Витражи

      — Меня кошмар ночным удушьем сдавит, и я в поту от ужаса проснусь. Бог, обитающий в груди моей, влияет только на мое сознанье. На внешний мир, на общий ход вещей не простирается его влиянье. Мне тяжко от неполноты такой, я жизнь отверг и смерти жду с тоской.       Тихими водами разливался по гостиной шелковистый девичий голос. За окном заметает последние намеки на дороги, голые деревья осунулись под залежами снега, а в доме — тепло, уютно и пахнет зеленым чаем.       Мэна читает нежно, на грани шепота, будто обнимая словами — низкий тембр совсем не шуршит, вьется атласными лентами, аккуратно спутывая и забирая желание шевелиться вовсе. Теплые руки лежат на давно пожелтевших страницах и поглаживают витиеватые иероглифы, чтобы не запнуться и не прервать до странности интимный момент.       Майки, сколько себя помнит, окружал себя мысленно частоколом да закладывал мины по периметру — так, чтобы никто и никогда не подобрался, не замарал руки, не вцепился когтями в сердце да не посмел вызывать эмоции.       Но сейчас — с ней, не в одиночестве — тепло, уютно и пахнет зеленым чаем. По-хорошему противно от этого — от странности книги, от слишком удобной позы и от всепоглощающего, необъятного комфорта. От правильности происходящего. Будь он помладше да подурее — заподозрил бы неладное, потому что нельзя, чтобы было так спокойно. Жизнь построена на принципе баланса, нет добра без зла и ян без инь — за большим «хорошо» обязательно будет скрываться громадное «плохо», но Манджиро уже давно не мальчик — повидав некоторое дерьмо, теперь он ценит каждую секунду долгожданного отдыха.       — Блажен, к кому она в пылу сраженья, увенчанная лаврами, придет, кого сразит средь вихря развлечений или в объятьях девушки найдет.       Она перехватила книгу одной рукой, а вторую запустила в волосы Сано. Его голова покоилась на ее коленях.       Он даже не зажмурился от неожиданности — пусть глаза были закрыты, а чувства обострены, знал — не навредят. Не то что не посмеют, не захотят просто. Она могла бы прибить его добрую сотню раз, но не думала об этом даже — не до того было.       Мэна была студенткой столичной академии искусств, будущим преподавателем культурологии и литературы. Майки, право, подумывал, что им там вместе с философией да психологией преподавали защиту от темных сил — рядом с ней все демоны засыпали младенческим сном, не смея просыпаться до ее ухода. Ангельское сияние должно было пагубно влиять на нечистые силы, но каждая хтонь из его маленького внутреннего пантеона оставляла пост, чтобы разлечься поудобнее и дать хозяину тела и разума отдохнуть, набраться моральных сил и просто побыть с кем-то, кому он доверяет. Было даже не важно, чем они занимаются — если Мэна находилась в поле зрения и говорила своим тихим низковатым голосом, то хоть беги в этот момент, хоть на дерево лезь, все равно было тепло и спокойно.       Нежные руки гладили выжженные осветлителем длинные волосы.       — Я шлю проклятие надежде, переполняющей сердца, но более всего и прежде кляну терпение глупца.       — Мэна, — тихо позвал Сано, — я сейчас усну.       Девушка пальчиком поддевает ляссе, закрывает и откладывает книгу.       — Тебе так не нравится Гете? — с улыбкой спрашивает она.       — Мне так нравишься ты.       Метель на улице ни в какую не утихала. В гостиной трещал камин.       Было тепло, уютно и пахло зеленым чаем.