Короче говоря (Это было непростое время) или ИскИны никогда и ничего не забывают

Это я, привет. Во мне столько проблем. Но это все еще я. И за вечерним чаем все с этим согласятся. Я буду смотреть прямо на солнце, но никогда не взгляну в зеркало. Должно быть, это утомительно, всегда болеть за антигероя. Anti-hero, Taylor Swift ---------------------- Тони вздрогнул, просыпаясь от голоса ПЯТНИЦЫ, сообщившей ему, что мини-босс чем-то опечален. — Что? — прохрипел он, пытаясь разогнать туман в сознании. Такое состояние было у него только тогда, когда его организм получал достаточное количество сна. И именно поэтому он прожил большую часть своей жизни на кофе и работе в мастерской. — Мини-босс чем-то опечален, — повторила ПЯТНИЦА тем же тоном, какой обычно использовала Пеппер, когда замечала, что Тони ее не слушает. НИЦА стала вести себя довольно дерзко с той самой ночи, как предупредила Тони о том, что его малыш-паучок истекает кровью. Будто его единственная ошибка, совершенная из-за магически вызванной амнезии, означала, что он не любил Питера каждой частичкой всего своего существа. Но поскольку ее настойчивость спасла Питеру жизнь, Тони спокойно относился к ее дерзости, вместо того чтобы обновить ее протоколы. Во всем мире только Питер мог заставить искусственный интеллект любить его больше, чем собственного создателя. — У Питера что-то случилось. Понял. Расскажи мне больше подробностей, детка, — требовательно сказал Тони, поднимаясь с кровати. Он уже не так сильно паниковал в такие моменты, как было раньше. Плохое настроение и горе, к сожалению, стало уже привычным состоянием Питера. — Мини-босс внезапно проснулся пятнадцать минут назад. Его учащенное сердцебиение и дыхание указывали на то, что ему приснился кошмар. Он попросил меня не будить вас. Однако его желание было заблокировано протоколом «Заботливый Мишка» по истечении установленного времени. Он так и не заснул, а его жизненные показатели соответствуют эмоциональному расстройству. В последнее время дела у Питера стали значительно лучше. Когда Тони только привез его из Нью-Йорка, Питер действительно представлял собой одно сплошное горе — воплощение эмоциональной травмы, обернутой в кожу подростка, которого Тони так любил. Терапия ему определенно помогла, а тот день, когда Питер признался в том, что задумывался о самоубийстве, стал неким поворотным моментом в их жизни. После этого Питер словно начал с каждым часом все больше поправляться. Шутить и смеяться. Похороны Мэй тоже стали отличным шагом вперед. Несмотря на все переживания Тони о том, что они сделали это слишком рано, Питер справился со всем этим как настоящий чемпион, а затем еще и набрался смелости рассказать всю правду своим друзьям. С тех пор события стремительно помчались вперед. Спустя всего два дня после воссоединения с друзьями Питер вернулся в Мидтаун. И хоть Тони и беспокоился о том, что все происходило слишком быстро, на самом деле у них было не так много времени, чтобы успеть спасти последний год Питера в школе. Тони хотелось подарить ему те воспоминания, которых у него самого никогда не было. Например, воспоминания о выпуском. И как бы Тони ни хотелось выпускать Питера из своего поля зрения, он понимал, что подросткам полезно проводить время с людьми, которые выходили за рамки семьи. После своего первого дня в школе Питер вернулся в пентхаус немного ошеломленный и полностью выжатый. Он съел еду, которую они заказали, и отключился спустя всего десять минут после того, как начался фильм, выбранный Тони. Во вторник он уже был практически такой же, как и прежде — уничтожил целую пиццу и несколько часов помогал Тони в мастерской. А сам Тони даже не осознавал, насколько сильно он на самом деле все это время переживал, пока не почувствовал облегчение от возвращения своего болтливого и жизнерадостного ребенка. Сколько бы он себе не твердил, что с Питером все будет в порядке, в конце концов он все чаще начинал в это верить. Но выздоровление никогда не было легким и не проходило по прямой накатанной колее. Так что ночные кошмары по четвергам стали привычной нормой их жизни. — Я позабочусь о нем, — сказал Тони, шагая по коридору в комнату подростка. — Именно поэтому я вас и разбудила, Босс. Тони закатил глаза и сделал глубокий вдох, останавливаясь у двери в комнату Питера. Ему нужна была небольшая пауза, чтобы взять себя в руки. Питеру довольно часто снились кошмары, и он всегда просил ПЯТНИЦУ никому об этом не говорить. И после того, как Тони пришел к нему в третий раз, проигнорировав его желания, Питер разозлился, и это привело в эмоционально напряженному спору в час ночи, который Тони никогда не хотелось бы повторять. Именно ПЯТНИЦА стала тем, кто предложил ввести новый протокол «Заботливый Мишка», и теперь у Питера было пятнадцать минут, чтобы прийти в себя после кошмара и снова заснуть. И если у него это не получалось, то к нему приходил Тони. Он был уверен, что пятнадцать минут — это слишком много для его ребенка, чтобы оставлять его страдать в одиночестве. Но Тони прекрасно знал, насколько сильно Питер ненавидел быть обузой и как он постоянно смущался из-за своего эмоционального состояния. В большинстве книг, которые Тони прочитал, готовясь к появлению на свет Морган, было написано о том, насколько важен компромисс. Так что пятнадцать минут — это их компромисс. Он очень тихо постучал в дверь — для Питера все звуки казались намного громче, когда он был расстроен. — Хэй, приятель, могу я войти? Если он и ожидал незамедлительного ответа, то он его не получил. Несколько долгих мгновений Тони просто стоял в тишине, сбитый с толку, прежде чем снова постучать в дверь. — ПЯТНИЦА, ты стукач, — проворчал Питер слабым голосом, и Тони воспринял это как разрешение войти, осторожно открыв дверь. — НИЦА, свет на десять процентов. Зрелище, которое открылось его глазам, вызвало у Тони острое желание немедленно переписать протокол «Заботливый Мишка», чтобы его вызывали сразу же, а не через пятнадцать минут. А все потому, что его ребенок свернулся калачиком на самом краю кровати, будто желая исчезнуть. И это было совершенно неприемлемо. — Ох, бамбино, что случилось? Питер вздрогнул от прозвучавшего прозвища и еще сильнее подтянул колени к груди. Тони тоже вздрогнул — возможно, Питер уже слишком взрослый для этого имени, но раньше оно ему нравилось. — Уходи. Это было больно. Достаточно больно для того, чтобы Тони замер на месте. Еще семь или восемь лет назад он бы послушался, невероятно раздраженный тем, что его послали, и смущенный тем, что вообще приходил. Но сейчас он не собирался так легко сдаваться, потому что слишком сильно любил этого ребенка. — Не в этот раз, чемпион. Тебя что-то гложет, и я не оставлю тебя с этим наедине. Если ты не хочешь разговаривать, то мы можем просто пойти в гостиную и посмотреть фильм. — Чего я хочу, так это снова заснуть. У меня завтра тест по испанскому. — Забудь о школе. Ты можешь устроить себе выходной. — Нет, не могу! До конца осталось не так уж и много дней. Так что мне нужно быть в школе. Я хочу там быть. Просто этот дурацкий тест сдавать не охота. — Ладно, я понял, с кровати ты вставать не хочешь. Может быть, мне принести тебе что-нибудь попить? Теплое молоко? Горячий шоколад? — Ничего не хочу, — ответил Питер, накрывая голову подушкой. Питер очень редко вел себя как самый типичный подросток. По крайней мере рядом с Тони. Он был слишком вежливым — или, может быть, все еще находился под впечатлением от своего кумира — для того, чтобы часто предаваться унынию, хотя раньше у них с Тони случались ссоры из-за супергеройских штучек. Но теперь у Старка была пятилетняя дочь, так что он успел научиться тому, как общаться с капризными детьми. — Отлично. Тогда двигайся. — Зачем? — спросил Питер из-под своей подушки. — Я тоже хочу лечь. Питер фыркнул, но в итоге сдвинулся и даже нормально лег на кровати. Тони устроился под одеялом и раскрыл объятия, но Питер, отвернувшийся лицом к стене, его проигнорировал. На какое-то время между ними повисло молчание, пока Тони его не нарушил. — Ладно, иди уже сюда. — Ты сам сказал мне отодвинуться. — Да, я сказал это, чтобы ты освободил мне место. Что, и правда хочешь лежать и в одиночестве смотреть в стену? Когда Питер ничего не ответил, Тони начал переживать. Он не был уверен, что должен сделать дальше, если выяснится, что Питер действительно не хочет его сейчас видеть. Всякий раз, когда Питер в отчаянии просыпался от очередного кошмара, Тони вспоминал свое собственное детство, в котором его никто и никогда не утешал после плохих снов. Однажды он совершил ошибку и после кошмара пришел ночью в комнату своих родителей. Разнос, который устроил ему тогда Говард, был гораздо хуже, чем все плохие сны вместе взятые. Ему так хотелось тогда, чтобы мама вмешалась. Чтобы она раскинула руки для объятий, поцеловала его лоб и сказала, чтобы он не слушал отца, который просто разозлился из-за того, что его разбудили ночью. Но она промолчала. После этого она молчала все чаще и чаще, пока однажды просто не превратилась в призрак некогда любящей матери, которая жила в самых ранних воспоминаниях Тони. Несмотря на все жестокие слова Говарда, Тони все равно хотел, чтобы кто-нибудь обнял его и сказал, что все будет хорошо. Но, может быть, Питеру это не нужно? Все же он уже не совсем ребенок, хотя Тони никогда не перестанет считать его малышом. Но внезапно подушка улетела на пол, а Питер перекатился на кровати под бок Тони и обнял его, вкладывая в это движение свою суперсилу. На мгновение у Тони вышибло из легких весь воздух. Но он лишь обнял ребенка в ответ, одной рукой прижимая к себе, а другой поглаживая его по спине. — Вот. Так-то лучше. Питер ничего не ответил, он просто лежал совершенно неподвижно так долго, что Тони подумал, что он снова заснул. И когда он решил попробовать тоже погрузиться в сон, то почувствовал влагу на своей груди. Питер плакал беззвучными слезами, прижавшись лицом к футболке на груди Тони, прямо на том месте, где раньше был реактор. И Тони будто снова почувствовал реактор и вибрацию в своей груди, которая удерживала шрапнель. Ни одна книга по воспитанию детей не предупредила его о том, что он сможет в прямом смысле почувствовать боль своего ребенка. Муки Питера и Морган были куда хуже плена и пыток водой. Морган жила довольно уединенной жизнью, так что единственная физическая боль, которую ей довелось испытать — это сломанная рука, поврежденная из-за того, что она упала со своего домика на дереве. Потом был тот эпизод с тонзиллитом, который едва не закончился ударом для Тони. Даже крошечные эмоциональные потрясения, которые испытывала его дочь, было очень сложно вынести. Когда она плакала из-за того, что кто-то сказал ей что-то плохое на перемене, Тони хотелось надеть перчатку и разрушить мир до основания, только чтобы заставить ее снова улыбаться. Но Пит был очень близко знаком с тем, что такое боль. Он получил множество травм в роли Человека-паука, живя по совершенно дурацкому убеждению, что если тело быстро регенерирует, то боль не имеет значения. Он был сильным, смелым и… таким идиотом, из-за чего они с Тони часто ссорились. Несмотря на быстрое заживление физических травм, эмоциональные раны никогда не заживали так быстро. Питер пережил за свою жизнь куда больше потерь и потрясений, чем должно было выпасть на долю одного ребенка. И Тони совершенно не знал, как справляться с такими ранами, потому что на сломанные кости это было совершенно не похоже. Большую часть жизни он сам пытался глушить свои эмоции и хоронить свою боль поглубже с помощью наркотиков, секса и алкоголя. А когда это перестало работать, в его жизнь плотно вошел героизм. А еще гениальность, инновационные решения и защита мира (и собственного сердца). Но сейчас все было гораздо хуже, чем все вечеринки в мире вместе взятые. Он не мог проигнорировать боль Питера. И он не станет это делать. Ему было важно найти решение этой проблемы. Тони провел пальцами по кудряшкам Питера, поражаясь тому, насколько мягкими они показались под синтетической кожей, которую Питер нацепил на его протез всего несколько часов назад. Помимо боли и нарастающий паники, Тони вдруг ощутил потрясение от того, насколько же сильно он любил этого блестящего создателя чудес. — Я ничего не смогу исправить, если ты не скажешь мне, что случилось, карапуз. Когда Питер не ответил сразу, Тони начал переживать о том, что он вообще уже ничего не скажет. Но когда Питер все же пробормотал ему в грудь: «Ты не сможешь это исправить», Тони пожалел, что открыл рот и задал вопрос. Потому что голос его ребенка — его великолепного маленького гения, у которого все было так хорошо, и который сегодня за ужином целых десять минут смеялся над беспокойством Тони о том, что его настоящая и металлическая рука, покрытая синтетической кожей, не смогут загореть равномерно, а значит, он больше не сможет побороться за звание самого сексуального мужчины на свете — звучал сломленным. И безнадежным. А это было совершенно неприемлемо. Что, если Питер лежал здесь в темноте и думал о том, как покончить со всем этим? Признание Питера в том, что он уже задумывался о самоубийстве, было куда более страшным, чем угроза надвигающегося на Землю Таноса, и оно до чертиков пугало Тони. Но он был рад, что Пит доверял ему настолько, что рассказал о подобном. Хотя сам факт того, что Питер — самоотверженный, великодушный и отдающий другим всего себя до последней капли (самыми разными способами) — думал о самоубийстве, разрывал Тони на части. Он понимал, что ему, скорее всего, не следовало говорить Питеру о том, что он бы просто сломался, если бы ребенок действительно что-то с собой сделал, но эта была правда. Тони просто не смог бы с этим жить. А чувство вины было единственным известным ему способом достучаться до ребенка, который всегда ставил потребности других выше своих собственных. Но Тони не хотел думать о том, что проблема действительно была в этом. Он не хотел, чтобы Питер узнал, что он теперь всегда будет об этом переживать. Он не хотел напоминать Питеру о мрачных мыслях, тем более, если это было не то, что тревожило парня. Тони не помнил, было ли ему легко вызвать в себе желание покончить с собой, когда ему было по-настоящему плохо. Думать о тех временах было слишком больно. Да и наркотики стерли большую часть его воспоминаний. Но ему определенно не хотелось бы, чтобы его комплексы стали комплексами Питера. Его психическое здоровье всегда было минным полем, и Тони не хотелось стать причиной, по которой Питер взорвется. Лежа рядом с ребенком молча, Тони казалось, что он увиливал от своих отцовских обязанностей. Что, если Питер просто ждал, когда Тони напомнит ему, что у них все в полном порядке, что он в любом случае его любит и всегда будет любить? Потому что… Боже, это действительно так. Не может быть такого сценария, при котором он не обожал бы этого невероятного ребенка. Но у него не было достаточного опыта, чтобы принимать такие важные решения посреди ночи. У него не было опыта, чтобы принимать их даже днем. — Я уже слишком взрослый для всего этого, — прошептал Питер хриплым от слез голосом. — Для чего? — тоже шепотом спросил Тони, радуясь тому, что Питер все же заговорил. — Для того, чтобы забираться в родительскую кровать, когда мне снятся кошмары. — Если тебе от этого станет лучше, то это я забрался в твою кровать. — Нет, — фыркнул Питер. — Это сделало все только более странным. Это было справедливое замечание. Возможно. Впрочем, неважно. — Кто сказал, что ты для этого слишком взрослый? — Не знаю. Общество. И еще Говард Старк и все, с кем он соизволил в свое время общаться. Да и к черту их всех. — Думаю, что твоя нагоняющая ужас мисс Поттс сказала бы, что все это чушь собачья. Питер отчаянно простонал. — Чтобы ты знал, однажды она слышала, как ты ее так называешь. — Вообще-то это был самый лучший из всех возможных комплиментов. — ЭмДжей не нравятся прозвища. — Но зато ей нравишься ты. — Ага, — Питер сказал это совсем не как влюбленный подросток. Он сказал это как человек, которого только что приговорили к заключению. Будто внимание Мишель причиняло ему физическую боль. Тони очень надеялся на то, что ему удастся немного поддразнить ребенка и разговорить его по поводу его увлечения-которое-было-явно-чем-то-большим. Но сейчас эта тактика казалась ему не очень хорошей. И она действительно была не хорошей. — Слушай, мы ведь не станем продавать наши фотки в какой-нибудь The Bugle, так что перестань париться. Ты никогда не станешь настолько взрослым, чтобы я не хотел проводить с тобой время, если тебе грустно. Если ты просто не хочешь быть один. Или если тебе эмоционально тяжело. Питер просто позволил этим словам остаться между ними. Как и большинство честных разговоров, этот тоже был неловким, но Тони готов был ответить за каждое свое слово. Питер немного отстранился, чтобы можно было посмотреть на Тони. И даже в тусклом свете Старк мог увидеть покрасневшие глаза своего ребенка и дорожки слез, текущих по щекам. Ему хотел вытереть эти слезы, как он поступил бы с Морган, но, похоже, сейчас это будет уже слишком. — Еще пару лет назад все это привело бы тебя в бешенство. Если бы я цеплялся за тебя так, как сейчас. — Возможно, — эта часть его сознания все еще была жива и она нашептывала Тони, что он просто должен оставить Питера в покое и лечь спать. Научиться игнорировать в своей голове все голоса, звучащие как Говард — было очень сложной и кропотливой работой. Но Тони никогда не боялся сложностей. Если он сейчас сдастся, то оставит Питера страдать в одиночестве. Поэтому Тони решил поступить наоборот. Он остался и сказал правду. — Большую часть моей жизни Роуди был единственным человеком, который сблизился со мной и не требовал при этом чего-то взамен. Я быстро научился держать людей на расстоянии. — Полковник Роудс был единственным? Голос Питера снова был убитым горем, а Тони совсем не хотелось превращать эту ночь в очередную вечеринку жалости. Поэтому он попытался немного смягчить свой тон и перевести все в шутку. — В конце концов у меня появилась Пеппер. — А что насчет твоей мамы? У Тони перехватило дыхание от этого вопроса. Эта рана была куда более болезненной, чем все, что было связано с Говардом, потому что она никогда полностью не затянется. Но он мог бы обсудить это с Питером, который потерял двух своих мам, будучи в том возрасте, когда Тони еще не потерял никого. — У моего отца было очень твердое мнение о том, как следует воспитывать детей. Он был уверен, что ребенка должно быть видно, но не слышно. Плюс он не забывал постоянно говорить обо всем этом железном дерьме, из которого сделаны Старки. Чем старше я становился, тем больше моя мать не желала ему противостоять и спорить. Она стала частью наших с ним разногласий задолго до того, как умерла. — Мне жаль. Тони протянул руку и пригладил растрепанные кудряшки Питера, думая о том, что это успокаивает его самого куда больше, чем ребенка. — Хэй, перестань. Я сказал это совсем не для этого, приятель. Он не был уверен, зачем рассказал о своем детстве. Почему они вообще говорили об этом в три часа ночи, когда единственное, чего хотелось Тони — это узнать, почему Питер плакал. Но ребенок упорно отказывался говорить на эту тему. Может быть, если Тони немного обнажит свою душу, то Питер ответит взаимностью? Иногда разговор о проблеме тоже помогал исцелиться, несмотря на то, что в процессе причинял боль. Спасибо тебе, терапия. По крайней мере сейчас ему все это не обходится в несколько сотен баксов за час. — А больше рядом с тобой никого не было? Боже, должно быть, он считает тебя жалким неудачником. Но Тони больше не слушал голос Говарда. Волосы Питера были мягкими и гладкими под кончиками его пальцев. А его прерывистое дыхание было чертовым чудом. — Можно сказать, что рядом была Ана, жена Джарвиса. Джарвис был самым настоящим британцем. Истинно английская выдержка и сдержанность и все такое прочее. Я знал, что ему не наплевать на меня, но он никогда не стремился это как-то продемонстрировать. Но Ана была полной его противоположностью. Когда я был маленьким, то часто проводил время в их комнатах. Ана всегда обнимала меня и целовала в лоб. Обычно мы сворачивались калачиками на диване и смотрели по субботам утренние мультики. На самом деле он уже и забыл об этом. Прошло слишком много времени с тех пор, как он последний раз вспоминал эту добрую женщину. — Когда мне было шесть, я сказал своей матери, что хотел бы, чтобы моими родителями были Джарвис и Ана. И после этого мне запретили с ними общаться. И если Джарвиса я еще видел, когда он помогал Говарду, то Ану не видел совсем. — Это ужасно. — Да, — согласился Тони, и в том, что признал это вслух, было что-то высвобождающее. — Но все это было так давно. Питер что-то промычал. И это могло быть как согласием, так и отрицанием. Тони смотрел куда-то перед собой, не желая смотреть вниз и видеть реакцию ребенка на свои слова. Питер обнял его чуть крепче и прижался ухом к его груди. — Что изменилось? — Морган, — ответ на этот вопрос был очень простым. — После ее рождения я был полон решимости никому не передавать свой огромный багаж комплексов. Ради нее я просто обязан был стать лучше. Знаешь, младенцы удивительные создания. Она доверилась мне еще до того, как я сделал хоть что-то, чтобы это доверие заслужить. Она была маленьким жучком-обнимашкой, который не отползал от меня ни на шаг. И я никогда не возражал. На самом деле мне это даже нравилось. А еще все это навело меня на мысли о том, что мой любимый паучок, вероятно, тоже был таким жучком. И, как оказалось, я был прав. Он пощекотал пальцами бок Питера, который только еще сильнее прижался к нему, вяло пытаясь избежать щекотки. — Пауки не являются жуками, — запротестовал Питер, будто это были самые шокирующие слова из всей истории жизни Тони. — Ну прости, Дарвин. Тогда, полагаю, ты у нас обнимашка-арахнид. — Так-то лучше, — произнес Питер, вцепляясь пальцами в футболку Тони. — Мэй и Бен часто обнимали меня, — тихо прошептал он, но Тони не нужно было быть гением, чтобы давно обо всем догадаться самому. — Особенно когда я только к ним переехал. Думаю, они просто пытались меня так успокоить. Я был в ужасном состоянии, когда моих родителей не стало. Тонкий и тихий голос Питера снова разбил сердце Тони. Все в его тоне и умозаключениях было неправильным, неправильным, неправильным. — Думаю, они очень сильно тебя любили, — сказал Тони. Хотел бы он знать, как заставить Питера поверить в эти слова. Но все, что он мог сейчас сделать, это обнять своего ребенка покрепче. — С твоими глазами Бэмби и твоим огромным сердцем тебя просто невозможно не любить. Твоя боль, скорее всего, сводила их с ума. Именно поэтому они и не могли держать свои руки подальше от тебя. И я понимаю это чувство. Питер фыркнул, и в этом звуке можно было различить легкое неодобрение. — Хэй, — позвал его Тони, погладив Питера по щеке и смахнув большим пальцем его слезы с такой нежностью, на какую только был способен. — Ты ведь знаешь, что я бы никогда не сказал тебе кучу этого сентиментального дерьма, если бы действительно так не думал. Еще один фырк прозвучал уже более весело, и Тони посчитал это победой. Он позволил своим пальцам проследить контуры лица ребенка, теперь ставшего более округлым, чем в тот день, когда Тони его нашел. Он обвел причудливую левую бровь, которая отличалась от правой, и ямочки на щеках, которые годами преследовали Тони с фотографии, стоящей на кухне рядом с раковиной. — Есть еще одна причина, по которой я постоянно тебя обнимаю, и мне наплевать на мнение других, — слова слетели с его губ будто сами по себе. Это было его покаяние. Отпущение грехов, которого он не заслуживал. — Ты умер у меня на руках, приятель. Ты, блядь, просто рассыпался пылью в моих пальцах. И это надолго выбило меня из колеи. Теперь, когда я могу снова тебя обнять и ты при этом остаешься собой, то эти жуткие воспоминания теряют свою силу. Так что ты делаешь мне большое одолжение, позволяя быть таким прилипчивым. Неловкость, которая последовала за этим признанием, была вполне ожидаема. Но когда Питер использовал свою силу, чтобы отстраниться, это было... Тони даже не подозревал, что это может быть так больно. — Ладно, — с трудом пробормотал он. — Думаю, это действительно было странно. Но что еще более странно, так это то, что Питер продолжил отодвигаться еще дальше, пока не уперся в спинку кровати так далеко от него, как только это было возможно. Неужели тот факт, что обнимашки с Питером помогают Тони избавиться от тягостных воспоминаний, настолько отвратителен? Он думал, что Питер и так об этом знал. Думал, что говорил достаточно много о своих чувствах с тех пор, как пало заклинание, что все это давно стало очевидным. Конечно, он испытывает отвращение, жалкое ты ничтожество. Ни один уважающий себя мужчина не захочет, чтобы к нему прикасался его отец. Или ты думал, что Питер будет таким же, как ты? Прямо сейчас Тони не помешало бы немного скотча. Или хотя бы мяты, чтобы справиться с желчью, подступившей к горлу. Ему, блядь, нужно хоть что-то, чтобы все исправить. — Ты умер, — все это время Питер разговаривал шепотом, но эти слова он сказал так громко, что тишина просто разорвалась на части. — В моем сне. Умер совсем. Без возможности вернуться. И я... я не думаю, что смог бы жить без тебя. И это была моя вина, — все тело Пита затрясло от этого признания. Он притянул колени к груди и обхватил их руками, будто пытался снова стать маленьким и незаметным. — Я не смогу с этим жить. Не смогу. Не смогу поступить так с Морган и Пеппер. Поэтому, я думаю, что после школы мне следует переехать в Кембридж. И остаться там. Навсегда. Даже... даже во время каникул. В Бостоне ведь тоже есть преступники, верно? Так что я и там буду полезен, а ты останешься в безопасности. — Питер, — Тони хотел приблизиться, но Питер вскинул руку. — Не подходи! Ребенок дрожал всем своим телом, от чего сердце Тони начало болеть. Оно и так было разбито, а теперь он опасался, что оно разлетится на части. — Ладно, — Тони поднял руки в знак своей капитуляции, пытаясь при этом казаться спокойным. — Я просто останусь здесь. Но мне нужно, чтобы ты ответил на мой вопрос, потому что я вообще ничего не понимаю. Если ты говоришь, что не сможешь жить без меня, тогда почему ты хочешь сбежать в Кембридж и никогда больше не возвращаться? — Я не хочу этого. Но мне придется. Это единственный способ, чтобы ты оставался в безопасности. — И я все равно ничего не понимаю. Это был просто кошмар. Со мной все в порядке. — Ничего не будет в порядке, — Питер сказал это с такой категоричностью, будто это был нерушимый закон природы. И от этого по коже Тони побежали мурашки. — Почему? — Потому что я убиваю всех, кого люблю. Тони внезапно снова почувствовал боль Питера. И это было очень сильное ощущение. — Не говори так. — Но это правда. Чертова удача Паркеров. Сначала мои родители. Потом Бен. И Мэй. Сколько же потерь пришлось вынести этой чистой и невинной душе. Тони каждый день поражался тому, насколько сильным был Питер, несмотря на все трудности в жизни. Ребенку удалось превратить все свои потери в героизм и помощь людям, в то время как Тони, оказавшись в похожей ситуации, скатился по наклонной к саморазрушению, не обращая никакого внимания на то, что вместе с собой уничтожал и других людей. — Ты никого из них не убивал, приятель. Да, они умерли, но в этом не было твоей вины. — Была! Может быть, не в том, что касается смерти родителей, потому что я не помню причину, по которой они сели на тот самолет. Но смерть Бена случилась по моей вине. Мы поссорились, и я наговорил ему ужасных вещей. Он пошел в магазин, чтобы купить мои любимые снеки в качестве извинения, несмотря на то, что это именно я переступил черту. Мне было настолько плохо, что я пошел за ним. Мое чутье сходило с ума. У меня ведь уже были мои силы, и я мог остановить того парня, который в него стрелял. Питер никогда не говорил о Бене. Все, что Тони про него знал, выяснилось из полицейских отчетов, которые он прочитал еще в то время, когда искал информацию о Паркерах и знал только, что Питер был народным мстителем, мелькающим на видео на YouTube. Именно тогда Тони узнал, что этот ребенок видел, как его дядя истекает кровью. Но он не знал всех подробностей. Ему так сильно хотелось прижать своего ребенка к груди, поцеловать в макушку и раскачивать в своих руках, чтобы отвлечь от болезненных мыслей. Но когда он попытался придвинуться, то Питер вздрогнул, со стоном вжимаясь в спинку кровати. Теперь Тони знал, какого это — чувствовать, что твое сердце просто не выдерживает. Он даже подумал о том, что мог бы просто лечь и умереть прямо здесь. Но это уничтожило бы Питера, а ему наоборот нужно найти способ собрать парня в единое целое заново. — Ладно, ладно, я остаюсь здесь. Но хотя бы просто выслушай меня, хорошо? Это не твоя работа — прыгать под пули. И неважно, есть у тебя силы или нет. — Бен умер, потому что я был нахалом и эгоистом. А Мэй умерла, потому что хотела, чтобы я был лучше, чем есть. — Это просто не может быть правдой. — Я совершил огромную ошибку, доверившись Беку. А потом только усугубил ситуацию, обратившись к Доктору Стрэнджу. Мэй хотела, чтобы я помог всем появившимся тогда злодеям, но их бы не было, если бы я не был таким глупым и эгоистичным. А потом за мной погнался Гоблин, а Мэй просто оказалась на его пути. На одну короткую, но ужасную секунду Тони пожалел о том, что не проигнорировал сегодня ПЯТНИЦУ или не послушался Питера, когда он отослал его прочь. Тони просто был неспособен отговорить ребенка от этого шага. Как он вообще должен убедить Питера в том, что в этом мире есть хоть какая-то справедливость, если он сам слишком долго верил в то, что ее нет? Единственное, что сейчас нужно было Питеру — это Мэй с ее нежными прикосновениями и успокаивающими советами. Вся эта история с Беном сейчас казалась огромной травмой, скрытой в пороховой бочке. Когда Тони встретил ребенка, он был в порядке и, кажется, вообще не думал о смерти Бена. И скорее всего, это было влияние Мэй. Ведь она должна была найти способ достучаться до племянника. Конечно, если бы сейчас Мэй была здесь, то все было бы по-другому. Питер жил бы с ней, а Тони просто скучал бы по нему, наблюдая издалека. Но если бы ребенок при этом был здоров, счастлив и полон надежд на будущее, то Тони бы с легкостью на это согласился. Но Мэй доверила Тони заботу об их ребенке. И, черт возьми, он перевернет мир, но найдет способ это сделать. — Все это очень трагично, малыш, и действительно ужасно. Иногда мир бывает чертовски несправедлив, и жизнь сдала тебе несколько дерьмовых карт сразу. Но ты не несешь никакой ответственности за каждого суперзлодея, который встает у тебя на пути. Бен и Мэй умерли не из-за того, что любили тебя. Но корреляция не равна причинности, и тебе это прекрасно известно. — Да, корреляция не обязательно равна причинно-следственной связи. Но это все-таки возможно. И я знаю, что являюсь смертельно опасной переменной в этом уравнении. Я уже почти убил тебя. Танос едва не выпотрошил тебя на Титане, потому что я оказался недостаточно силен для того, чтобы снять перчатку. А потом, когда ты не выдержал и отправился в прошлое, чтобы вернуть меня обратно... Если бы ты там умер, то это была бы только моя вина. — Это совсем не та мораль, которую ты должен был извлечь из всего случившегося. — Я думал, что ты умер. Я верил в это несколько месяцев. Никто не сказал мне, что ты находился в коме. Ты хоть представляешь, как тяжело было с этим жить? — Боже, малыш, мне так жаль. — Я просто больше не могу продолжать все это дальше. Не могу продолжать терять близких мне людей. Тот человек, которым я сейчас являюсь, подвергает всех опасности. Человек-паук. Питер Паркер. Имеет ли это значение? Я в любом случае представляю угрозу, — он вцепился в свои волосы рукой до такой степени, что у него побелели костяшки пальцев. И Тони не нужны были никакие сверхспособности, чтобы услышать, каким неровным стало его дыхание. — Хэй, Пит, пожалуйста. Я не стану к тебе приближаться, но мне нужно, чтобы ты дышал. Дыши ради меня. Ты начинаешь паниковать. — Да неужели, блядь, — в этой фразе не было никакого юмора, а только смертоносная уверенность. Тони почувствовал, как его самого начала охватывать паника. Может, ему стоило попросить ПЯТНИЦУ позвонить Уилсону, наплевав на то, что на дворе была ночь. Прямо сейчас у него был только один способ достучаться до ребенка. Это было ударом ниже пояса, но довольно эффективным ударом, к тому же у Тони просто закончились другие идеи. — Питер Бенжамин Паркер Старк. Тони был так сосредоточен на правильных интонациях — он пытался казаться властным, когда на самом деле ему хотелось упасть и разрыдаться — что четвертое слово сорвалось с его губ автоматически. Оно было словно инстинкт, желание, обещание. Они с Пеп уже поговорили об усыновлении — об его организационных и юридических аспектах — но пока еще не готовили никаких документов. И это был первый раз, когда Тони связал их имена в единое целое. Хотя он даже не спросил, хочет ли Питер стать Старком. Хочет ли он взять себе имя, запятнанное кровавыми деньгами и высокомерием. Тони провел большую часть жизни, ненавидя его. И все же прямо сейчас он вдруг осознал — вспышка ясности разбила его сердце на три тысячи осколков — что хочет, чтобы его сын взял фамилию Старк и возвысил ее до чего-то более лучшего. Питер перестал надрывно хрипеть, и Тони испугался, что ребенок вообще перестал дышать. Его глаза были настолько широко распахнуты, что казалось, будто он надел свою маску. По его выражению лица Тони мог сказать, что в тот момент, когда он услышал слово Старк, он подумал о наставнике, герое, гении, но никак не о торговце смертью. Он сразу понял, что ребенок согласится взять его фамилию и будет с гордостью ее носить. Теперь только осталось убедить его не убегать от проблем. — Ни на секунду не поверю про эту твою удачу Паркеров, из-за которой все вокруг тебя погибают. Хочешь поговорить об опасностях, которые грозят супергероям? Отлично, давай это обсудим. Но знаешь, что еще может быть опасным? Я тебе отвечу — быть богатым. Когда ты богат, то все вокруг испытывают иррациональное желание похитить тебя или близких тебе людей для того, чтобы получить выкуп. И это безумно раздражает. Опасно сильно раздражает. Но знаешь, что еще хуже? Еще хуже становится, когда ты рассказываешь всему миру о том, что ты супергерой. Ты держал свою личность в секрете, чтобы защитить близких тебе людей, а я вот рассказал всему миру, что я Железный Человек. На той пресс-конференции я подумал: «Да и к черту все это, пусть плохие парни придут за мной, ведь мне все равно не о ком заботиться». Но это была такая эгоистичная ложь. Роуди. Пеппер. Хэппи. Все они оказались в опасности из-за моего болтливого эго. Хэппи однажды из-за меня чуть не убили. А Пеппер как-то похитили и едва не превратили в живую бомбу. И все это снова из-за меня. Следуя твоим рассуждениям, самым правильным шагом было бы отпустить их всех и держаться подальше. Наша с Пеппер свадьба подвергла ее невероятной опасности. А Морган? Рожать Морган было вообще безответственным шагом. Так что мне и правда лучше отослать их подальше. Они могли бы сменить имена и начать все сначала. Жить простой жизнью и находиться в безопасности. НИЦА, как быстро ты сможешь создать пару новых личностей? — ПЯТНИЦА, не надо ничего делать. — Ох, — выдохнул Тони, чувствуя маленький прилив победы. — И почему же она не должна это делать? Моим девочкам так было бы безопаснее. — Но они бы не хотели этого! Ты им нужен, — сказал Питер и прикусил губу. Его правая рука дрожала так, будто ему не терпелось прикоснуться к Тони. — А они нужны тебе. — Бинго, — Тони придвинулся чуть ближе, но это был просчитанный риск. Питер настороженно на него посмотрел, но не испугался и не отпрянул. — Они и правда мне нужны. А еще мне нужен ты. И в чем же разница между нами, кроме того, что я решительно шагаю навстречу опасности, а ты пытаешься сберечь тех, кто тебе дорог? Сближаться с людьми всегда рискованно. И это не имеет никакого отношения к тому, кем ты являешься. Ты просто идешь на этот риск, потому что альтернатива куда хуже. Ты сказал, что не сможешь справиться без меня. И в этом ты, скорее всего, не ошибся. Потому что, когда я тебя нашел, ты был действительно в очень плохом состоянии. В твоем героическом сердце живет слишком много любви, и эта любовь хочет получать что-то взамен. Я знаю, каково это — чувствовать, что тебя никто вокруг не любит. И знаешь, к чему привело меня это чувство? К проблемам с наркотиками, желанию умереть, куче бессмысленного секса и репутации богатого ублюдка. Когда я сказал, что хочу, чтобы ты стал лучше меня, я спроецировал в эту фразу всю свою неуверенность в себе, когда как на самом деле я просто хотел сказать, что не хочу, чтобы ты совершил в жизни те же ошибки, что и я. Уйти от всех, кто тебя любит — это самая большая ошибка, которую ты можешь совершить. Так что не нужно этого делать, ладно? — Но если это спасет тебя... — Нет. Это того не стоит. Я знаю, на что будет похожа моя жизнь без тебя, малыш. Я уже пережил это дважды. Один раз, когда ты умер. И второй раз, когда ты просто исчез. И это неприемлемо. Я ни на секунду не поверю, что знакомство с тобой подвергает меня куда большей опасности, чем мои собственные глупые ошибки. Знаешь, к какому выводу я пришел, когда из-за меня едва не убили Пеп? Я решил, что мне пора вытащить шрапнель из своей груди и перестать уже жить прошлым. Потому что мы не знаем, сколько нам отведено времени. И мы должны максимально использовать каждое мгновение нашей жизни. Какой бы долгой она ни была. Потому что смерть находится вне нашего контроля, даже если мы думаем, что делаем правильный выбор. Правильного выбора просто не существует. Ни для кого. И ты должен запомнить кое-что еще. Питер слегка наклонился вперед и нахмурился в замешательстве. И только когда Тони махнул рукой, побуждая его задать вопрос, он спросил: — Что именно? — Я Железный Человек. Я изобрел машину времени, чтобы вернуть тебя домой, и я испытал на себе всю мощь камней бесконечности, потому что был слишком упрям, чтобы умереть. И все, чего я хочу больше всего на свете — так это наблюдать за тем, как мои дети растут вместе. И если удача Паркеров все же доберется до меня, то я дам ей отпор. Хотя, если когда-нибудь наступит такой момент, когда мне придется отдать за тебя жизнь, то я сделаю это не задумываясь. Без сожалений. — Я не хочу, чтобы ты за меня умирал! — прохныкал Питер. — Я знаю, — Тони потянулся и обхватил Питера за руку, тут же почувствовав ответную хватку. Питер цеплялся за него так сильно, что даже не понимал, что стал использовать суперсилу. Но большой палец Тони все еще был на свободе и он начал поглаживать им запястье Питера в успокаивающем ритме, словно метроном. — Именно поэтому я и собираюсь сделать все возможное, чтобы жить для тебя и дальше, тесоро. И я собираюсь жить еще очень долго. До тех пор, пока у тебя не появится своя собственная семья, которая поддержит тебя, когда меня не станет. А я не уйду, пока не стану действительно дряхлым стариком. И знаешь, в своих мыслях о будущем я не могу себе представить, что снова похороню тебя. Когда ты становишься родителем, то в тебе зарождается что-то такое, что заставляет тебя отчаянно желать умереть раньше своего ребенка. Потому что с появлением детей мир становится значительно лучше, и ты просто не можешь себе представить, что вернешься к тому моменту, когда их не было. Уверен, что Мэй чувствовала тоже самое. И Бен тоже. Боже, Пит, я очень надеюсь, что ты тоже когда-нибудь это испытаешь, если захочешь. — Я? В роли папы? — Да, чемпион. Ты был бы потрясающим отцом. В этом у меня нет абсолютно никаких сомнений, — внезапно Тони увидел эту картинку словно наяву — Пит со своим маленьким очаровательным бамбино. Ребенок сделает его доброту еще более глубокой, и хотя Тони сложно постичь всю логику этих чувств, мысли об этом поднимали ему настроение. В конце концов, даже их паршивый мир можно было спасти. — Но только не сейчас! — шутливо добавил он, находя для этого подходящие интонации. Странно, но он без проблем вспомнил, как быть смешным и веселым. — Мой малыш-паучок еще пока слишком мал для собственных малышей-паучков. Но однажды... Боже, это настолько мило, что у меня аж сводит зубы. Питер наклонил голову, но Тони успел увидеть румянец на его щеках. — Ты просто смешон. — Да, узнаю своего мальчика. Может, мы уже перестанем наказывать себя за то, что так и не случилось? Я не собираюсь бросать тебя на произвол судьбы. И я уж точно не позволю тебе бросить меня. Тони почти увидел, как закрутились шестеренки в голове Питера. Одна его рука ухватилась за простыни, а вторая все еще крепко держалась за Тони. Он был еще слишком молод, чтобы всерьез размышлять о судьбе и смерти или чувствовать неподъемный груз на своих плечах, состоящий из ответственности за выживание всех дорогих ему людей. Думал ли Питер в этот момент о словах Гриндевальда, когда тот объяснял ему, что именно нужно сделать, чтобы спасти мультивселенную? И не чувствовал ли Питер, что сейчас ему снова придется принимать это решение — спасти свой собственный мир, но отдать все, что было ему дорого? Тони ни за что не позволит принести ему эту жертву во второй раз. — Что бы ни случилось на нашем пути, мы справимся с этим вместе, да? Как одна из команд супергероев, о которых ты вечно болтал. Питер Паркер и Тони Старк. Лучшая команда, какую только видел мир. Питер поморщился, а Тони просто смотрел на него, готовый помолиться любому несуществующему божеству за то, что ребенок начал идти на контакт. — Как насчет Тони и Питера Старк? Тони даже не подозревал о том, что эмоции могут скакать настолько быстро. Слова отдались в нем как хороший алкоголь, хлынувший в вены. — Конечно, приятель. Это отличная идея. Но только если ты этого действительно хочешь. А теперь иди уже сюда, твоего старика срочно нужно обнять. Питер бросился вперед, и Тони наконец-то — наконец-то — снова оказался в крепких объятиях своего любимого взрослого ребенка. — Прости, — всхлипнул Питер ему в плечо. — Хэй, даже не думай извиняться. Не надо, — пробормотал Тони, одной рукой обнимая его за спину, а второй поглаживая затылок, и прижимая его к себе именно так, как и было нужно. — Я все понимаю. Но я в порядке. И ты в порядке. С нами обоими все хорошо. Я прекрасно знаю обо всем твоем жертвенном дерьме и прочем... так что не нужно заниматься самобичеванием. Просто давай больше не будем поднимать эту тему. Хотя бы в ближайшее время, ладно? — Хорошо, — тело Питера сильно дрожало, но через какое-то время он успокоился, и напряжение начало потихоньку отпускать его, позволяя все сильнее погрузиться в объятия. Тони тоже почувствовал, что его собственный адреналин пошел на спад, и подумал о том, что готов был всю жизнь провести вот так — с этим ребенком на руках. Нет, конечно же, ему просто необходимы его девочки, которые обязательно к ним присоединятся. Но прямо сейчас у него не было никакой реальной необходимости уходить из этой комнаты. Действительно ли Питер был так расстроен перспективой навсегда потерять Тони? Это было просто уму непостижимо, что ребенок заботился о нем так сильно. Питер прижался к Тони еще сильнее, как очаровательный малыш, которым он по сути и являлся. — Спасибо, папа, — прошептал он. — Я рад, что ПЯТНИЦА оказалась стукачкой. Тони вздрогнул, ожидая слов о том, что это была очередная шутка или что-то в этом роде, но, похоже, на этот раз Питер не шутил. — Ты в порядке? — спросил Питер, отстраняясь для того, чтобы посмотреть на Тони своими глазами мультяшного оленя. — Твое сердце будто с ума сходит. Тони и так об этом знал. Он это чувствовал. Будто его сердце занимало слишком много места в груди. — Ага. Мое сердце просто занимается акробатикой. Это может звучать пугающе, но ничего опасного в этом нет. Абсолютно ничего. — Ты говоришь какой-то бред. — Разве? Ты ведь знаешь, что можешь называть меня так, как хочешь. Питер отстранился еще больше и пристально посмотрел на Тони. — Все годы наших отношений ты не уставал мне напоминать о том, как именно я должен тебя называть. — Да, но... ладно, тебе не обязательно делать это, если ты не хочешь, — Тони не мог понять самого себя и своих попыток отговорить Питера от этого, несмотря на то, что он годами ждал, когда же ребенок признает за ним отцовские права. В последние несколько недель, когда они становились все ближе и Тони действительно получил шанс стать отцом Пита, он начал мечтать о том, что Питер назовет его папой. Раньше ничего подобного никогда не было. И это никак не было связано с эго Тони или с его желаниями. И это не было связано с чувством вины, на которое он надавил, чтобы сорвать отчаянный крестовый поход Питера, призванный спасти всех вокруг. Это было связано только с желанием самого Питера. И ребенок его не подвел, он привычно закатил глаза, развеивая повисшее напряжение. — А если я захочу называть тебя папой? Тони улыбнулся, чувствуя радость каждой клеточкой своего тела. В конце концов эту ночь можно было назвать не такой уж и дерьмовой. — Быть твоим отцом — это одна из самых величайших почестей, какие я только получал. И конечно, я бы хотел, чтобы ты говорил это почаще. Питер улыбнулся в ответ. И эта была его старая улыбка — улыбка, которая появлялась во время их лабораторных открытий или во время его бессмысленных монологов об успешных патрулях или о последних новостях о «Звездных войнах». Это была улыбка, которую Тони безумно любил и которую слишком давно не видел. Спустя пару минут они были больше похожи на двух придурков, хихикающих в темноте. Как отец и сын. — Почему именно сейчас, приятель? — в конце концов спросил Тони. Не то чтобы ему было мало разговоров за эту ночь. Они оба провели почти час, балансируя на грани панической атаки. — Один мудрый человек сказал мне, что мы должны по максимуму использовать каждое мгновение. Я больше не хочу ждать. Что ж, возможно, эта ночь действительно прошла неплохо. — О, он действительно очень мудрый. — Мудрый засранец, — пожал плечами Питер. — Следи за языком, — язвительно ответил Тони. Питер рассмеялся, но этот смех закончился широким зевком, напоминая Тони о времени. — Что ж, малышу-паучку уже давно пора спать. Уверен, что завтра не хочешь прогулять школу? Питер задумался всего на мгновение, а потом сказал: — Уверен, — и посмотрел на Тони своим сделай-так-как-я-хочу взглядом. — Останешься со мной? — В мире нет другого места, где я сейчас предпочел бы быть, — Тони взбил подушки, устроился удобнее под одеялом и раскрыл объятия. Его сын, не теряя ни мгновения, прижался к нему и устроился ухом на груди. И Тони не смог бы в тот момент сказать, как он удержался и не растаял от умиления. — НИЦА, выключи свет. Тони позволил своим глазам закрыться, а телу успокоиться и расслабиться. Одной рукой он начал поглаживать ребенка по кудряшкам, нежно расчесывая их. — Это приятно. Тони оставалось только удивляться, как такое простое действие может доставлять столько удовольствия ребенку, познавшему столько лишений и боли. И как этот ребенок выбрал Тони в качестве того, в ком он отчаянно нуждался? — Мэй тоже никогда не могла уговорить меня остаться дома, вместо того чтобы идти в школу, — прошептал Питер. И его голос прозвучал не грустно, а скорее просто сонно. Как бы это ни было неловко, но Тони наклонил голову и поцеловал Питера в макушку. Упоминание Мэй Паркер было словно каким-то священным обрядом. Питер открывал дверь, а Тони должен был пройти за порог. — Она делала что-нибудь особенное по утрам, когда ты не хотел оставаться дома? — спросил Тони. — Она готовила завтрак. Ответные слова вертелись на кончике языка Тони. И если раньше он сказал бы их, не задумываясь, то сейчас они могли прозвучать грубо. Ты слишком большой идиот для гения. Он легко мог себе представить, как Мэй смотрит на него с нежным раздражением во взгляде из жемчужных ворот рая. Все вокруг знают, что я не умела готовить. Даже этот большой человек наверху. — Это было съедобно? Питер фыркнул, но не отстранился, а значит Тони прошел очередной тест. — Вроде того. — Вроде съедобно — это как раз предел моих кулинарных талантов. Посмотрим, что я смогу для тебя сделать. — Люблю тебя, папа, — сказал Питер, и прямо у него под ухом сердце Тони снова начало выписывать свои акробатические трюки. Но несмотря на то, что его сердце бешено колотилось, Тони еще никогда не чувствовал такого покоя. — Очень сильно. Тони снова наклонился, чтобы поцеловать Питера в лоб. И в этом поцелуе были все те чувства, которые он просто не знал, как выразить словами. — И это полностью взаимно, малыш. Тони знал, что Говард никогда бы не понял его — взрослого мужчину, баюкающего в руках своего сына-подростка и обнимающего его так, будто он самое ценное, что только есть во всей мультивселенной. Но Тони уже давно не был тем хладнокровным бизнесменом, каким хотел его видеть Говард, или мятежным юношей, каким он был в то время, когда умерли его родители. За все прошедшие годы он сменил множество масок и превращался во множество карикатур на самого себя. Он ненавидел человека, которого видел в зеркале так сильно, что травил себя до тех пор, пока его взгляд не прояснился. Но теперь все изменилось. Теперь он знал, кем хочет быть. Он механик, муж и отец. Все остальное было второстепенным. Он с легкостью отдал бы каждый цент из своего огромного состояния, чтобы сохранить доверие этого удивительного парня, прижавшегося к его груди, и чудесной маленькой девочки, спящей в своей комнате в другом конце коридора. Тони никогда не был сломанным, и он понял это только сейчас. Это с Говардом было что-то сильно не так, раз он недостаточно любил Тони, чтобы сказать ему о своих чувствах. Потому что бесконечно любить Питера и Морган было также естественно, как дышать. Тони считал себя неспособным на это чувство, но все равно справился. Оказывается, он всегда был целым, а не разбитым на осколки. И теперь он постарается никогда не забывать об этом. Слушая, как дыхание Питера становится глубже и переходит в восхитительное тихое похрапывание, Тони поблагодарил неукротимый дух Мэй Паркер за то, что она подарила ему ребенка, способного напомнить ему об этом. ~КОНЕЦ~