Он ещё дышит

      Ульфрик Буревестник убит. Виндхельм перешёл под управление Имперского Легиона. Имперцы добивают остатки мятежников, укрывающихся в разных уголках Скайрима. Официально война закончилась, однако ещё не один месяц землю будет поливать кровь тех, кто слепо шёл за жадным до власти лживым идиотом, кто, пусть и борясь за свои идеалы, нарушал спокойствие в и без того тревожное время. Запрет на поклонение Талосу, конечно, существует, однако Империя вот-вот избавится от тех эльфов, которые следят за его соблюдением, Братья Бури должны понимать, что вера, которую они якобы отстаивают, просто так не исчезнет, и не всегда нуждается в защите. Ульфрик пошёл против своего народа, пусть и называл себя его гласом, Истинным Королём Скайрима. Посеяв такой раздор, он никогда не смог бы восстановить величие страны, и Талмор бы просто сравнял всё с землёй.       Казалось бы, можно немного расслабиться. Глотнуть доброго мёду, ухватить пышногрудую девицу за талию и весь вечер слушать песни бардов или высокие стоны. Можно сложить оружие, снять наконец броню, которая никогда, наверное, не отмоется от запаха крови, отчего ощущается на плечах даже тяжелее. Можно уйти в отпуск и осесть где-нибудь, наверняка в занятых Империей городах и деревнях найдутся дома, которые мятежники оставили, когда сбегали. Или хотя бы попутешествовать по родным землям, не боясь быть сожранным крылатой ящерицей-переростком. Стоило новости о появлении легендарного Драконорождённого разнестись по всему Скайриму, как угроза нападения драконов стала не такой уж страшной. Ведь герой из древних сказаний здесь, его «песнь Алдуину пророчит смерть», он всех спасёт.       А кто спасёт его? Драконорождённый могуч, но не бессмертен. Он, как и каждое существо Нирна, может утомиться, может оступиться и проиграть, может быть зависимым от чужой помощи, но точно отринет её, никогда не попросит. У него тоже идёт кровь, ему тоже бывает больно, а на него так надеются, словно он родной сын Акатоша или в его венах течёт благословение Девяти. «Ещё дышишь?» — это было первое, что сказал ему Хадвар, когда казнь не состоялась. Это было первое, что он говорил ему после тяжёлых боёв за форты. Это было то, что хотелось бы произнести ещё хоть раз, ведь если есть тот, кого можно спросить, значит, худшее уже позади. Норд помнит битву за Вайтран, как его сородич яростно рвался в гущу событий, словно боли не существовало. Помнит и бой в форте Кастав, когда Драконорождённый отчаянно подставлялся под удары, защищая освобождённых из плена солдат. Удивительно, как этот безбашенный берсерк ещё стоял на ногах, какой бы глубокой ни была новая рана.       Локйор вообще был удивительным. Обожал ввязываться в неприятности, бедокурить и много пить. В то же время, как замечал Хадвар, он был человеком закрытым, даже будучи вусмерть пьяным, норд почти не рассказывал никаких подробностей. За всё время их знакомства имперцу ни разу не удавалось вывести друга на душевную беседу. От этого на душе становилось как-то по-особенному тяжело. Словно Довакин, несмотря на всё, что они пережили вместе, всё ещё ждёт от него предательства. Хадвар никогда не знал, где спасённый им когда-то мужчина находится между битвами, куда уходит, когда вернётся. Это было в духе Локйора — исчезнуть без предупреждения и вновь появиться, когда никто не ждёт. А он ждал всегда. Ждал, что ему расскажут о своих планах. Ждал хотя бы весточки от гонца о том, что всё в порядке. Боялся получить завещание или увидеть его имя в списке пропавших без вести либо погибших. Но Драконорождённый никогда не писал писем, даже семье. А ведь Хадвар волнуется за него.       Когда вообще норд начал думать о нём больше, чем о боевом товарище? Сложно уловить этот момент. Да и как его вообще уловить-то? Хадвар понял, что беспокоится о нём гораздо сильнее, чем о друге из того же отряда, когда увидел огромную брешь в броне на животе, хлещущую из глубокой раны яркую кровь, блестящую в свете восходящего солнца. Защита Вайтрана, именно тогда он заметил это впервые. Когда ранение было настолько серьёзным, что норд не мог улыбнуться вырванной из когтей Братьев Бури победе. Когда длинная жемчужная коса стала мрачного бурого цвета, словно кровь больше не вымоется, оставит извечный след не только на совести, но и на теле. Со шрамами в этом деле проще, ведь их оставляют другие. Руки в крови пачкаешь ты сам. Никакая выпивка не вымоет изо рта её металлический привкус.       Офицер резко дёрнул плечами, чувствуя, как по спине мчатся мурашки, прижался губами к кружке с пивом. Точно, он ведь в последний раз говорил с Локйором в конце Месяца Последнего зерна, перед тем, как легат отправился на штурм Виндхельма. А с того момента прошло… Дней тридцать? Хадвар даже не знает, пережил ли Драконорождённый тот бой. И спросить же не у кого, мужчина совершенно не имеет понятия, кто из солдат участвовал в штурме. Вдоль позвоночника пополз неприятный холод. Нет, не мог же легат умереть просто так, он сразил Пожирателя Миров и выжил, разве могут какие-то мятежники так легко отнять жизнь у такого человека? От своих мыслей стало стыдно. Локйор, вероятно, опять занят своими геройскими делами на другом конце Скайрима и не обременил себя необходимостью сообщить о своих планах другу. Хадвар нервно усмехнулся и откинулся на спинку стула: такая себе попытка успокоить себя.       Дверь «Спящего великана» со скрипом замёрзших петель открылась, впуская внутрь одинокую фигуру. Мужчина снял резной нордский шлем, положил его на ближайший к выходу стол, тряхнул головой, раскидывая выбившиеся из растрёпанной косы пряди по плечам, смёл с наплечников снег. Дыхание спёрло, сердце забилось словно прямо в глотке, а руки задрожали от волнения. В три широких шага Хадвар преодолел разделявшее их расстояние, ладони легли на талию норда, коренастого, на голову ниже самого солдата. Внутри зародилось горючее желание сжать в объятиях, облобызать до онемения губ, но пришлось обойтись лишь мягким поцелуем, совсем не таким уверенным, каким хотелось. «Вернулся», — едва различимо шепнул офицер, с неохотой отстраняясь. В ярких синих глазах Драконорождённого плескалось насмешливо-вопросительное недоумение.       — И как это понимать? — спокойным тоном спросил Локйор, вгоняя растерявшегося легионера в краску.       — Я… Ох, точно, я ведь тогда… — Хадвар вдруг вспомнил, почему ещё в груди было так тяжело. Он хотел рассказать о своих чувствах перед Виндхельмом, но промолчал тогда. Поспешно убрал руки, собираясь отойти. — Я в тот раз так ничего Вам и не сказал, да, легат? Про-простите, я…       Подбородок обхватили пальцы в перчатках, потянули вдруг к чужому лицу. Жаркий, мокрый поцелуй быстро заткнул норда, все спутавшиеся меж собой мысли тут же затихли. Даэдра подери, как Локйор вообще пришёл к тому, что протиснуть язык между пересохших от волнения губ, обвести им по коронке зубов будет хорошей идеей? Какой это вообще поцелуй, он же буквально трахает рот! Душно, невыносимо душно, грудь перетянуло шипастой цепью, но она не причиняла боль, лишь щекотливо царапала, спирая дыхание. Хадвар осознал, что сдавленно стонет, только когда горло завибрировало, а Довакин отстранился.       — Локи…       — Тебе так понравилось? — ехидно прошептал легат, отпуская солдата и почёсывая русую бородку, будто бы его действительно интересовал этот вопрос.       Имперец промолчал, смущённо закусывая пухнущую от поцелуя губу. Локи же, воспользовавшись заминкой, упал на скамью, хмуро взглянул на Дельфину, готовый её разорвать, и откупорил ближайшую к нему бутылку. Помедлив, норд сел рядом, глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание. Было так много вопросов, которые он хотел задать своему товарищу по оружию, до сих пор даже не до конца верилось, что спустя месяц его возлюбленный любитель исчезнуть без предупреждения просто взял и объявился, но стоило лишь взглянуть на утомлённое лицо с глубокими шрамами от чьих-то когтей, как в сердце проснулось мягкое волнение, а на душе стало так спокойно. Ведь он снова здесь. Живой, осязаемый (в этом солдат сам только что убедился), как будто и не пропадал никуда.       — Куда ты исчез, Локи? Я уж думал, ты умер.       — Да так, надо было отправиться на Солстхейм и не дать первому Драконорождённому вернуться в Нирн из Апокрифа. Он ещё предъявил мне, мол, я позор, а не Довакин.       Точно. Легионер и забыл, что его приятель не станет рассказывать никаких подробностей. Что для Локйора путешествие в сам Апокриф это что-то незначительное, но обязательное и рутинное. Норд не особо распространялся о своих злоключениях, когда к нему воззвали легендарные Седобородые. Молчал и о том, что происходило после призыва дракона в Драконий Предел. Даже в моменты затишья, на привалах или между битвами, трудно было вытянуть из легата хотя бы одно лишнее слово.       В неловком молчании они сидели долго. По крайней мере, достаточно, чтобы Драконорождённый успел влить в себя бутылок пять нордского мёда; бледные щёки подёрнулись пьяным румянцем, мышцы его больше не напрягались так сильно, в глазах появился слабый блеск. Офицер же за тот же срок едва опустошил свою кружку с элем. Нет, он, конечно, помнил, что Локйор всегда пил в больших количествах, но то, как быстро он оприходовал такой объём выпивки, наталкивало на грустную мысль о том, что тот просто спивается. Нужно как-то отвлечь его от алкоголя, и идея пришла сама собой. Пускай командующий никогда не ценил его порой странный юмор, попытаться всё же стоит.       — Довакин, значит… Дитя дракона… — наигранно удивился Хадвар, поворачиваясь к изрядно выпившему норду. Древнее «звание» мужчины непривычно перекатывалось на языке. — И кто у тебя был драконом — папа или мама?       — Ещё одна такая шутка, солдат, и ты тоже научишься кричать, только совсем не по-драконьи, — невпопад огрызнулся Локи и, будто в подтверждение своих слов, схватил за ворот рубахи.       Хмель на потрескавшихся невыразительных губах и скользком языке пьянил лучше самых крепких напитков. Нет, теперь его не просто дразнили, теперь легат намеренно вкладывал в каждое прикосновение столько нетерпеливого желания, что его хватало на двоих. Даже если кто-то сейчас их осудит, Хадвару, который ещё несколько минут назад об этом беспокоился, было плевать. Ещё и завидовать должны, ведь герой Скайрима, победивший Пожирателя миров, выбрал именно этого норда, а не кого-то ещё. Почти захлёбываясь в собственном глухом стоне, имперец не смог разобрать, что сказала Дельфина, почему Локйор так злобно отреагировал. «Подожди здесь», — единственное, что он понял, прежде чем Драконорождённый скрылся с хозяйкой таверны в большой комнате. Голоса звучали очень приглушённо, будто вообще из-под половиц, однако слова звучали слишком невнятно. Ясно одно — они серьёзно ругались. А через несколько минут мужчина распахнул дверь, коротким движением нацепил шлем и, сжав предлечье имперца ближе к кисти, потянул на улицу.       — Что-то случилось? — всё же поинтересовался легионер, когда Локйор остановился около золотисто-жёлтой лошади.       — Просто Дельфина думает, что она знает лучше остальных. Садись.       Судя по тону, Локи действительно взбешён. Так хотелось прижать норда к себе и успокоить его, но что-то подсказывало, что ничем хорошим это не кончится. А отказаться и бросить того, кто только-только вновь оказался в его жизни, офицер не хотел. Из хороших новостей, вжиматься грудью в спину Довакина и крепко держать его за пояс, сидя верхом, ему очень понравилось, пусть интимность момента и нарушалась холодом брони.

***

      Хадвар уже бывал в этом доме, пусть и единожды. Раньше здесь жил не самой доброй души маг, но после того, как Драконорождённый отеческими пинками загнал его на тот свет, ярл отдал это место своему новоиспечённому тану. С последнего визита одноэтажная хижина с комнатой на чердаке почти не изменилась, разве что увеличился слой пыли за тот месяц, что норд здесь отсутствовал, занимаясь «довакинскими делами» на Солстхейме, да кое-какая мебель обновилась. Почему-то здесь всё казалось родным и очень знакомым, будто имперец каждый день возвращался сюда. Локйор небрежно бросил походную сумку и шлем на стол справа от двери, потянулся к бутылке эля. Нет, так дело не пойдёт. Офицер аккуратно сомкнул пальцы на запястье, опуская руку с алкоголем, второй отодвинул с бледного лица жемчужно-русые пряди, удивительно мягкие.       — Не надо, — мягко улыбнулся он.       Довакин не поднял головы, хмуро глядя на него исподлобья. Однако Хадвар не отступал, ласково перебирал волосы. Оставил на уголке губ нежное касание, прижался лбом. Норд был уверен в том, что сможет переубедить его, вытянуть из шипастой клетки, в которую мужчина сам себя посадил. Герой не обязан оправдывать чужих надежд, особенно ценой собственного спокойствия. Надо лишь объяснить ему это. А уж убеждать солдат умеет.       — Тебе уже хватит.       Локи продолжал играть в гляделки, пока чужие пальцы вытягивали из хватки бутылку и ставили её на стол позади. Мгновение, другое — и рука уже сжимает тёмные волосы на затылке, втягивая имперца в очередной поцелуй, жадный, властный настолько, что в животе скручивается узел. Хадвару, как оказалось, нравится, когда Локйор так хищно пожирает его, толкаясь в рот языком и покусывая губу. Локйору нравится, как Хадвар от подобного стонет. Несмотря на то, что приходилось задирать голову, норд однозначно контролировал ситуацию. Ну, настолько, насколько это позволяло полупьяное сознание. Офицер наклонился, подтверждая, что он полностью отдаёт себя в чужие руки.       — Ладно, насрать, — на выдохе сдался мужчина, обхватывая ладонями загорелое лицо.       Как же мешает эта чёртова броня, была бы его воля, Хадвар сорвал бы её и бросил подальше. Хотелось как тянуть удовольствие, наслаждаться каждым прикосновением, так и поскорее закончить с длительной прелюдией, и разорваться между этими желаниями мужчина не мог. Драконорождённый, к огромному сожалению, с трудом оторвался, провёл большим пальцем сначала по скуле, опустил к губам. Было бы лучше, если бы он раньше снял перчатки, но даже так норд приоткрыл рот, посасывая фалангу, играя с дублёной кожей языком. В синих глазах читается неприкрытое восхищение.       — Ты точно уверен?       — Странный вопрос. Хочешь сказать, мне есть, о чём волноваться?       — Хочу сказать, что прогибаться я сегодня не собираюсь.       — Что же, раз я не смогу завалить дракона, придётся его оседлать, — рассмеялся офицер, срываясь на хихикающий стон, когда Локйор с шутливой обидой прикусил кожу на запястье.       Легат попятился, направляясь в сторону лестницы на чердак. Могли бы, конечно, идти наверх в объятиях друг друга, вжимаясь в горячее тело партнёра, но здравый смысл посоветовал не рисковать, особенно на подъёме. Нужно отдать должное, с прошлого раза Локйор сменил видавший виды узкий соломенный топчан на удобную двуспальную кровать, но теперь на неё можно было забраться только с изножья — между двумя сторонами крыши было не так много места. Довакин на ходу расстёгивал ремни и крепежи нордского доспеха и, пока партнёр устраивался на краю постели поудобнее, начал складывать его на комод. Пальцы не очень хорошо слушались, в крови всё ещё гулял хмель, пришлось повозиться. Возился так долго, что Хадвар засмеялся, поднялся с места и, сдвинув в сторону волосы, легонько укусил за едва выпирающий шейный позвонок, пока руки помогали непутёвому любовнику. Объятия пришлось прервать, чтобы отправить красный поддоспешник вслед за бронёй.       Имперский солдат повлёк Локи за собой, возвращаясь на кровать, снова затягивая в поцелуй, просящий, горячий, нетерпеливый. Удовлетворённый таким поведением норд быстро вернул себе главенство, сминая чужие губы, покусывая их, исследуя рот языком. Медленно, с наслаждением мужчина стал опускаться ниже, оставляя мокрую дорожку и след из ярких алых пятен, потянул за волосы, прикусил выступивший кадык, хищно рыча. Шероховатые от мозолей ладони поползли под рубаху, чтобы задрать её, оголить торс; Хадвар замешкался, стягивая ненужную ткань, под конец зацепил рукой плечо Драконорождённого. Секунду, плечо? Только сейчас он заметил, что жар от чужого крепкого тела пропал, а на внутренней стороне бёдер уже лежали ладони, оглаживая, силясь не сорвать сразу штаны. И, как бы, зачем Локйору подобным заниматься, хотел бы спросить себя офицер, но жгучее желание увидеть такого норда напрочь отбило всякие сомнения. Мужчина слегка рваными движениями вытащил полувставший член, провёл снизу вверх большим пальцем, усмехнулся, обжигая чувствительную кожу дыханием.       — Локи… — почти жалостливо позвал Хадвар. Легионер замер, едва касаясь губами головки, и поднял взгляд, ожидая ответ. Во имя Девяти, не надо так смотреть… — Что ты задумал?..       — Ну, я ведь обещал, что за твои шутки заставлю кричать, — и ни капли сомнения в том, что солдат поймёт правильно. — А я держу свои обещания.       Щёки вспыхнули пунцовым. То, что Хадвар позволял ему всё, с каким рвением и азартом Локи этим пользовался, срывало и закапывало последние намёки на самоконтроль. Пальцы одной руки зарылись в густые волосы, трепетно перебирая пряди, вторая служила опорой для тела сзади. Имперец сбивчиво вздыхал, стоило лишь взять член немного глубже, чем до этого, очертить языком уздечку. Первое время даже не смел просить ускориться или сменить подход, лишь срывался на глухие стоны. Предательская мысль о том, где и с кем Локйор мог научиться подобным вещам, неприятно кольнула в задремавшее чувство собственничества, и в следующий момент ладонь перетекла на затылок, настойчиво давя. Норд опустил взгляд, мазнул по чужому лицу и непроизвольно проскулил. Смотрящий исподлобья Локи с членом во рту и сведёнными к переносице бровями выглядел чертовски соблазнительно и правильно, горящие щёки и уши как нельзя идеально дополняли картину. Хадвар на пробу толкнулся глубже в горячий влажный рот, головка скользнула в глотку, а Довакин едва ли поморщился, лишний раз блестя бессовестными синими глазами. До обиды приятно, до злости узко, нужно держать себя в руках, но единственное, что солдат сейчас держит, так это полная тревог и знаний голова одарённого норда, которую хочется насаживать до основания, чтобы осталась лишь звенящая пустота. Офицер сорвался на задушенный крик, ладонями прижимая мужчину носом к лобку, бёдрами фиксируя на одном месте. Принуждая глотать всё, что так долго копилось. Локи прищурил один глаз, кадык судорожно дёрнулся.       — Ох, я… — норд поспешно отпустил волосы, положил ладони на щёки, виновато хмурясь. — П-прости, я не… — и замолк на полуслове, глядя, как припухшие губы расползаются в ухмылке, а от игриво прикушенного языка к головке протягивается тонкая нить вязкой слюны с остатками белёсой спермы.       Ну вот, можно и хоронить теперь. Сердце замерло на мгновение и вдруг забилось так сильно, будто пыталось проломить рёбра, лишь бы оказаться в сильных руках, которые уже потянулись вверх, оглаживая шрамы на теле. Хадвар голодно прогнулся под касаниями, в ту же секунду челюсти плотно сомкнулись на плече, почти прокусывая, и легат сразу зацеловал след. Решительно придавил партнёра к постели, зажимая зубами тёмный сосок. Легионер не успел ещё отойти от одного оргазма, а Локйор уже пытался стимулировать другой одними ласками. Если так продолжится, выдержка солдата кончится раньше, чем норд выполнит свой коварный план.       — По-подожди, Локи… — всхлипнул он, дрожа от переполняющего наслаждения.       — Всё нормально?       — Да, я просто… П-просто это… Слишком много…       — Перерыв? — нежно мурлыкнул Драконорождённый, целуя ухо.       Хадвар прерывистым движением кивнул, облегчённо выдыхая. На скуле остался ещё один смазанный поцелуй, мужчина отстранился, позволяя вдохнуть побольше воздуха. И почему-то стало так холодно, одиноко, что шатен сам потянулся обратно в объятия, неугомонно прижимаясь губами к выпирающей на шее венке. Тихий смех раздался сразу после того, как офицер отстранился, по коже поползли мурашки.       — Ты же только что хотел отдохнуть, разве нет?       — Ты оказался очень убедительным.       — Убедительным?       — Ага. Убедил меня полностью отдаться в твои руки.       Довакин засмеялся в голос, хватая его за бёдра. Вместо страстного соприкосновения губами воины, прильнув друг к другу, не очень страстно столкнулись лбами, не разобравшись, кто из них поведёт. Глупо, но по-особенному забавно. Локйор прочертил кончиком пальца непрерывную линию от уголка губ до ключицы, оттуда до нижнего ребра, и вдруг поднялся с кровати, шаря в комоде. Оставленный без тепла, Хадвар приподнялся на локтях, провёл взглядом по длинным глубоким шрамам на широкой спине. Прижаться бы к ним языком, очертить каждую неровность, забирая касаниями всю боль, которую эти отметины за собой таят.       — Да блядь, — коротко и злобно выплюнул Локи, снова перерывая всё содержимое ящика комода в поисках нужной вещи. — Нашёл.       Маленький угловатый сосуд с полупрозрачной красной жидкостью больше походил на зелье лечения, чем на… Что бы то ни было. С довольной улыбкой норд потянулся к тёмным от прилившей крови губам, вытягивая последний воздух и всякое желание побыть сверху. Что ни говори, а целовался легат так же, как и сражался: уверенно и беспощадно, без шанса на помилование. Исследуя чужое нёбо в поцелуе, ещё более ненасытном и наглом, он большим пальцем влез за щеку, переместил подушечку на язык, прижимая и щекоча. Солдат, возбуждённо сопя и стеная, вцепился руками в плечи. Локйор окончательно избавил его от штанов, устроился между ног и, отвлекая новыми ласками, скользнул пальцами к анусу. Когда он успел открыть пузырёк и облить его содержимым кожу, Хадвар снова пропустил. Да и какая вообще разница, как можно об этом думать, когда в напряжённое кольцо мышц медленно, но до упора, по одной фаланге входит средний палец, давит на стенки, слегка загибаясь, а вторая рука продолжает безапелляционно трахать рот… Ох, стоило всё же согласиться на перерыв, но нежность движений обманула, заставила поддаться соблазну, а противиться такому напору мужчина просто не мог, да и не хотел.       Драконорождённый не давал передышки, всю пустоту момента заполнял собой, своими прикосновениями и поцелуями, хищными укусами. Он неумолимо тянул время, но тратил его на томительно приятную растяжку, осторожно добавлял по одному пальцу только тогда, когда остальные входили более, чем свободно. Трёх, как сам захмелевший от привкуса мёда на чужом языке Хадвар заявил, было недостаточно, а когда мужчина ввёл четвёртый, совсем потерял счёт времени. Пальцы сгибались хаотично, извивались внутри, обидно не касаясь именно там, где хотелось больше всего. И, что самое нервирующее и возбуждающее одновременно, Локйор просто не давал закончить просьбу о большем: то кусал за бедро или сосок, то прижимался губами к коже, оставляя новые багровые пятна, то вообще резко толкал пальцы глубже, каждым действием вырывая всё менее сдержанные стоны. Живот крутило, до ноющей боли, и норд потянул руку к паху.       — Локи… — низко прорычал Хадвар, и его ладонь бережно направили к изнывающему члену.       — Знаешь… Хочу увидеть, как ты это делаешь.       Просьбу он понял не сразу. А когда понял, то лицо вспыхнуло ещё ярче, хотя, казалось бы, краснее было некуда. Дрожащая кисть дёргалась грубо, неровно, и всё было бы гораздо проще, если бы легат не истязал его растяжкой. Таз оторвался от кровати, имперец толкнулся в кулак и почти крикнул из-за внезапно ускорившихся темпов партнёра. Рука покинула рот, больше не заглушая стоны, и прильнула к налитому кровью стволу, сплетаясь пальцами. Несколько смазанных толчков — и спина изогнулась, в ушах вновь зашумело, от почти болезненного оргазма потолок залило искрами. В ногах неприятно потянуло так, словно мышцы напомнили о длительной пробежке, а не о сексе. Довакин медленно отстранился, успокаивающе стал гладить торс, ноги, скулы.       — Молодец, волчонок, молодец, — тихо похвалил он, прикосновениями расслабляя солдата. — Отдышись.       Невесомые поцелуи обжигали губы, щёки, кончик носа, неправильно сросшегося после старого перелома, виски и даже уши. А потом офицер вдруг обнаружил, что лежит лицом вниз, а Драконорождённый подкладывает под его живот подушку, разминает в руках ягодицы. С этим обаятельным мерзавцем нельзя терять бдительность, но каждый раз происходит одно и то же. Хадвар то и дело отвлекался на мужчину, убеждаясь, что он в порядке, а в итоге сам едва ли не попадал под удар. К щедро смазанному и разработанному анусу прижалась горячая головка, потёрлась, поддразнивая, и неторопливо проникла внутрь, растягивая шире. Вдоль ложбинки позвоночника появились первые засосы, Локи прикусил шею чуть выше лопаток, медленно, бережно входя всё глубже, до конца.       — Ох, подожди, я… — запричитал мужчина, сжимая в руках одеяло.       — Не бойся, всё будет хорошо, — ласково мурлыкнул тот, обвёл языком один из шрамов. — Говори, если будет больно, ладно?       Ага, как же, скажет он, когда мир плывёт перед глазами, а в заднице неприлично зудит от нетерпения. Хадвар притянул руки ближе к лицу, спрятал в них рдеющие щёки, вдавил в них сдержанное мычание. Вроде могучий воин, солдат Имперского Легиона, переживший ужасы Хелгена, а всё-таки мнётся перед Довакином, смущается, как девка на сеновале. Тот же одним внезапным толчком вошёл полностью, скользнул головкой по комку нервов, рассмеялся, вслушиваясь в эхо полукричащего сладкого стона, и прислонился ртом к могучей спине, целуя, кусая загорелую кожу до тёмных пятен везде, где доставал. Одной рукой он упирался в кровать около лица норда, другая прошлась по одубевшим мышцам, застыла на пояснице, касаясь кончиками пальцев, ощутимо хлестнула по заднице, тут же поглаживая в качестве извинений. Движения медленные, методичные, стоило лишь найти правильный угол, как Локйор перестал его менять, не без удовольствия заставляя мужчину почти растекаться по постели.       Всё вязкое, густое, единственная опора, кровать, казалась ненастоящей, словно вот-вот распадётся, как сугроб под ногами, позволит упасть на самое дно, но снег хотя бы холодный, отрезвляющий, а жар растекался, обволакивал тело, как расплавленное серебро обволакивает треснувшее кольцо. Надрывно вздыхающий над ним норд ситуацию не спасал, лишь сильнее разжигал в животе тягучее пламя. Локи потянулся к губам, однако лишь злобно выругался. Обернувшись, офицер рассредоточенным взглядом оценил недовольное лицо и, вопреки всему, хохотнул: как бы Драконорождённый ни старался, из-за разницы в росте он не мог даже очертить языком линию челюсти, не говоря уже о поцелуях. Легат нахмурился, грубо толкнулся ещё дальше, звонко шлёпнув.       — Ах ты!.. Бля-я-адь…       — Держу обещания, — поддразнил тот, стискивая задницу в пальцах.       Он сорвался. Жадный, нетерпеливый, Локи подхватил солдата под коленом, переворачивая на спину, бессовестно вдалбливаясь глубже, закинул чужую ногу на плечо. Хадвар не эльф и не вор, его тело сильное, но не гибкое, оттого жилы натянулись почти до боли, приподняли вторую. Ладонью имперец закрыл себе рот, попытался сфокусировать внимание на непривычно неспокойном лице, на блеске глубоких синих глаз, а Довакин продолжил напирать, вытрахивая не только желание оставаться в здравом уме, но и вообще всякие мысли.       — Такой очаровательный, — видно, что связная речь и ему даётся с трудом. — Убери руку, я хочу тебя слышать.       — Ло-ок… йор… — охрипшим голосом блеет норд и вхлипывает, когда потянувшуюся к члену ладонь прижали к кровати. — Локи, мн-не надо…       — Ты сможешь без рук, — и вбивается сильнее.       Лишь звёзды перед глазами, лишь нестерпимый жар. Боль была. Но была она в горле, раздираемом несдержанными захлёбывающимися стонами, в изогнутой в наслаждении пояснице. Боль была, но она тонула, тонула в бескрайнем море вспышек и прикосновений, сильных, грубых и при этом ласкающих. Хадвар вжимается макушкой в кровать, его трясёт от оргазма, хотя в этот раз его даже не коснулись. Живот тянет, кончать в третий раз болезненно нечем, но почему-то от этого накрывает лишь сильнее, с головой, под рычащий стон легата внутри начинает разливаться тягучее тепло, похвала доносится откуда-то из другого мира, глухая, с эхом. Нужно время, чтобы на подкорке сознания родилась обидная мысль: его, не боясь этого слова, выдолбили досуха, едва ли не до потери пульса, а «великий герой» вряд ли успел насладиться сполна. Но Локи уже переваливается на бок, явно не уставший.       — Знаешь, драконов призывают по их имени, — тихо произнёс он. — И мне понравилось, как ты кричишь моё. Мне не надо быть ящером, чтобы хотеть прийти на твой зов.       Хадвар вяло бьёт локтем по рёбрам, выдыхая. Дыхание постепенно приходит в норму, а с сонливостью нахлынуло и желание если не сравнять счёты, то хотя бы приблизиться к равенству. Он нащупывает где-то на кровати флакончик, выливает остатки на пальцы и невозмутимо хватает возлюбленного за пояс, садит к себе спиной. Его рука тут же скользит по плоскому животу, задевает готовый к продолжению член, вторая потирает розовый сосок, пощипывает, губы вжимаются в ухо. Локйор удивлённо вздыхает, но не препятствует, даже наоборот, вплетает пальцы в волосы, закинув руку назад, хватает другую за запястье. Аккуратно, фаланга за фалангой солдат входил в горячее тело, но его терпение граничило с усталостью, долго так осторожничать он не смог. Вот легат уже дрожит, выгибается, бесстыже стонет, закидывая голову назад, на крепкое плечо. Лишь растягивающие нутро пальцы и шершавая ладонь на члене, надрачивающая в том же безумном темпе, — то немногое, чего ему хватает, чтобы излиться в руку.       Смазанный поцелуй остался на виске, и мужчина измождённо заваливается на спину. Красный, взмокший, расхристанный на постели, он выражал столько эмоций, сколько ещё не видел никто, кто с ним был. Интимнее душевных разговоров, запретнее нерассказанных секретов. Хадвар вдруг понял, что это было лучшим откровением, на которое способен его Драконорождённый. Уязвимый и доверяющий. Только ему можно было смотреть на такого Локи, остававшегося для всех непоколебимым героем.       Сквозь пелену ночной тиши продирается приглушённый голос:       — Кросис, Хадвар.       — Не понимаю.       — Я говорю, извини.       — За что ты извиняешься? — Хадвар лениво разлепил веки, не отклеивая щеки от бледного живота.       — Я должен был хоть что-то тебе сказать, а не ломиться сразу на Солстхейм.       Тёмные руки, до этого бережно опоясывавшие талию, сгребли нерадивого Довакина в крепкие объятия. Мужчина уткнулся носом в светлые растрёпанные волосы, вдохнул родной запах мёда и хвои. Локи помедлил, но вжался в широкую грудь. Он прощён. Он может отдохнуть, может забыть о том, что ему уготовано Девятью. Рядом лежит тот, кто, на самом деле, давно уже готов был разделить эту тяжёлую ношу. Тот, кто помогает чувствовать себя живым. Тот, кто из раза в раз напоминает о такой мелочи, которую Локйор никогда раньше не ценил — он ещё дышит. Он живой. А мир подождёт.