Псы и шакалы

Он меня за год с небольшим ни разу не пригласил к себе даже на чашку вонючего чая (буквально, потому что то, что Арсений иногда наливает в термос и пьет на парах, фонит как атомная война), а за один только сегодняшний день решил, похоже, компенсировать недостаток гостеприимства щедрым предложением остаться на ночь. Ха. Пахнет от затеи жареным. Пахнет моими сгоревшими нахуй нервами. Я тебя, сука, предупреждаю: еще одно поползновение в мою сторону с заискивающим «Не уходи», еще один щенячий взгляд, и я за себя не отвечаю — останусь, и будешь меня терпеть. Всю ночь страдать будешь. По гроб жизни будешь обязан за мою слабость, понял? Я себе обещал, что никого больше не поцелую вне прелюдий и секса, — и поцеловал его. Я себе обещал, что в жизни ни за кого больше цепляться не буду, — и прицепился к нему. Я себе обещал, что не лягу ни с кем тупо поспать. И вот стою, как придурок, обняв кулек из одеяла, подушки и простыни, пока Арсений пыхтит, выдвигая дополнительную секцию кровати в узком пространстве между ней и письменным столом. Мистер пиздабол, получается. И вот что мне от Арсения, спрашивается, надо? Не чувства же. После Майкла у меня с чувствами стал разговор короткий. Не надо, спасибо, с ними непредсказуемо башню сносит, после них, когда бросят, больно, хуево, выть хочется, а еще — приползти на коленях, унизиться и попроситься обратно, только обратно уже не ждут. Оставил себе три чувства — злость, похоть, скука. И стало, знаете ли, заебись. Выпросил у отца разрешение вернуться из Америки и доучиться здесь, пожить в одной из запасных квартир. На бокс записался, домашкой обзавелся. Секса только не хватало, что стало аукаться спустя пару месяцев после регулярного порева с Майклом. Я же не совсем дебил, понимал — без отношений жить можно комфортно, а вот без секса, когда подсел, уже не очень. Так что я стал искать варианты. Человек я ленивый и с нездоровой привязкой к месту своего обитания, поэтому о сайтах знакомств и дальних поездках на такси речи не шло. Твердо решил искать по универу. С поступлением провел поверхностный визуальный ресерч и пришел к выводу, что Олег из параллельной явно не против взять за щеку. Кстати, до сих пор не знаю, против или нет. Просто мне Арсений Ветряков подвернулся. Причем так странно, неожиданно подвернулся. Мы сидели с ним в сентябре вдвоем во время пары физры на скамейке запасных. Он, дрыщавый, высокий и сутулый, в каких-то растянутых трениках и в футболке с пятном от кетчупа — складывалось впечатление, что из-за сухой лохматой челки Арсений себя в зеркале видит через раз. И я в чистом и новом, весь взвинченный, что аж пар из ушей валил, потому что мысленно я уже пробовал на Олеге парочку любимых поз. Решил я, значит, приебаться с вопросами к Арсению Ветрякову, потому что такие, как он, таких, как я, боятся достаточно, чтобы не распускать слухи — да и вряд ли бы кто-то про меня стал болтать лишнее после двух показательных драк. А еще потому, что Арсений производил впечатление человека, который дохуя чего, челкой занавесившись и прикинувшись валенком, палит по сторонам. Ну я и спросил, повернув к нему голову: — Слышь, ты, а есть тут кто по парням? Его глаза синие на меня блеснули из-под челки со смесью оторопи и незамутненного интереса. А потом Арсений возьми и ляпни: — Ага. Есть. — Кто? — Ну я вот. — Не пизди. — Бля буду. Я посмотрел на Арсения еще немного, оценивая — настолько ли мне трахаться хочется. Потом кивнул, резко встал и ушел в глубоких раздумьях. Размышлял недолго. Хотелось. Круги наматывать вокруг Олега не тянуло — мало ли, не выгорит вообще, да и разницы особой не чувствовалось. Что Арсений, что Олег — типичные додики, у которых синоним к слову «спорт» это слово «пытка». Да и лень брала верх, настойчиво подсказывая, что Арсений живет прямо в моем доме, а это невероятное везение для меня как человека, у которого желаемый промежуток между «Что-то трахаться охота» и «Ты уже лежишь голый в моей кровати» короче японского стишка хокку. В общем, уже через пару после физры я пришел к выводу, что нехуй разбазариваться фартом, и подсел к Арсению за парту, предложив интересно провести вместе несколько ночей. Без чувств, без обязательств, чисто секс. Думал, он зассыкует, а он дернул плечом и согласился. «Арсений — королева падика», как надпись между восьмым и девятым этажами подсказала однажды. Парень простой, как вода из-под крана. Может, он тоже забыться мечтал от кого-то. Я не спрашивал. С Арсением вообще трепаться опасно — если прочухает, что я разговаривать умею длиннее двух-трех фраз пассивно-агрессивным тоном (а я раньше Майклу истерики закатывал в трех актах без антракта, и мем «Я не договорила!» с женщиной, которая плывет вслед за катером, схватившись намертво в перекладину на корме, — это тоже раньше было про меня), он же от меня живого места не оставит. У меня язык отсохнет и отвалится. Да и чем больше говорить буду, тем меньше будет говорить он, а мне нравится, когда Арсений трещит о своем из моей ванной, широко распахнув дверь. У него это как-то живенько, позитивно, с огоньком выходит. И здорово потоки говна в моей голове перебивает. Вот парадокс. Он громкий, но мне с ним спасительно тихо. Поэтому я большей частью молчу. Выбираю его радиоволну вместо своей. В последнее время через тщательно выстроенную плотину все чаще пробиваются нечаянные слова, но я надеюсь, что сдержусь и не подсяду на то, чтобы ему отвечать. Возвращаясь к событиям минувших дней: секс без обязательств быстро вошел в нашу жизнь на постоянной основе. Девственником от Арсения, конечно, разило за версту, хоть он и старательно делал вид, что я у него не первый. И мне банально совесть и здравый смысл не позволили его разложить в первую же ночь и трахнуть до искр из глаз. Я бы его, извините, так заебал своим агрегатом, что после первого же секса поставил бы крест на дальнейшем коннекте. Поэтому месяц-другой я Арсения приучал к члену. Показал, дал подержать. Рукой он быстро научился работать, с минетом вообще здорово вышло — Арсений, мало того, что способным учеником оказался, в постели чувствовал себя достаточно расслабленно, чтобы с первой подсказки послушно наклониться и попробовать. Горловой у него до сих пор не получается, но что он творит языком с головкой… Кажется иногда, я начну орать матом, пока он мне азартно насасывает. Или стонать, хотя стоны — еще одно мое табу, с которого, к сожалению, начал срываться в последние дни. Слабость на слабости и слабостью погоняет. Когда задницу его увидел… тушите свет. Кто бы мог подумать, что у дрыща Арсения Ветрякова окажется такая круглая, аппетитная, ровно настолько и в меру отъетая, чтобы магнетически колыхаться, когда по ней шлепаешь с оттяжкой, совершенно нереальная задница? Вижу — тормоза срывает. Мну, кусаю, пялюсь во время секса, как озабоченный маньяк. Засосы на бледной бедняжке потом выглядят устрашающе, но Арсений будто специально нарывается, даже когда пытаюсь сдержаться: задницу вскидывает, вертится, глазами синими через плечо палит, губы кусает и будто попросить стесняется «Ну шлепни. Ну пожамкай…», и там уже все — «А-а-а, сука, твоя взяла». Секс с ним кайфовый, скрывать нечего. Арсений не стремается ни стонать во всю глотку, ни подмахивать как бешеный, ни целоваться-кусаться, ни требовать срывающимся голосом еще вот так — и сильнее, быстрее, давай, не сдерживайся, бери меня, я весь твой. Знаете, когда человек неприкрыто своей реакцией тебя нахваливает, грех не постараться еще. В кровать с ним иду как на праздник. Как выяснилось, не только в кровать. У меня установка была на берегу — мы не встречаемся. Я этого дерьма уже поел. Знаю, что стоит мне расслабиться, показать, какой я там, за мантрой злость-похоть-скука, привитой на месте не отгоревшего и не остывшего, и человек от меня с ума сходит в плохом смысле. Меня становится чересчур много. Я собой заебываю. Я нытик, пессимист, быдлан, та еще истеричка, я бесконтрольно своим присутствием душу. Майкл уже объяснил научно-популярно, в чем мои минусы, которые привели к нашему расставанию. От минусов решено было отказаться. От отношений, как триггера для всего хуевого во мне, тоже. А когда вы просто спите, совсем необязательно показывать, какой ты там у себя внутри. Установка была. Вместе с решением не подпускать Арсения ближе, чтобы не продолбать то классное, что у нас получилось в кровати. Но Арсений и дистанция это два взаимоисключающих слова. Сначала он начал выходить со мной и… слушать, как я курю. Я к тому моменту догнал по монологам из душа, что Арсений в тишине жить не может — и ему позарез надо покуситься на мою. Ну, страсть такая у человека, кто я такой, чтобы не позволить ему ежиться и подрагивать, когда слышит, как я тягу делаю? Признаться, в этом есть что-то. Его же буквально штырит, глаза темнющие в такие моменты, выражение лица поплывшее. Даже завидно смотреть. Потом я в дурную привычку взял палить из окна вечерами, как он своего бриара по двору выгуливает. Ходит, бурно жестикулирует, то ли призывая пса ссать скорее, то ли и его забалтывая до потери пульса — с высоты не разглядишь. На это тоже смотреть было завидно. Люблю гулять. Но как-то… стремно. Как будто мне так нельзя. Потом он стал болтать со мной постоянно, не только из душа. Прощупал почву, понял, что я не возражаю, и открылся шлюз полезной и бесполезной информации, как он день провел, сколько голубей Бим прогнал на прогулке, как бы Янке хорошего парня найти, сколько острых дошиков по акции Арсений купил на прошлой неделе. После инфы про дошики, кстати, меня перекорежило. И случился еще один шаг в сторону от установки, но я рассудил логически — не буду хотя бы регулярно Арсения кормить, он скопытится, а как я без его задницы собираюсь блюсти свое злость-похоть-скука? У треугольника три угла, иначе это прямая. Прямая дорога в ад. (Здесь должны прозвучать громкие саркастические аплодисменты моего школьного математика, который всегда говорил, что я без папиных денег ничего не стою.) Поэтому я стал периодически — будто невзначай — приглашать Арсения раньше обычного и просить Леню сообразить ужин на двоих. Леня, который у отца работал, еще когда меня в проекте не было, а с моим возвращением из Америки на радостях уволился из ресторана и устроился ко мне, стоит отдать ему должное, сделал покерфейс и ни разу не спросил, ху из Арсений и почему он рассекает у меня по хате в одном халате. Я боялся первое время, что Леня, оставшийся с отцом в теплых отношениях, быстро меня ему спалит, и папа прилетит из Бостона прописать мне люлей за то, что опять вписался в дурку отношений. От первых-то и последних он меня так долго откачивал, что мне еще два месяца пришлось его заверять, что я больше в чувства ни ногой — и со мной ничего в русских дворах не случится романтически-драматического, чтобы запрещать мне жить и учиться тут одному. Но Леня слово сдержал и не спалил. И я бы с удовольствием заявил, что ему палить-то нечего, мы же с Арсением не встречаемся. Только что это было — вот совсем недавно? Зафига Арсений полез целоваться, когда я его пса выгулял, просто потому что он заснул у меня и не очнулся даже на три оклика по имени? Почему обиделся — если год мы держались успешно своих установок? Почему решил отомстить за неслучившийся поцелуй и отфутболил меня при попытке замять ситуацию и снова пригласить его на секс? Почему я повелся, самое главное? Почему решил его стремно посталкерить — чисто выяснить, что за друзья у него нарисовались? Почему взбеленился, увидев, как с Сени шапку стаскивают и собираются отпиздить, яснее некуда. Никто Арсения трогать не посмеет, пока я живой. Но почему, черт возьми, я его и Яну до дома проводил, а потом… ну, поддался ему. Потому что ему было нужно — и его синие щенячьи глаза из-под челки просили? Потому что мне так захотелось? Почему мне захотелось повторить? Почему сейчас я стою и молча протягиваю Арсению кулек из одеяла, простыни и подушки и не понимаю, что совершаю ужасную ошибку, продолжая делать чертовы шаги вдаль от надежных установок? — Тебе как удобнее, — спрашивает Арсений, которого миллион вопросов, одолевающих меня, вовсе, кажется, не посещает, и шустро застилает кровать, — у стенки или с краю? Киваю на стенку. Я из душных подкастов — то есть, извините, душевых — почерпнул информацию даже о том, сколько раз за ночь Арсений встает попить водички. Не уверен, что моя нервная система, которая отдыхает только во сне и когда колочу грушу или людей, выдержит, если Арсений пять раз перелезет через меня с громким шепотом «У-у, э-это самое, сорян, спи, я попить». Мне и так предстоит пытка убитым скрипучим матрасом. Чувствую, завтра проснусь невыспавшийся и злой, как скотина. Но не уверен, что готов обидеть Арсения здравым предложением забрать Бима и переночевать у меня. Сделаю это завтра. То есть, бля, конечно, никогда — никогда — не сделаю! Не хватало мне приучить себя с ним ночевать. Что дальше? Переезд? Ладони потеют. Жарко. Топят сильно. Сую ладони в карманы джинсов. — Я так и думал, — отвечает Арсений, кивая со знанием дела, и задумчиво смотрит на мои джинсы. Кажется, ладоням не суждено остаться в карманах. Главное, не положить их потом случайно туда, куда не просят. К счастью, я не настолько двинулся, чтобы мучить Арсения сексом на этой старухе-развалюхе. Купить ему, что ли, нормальную кровать?.. Сука, еще одна мысль в том же духе, и я точно с ума сойду. Длительное воздействие ауры Арсения на меня убого влияет. Сначала я пришел посидеть у него, пока делает музыку, что-то непонятное вытворяя на экране компьютера и подсвистывая под нос. Потом снова поддался на поцелуй. Потом согласился на ночевку. Сейчас думаю о том, как страдает его спина. А о том, как моя кукуха страдает, генерируя бред, я когда-нибудь подумаю? Надо срочно ложиться спать. Уложить нас всеми правдами и неправдами, пока со мной не случилась истерика. — Сейчас найду тебе что-нибудь спальное, — говорит между тем Арсений, протискиваясь к шкафу. «Чем-нибудь спальным» оказывается безразмерная желтая футболка, которая велика даже мне. Делаю такое красноречивое лицо в ответ на предложенные растянутые треники, в которых Арсений ходит на физру, что он машет на меня рукой, мол, пошел нафиг, и прибавляет беспечно: — И так нормально. Мы по очереди ходим в ванную. Мыться у него не решаюсь — боюсь разъебать то, что и так на ладан дышит, да и ходил сегодня в душ после тренировки. Чищу зубы новой щеткой, которую Арсений мне выделяет вместе с ветхим, но чистым полотенцем, и уступаю ему место у раковины. Возвращаемся в комнату. Ложусь у стенки, подкладывая локоть под голову вместо подушки, потому что она одна, и молча наблюдаю, как Арсений, уже в микроскопических шортах и майке в облипку, строгими «Кыш» выдворяет Бима за дверь. Тот виляет хвостом и пытается у меня взглядом выторговать разрешение остаться, но я в курсе, что у Арсения своя дисциплина, поэтому качаю головой. Бим показательно недовольно уматывает прочь по коридору и с громким, почти человеческим вздохом плюхается там на лежанку. Арсений закрывает дверь, выключает верхний свет, но настольную лампу не трогает. Вновь протискивается между разложенной кроватью и письменным столом к шкафу, смотрит в зеркальную створку. В его руке появляется резинка. Раз — и он ловко скручивает челку, которой от мира обычно огораживается, собирая с остальными волосами в кривой пучок на затылке. Обалдеть. Не пучок. Глаза, когда оборачивается. Обычно их не вижу вот так — чтобы их ничего не прикрывало. Глаза у Арсения как из кино. Большие, глубокие, синие-синие. Про такие обычно говорят «утонуть можно». Не выдерживаю и отвожу взгляд. В последнее время все тянет челку ему убрать пальцами, заглянуть в синеву. Не знаю зачем. Красиво. Арсений выключает свет и неизящно плюхается рядом, выдавливая из матраса громкий пружинный стон. Недолго мы лежим по разным краям кровати. Не видно нихуя. Слышно только, Арсений сопит, и матрас после каждого беспокойного поворота под ним натужно скрипит. Чувствую, как одеяло, под которым мы не помещаемся, потому что лежим на расстоянии, то на Арсения тянется, то, когда дергаю упрямо в обратную сторону, между нами провисает. Простыни на всю кровать не хватает, она задирается. Подушка вообще между нами валяется, потому что, видимо, мы ее друг другу уступаем. — Нет, так не пойдет, — взрывается наконец Арсений. Мне под голову агрессивно проталкивают подушку, на меня летит одеяло. Под одеялом тут же оказывается Арсений и прижимается спиной к моей груди, задницей упираясь мне в пах. Действует он как магнит — одной рукой машинально хватаю его за задницу, просунув ладонь под резинку трусов, другую закидываю на Арсения сверху. Мы по-прежнему молчим, но теперь Арсений не сопит, и матрас под ним больше не воет волком. Так куда удобнее, вовсе не жарко — комфортно и тепло. И знаете, мыслей о сексе нет и не мелькает. Нет желания перевести эту близость в знакомую плоскость. Дело даже не в кровати. Просто и в этой плоскости мне неплохо. Сердце стучит в унисон с его. Мне банально хочется, чтобы тревожные голоса в голове наконец умолкли. И когда Арсений предлагает шепотом: — Рассказать тебе что-нибудь? — я киваю, проезжаясь подбородком по его неряшливому пучку. Арсений пиздит, получив добро, нагоняя приятную дремоту. Мне становится спасительно тихо.