Ритмы сердец

      Темное мрачное небо, плотно затянутое густыми серыми тучами, разрывалось на части под шумные раскаты грома. Яркие молнии словно были трещинами на нем. Будто вот-вот мир расколется на множество мелких осколков и разлетится в стороны. Крупные капли дождя били по крыше академии Невермор, по размокшей почве, по скользким ветвям деревьев, листья на которых ещё не успели вырасти в этом году. Холодный ветер гнул эти ветви до земли, пробирался под кожу, выбивал землю из-под ног.       В каждой даже самой небольшой ямке на дорогах уже скопились лужи, на поверхности которых при низком давлении пузырьки удерживались долго. Суеверные люди сейчас наверняка бы твердили, что это плохая примета, что дождь будет ещё долгим. На самом же деле, такое явление легко объяснить законом физики. Но не все способны ее понимать. Да и некому объяснять было: ни одной живой души не встретишь на улице. Отличная погода для прогулки. Все прятались в своих комнатах, нежились под толщей одеял и боялись даже выглянуть в окно.       Все, кроме Уэнсдей Аддамс. Для неё такая мрачная атмосфера, когда капли с особой игривостью бились о сырую землю, казалась даже приятной. Есть ли что-то, лучше сильнейшего ливня в промозглый вечерний день воскресенья? Разве что тишина, покои которой нарушались лишь греющими холодное сердце раскатами грома. Весь шум создаёт природа, и никаких надоедливых криков учеников, которые сейчас даже при большом желании нельзя было услышать. Всё сгущающиеся вдали тучи приковывали к себе взгляд из под опущенных ресниц, а разряды молний заставляли вспоминать моменты из детства, когда мама в сотый раз рассказывала о первом поцелуе с отцом: под холодным ливнем, зигзагами молний и серенадами грома. И разве не романтика? Может, Уэнсдей и могла бы посчитать это чем-то схожим с таким неизвестным понятием, но точно не тогда, когда это касается родителей.       Пахло сыростью, чем-то особенно приятным и магически притягательным. Запах грозовой свежести и мокрой травы успокаивал мысли в голове, помогал расставить всё по уже давно знакомым полкам собственного изученного сознания. Вновь раздался раскат, а за ним и яркая, ослепляющая вспышка молнии: скорее всего попала в дерево или в одиночное здание католической заброшенной церкви посреди пустующей поляны. Но это уже было неважно. Главное — дойти до нужного места и не подвергнуть себя той же участи. Хотя, второй исход казался не менее приятным.       Очередная глубокая лужа разлилась прямо у порога нужного здания: небольшой одноэтажной постройки из дерева с двускатной крышей, кровля которой доходит почти до самой земли. Особой помехой это полуозеро для Уэнсдей не стало. Девушка не боялась промочить ноги, а потому смело ступила массивным черным ботинком в воду и отворила ветхую дверь, открывая для себя вид на привычный творческий беспорядок мастерской художника.       Тот поднял на нее сосредоточенный взгляд, в секунду меняя свое серьёзное выражение лица. Его брови медленно поползли вверх, а все внимание остановилось на девичьей фигуре, бесцеремонно ворвавшейся в его покои. Она закрыла за собой тяжёлую дверь, собрала зонтик-трость и просто прижала к своему сухому пиджаку.       — Привет? — неуверенно начал Ксавье, которого явно застали врасплох таким внезапным приходом. Гостей он не ждал, но на приход Уэнсдей не жаловался. — Что-то случилось?       — Ничего. — Аддамс отрицательно качнула головой, проходя вглубь здания, но не подходила слишком близко. Как и всегда, оставляла комфортную для себя дистанцию, чтобы оставаться уверенной и спокойной.       Её взгляд медленно проскользил по холсту, что был установлен напротив Ксавье. Картина была ещё далека от завершения, по размашистым мазкам было даже трудно определить, что именно автор запланировал изобразить.       — Побоюсь предположить, что послужило причиной твоего внезапного прихода. — Торп не сдержал слабой улыбки, пытаясь проанализировать взглядом ситуацию и что же всё-таки хотела сказать Уэнсдей своим приходом. Но читать мысли, к глубочайшему сожалению, он не умел.       — Мне обязательно придумывать оправдание? Или ты ждёшь от меня ещё одного приглашения на бал? — Скосив на Ксавье холодный взгляд, Аддамс придерживалась своего спокойного и размеренного тона.       Выдерживала между предложениями паузы, четко выражала интонацию. Идеально поставленная речь делала Уэнсдей самой собой.       — Вполне хорошая идея. Думаю, я заслуживаю. — Его губы растянулись в улыбке лишь ещё шире, а взгляд соскользнул на картину. Он пока ещё сам не до конца придумал, что тут будет изображено. — Ты мне так и не написала.— Отложив кисть ко всем остальным, Ксавье повернулся к Аддамс уже полноценно, имея возможность рассмотреть ее лицо при тусклом грязно-желтом свете лампочки.       — Я была занята гораздо более важными делами, — объяснилась она, повернув свое бледное лицо к собеседнику. Как всегда, улыбчивый, мягкий. Поперву эти черты казались такими странными. А сейчас уже воспринимались как что-то само собой разумеющееся.       — И ты, конечно, ни под каким предлогом меня в них не посвятишь?       За словами Торпа последовала немая тишина, которая длилась несколько секунд. Только мрачный взгляд черных глаз и лёгкая задумчивость в них.       — Пыталась отвлечь себя пытками младшего брата от страстного рандеву родителей, — членораздельно и медленно Уэнсдей все-таки озвучила ответ. Видимо, не сразу решила, стоит ли вообще что-то говорить по этому поводу.       — Ты не меняешься, — засмеялся Ксавье, понимая, что для самого Пагсли вряд ли бы констатация этого факта звучала так забавно. — Могла бы разбавить пытки своего брата хотя бы одним сообщением. Или письмом по голубиной почте, раз двери в двадцать первый век так и не распахнулись перед тобой.       — И что мне стоило написать? Тысячу методов пыток с использованием подручных средств? Или, может, отослать фото его заплаканного лица? Сомневаюсь, что тебя это позабавило бы сильнее, чем меня. К тому же, только мне позволено насмехаться над ним.       Уэнсдей четко удерживала свои границы и, возможно, даже проявляла какую-то заботу о брате. Такую заботу, которая свойственна и понятна лишь Аддамсам.       — Могла бы просто рассказать, как доехала, как проводишь каникулы. Необязательно ведь просвещать меня в мучения твоего бедного брата. Что-то же веселое за все это время произошло? — Ксавье пожал плечами, размышляя над тем, какое сообщение хотел бы получить. — В твоём случае, конечно, мрачное.       — Это и было самым интересным. Конечно, жутко рутинным, но без этого никак. Кто-то же должен воспитать из него нормального человека, а не тряпку, в которую он превращается. — Уэнсдей чувствовала на себе ответственность за характер младшего брата. — А мрачными были только попытки родителей вытащить меня на семейную прогулку. Ничего мрачнее я за всю жизнь не наблюдала.       — Но ведь гулять со своей семьёй не так плохо, как ты это преподносишь. — Торп пожал плечами. — Наоборот, не особо много есть родителей, которые так заботятся о своих детях и хотят проводить с ними время. Мой отец даже рождество на работе провел. Так что меня и пытать было некому. — усмехнувшись, Ксавье кивнул в сторону стульчика чуть поодаль, наконец приглашая Уэнсдей присесть.       — Мои родители публично облизывали бы друг друга даже на прогулке и выставляли нас с Пагсли полными идиотами. Во всем свои нюансы. — Аддамс присела на стул, расправив форменную юбку, дабы не смять её. — А рождество — слишком шумный и яркий праздник. При виде этих цветастых блестящих подвесок тянет на рвоту, — она описывала мишуру, которая являлась неотъемлемым украшением любой ёлки.       — Субъективщина. — Он даже не стал спорить, просто поджал губу и сложил руки на коленях, раздумывая. Ксавье всякий раз хотел открыть рот, чтобы спросить о том, почему же она всё-таки пришла, но не решался, вновь под натиском раздумий закрывался. Спустя продолжительную паузу и тишину, так сильно давящую в эту минуту, Торп всё-таки решился на совсем другой вопрос. — Ты уже придумала с кем пойдешь на бал?       — Похоже, в этом месте больше не осталось скрытных монстров-убийц. Так что нет, не придумала. — Уэнсдей на протяжении разговора не сводила взгляда с Тропа. Словно пыталась просверлить в нем дыру, но это никак не выходило.       — А не хочешь пойти не с монстром-убийцей? — Ксавье улыбнулся, с искренним любопытством склоняя голову и ожидая ответа. Надеялся он, конечно, на положительный. А кто не надеется на лучшее, задавая такие вопросы? Тем более, самой Уэнсдей Аддамс.       — Звучит довольно скучно, но заманчиво. И кого же ты предложишь на эту роль? — она знала ответ. Просто хотела услышать приглашение прямо, точно такое же, какое Ксавье заставлял ее произнести в предыдущий раз. Что-то вроде безобидной отместки.       — Себя, — без всяких заминок произнес Торп, а затем широко улыбнулся.       — Уверен, что не хочешь пойти с кем-нибудь, кто умеет танцевать, кто не бросил бы тебя, если вдруг неподалеку произойдет хищное убийство? — Уэнсдей стоило уточнить это. Никогда ведь не знаешь, что произойдет на следующем празднике.       — Ты начала беспокоиться об этом? — Ксавье даже усмехнулся с того, каким всё-таки забавным казался этот момент. Но определенно ему он очень нравился. — Если я тебя зову, то уверен. Сам знаю ведь, что убежишь, если что-то случится.       — Раз ты к этому готов, пусть будет так. — Аддамс снисходительно кивнула головой, упорно игнорируя первый вопрос Ксавье. Он выбил из колеи. Ведь не было никакого беспокойства. Совсем ни капли.       — Тогда предлагаю отрепетировать танец, раз уж настоящей причиной своего прихода сюда ты делиться не собираешься. Как тебе идея? — Он поднялся с хлипкого стульчика, взял со стола телефон и включил первую попавшуюся песню.       Из динамика тут же послышалась тихая мелодия. Ксавье всё же сделал попытку включить чуть громче, но почти ничего не поменялось, потому он быстро отложил эту затею. Хотя громкость песни была уже не так важна, когда ливень продолжал петь им за окном, теперь сливаясь с песней особенно ярко и красиво.       — Ты говоришь о медленном танце? — Аддамс недоверчиво нахмурила брови.       Сначала оглядела Ксавье, а затем остановилась на злосчастном телефоне, идентичном тому, с управлением которого она так и не попыталась разобраться. Музыка была странной. Раньше она этой песни не слышала, но не могла назвать ее неприятной. Просто непривычная.       — Только если ты не против. — Ксавье вытянул руку, своим действием показывая полную готовность к тому, что предложил.       — Я отдавлю тебе ноги и переломаю кисти рук, — предупреждающе твердила Уэнсдей, но вопреки своим словам положила свою небольшую холодную ладонь в его, поднимаясь на ноги.       — Меня это ни капельки не смущает. — Ксавье улыбнулся, аккуратно притянув ее к себе и расположив ладонь на талии. Просто не мог не задержать дыхание от того, какой хрупкой она сейчас казалась. Всё такой же серьезной, холодной, но родной до щемления где-то в области груди.       — Несказанная смелость. — Лишь оказавшись так близко, Аддамс едва не растеряла всю свою уверенность.       Непривычно, неловко, непонятно. Максимально странные и чужие ощущения. Словно что-то мерзкое засело в горле и зудит там. Но от чего-то не хотелось отстраняться. Напротив, Уэнсдей расположила свободную ладонь на плече Ксавье, внимательно смотря в его глаза. Даже вблизи не могла определить их цвета. Раньше она не видела настолько необычных. Да и музыку было почти не слышно, то ли из-за шума дождя, то ли из-за гула в ушах, то ли и вовсе ритмы сердец оказались громче. Сейчас она казалась даже не такой важной.       — Только если немного. — Медленно закружив ее в танце, Ксавье улыбнулся точь-в-точь как кавалер из тех самых фильмов пятидесятых годов прошлого века. Двигался он не так ровно, но слухом обладал неплохим, потому столь глупыми эти движения не казались. — А говорила, что ноги мне истопчешь. Неплохо ведь танцуешь.       — Я просто следую за тобой, это не так сложно. — Особых усилий она действительно не прикладывала. Они и не требовались, ведь Уэнсдей позволяла Ксавье вести танец и просто плыла по течению. Да и не хотелось сейчас напрягаться, заботиться о правильности танца.       Все правила и предрассудки сейчас были так далеко, за пределами этой теплой хижины. А здесь оставался уют, комфорт и что-то, чему Аддамс дать названия так и не смогла. Что-то прожигающее грудь, заставляющее её мрачное чёрное сердце биться гораздо быстрее обычного.       — Для этого ведь тоже умения нужны. Одного навыка по раскопке могил не хватит.       Он последовал вглубь мастерской, всеми своими усилиями стараясь не врезаться в какую-нибудь из картин и не позволить сделать Уэнсдей то же самое. Сердце в груди с каждым движением колотилось всё быстрее, взгляд метался по ее лицу с ещё большей скоростью. Из под ободка пушистых иссиня-черных ресниц ее темные глаза, напоминающие два неизведанных лесных омута, выглядели ещё более завораживающе.       — Твоё сердце бьётся очень быстро. Плохо себя чувствуешь? — Находясь так близко, Уэнсдей отчётливо слышала ритм его пульса. Почти не могла отличить его от собственного, они оба звучали в унисон, разгоняя кровь по венам подростков и мешая тем дышать в привычном темпе.       — В наличии твоего сердца я вот тоже только что убедился. — Он тихо рассмеялся, даже не смутившись собственных слов. Ксавье сам прекрасно понимал, что по его глазам все его подлинные чувства давным-давно можно было определить. — Твое тоже быстро бьётся.       — Видимо, и я плохо себя чувствую. — Аддамс кивнула головой, произнеся чуть тише.       И ведь прекрасно понимали, что самочувствие у обоих сейчас, напротив, лучше, чем когда-либо. Это головокружение, тяжесть в груди, звон в ушах — все было необъяснимо приятным. Все делилось на двоих. Уэнсдей не привыкла испытывать подобное.       — А мне нравится это, — Ксавье спустился до шёпота, словно делился самой сокровенной тайной. Будто ему чуть меньше десяти, и весь мир крутится возле его секретов. — Чувство, будто я взаимно влюблен.       Фраза Торпа заставила Аддамс остановиться. Взгляд её сейчас стал ещё более строгим, серьезным, словно вот-вот она оттолкнет его и уйдет. Но этого не произошло. Она сама лишь морально готовилась к тому, что собралась совершить. И уже через пару секунд, придержавшись за плечо Ксавье, Уэнсдей приподнялась на носках и прильнула к его губам своими, отчего глаза его расширились, а руки неосознанно прижали к себе лишь ближе.       Под непрекращающийся ливень, вой ветра за окном и мощные раскаты грома Уэнсдей Аддамс целовала Ксавье Торпа так, словно в первый и последний раз: с особой нежностью, совсем неприсущей для такой холодной и серьезной леди.       Точь-в-точь как у родителей.