Зеленый мир

Тикхен шел, не разбирая дороги, ругая себя за то, что позволил этому всему зайти так далеко. Зачем, зачем он разрешил мальчишке прислать ему пчелу? Просто так хотелось хоть раз ощутить чужую пыльцу, вдохнуть пьянящий аромат искренне заинтересованного существа. Хоть на краткий миг почувствовать себя… обычным дендром, а не колючим уродом, не пригодным для… ни для чего, кроме жизни в пустыне не пригодным. А этот мальчик хрупкий. Кожа тонкая, запах такой головокружительный, что сдержаться почти невозможно. Несколько капелек его сока, слизанных с узкой ладони, буквально обожгли нёбо, он еле удержал вожделение, которое поклялся себе не испытывать. Но разве в брачный сезон кто-то властен над своим телом? Сколько попыток было жить, как все? Дважды Тикхен верил красивым словам, имевшим силу ровно до тех пор, пока он не показывался на глаза потенциальным партнерам. Все рушилось в один миг, а мучившему вожделению даже невозможно было дать выход – член тоже был покрыт мелкими иголочками, цеплявшимися даже за самую гладкую кожу, что причиняло боль. И ладоням, и самому хм… органу размножения. А орхидейка был хорош! И пах так, что… болезненное, мучительное возбуждение снова будет преследовать его вплоть до окончания цветения. А оно, цветение, только началось. Вспоминая корону из розовых цветов, венчавшую орхидею, его гибкое гладкое тело, большие лиловые глаза, Тикхен чуть не взвыл от накатившей на него горячей волны. Ее можно было сравнить лишь с дыханием пустыни. Обжигающим, но приятным. Большой колючий член, созданный Природой будто в насмешку над ним, радостно запульсировал, налился соками, совершенно не заботясь о том, что доставляет хозяину массу неприятностей. - Колючка, ты где? - раздалось в отдалении. Чертов маленький розовый упрямец! Красивый, соблазнительный… не испугался, не отверг, но все равно ничего не сможет сделать. НИ-ЧЕ-ГО. Не с его нежными ладошками… хвататься за чертовы иголки. И не с его хм… чувствительной кожей принимать ласки. - Ну-у-у! – послышалось обиженное. – Я тебя за пять полетов пчелы учую, кактус! Я знаю, что нравлюсь тебе! И не отстану! Буду тащиться за тобой до самой пустыни! Завяну, пусть тебе, толстокожий, стыдно станет! Я уже пить хочу! Ругнувшись сквозь зубы, Тикхен развернулся и пошел на чарующий запах настырного мальчишки. - Чего ты привязался? – нелюбезно рыкнул он, выходя на небольшой пятачок, освещенный Секрой. Горе-преследователь сидел в высокой траве, обхватив руками круглые коленки, и выглядел… очень трогательно. - Ты что, бегаешь от меня? Я же только к роднику предложил сходить! - Ты глупый или притворяешься? – чуть удивленно спросил кактус. Орхидейка надулся и обиженно засопел. - Не понимаешь, - констатировал Тикхен, подходя ближе. – Это видел? Он указал на свой возбужденный член, украшенный микроскопическими мягкими иголочками. Пухлые губы мальчишки сложились в кружочек, и он выдавил: - О… - Вот тебе и «о», - проворчал кактус, усаживаясь рядом. – Придется ждать конца цветения. И чего ради, Сушь меня замучай, я остался на той поляне? Надо было сразу уходить, а теперь поздно! - Я… - лиловые глаза лукаво блеснули, - хочу помочь. Правда, - он снова затараторил, небезосновательно боясь возражений со стороны своего сурового собеседника, - погоди, послушай. Я вижу, понимаю. Но если Создатель сделал тебя таким, должен же он был предусмотреть… ну, как-то же… - Никак! – рявкнул вдруг Тикхен, поднимаясь. - Неправда, - жарко уверил его орхидея. – Ты… пробовал с кем-нибудь? Кактус насупился. - Вот видишь! – воскликнул мальчишка. – Давай попытаемся! Ну что ты теряешь? Или я тебе не… - Нравишься, - уже менее враждебно буркнул кактус. – Меня Тикхеном зовут. - Я Ауэтари, - улыбнулся орхидея. – Идем. Там, около родника, чудесное место для… экспериментов. Тикхен еще раз с ног до головы оглядел его, чуть дольше задержавшись на трогательных цветах, которые то распускались, то закрывались, выдавая волнение и нетерпение, вздохнул, немного потоптался и решился: - Идем. Мальчишка резво подскочил с места и чуть не запрыгал от радости. - Ничего не выйдет, - решил еще раз честно предупредить Тикхен. - А вот это мы еще посмотрим, - улыбнулся его странный собеседник, - идем, - скомандовал он, тряхнул волосами и исчез в густых зарослях, не забыв оглянуться, чтобы убедиться, что кактус не передумал. Тикхен сделал несколько не слишком решительных шагов, и Ауэтари успокоился. На дорогу они потратили остаток ночи. Когда лик Селлы появился из-за острых горных вершин, орхидея нагло устроился у ног замершего в ожидании перевоплощения кактуса и с первыми лучами обратился прекрасным цветком, не желая, видимо, слушать возражений. Тикхен вздохнул, но не отодвинулся, место было удобным: до воды недалеко, и солнечно, и не слишком продувается. Уже перетекая в дневную форму, он вдруг ощутил, как его корни нежно переплелись с корнями Ауэтари. На это, видимо, наглец и рассчитывал. Так они и встретили утро – тонкая орхидея, тянущая листья к светилу, и мощный темно-зеленый кактус, увенчанный скромной белой звездочкой единственного цветка. Весь долгий солнечный день они вдыхали ароматы друг друга, ловили отголоски теплого ветерка, пили воду и… ждали ночи. Орхидея – с нетерпением, а кактус – с изрядной долей недоверия. *** - Тихо, не шевелись, - прошептал Ауэтари, стоило светилу окрасить горизонт во все оттенки красного, знаменуя окончание дня. Он опустился у ног замершего Тикхена и осторожно погладил его не покрытые иголками ступни. Тонкие пальцы побежали выше, но, запутавшись в пушистых колючках, отступили. Ауэтари не спешил, он коснулся внутренней части предплечий, скользнул теплыми ладонями в подмышечные впадинки, коснулся под подбородком, пощекотал шею, нашел незащищенные местечки за ушами, очертил темно-зеленые губы, высокие скулы, виски. Волосы Тикхена действительно оказались жесткими, но не колючими. Их яркая белизна резко контрастировала с темной кожей. - Ты красивый, - выдохнул Ауэтари. – Не спорь, - перебил он партнера, попытавшегося оспорить это утверждение, - я же вижу, - он осторожно прикоснулся к цветку в белых волосах. – Все будет хорошо. Мальчишка улыбался, будто ему нравилось то, что он делал, будто на самом деле нет в мире ничего более приятного, чем гладить грубую кожу и постоянно помнить о том, что слишком приближаться к ее обладателю не стоит. Тикхен прерывисто вздохнул и закрыл глаза, позволяя чутким пальцам пробежаться по векам, лбу. Он положил ладони Ауэтари на плечи, чтобы тот, забывшись, не вздумал его обнять. Пальцы мальчишки снова нашли плотно сжатые губы и погладили их, потом зарылись в волосы, а рта коснулся язык. Тикхен вздрогнул от неожиданности и открыл глаза. Красивое лицо орхидеи оказалось так близко, что были видны каждая крупинка пыльцы на розовых цветах в его волосах и каждая черная крапинка в лиловой радужке глаз. Он улыбался, ласково перебирал волосы и совершенно не обращал внимания на то, что колючки, топорщащиеся на груди партнера, находятся в опасной близости от его нежной кожи. Ауэтари терпеливо стоял на цыпочках, ждал, пока ему ответят, нежно массировал затылок, а Тикхен чувствовал себя дикой, едва прирученной пчелой, которую ненавязчиво приучают к мысли, что взаимодействие с дендросом – это приятно. И полезно. И… - Поцелуй меня, - тихо прошептал Ауэтари, и потянулся к нему снова. Весь, как был, с этими трогательными цветами, чуткими пальцами, гладкой теплой кожей… Тикхен твердо удержал его у самых кончиков шипов, украшающих грудь, а потом, чуть помедлив, коснулся его губ своими. Орхидея был сладок, как самый изысканный нектар. Вкуснее воды любого из родников, струи которых приходилось целовать кактусу за всю его нелегкую жизнь, а путешествовал он немало. Забывшись, мальчишка позволил своим ладоням соскользнуть на мощную шею, там, где кожа граничила с кромкой волос, шипов не было. Поцелуй длился и длился, щитки, прикрывавшие обычно член Тикхена от любопытных глаз, разошлись, выпуская внушительный отросток на волю, Ауэтари пришлось отстранить, чтобы не поранить тонкую кожицу его живота. Юбка из листьев, прикрывавшая самые сокровенные места орхидеи, уже довольно заметно топорщилась спереди, выдавая искреннюю заинтересованность своего обладателя, а сам мальчишка будто стал еще красивее. Бледно-зеленая кожа его потемнела, губы чуть распухли, а благоухание стало просто одуряющим. Одним гибким движением Ауэтари освободился от хватки сильных ладоней, все еще удерживавших его за плечи, и опустился на колени, с интересом разглядывая то, что мельком видел прошлой ночью. Член у Тикхена был довольно внушительный: толстый, длинный, темно-зеленый и… весь покрытый белесым пушком мягких иголочек. Свободным от них был только самый кончик, длиною в несколько сантиметров. Ауэтари осторожно прикоснулся к свободному участку чувствительной плоти и чуть пощекотал небольшое отверстие, которое там обнаружилось. Тикхен судорожно вздохнул и впился ему в плечи, но тут же опомнился, отпустил, погладил, надеясь, что следов его несдержанности не останется на этой тонкой коже. Орхидея улыбнулся и осторожно лизнул самый кончик члена, пощекотав крошечную дырочку, а потом подул в нее. Тикхен застонал, сдерживая себя, и ободренный такой реакцией мальчишка обхватил своими полными губами свободный от иголок участок и пососал. Медленно, обводя языком и лаская губами, втягивая в горячий рот и снова выпуская. Глаза его были прикрыты, руками он поглаживал внутреннюю поверхность мощных бедер своего неожиданного партнера, наслаждаясь ощущением плотной горячей кожи под ладонями, тихими вздохами Тикхена, прикосновениями его пальцев, поглаживающих по волосам, нежно дотрагивающихся до лба, подбородка, бутонов короны. Потерявшись в приятных ощущениях, Ауэтари впустил в рот не только головку большого, вкусного члена, а захватил чуть больше, даже не обратив на это внимания, продолжая ласкать партнера. Не открывая глаз, он заглатывал упругий отросток уже до половины, страстно постанывая, мечтая вобрать как можно больше, облизать весь, полнее ощутить пряный, чуть кисловатый вкус капелек сока, выступивших на вершинке. - Тари… подожди… что ты делаешь? – с трудом выговорил Тикхен, отстраняя любовника. Орхидея с громким чмоком выпустил изо рта свою добычу и удивленно уставился на нее. - Я говорил, что получится! – весело выкрикнул он и снова обхватил член партнера губами, больше не опасаясь пораниться – мелкие иголочки втянулись внутрь, оставив по себе лишь микроскопические поры, не причиняя вреда нежному рту Ауэтари, взявшегося за дело с удвоенной страстью. Тикхен удивленно наблюдал за ним, борясь с желанием намотать на руку шелковистые волосы и притянуть нежного мальчика еще ближе, погрузиться в горячую глубину его расслабленного горла, рычанием и стонами давая выход так долго копившейся чувственности. То, что колючки, так долго доставлявшие неприятности, вдруг исчезли, несказанно удивило кактус, но ласки его неожиданного любовника доставляли ему столько удовольствия, что думать о фокусах, выкидываемых собственным телом, не получалось. Тикхен стонал, запустив обе руки в розовую волну тяжелых волос, и боялся только одного: что все происходящее – плод его больного воображения, разыгравшегося от нехватки внимания со стороны потенциальных партнеров. Ауэтари, постанывая, обхватил ставший гладким член одной рукой, несколько раз прошелся по всей длине, сжимая и поглаживая, а вторую запустил между раздвинувшимися листочками собственной юбки. Тикхен вдруг дернул его вверх, заставляя подняться с колен, и впился жадным поцелуем во влажные губы своего мальчика, вдыхая аромат волос, поглаживая его напряженный член. Тот оказался небольшим, гладким, с ярко-розовой головкой. - Ммм… - простонал Ауэтари, - Тик, не спеши, а то я… Тииик! Тикхен нехотя отпустил любовника, и снова ощутил, как по члену заскользили его горячие губы. Это было так хорошо, что, забыв обо всем на свете, он обхватил ладонями склоненную голову и задвигал бедрами, не в силах больше сдерживаться. Ауэтари стонал, принимая толстый член почти до конца, помогая себе руками, то полностью выпуская его изо рта, то снова с удовольствием заглатывая. Движения кактуса становились все нетерпеливее, резче, пока, запрокинув лицо, он не зарычал, попытавшись, отстраниться в самый последний момент, но ему не позволили. Ауэтари обхватил руками мощные бедра, забывая об опасности пораниться, обо всем забывая, и в его жадно ласкающий, горячий рот ударила струя вязкого кисло-сладкого сока. Он проглотил все до капли, пьянея от необычного вкуса, вылизал резко уменьшившийся в размерах отросток, погладил каменно-твердые ягодицы и, подняв на Тикхена глаза, облизал губы. - Ты больше не колешься, - заметил он, лаская очистившуюся от иголок кожу, - Мой лысый кактус, - розовый язык прошелся по поджавшемуся животу, груди, переместился на шею, а потом и все гибкое миниатюрное тело орхидеи прильнуло к любовнику, и тот ощутил, как горячий, все еще твердый член уперся ему в бедро. - Тари, - кактус не знал, что говорят в таких случаях, - мой… - Твой, - перебил его мальчишка, продолжая тереться, обвиваясь, как лиана вокруг мощного ствола, - И я хочу тебя. Хочу, чтобы ты… Тикхен не стал дожидаться, пока бесстыдник озвучит все свои желания. Он подхватил его под упругие ягодицы, бережно прижимая к себе. Теперь, когда чертовы иголки загадочным образом втянулись внутрь, он мог сполна насладиться прикосновениями к другому существу. К любовнику, партнеру, мог вдыхать его пьянящий аромат, скользить руками по коже, не опасаясь поранить, сделать больно, оттолкнуть. Он отнес Ауэтари к ручью, уложил на мягкую траву и, не веря собственному счастью, принялся ласкать его, гладить, захлебываясь от какой-то нелепой нежности, ощущения нужности, желанности. Орхидея закрывал глаза, целуя, выгибался, подставляя наиболее чувствительные местечки, тихо постанывал, запуская руки в короткие волосы своего кактуса, позволяя себя изучать, познавать. Тикхен совсем потерялся в ощущениях, желание снова накатило на него, и его член, снова ставший большим и горячим, не остался незамеченным. - Тик, - простонал Ауэтари. – Хочу тебя. По-настоящему. - Я… - кактус смутился, не зная, как сказать, что боится навредить нежному любовнику, испортить все, сделать что-нибудь ужасное, то, что разрушит хрупкое влечение между ними, боится покрыться колючками в самый неподходящий момент, когда… - я не… - Чшшш… - Ауэтари привлек его к себе, заставляя улечься сверху, - я обещаю, что все будет хорошо. Тебе понравится, толстокожий, - он улыбнулся и снова поцеловал, так сладко, волнующе, что устоять было просто невозможно. – Давай. Только не спеши. Ммм… Не бойся, ты не навредишь мне, я там тоже умею раскрываться. Как с бутонами, - он коснулся напряженного лица любовника и улыбнулся, - от желания принадлежать. Просунув руку между их телами, орхидея огладил внушительный член кактуса по всей длине и направил его в себя. Тикхен задышал тяжело и часто, впился в податливые губы поцелуем и осторожно толкнулся внутрь, туда, где все так сладко сжималось, обдавая жаром, где пульсирующие нежные стенки так плотно охватывали его, заставляя испытывать сотни оттенков наслаждения. Ауэтари застонал, выгибаясь, обхватил ногами, и подался навстречу, принимая в себя. Розовые бутоны в его волосах раскрылись все до одного, выдавая удовольствие, испытываемое их хозяином, и Тикхен, вдыхая источаемый ими аромат, вдруг осознал, что колючки и не покажутся, пока от партнера пахнет так сладко, пока тонкое тело любовника подается навстречу его жадным, неумелым движениям, пока он стонет в эти губы и пьет их сладость, пока весь большой зеленый мир раскачивается с ними, пока Секра не спрячется за горизонт, уступая место своей сестре. Ауэтари еще никогда не было так хорошо. То, что начиналось с простого любопытства, вдруг превратилось во что-то большее. Он каждой клеточкой своего жаждущего тела ощущал любовника, каждый его стон отдавался где-то глубоко внутри, каждое движение яркими метеоритными вспышками обжигало веки. Его собственный член, зажатый между ними, терся о твердый живот Тикхена, и Ауэтари чувствовал, как горячая волна поднимается снизу, опаляя, заставляя кричать, и выплескивается жгучим, невыносимым удовольствием, тут же разделяемым партнером. Тот сжал его бедро, легко удерживаясь на одной руке, и, запрокинув голову, низко зарычал, заполняя любовника своим соком, брызнувшим из него тугой горячей струей. Сильное тело придавило сверху приятной тяжестью, и Ауэтари вдруг осознал: во всем мире тихо. Лишь плещется ручей, шелестит трава и где-то неподалеку заливаются трелью ночные музыканты – сверчки. Тикхен дышит в шею, а крошечная звездочка его цветка доверчиво раскрыта. Руки сами гладят ставшую очень гладкой спину, Секра плывет по небосклону, и это так хорошо, что больше ничего не нужно. Потому что все, что только можно, у него, Ауэтари, уже есть. КОНЕЦ