Псы и шакалы

Просыпаемся по моему будильнику, который уже второй год железно вгрызается в мозг бодрым «Др-р-р-рынь!» в четыре пятьдесят три утра, даже если я не хочу, не могу и не буду — конечно буду! Кто ж захочет, опоздав на миллисекунду, час потом бродить по сугробам, уговаривая Бима окропить вон то симпатичное дерево, или этот куст, он-то тебе чем не нравится, ты ж даже лапу задрал, хули теперь выеживаешься? Вот и сейчас глаза мои моментально открываются. Вижу помятую рожу Шакала с отпечатком от уголка подушки на лбу и встречаю охреневший взгляд красных глаз из-под с трудом поднявшихся век — мой телефон оказывается у Шакала прямо под щекой, эпилептическое мигание экрана и «Др-р-р-рынь!» аккурат в ухо устраивают ему волшебное возвращение из Матрицы. — Мне ко второй, — сипит Шакал с вызовом и взбрыкивает под общим одеялом, плюхаясь на спину. Закрывает глаза и хмурится, будто на полном серьезе подозревает, что я потащу его в универ сию же секунду. — Прости… Спи. — Отключаю телефон и пытаюсь выкатиться из-под одеяла, потому что слышу уже «Шлеп-шлеп-шлеп» Бима в коридоре, но Шакал меня ловит за локоть и тянет полушепотом: — Холодно. Вернись! — и добавляет не менее капризным тоном, разжимая пальцы: — В шею… поцелуй… вообще-то, блядь… Ну нихрена себе, какие мы разговорчивые с утра пораньше! Смотрю на Шакала несколько секунд, от таких заявлений запотевая быстрее, чем окна маршрутки, в которую с бодуна закатывается Тимофей Михалыч с шестого. Поцеловать в шею? А пососать не завернуть? Нет, я не против, очень даже, подставленная шея беззащитно открытая, с созвездием из родинок, просто мечта Эдварда Каллена с голодухи. Да и с утра как-то особенно хочется… спонтанных нежностей, за которые потом, когда окончательно проснешься, наверняка станет стыдно. С удовольствием покусился бы на этот холст. Мне ни разу — вот буквально — не удалось поставить Шакалу ни одного засоса за весь период нашего активного сотрудничества в кровати. Серьезно, должен существовать какой-то туториал! Простого поцелуя явно недостаточно — Шакал не принцесса, которой горошина обеспечит синяки через семь матрасов. То ли присасываться нужно сильнее, то ли зубы в дело пустить — не знаю, мне не удалось потренироваться. Во-первых, я всегда боюсь, что перестараюсь и ему будет больно. Во-вторых, я слишком загоняюсь и не могу, хоть ты тресни, изобразить, будто случайно его губами протираю, в порыве страсти. Мне все кажется в такие моменты, что Шакал спалит меня за высчитыванием формулы оптимальной силы всасывания с таким лицом, будто я провожу научное исследование международной значимости. В общем, я бы с удовольствием, пока Шакал в невменозе, занялся интересными опытами. Только вот сопение, которое вмиг от Шакала доносится, подсказывает, что финал фразы он договаривал уже во сне — и вряд ли обстоятельно обдумывая просьбу. Да и Бим в коридоре, как бык, готовящийся надавать люлей матадору, бьет копытом, то есть лапой, в коврик на пороге, грозно призывая поторопиться. Приходится улизнуть из-под одеяла и из комнаты. Натянуть джинсы поверх спальных шортов, накинуть дутую куртку — и вперед, освобождать мочевые пузыри! Пока Бим выбирает сугроб для своих темных собачьих дел, напряженно размышляю о засосах. Не столько даже об отметинах — не думаю, что Шакал спит и видит, как бы посверкать в универе росписью «Здесь был Сенька Ветряков», — сколько о самих поцелуях мимо губ. В шею там, в плечо, цепочкой вниз по груди и животу… Хожу, кручу в голове мысль за мыслью, страшно потею в куртке, накинутой всего лишь на футболку. Процесс интимный, базару ноль. Хочется? Хочется. Как отреагирует Шакал, не знаю — и это, блядь, интригует не меньше, чем его внезапные утренние бормотания. Бим заканчивает на космических скоростях и теперь бодро ведет меня обратно к подъезду, будто ему не терпится вернуться к драгоценному Шакалу. Ага, морда лохматая, самому надо, перебьешься. Возвращаемся, мою Биму лапы и отвлекаю его хитрым маневром имени царской кормежки. К счастью, наивная собачья душа с радостью продается за миску сухого корма, и я быстро смываюсь в комнату. Темно, хоть глаз выколи. Матрас выскрипывает зловещие мелодии: Шакал вертится с боку на бок, что-то бормочет во сне и, судя по шорохам, то скидывает одеяло, то снова заматывается в него по самые уши. Надо будет перевести будильник на вибрацию и класть со своей стороны в следующий раз. То есть, конечно, никакого следующего раза не будет, я не дебил, Шакал на сомнительный аттракцион дважды не согласится. Тихо-тихо скидываю джинсы, сажусь на край кровати и, пользуясь тем, что Шакал как раз откатился к стенке, подныриваю ему под бок. Думаю, проспим еще пару часов, а потом начнем собираться в универ — но не тут-то было. Шакал, как тот его степной одноименный сородич, будто почуяв легкую добычу, моментально разворачивается под одеялом и сгребает меня в охапку, а его горячие ладони ловко ныряют под резинку моих шорт и оказываются на окоченевшей от холода заднице. Графиня польщена. Графу теперь тоже хочется внимания — не успеваю уговорить себя, что стояк здоровому сну не помеха, а я помру на парах, если не прикорну прямо сейчас, как Шакал запрокидывает голову на подушку, и его шея призывно тычется мне в губы. Пиздец. Пахнет богатым сексуальным мужиком — в десятки раз лучше его геля для душа. Тут какой-то не выветрившийся со вчерашнего дня тонкий аромат парфюма и запах его раскаленного тела. Желание удариться в утренние нежности с заходом на прелюдию становится попросту нестерпимым и яростно борется во мне со стыдом здравомыслия — я, так-то, к спящему человеку собираюсь приставать. Ценная поправочка: к смертельно не выспавшемуся человеку. Поправочка номер два: к смертельно не выспавшемуся Шакалу. Ну, вы понимаете, короче, что затея обещает казнь. Но он же не станет сильно возражать, если я просто осторожно поцелую его вот здесь, под челюстью? И вот здесь, пониже, чуть ощутимее. И беспалевно понюхаю под теплым ухом. Не понимаю, какого черта Шакал настолько привлекательно пахнет, что моему поцелуйному турне уже не суждено прекратиться на самом вкусном — том месте, где шея переходит в плечо и где так удобно прикусить кожу, чтобы… Все-таки останавливаюсь, врезаясь на полном ходу в неожиданное наблюдение. Шакал не спит. По крайней мере, дыхание у него хриплое и частое на контрасте с тем сопением, которое буквально пару минут назад слышал. И ни разу не поверю, что можно так чувственно и осознанно наминать мою задницу прямо во сне. Лежу, ни жив, ни мертв, боясь лишний раз пошевелиться, и тупо дышу ему в шею. Лишь бы лишнего не подумал. У меня стоит, упираясь в его твердый прессак сквозь шорты, и первой его мыслью, надеюсь, станет, что мне приспичило потрахаться, а не каких-то там стремных и не положенных по статусу нежностей. — Продолжай. Решаю сперва, что мне послышалось. Ну не приглашает меня Шакал к каким бы то ни было действиям словами. Но тут от него прилетает, добивая меня окончательно, сорванным шепотом на ухо: — Пожалуйста. Не поймите неправильно. Но мне только что сказали «пожалуйста». Дыхание перехватывает. Забираюсь на него, как коала на эвкалипт, впиваясь губами в бьющуюся на шее жилку. Кусаю, не контролируя силы, и, кажется, перебарщиваю — Шакал дергается подо мной и шипит, но вместо того, чтобы вывернуться, выгибается навстречу, выдергивает одну руку из-под резинки моих шортов, тянет ниже рукав своей футболки и подставляет мне оголенное плечо. И сюда укусить? Ты уверен? Судя по тому, что плечом мне чуть не заезжают в челюсть, настойчиво предлагая попробовать, уверен. Кусаюсь как бешеный. «Мвх-х-х…» — вырывается из Шакала после каждого укуса, он подо мной напрягается, но тут же расслабляется, когда бережно зализываю больные места. Шорты он с меня стягивает вместе с трусами и до головокружения резко меняет нас местами под жутчайший аккомпанемент матрасных пружин. — Смазка… — говорю, не отвлекаясь от зализывания свежей припухлой отметины над его ключицей, — сзади… в тумбочке… Шакал отстраняется, седлая мои бедра. Паникую, решая, что он уточнит, не попух ли я, предлагать такое на мебели сомнительного качества, но ошибаюсь в который раз за утро. Шакал сдвигается выше, упираясь коленями у меня под мышками, и в темноте шарит по тумбочке позади кровати, пытаясь нащупать ручку верхнего ящика. Сходить с ума так сходить, верно? Пока он там копошится, пользуюсь тем, что его пах оказывается в пикантной близости прямо надо мной. Недолго думая, стягиваю его трусы и, приподнимаясь на локтях, обхватываю упругую головку губами. Шакал от удивления чуть не присаживается мне на лицо — теряет равновесие, соскальзывая коленями с задравшейся простыни, и привет, мой первый горловой, который не заканчивается, едва успев начаться, слезами и обещанием никогда больше не пытаться в изыски уровня профи. На удивление, я ловко и с лету принимаю его глубоко в рот и даже умудряюсь неторопливо, обстоятельно пососать то, до чего раньше не мог добраться, и добавить языка без риска задохнуться в кашле, будто тренировался днями и ночами. Не знал, что на меня подействует банальное «пожалуйста», но мне нравится! Шакал же, походу, в тотальном ахуе от происходящего, потому что из него вдруг вырывается громкий, офигеть какой пугающий на контрасте с его обычным упрямым молчанием протяжный стон. Если он повторит, я кончу, ни разу не прикоснувшись к себе, клянусь. Мед для ушей. «Бам!» — ладони Шакала врезаются в тумбочку, не добравшись до ящика. Он балансирует в планке, вцепившись обеими руками в ходящую ходуном тумбочку, а коленями упираясь у меня под мышками. Шакал весь дрожит, но не потому, что упражнение выше его физической подготовки — просто ему крышу рвет со страшной скоростью. И мою рвет за компанию. У него сейчас открытая, нереально возбуждающая поза. Не вижу, но чувствую, как он в забвении качает бедрами, подаваясь мне в рот. Представляю ярко, как напрягаются мышцы рук, и этот сексуальный, Шакалу не свойственный, но идущий ему нереально в моем воображении прогиб в спине представляю тоже. Слегка запрокинутую голову, острый потный кадык. С его губ срывается новый стон, больше напоминающий рык, переходящий в шипение, в котором я с подскочившим пульсом различаю первые звуки моего полного имени. В горле першит. Еле успеваю выпустить изо рта, прежде чем закашливаюсь, едва не захлебываясь его спермой. Очень хочется спустить тоже. Попросить не могу — рот полный, воздуха в легких нет, язык онемел, я трясусь, будто меня выкинули на тридцатиградусный мороз. К счастью, Шакал тут как тут. Сползает ниже, велит хрипло: — Сплюнь, — подставляя ладонь. Сил хватает только послушаться. Он растирает бегло собственную сперму в смеси с моей слюной по моему стояку, и так вот уже хорошо до звездочек в глазах — но становится куда лучше, когда Шакал, боднув меня лбом в подбородок, молча требует откинуть голову и языком широко проводит вверх по моей шее, чтобы оставить болючий засос прямо под челюстью. Толкаюсь в его кулак и хнычу, как взятый измором девственник, получивший все удовольствия мира разом. Кончаю до того, как Шакал, продолжая увлеченно выцеловывать каждый сантиметр моей шеи, прекращает надрачивать лишь после произнесенного еле-еле: — Ром, я все… Он недоверчиво разжимает пальцы. Дышит тяжело и так же тяжело, повернувшись, плюхается рядом на спину. Естественно, второй будильник, выставленный на семь, мы благополучно просыпаем. Будит нас недовольное «Гавк!» за дверью. Подскакиваю как ужаленный, понимая, что в комнате уже нихуя не темно — да и девять-ноль-пять на экране телефона подсказывает, что на первую пару можно не спешить. Шакал того же мнения, потому что вздыхает, приоткрыв один глаз: — Да похуй. Ко второй. Пожалуй, я с ним согласен. Я весь липкий, не соображающий ни черта и с недостатком кофе в организме. Будь у меня телепорт под рукой, все равно от моего присутствия на семинаре было бы мало толку. Плохо, конечно, что сегодня последний день перед началом зачетной сессии, но ничего не попишешь. Собираемся в молчании, зевая и крайне лениво передвигаясь по квартире, попутно почесывая Бима между ушей. По очереди моемся в моей крошечной раздолбанной ванне, Шакал поднимается к себе переодеться, и встречаемся мы уже у подъездной двери. Если буквально десять минут назад у меня со спонтанным смущением все было в порядке — ну переспали и переспали, классно, клево, не в первый раз так делаем, пусть обычно это происходит по плану и четкому письменному приглашению. То сейчас, когда вижу Шакала в черной куртке нараспашку, непричесанного, с нечеткими пока отметинами по всей шее и даже на подбородке, которые в скором времени грозят расцвести буйным цветом засосов, у меня коленки подкашиваются. Чувствую, что сам красный как рак, когда под «Шарк-шарк-шарк» подтягиваюсь к нему и встаю рядом, с благодарной слабой полуулыбкой встречая появившуюся из его кармана пачку виноградных сигарет. Шакал закуривает и жмурится в утреннем свете, набирая что-то в открытом приложении телефона. Не знаю, чего мы ждем. Может, когда он докурит? Нам бы поторопиться, чтобы успеть ко второй. — Нам бы… — пытаюсь произнести вслух и тут же морщусь, машинально потирая саднящее горло. Перестарался с минетом, ничего не скажешь. Да и мы оба в тот момент не контролировали — буквально ничего. Шакал впивается в меня черными глазами и хмурится. — Больно? — спрашивает резко. — М. Нет, — вру голосом заядлого курильщика. Больно. Неприятно. В моменте было приятно, сейчас — не очень. Но не хочу, чтобы он подумал, что я никогда не повторю. Просто надо будет как-то помедленнее запрягать научиться. — Пиздишь, — выговаривает Шакал недовольно, кривя губы, и вновь утыкается в телефон. — Пошел ты, — буркаю и понимаю, что чуть было не сделал шаг вперед, чтобы ткнуться ему лбом в плечо. Блядь. Вот это клиника. Янка бы наверняка сказала, что я обманываюсь насчет того, что между нами происходит. Если бы я только понимал. Кошусь на Шакала исподволь. Он сегодня разговорчивый. Даже сейчас, в экран телефона глядя, что-то шепчет одними губами. То ли его расслабило после случившегося в моей кровати по страсти, а не по плану, то ли с утра он всегда такой, а я тупо не знал. И я тут же решаю. Хочу знать больше. Хочу знать, какой он там, внутри, под сдающей временами оболочкой человека, которому глубоко насрать на все. О чем думает. Почему сдерживал стоны до сегодняшнего дня. Почему его так взбесило, что мне больно. Почему он сказал мне «пожалуйста» и отозвался на поцелуи так, будто голодал по простым проявлениям… ласки. Будто она ему нужна. И я узнаю. Но нихуяшеньки ему не скажу. Я буду хитрее. Оглядываюсь, убеждаясь, что за узким подъездным пятачком никто не палит — вокруг вообще ни души. Делаю шаг, другой, и утыкаюсь лбом ему в плечо. Шакал застывает, но не взбрыкивает, словно ждет, что сам объяснюсь. А я давлю улыбку и спрашиваю небрежно, изображая зевок: — Че ждем-то? Пора, как бы. — Такси ждем, — отзывается Шакал монотонно, явно не зная, как реагировать на покушение на его личное пространство. — Ого. — Поднимаю голову и отодвигаюсь на полшага назад. — А нам не слипнется? — Нет, — и смотрит на меня, пытаясь что-то там вычитать у меня на лице. А вот вычитывай. Не скажу. — Окей. — Дергаю плечом с напускным безразличием. Его сигарета дотлевает, больше ни разу не коснувшись губ. Подъезжает такси. Шакал галантно открывает мне заднюю дверь. Чертыхнувшись сквозь зубы, спохватывается и говорит: — Рюкзак забыл. Пять минут. Он сует мне телефон в руки и уносится обратно в подъезд. Сажусь, устраиваясь поудобнее, смотрю в открытое приложение такси и вижу две точки по пути до нашего универа, который, вообще-то, находится не так уж и далеко. Улыбку можно не сдерживать, пока Шакала нет. Кофейня и аптека. А может, не я один собираюсь узнать больше о нас?