пальцы коснулись запёкшейся раны. − Всё в порядке, − сказал он. − Теперь мы в порядке. Дофламинго не ответил. Он едва дышал. Роси коснулся руки, которая всё ещё сжималась вокруг его воротника, и осторожно разжал пальцы. Он взял её в свою меньшую, более цепкую руку и сжал. − Пойдём домой. Затем Дофламинго потащили по тропинке к хижине. Он был слишком потрясён, чтобы сделать хоть что-то, кроме как согласиться. Они уже скрылись из виду на площади, когда Роси снова нарушил тишину, так тихо, что шаги почти заглушили его голос: − Спасибо, что спас меня, Доффи. В животе Дофламинго разлилось тепло, в груди защемило и заныло. Он не знал, как выразить это чувство словами, поэтому сжал руку Роси в ответ и ничего не сказал.***
Зло поджидало их на развилке дороги. Росинант навсегда запомнил его голос.***
− Бе-хе-хе, что с вами двумя случилось? Инстинкт немедленно заставил Дофламинго встать перед братом. Роси начал прижиматься к его спине, сжимая в кулак его рукав. Всего в двадцати метрах от них стоял большой… человек? Дофламинго сузил глаза, вытянув одну руку, чтобы лучше прикрыть брата. Если приглядеться, то это точно был человек. Ужасный, с двумя тягучими соплями, свисающими из носа, как украшения. Вся фигура казалась какой-то размытой, а от шагов исходили склизкие, хлюпающие звуки, когда он начал приближаться. − Не-не, кто из вас это был? Мужчина оглядел их, и Роси застыл позади него, все следы его прежней собранности исчезли. Дофламинго тоже старался взять себя в руки. Грязный крестьянин выглядел достаточно медлительным, возможно, они смогут убежать, если получится отвлечь… − Оставь нас в покое, − сказал Дофламинго, усилием воли сохраняя ровный тон. − Или пожалеешь. Существо усмехнулось. − Значит, это был ты. Бе-хе-хе, логично. В тебе больше чувствуется Королевская Воля. Он взмахнул рукой, и вдруг из тени появились ещё три фигуры — две крупные, такие же большие, как этот мужчина, и ребёнок примерно возраста Дофламинго, и все они были представлены по очереди: Диаманте, Пика, Верго. − А я — Требол. — Мужчина усмехнулся, обнажив большие гниющие зубы. Дофламинго скривился. Мокрая от пота рука Роси добралась до его запястья и выжимала из него жизнь. − Мне всё равно. Держитесь от нас подальше. Мы вам ничего не сделали. −Бе-хе-хе, зато мы можем сделать для Вас, молодой господин. — Дофламинго удивлённо — и с любопытством — вздёрнул бровь. Последние несколько дней он постоянно фантазировал о своих прежних правах, о прежней власти (которая принадлежала ему, полностью ему, по праву с самого рождения, но всё пропало, всё исчезло), а невзгоды здешней жизни оставили его опустошённым и нуждающимся. Роси дёрнул его за руку. Дофламинго это проигнорировал. − О чём ты говоришь? Объясни. − Братик, нет! — прошептал Роси. — Что ты делаешь? Давай уйдём отсюда! − Бе-хе-хе-хе, конечно. Может, поболтаем немного, впятером? — Взгляд Требола устремился на Роси. — Наедине, молодой господин? Дофламинго гордился этим титулом. Он с трудом контролировал себя. Уже два года никто не обращался к нему хотя бы с подобием уважения. Приятно осознавать, что некоторые люди всё ещё знают своё место. Заинтересовавшись, он попытался стряхнуть с себя Роси. Он не мог разговаривать с этими людьми, пока его брат не уйдёт отсюда. Ему не нужно было отвлекаться на беспокойство о его безопасности. − Иди обратно. Я скоро приду. Роси не отпустил его. − Нет. — Его хватка на руке Дофламинго становилась всё крепче и упрямее. — Нет, нет, Доффи, ты идёшь со мной. Давай вернёмся вместе. − Я всего на минуту. Просто хочу послушать, что они скажут. Роси покачал головой, глаза смотрели на него из-под чёлки, и Дофламинго был ошеломлён откровенным страхом в них. В уголках его глаз блестели слёзы. − Что за?.. — Дофламинго повернулся к брату и поднял его на руки. — Эй, Роси, всё в порядке, почему ты плачешь?.. − Не говори с ними, − пролепетал Роси, снова схватив с его. — Не говори с ним. У меня плохое предчувствие. Свободной рукой он порылся в кармане и достал потрёпанный пакет с сушёными сливами, из-за которых они чуть не погибли. − Вот, Доффи, — сказал он, протягивая его дрожащей рукой, − можешь взять это, ладно? Я… я отдам его тебе. С этого момента я буду делать всё, что ты скажешь, только, пожалуйста… — Он икнул, и на груди Дофламинго проступил влажный жар. Пакет выскользнул из пальцев Роси и упал бы на землю между ними, если бы Дофламинго не поймал его. Роси, казалось, даже не заметил этого. − Пойдём со мной, Доффи. Пойдём домой. Пожалуйста, ради меня. Разве ты не можешь сделать это ради меня? Дофламинго в недоумении уставился на своего младшего брата, дрожащего на его руках. Сегодня у Роси был день рождения, не так ли? Раньше он всегда помнил об этом, почему же сейчас забыл? − Эй, чего задерживаешься, парень? — окликнул его Диаманте. — У нас нет времени. − Всё в порядке? — пробормотал Верго. Сила. Голос мурлыкал в голове Дофламинго, пробираясь по этажам его сознания. Месть. Возвращение. Тебе здесь не место. Этот мир не достоин тебя. Закатное солнце сверкнуло на поверхности его очков. Выражение его лица стало безжизненным. Дофламинго молча оторвал Роси от рубашки и сделал полшага назад. Его брат хныкал, но не дёрнулся, чтобы снова потянуться к нему, опустив глаза. Ногти Дофламинго впились в ладони. Он выронил сливы на голову Роси. − Извините, − произнёс он, не оборачиваясь. — Не интересует. Затем он взял Роси за руку и начал хромать по тропе. Роси был так потрясён, что первые несколько футов его пришлось тащить на себе, пока он снова не смог твёрдо стоять. Дофламинго не замедлил шаг. Он даже не смотрел на него, глядя прямо перед собой, пока Требол с воплями бежал за их удаляющимися силуэтами. − Подождите, молодой господин, подождите! Не-не, Вы ведь хотите отомстить? За то, что сделали эти люди? Я могу дать Вам силу, которую Вы жаждете, молодой господин! У меня есть та сила, которая Вам нужна. Дофламинго стиснул зубы. Он так крепко сжал руку Роси, что это, наверное, было больно, но он не остановился — не давал себе опомниться, пока Требол всё продолжал и продолжал свои предложения и обещания, клянясь, что может достать для него всё, что пожелает его сердце. Уйти было безумно трудно. Дофламинго жаждал мести, как жаждал снова занять своё место под солнцем. Сжигающее желание. Отчаяние, такое глубокое и безнадёжное, перерастало в злобу. Ему не удавалось подавить искушение снова повернуть назад, пока они не оказались за пределами слышимости. Свободная рука Роси потянулась к нему и обхватила его запястье. − Доффи? — прошептал он, и Дофламинго поперхнулся. − Мы уходим, − шипел он. — Не оглядывайся.***
В ту ночь его брат неуклюже заклеивал свои ушибленные ребра, лениво брыкаясь ногами, пока они ждали возвращения отца, куда бы он ни отправился. Роси настоял на том, чтобы разделить с ним мешок слив, хотя Дофламинго сказал, что он может взять все. Впервые за два года он улыбался по-настоящему и не переставал улыбаться, как бы Дофламинго ни ворчал на него. − Я рад, что ты не пошёл. Дофламинго вздохнул. − Как я мог, а? С тобой-то поблизости. Ты наверняка заблудишься или споткнёшься по дороге обратно в эту дыру и потеряешь сознание. Роси рассмеялся, хоть он и не пытался быть смешным. Затем он обнял его так сильно, что стало больно. − Я люблю тебя, − сказал он, и губы Дофламинго слегка дёрнулись. Он убрал волосы Роси со своего лица. Он сказал себе, что этого достаточно.***
Боль пульсировала в его глазу, накатывая и отступая волнами. Иногда он мог не обращать внимания на слабую, бесконечную пульсацию, а иногда ему хотелось лишь кричать. Отец плакал, затыкая ему рот кляпом в такие ужасные дни, и крепко держал его, когда Дофламинго пытался отпихнуть его. Прошло две недели с тех пор, как их чуть не линчевали как преступников, а клубящаяся тьма в левой половине его зрения так и осталась. Его отец был настроен оптимистично. Он посоветовал ему прикрыть рану и дать ей время на заживление. Повторял, что это чудо, что в рану не попала инфекция. Продолжал возиться, говорить и улыбаться. Чудо чудо Чудо. − Если бы ты не перевёз нас сюда, − прорычал Дофламинго, впиваясь ногтями в стоящий рядом табурет, − ТО НИЧЕГО БЫ ЭТОГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ! В порыве ярости он швырнул табурет в отца, который, задыхаясь, пытался поймать его, прежде чем тот сломался о землю. Толпа всё ещё бродила снаружи, охотясь на них, как собаки по запаху. Дофламинго это почти не волновало. Его грудь вздымалась, зрение затуманилось от слёз. − Это всё твоя вина! ТЫ ВО ВСЁМ ВИНОВАТ! Посмотри, что ты наделал! Лицо отца сморщилось. Он заёрзал, словно желая протянуть руку и обнять его, но остался на месте. В его глазах застыли горе и боль, но было и что-то ещё, гораздо более страшное. Что-то похожее на признание. Принятие. Его отец согласился с ним. − Сынок, я… − Нет, нет, нет! — Дофламинго ударил отца по рукам, чуть не упав на землю. — Не трогай меня! Я ненавижу тебя! Ты отнял всё. Мою власть, мой титул, всё! Как ты мог так поступить со мной? Назад дороги не было. Невозможно исправить то, что было сделано. Мать была мертва. Он и Роси застряли здесь навсегда. «Я хочу, чтобы ты умер», − подумал Дофламинго, а потом сказал: − Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ УМЕР! Скрипнули половицы, и на пороге появился Роси с бледным и растерянным лицом. Его глаза в немом страхе перебегали с брата на отца. Он едва дошёл до Дофламинго. Надолго в хижине воцарилась тишина, лишь слышалось тяжёлое дыхание Дофламинго. Затем его отец встал и направился к двери, ссутулив плечи, шаги гулко отдавались в тишине, а затем остановился на пороге. − Дофламинго. Росинант. — По его улыбке скатывались слёзы. — Мне жаль, что у вас был такой отец, как я. И он ушёл. Роси поспешил за ним, спрашивая, куда он идёт, вернётся ли вообще, а Дофламинго отвернулся к стене, закипая. Какой смысл был задавать вопросы этому человеку? Он никогда не получит нужных ему ответов; никогда не узнает, почему их преследовали, почему их ненавидели, били и обвиняли. Его отец не мог дать ему ответы. У него самого их никогда не было.***
Два дня спустя отец Дофламинго лежал, остывая, на раннем рассвете. В голове у него было пулевое отверстие, а крови было не так много, как ожидалось. Роси упал на колени и зарыдал, обнимая тело. Дофламинго стоял и смотрел на него. Он ожидал… скорби, как он полагал. Страха за их положение без взрослого рядом. Чего-то. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ УМЕР! Примерно в метре от тела лежал револьер. Дофламинго поднял его. «Ты знаешь, что это твоя вина», − пробормотал голос у него в голове — как медицинское заключение. Револьер был богато украшен, сделан из обсидианового металла и сверкающего золота. Дорогой на вид и смертоносный. Из дула не вился дымок, но от ствола исходило ощутимое тепло. Дофламинго задумался. Потом разозлился. У отца был такой револьвер? Какого чёрта он его прятал? Он же мог дать отпор нападавшим. Он мог защитить маму и Роси. Он определённо мог показать им, чем чревато выёбываться на кого-то выше их по положению, но он этого не сделал. Не стал. Всё, что он сделал, это сбежал, как глупый, бесхребетный апологет, которым он и был, и теперь он, блять, тоже мёртв, что им вообще делать?.. «У меня есть та сила, которая Вам нужна, молодой господин». Роси ничего не сказал, когда он ушёл. Возможно, он даже не заметил этого, а Дофламинго и не пытался привлечь к себе внимание. Это было к лучшему. Роси бы помешал. Солнце начинало подниматься. Дофламинго скользнул в тень переулков, чтобы спастись от жары. Там воздух был пропитан гнилью и мусором, но, по крайней мере, это перебивало вонь крови.***
Почему-то Требола оказалось невероятно легко найти. Скрипы заброшенного склада эхом отдавались в ушах Дофламинго, когда он оказался перед огромным человеком. − Бе-хе-хе, я знал, что Вы вернётесь. − Мы с братом возвращаемся на родину, − сказал Дофламинго. — Дай мне силу, которая мне нужна. Требол улыбнулся. Он встал и поманил пальцем Дофламинго, просочившись к маленькому столику. В центре лежал странный белый плод, бугристый и продолговатый. − Ито Ито но Ми, − начал Требол. — Съешьте его, чтобы обрести силу, но помните, что им нельзя делиться. Дьявольские плоды не любят, когда ими делятся. Последствия могут быть очень плачевными. Дофламинго с сомнением посмотрел на плод, а затем взял его. Кожура была скрученной и чешуйчатой. Пока он шевелился, лучи солнца, просачивающиеся через прогнившие стропила, подсветили пристёгнутый к его поясу револьер. Требол хлопнул в ладоши. − Вижу, Вы всё-таки подобрали мой маленький подарок. Он напрягся и повернулся к ним. Верго сложил руки за спиной, взгляд был скрыт в тени. Диаманте и Пика еле заметно ухмылялись. − …Что? − Мы взяли на себя смелость собрать кое-какие сведения о Вашей семье, молодой господин, − мягко сказал Верго, и Дофламинго удержался от желания вздрогнуть. — Похоже, Ваш отец действительно усложнил Вам жизнь. Интересно, что бы в Мариджоа потребовали в качестве раскаяния? Требол хихикнул и фыркнул. − Интере-е-е-е-есно. Что-то грохнулось на стол. Требол убрал руку, и на её место лёг сверкающий кинжал. Украшенный драгоценными камнями и такой же красивый, как и револьер. − Существует старый обычай, − произнёс Диаманте, − по которому изгои королевства могут вернуть себе место, принеся голову предателя. Дофламинго уставился на них. Он не то чтобы не понимал, как раз понимал слишком хорошо. − Вы убили моего отца? − Мы дали Вам выбор. Так и было. Дофламинго взял клинок, провёл большим пальцем по краю лезвия. Он представил, что оно грязное и мокрое. Представил вес головы… возмездие лежало в его детских руках. Им придётся вернуться в Мариджоа на коленях, словно смертным, приносящим жертву богам. Как будто пребывание в этом мире отбросило на них вечную тень. Так не должно было быть. «Посмотри, что ты наделал». «Во всём виноват ты». «Я хочу, чтобы ты умер». − Что мне сказать брату? — беззвучно спросил Дофламинго. Требол резко усмехнулся сквозь стиснутые зубы. − Лучше не брать его с собой. Пусть он подождёт здесь, а потом, если всё пройдет хорошо, возвращайтесь за ним. Он такой маленький. Такой хрупкий. Вы же не хотите, чтобы он пострадал? Это было правдой. Роси всегда был таким эмоциональным. Таким… слабым в самых неудобных ситуациях. И всё же мысль о том, чтобы бросить его, была немыслимой. Обязанность защищать брата сковывала его, как цепь. Клятвенное обещание, записанное в его костном мозге. − Он бы не хотел, чтобы я это делал, − пробормотал Дофламинго, и Требол насмешливо хмыкнул: − Если бы он действительно был Вашим братом, он бы понял Ваш выбор. Он был бы благодарен за то, что Вы проявили к нему внимание, и ждал бы здесь Вашего возвращения. Всё остальное равносильно предательству. Вы согласны? Предательство. Дофламинго вспомнил отца, и мир вокруг снова окрасился алым. В будущем он будет презирать это слово всеми фибрами своего существа. − Этот мир ужасен, − сказал Требол, − и Вам суждено очистить его пламенем. Теперь важна только Ваша воля. Что скажете, маленький Донкихот? И может быть, спустя годы, какая-то частичка Дофламинго хотела бы думать, что тогда он колебался.***
Он не оглянулся, когда отправился в Мариджоа. Одежда, висевшая на нём, была рваной и грязной, вонючей и жёсткой от пота и крови. Револьер постоянно бился о его бедро. Голова отца была якорем в его руке. Она оставляла за собой капающий след. − Ты виноват, − пробормотал он и разразился смехом. — Во всём виноват ты. Во всём. Но теперь ты всё исправишь. Уж я позабочусь об этом. Где-то вдалеке плакал Роси. Он не очень хорошо это воспринял. («Доффи, что ты делаешь?» «Он уже мёртв, Роси». «Доффи, нет, нет, остановись, ОСТАНОВИСЬ, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ, НЕТ!» «Я ДЕЛАЮ ЭТО РАДИ НАС!») Дофламинго вспомнил, как пытался протянуть руку и вытереть слёзы, забыв, что его руки были грязными. Он размазал кровь по щекам Роси, по его губам, и Роси закричал. Брат оттолкнул его и, потеряв равновесие, упал к ногам Дофламинго. Он сидел, свернувшись в клубок, всхлипывая и дрожа, как голый зимой. Он не поднимал взгляд, что бы ни говорил Дофламинго. «Ты виноват, отец». «Ты виноват, в том что мы в этой дыре. Ты виноват в том, что мама умерла. Ты виноват в том, что мы голодаем. Ты виноват в том, что нас бьют, плюют на нас и ненавидят». «Ты виноват в том, что Роси не может смотреть на меня». Его глаз был одним жгуче-белым узлом боли. Сквозь небрежные повязки снова вяло текла кровь, и он подумал, не остался ли внутри осколок от стрелы. «Ты виноват в том, что я не могу смотреть на себя». Кто-то хихикнул. Ему потребовалась очень долгая секунда, чтобы понять, что это был он сам. Роси перестал плакать. А может быть, они были уже слишком далеко, чтобы услышать друг друга. Он не обернулся.***
В Мариджоа изгнали его навсегда. Они заставили его смотреть, как фамилия Донкихот была вырезана со стен храма, вычеркнута из всех священных писаний. Они сказали, что теперь она стоит меньше грязи, что она навсегда останется родом предателей. Они морщили носы на его шрамы и размахивали руками на его растрёпанную одежду — лохмотья, не менее похожие на рабские. Дофламинго с его кровоточащим глазом и головой мёртвого отца казался им весьма забавным. Они завизжали от радости и вдруг стали больше похожи на свиней, которых надо зажарить, чем на драконов. Они смеялись, и Дофламинго никогда не забудет этот смех. Но что он мог сделать, стоя перед ними худым, покрытым синяками, с переломанными костями мальчиком и глядя на этих так называемых богов? Их богатства, их сокровища, их достоинство. Всё, что когда-то принадлежало ему, исчезлоисчезлоИСЧЕЗЛО. Он бросился бежать, когда стражники кинулись за ним в погоню, в последний раз пересекая жемчужные ворота Мариджоа. Он чувствовал себя так странно, как будто падал всё ниже и ниже, на дно мира. Некоторое время Дофламинго сидел на обрыве, чтобы перевести дух, и смотрел, как северная синева омывает скалы Ред Лайн. Корабли усеивали багровый горизонт. Он слышал разговоры о том, что в последнее время всё больше дозорных рыскают в этих водах, пытаясь высмотреть пиратские паруса Голд Роджера. Он с изумлением размышлял о том, какой властью мог бы обладать такой человек, как Роджер. Никогда не беспокоиться о следующем обеде и не вздрагивать от каждого шороха. Никогда больше не бояться ни смерти, ни кого-либо вообще. Убивать, кого захочется. Дофламинго посмотрел на голову отца. Обвисшая, покрытая крапинками плоть, смутный намёк на улыбку, всё ещё сохранившийся на его оскаленном рту. Отвращение свело горло, и на секунду ему показалось, что он задохнётся от собственной бурлящей ненависти. Когда он встал, ему захотелось бросить её в море, чтобы она досталась рыбам. Рука потянулась к пенящейся воде и зависла там на короткую вечность. Но он так и не разжал пальцы. В темноте мелькнуло маленькое лицо, залитое слезами, с капающей из носа кровью. В застланных кирпичной пылью глазах застыл ужас. Роси. Дофламинго закопал голову на том обрыве, разрывая землю руками. Он сломал все ногти, и грязь испачкала переднюю часть его рубашки. В конце концов, промокший от пота, Дофламинго стоял перед импровизированной могилой, выпятив грудь. Опустошённый. Он всё размышлял, сможет ли когда-нибудь заплакать.***
Когда Дофламинго вернулся, хижина была пуста. Он проверил маленький ручей у кромки леса, переулки и мусорные свалки. Их скудные запасы еды остались в шкафу, а на кровати всё ещё лежали простыни. Паника угрожала поглотить его разум, но Дофламинго отбросил её. Он продолжил искать. Он звал своего младшего брата, когда осмеливался. Солнце уже село, когда он окончательно сдался. Не было ни крови, ни разъярённой толпы, ни следов, ни признаков, указывающих на какой-либо факт, кроме одного. Роси больше не было. Роси больше нет. Дофламинго уселся у входа и зажмурил глаз. Он сгорал. Он не знал, как долго так просидел, пока к нему не подползли тени с оскаленными лицами. − Что за неуважение, − говорил Диаманте позже на складе, покачивая головой, как будто его действительно всё это очень расстроило. − Не ждать Вас здесь. И это после того, как Вас чуть не убили из-за него! Какая неблагодарность. Требол опёрся локтями на стул, снова хихикнул и фыркнул. − Бе-хе-хе, да, он не ждал, да? Не то что мы, правда, Доффи? Мы ждали тебя. Мы были здесь всё это время. Разве ты не согласен? − Да, − тускло ответил Дофламинго. — Вы были здесь всё это время. Его глаз уже онемел, в нём время от времени появлялась неясная, похожая на фантомную, боль. Верго и Пика стояли над ним. Требол посоветовал полностью снять повязку и дать ране возможность дышать. Агония сделает его сильным. Она никогда не позволит ему забыть о своих страданиях. Пика осторожно снял с него очки. Дофламинго по-прежнему напрягся, но если они и заметили это, то никак не прокомментировали. Верго медленно, по одному слою, снимал марлю. «Роси, куда ты ушёл?» «Как ты мог уйти?» − Ткани безнадёжно повреждены, − сказал Верго, поглаживая пальцами глазницу. Пика открыл рот от удивления, а Диаманте присвистнул от жалости. С зеркалом в руках Требол протиснулся вперёд и протянул его Дофламинго. − Посмотри, Доффи. Запомни это хорошенько. С колотящимся сердцем Дофламинго взял зеркало. В середине его левого глаза зияла рваная рана. Зрачок был холодным и мутно-белым, уже не тем небесно-голубым, который так обожала его Мать. Сразу стало ясно, что он больше никогда не сможет видеть этим глазом. Дофламинго стоял неподвижно и ждал, когда расплачется. Лучше было покончить с этим. Но слёзы так и не появились. Только много-много позже он понял, что все они высохли. Что он впитал всё до капли в эти два богом забытых года детства и больше никогда не проронит ни одной. Что-то похожее на лёд распространялось в его сознании, нарастая, как шар под давлением. «Роси, Роси, я теперь слепой». «Они лишили меня глаза». «Он горит. Он болит». «Такое ощущение, что я падаю». «Боже, Роси, ты оставил меня». «Ты бросил меня».***
− Не-не, в каком-то смысле, Доффи, мы оказались более верными, чем твоя собственная семья, разве нет?***
Что-то треснуло в первый раз. Дофламинго смеялся, склонив голову, сжимая рубашку. Вены выступили на его кулаках и на лбу. Прошло больше минуты, прежде чем он наконец смог взять себя в руки и остановиться. Верго, Диаманте и Пика наблюдали за ним, глядя с чем-то похожим на благоговение. Требол потёр руки. Его губы растянулись в ухмылке. Дофламинго ухмыльнулся в ответ, обнажив вдвое больше зубов. − Да, Требол, − сказал он. — Вернее, чем семья. В ту ночь он не вернулся в хижину.***
Но в один прекрасный летний день, отмеренный возрастом и памятью, мальчик смотрел, как его брат отпускал птицу. Она взъерошила свои перья. Она расправила крылья. Она улетела. И изменила историю их жизни навсегда.