Последняя жертва. Взгляд Дмитрия

Все официально полетело к чертям. Если не считать того, что наши жизни висели на волоске, мы оказались в ситуации «наихудшего сценария». Я взглянул на Роуз, стоявшую рядом со мной. За последний час она не сдвинулась ни на дюйм. Она также никому не ответила. Я задавался вопросом, была ли она в голове Лиссы. Честно говоря, я задавался вопросом, была ли она в этот момент в своем уме. Она просто выглядела… ну, не в себе. — Как она? — спросил я. Я спросил Соню, возможно, единственного человека, который на данный момент мог дословно прочитать о Роуз. Она посмотрела на Роуз, слегка прищурившись, изучая пространство вокруг себя. Выражение лица Сони ясно давало понять, что какой бы ответ она мне ни дала, он не будет хорошим. — Она выживает. Заклинание действует, по крайней мере, пока. — А когда это пройдет? Она не ответила. Возможно, она этого не хотела. Возможно, я тоже не хотел этого слышать. — Мы должны что-то сделать с телом, — заметила Соня. Я кивнул, прежде чем она спросила, — Есть какие-нибудь идеи? Честно говоря, я понятия не имел. Раньше я по-настоящему не беспокоился о подобных вещах, даже будучи стригоем. У нас не было лопат, и мы точно не могли просто выбросить его на обочину дороги. Озеро или река были бы ненадежны и могли бы вызвать проблемы в дальнейшем. Если мы добивались оправдания Роуз в одном убийстве, было бы лучше не обвинять ее в другом, если обнаружится тело Виктора. Указатель указывал на другую пешеходную тропу, спускающуюся с шоссе, на этот раз к водопаду, и я быстро свернул. — У меня есть идея. К счастью, эта пешеходная тропа была такой же пустынной, как и та, на которой я оставил брата Виктора. На небольшой стоянке, примыкающей к тропе, не было ни одной машины, поэтому я попросил Джилл остаться с Роуз, а Соню поехать со мной. Мы протащили тело Виктора полмили вниз, к концу тропы. — Мы что, сбросим его с водопада? Мы стояли у подножия водопада, и этот план включал бы в себя долгое и трудное восхождение наверх. — Нет, мы собираемся спрятать его здесь, — я указал на одно из скальных образований на другой стороне небольшого ручья. Большинство водопадов — по крайней мере, в таких лесных районах, как этот, — казалось, имели вокруг себя однотипные ландшафты. Много влажной зелени, замшелых деревьев с несколькими упавшими, где корни просто больше не могли держаться, и камни. Много-много камней. Не просто какие-то камни. Скалы с выступами, глубокими расщелинами и множеством мест, где можно что-то спрятать, пока влажная среда не разложит это. Соня оставалась на тропе, чтобы быть начеку, пока я тащил труп Виктора за собой, протаскивая его через некоторые из наиболее труднодоступных участков, где его притягивали острые камни или глубокая вода. Одного этого опыта было достаточно, чтобы убедить меня в том, что многие не осмелились бы пересечь ручей. Чтобы не привлекать внимания более предприимчивых типов, я нашел небольшую расщелину на берегу под большим валуном и затолкал его поглубже. Оно уже было частично скрыто кустарником, но я смог подкатить к нему валун, а наполовину поваленное дерево завершило импровизированную могилу. Любому прохожему пришлось бы активно искать его, и даже тогда он, вероятно, остался бы незамеченным. Я убедился, что его импровизированная «могила» не была видна с тропы, прежде чем поспешить обратно с Соней. Когда мы вернулись, Роуз все еще выглядела довольно коматозной. Я не был уверен, поняла ли она вообще, что мы ушли. Это беспокоило меня больше, чем тот факт, что я только что спрятал тело мертвого человека. — Нам нужно убраться отсюда как можно дальше, — сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь, но не сводя глаз с Роуз. Нам также нужно было найти место, где она могла бы отдохнуть или… что-то в этом роде. Все, что угодно, лишь бы вернуться ко мне. Мне нужно было, чтобы она вернулась ко мне. Нам нужен был перерыв. После нескольких часов езды показалось, что остановиться достаточно безопасно. Даже если бы это было не так, я был готов пойти на небольшой просчитанный риск. Роза слишком долго не произносила ни слова. Она просто тупо смотрела в окно, совершенно не замечая никого и ничего вокруг себя. К счастью, она, казалось, немного оживилась, когда мы подъехали к небольшому отелю. — Что происходит? — спросила она. Голос Розы звучал устало. Я проскользнул на одно из парковочных мест и поставил машину на стоянку. — Мы останавливаемся. Тебе нужно отдохнуть. — Нет, не нужно, — Роза настаивала, но в этом требовании почти не было жизни. — Нам нужно продолжать двигаться в сторону Двора. Нам нужно доставить Джилл туда как раз к выборам. Я пристально посмотрел на нее через плечо в ответ на ее слабый протест. — Ты только что была с Лиссой. Действительно ли выборы уже состоялись? — Нет. — Тогда тебе нужно немного отдохнуть. — Я в порядке, — в ее тоне слышалась язвительность, но казалось, что любая настоящая борьба в ней была подавлена. Мне не нужно было вытаскивать ее из машины или постоянно умолять вразумить. Она просто следовала за мной, по большей части молча, пока мы не добрались до комнат, которые Соня сумела для нас забронировать. Я остановился у входа в первую комнату и жестом велел Соне продолжать путь без нас. — Дай мне поговорить с ней наедине, — когда Соня настороженно взглянула на Розу, я продолжил, — Я справлюсь с этим. — Будь осторожен, — предупредила она. Похоже, ее беспокоил не столько потенциал Роуз к массовому уничтожению, сколько возможность личной гибели Роуз. — Она хрупкая. — Ребята, я вообще-то все еще здесь! — внезапная вспышка гнева Розы заставила нас всех вздрогнуть, отчего бедная Джилл выглядела испуганной. Мы все были на взводе, но эта девочка перенесла больше, чем кто-либо из нас мог бы от нее требовать. Она превосходно справлялась с давлением, но было ясно видно, что ситуация ее догоняет. Это было понятно; ее мир пришел в смятение из-за внезапного известия о ее происхождении, ее похитили и принудили к этому, затем она стала свидетельницей смерти своего похитителя, и теперь она наблюдала, как Роза медленно рушится под тяжестью духа и тьмы, которую это навлекло на нее. Это было нелегко вынести. Нежно поддерживая Джилл за руку, Соня провела ее мимо нас в соседнюю комнату. — Давай закажем еду в номер. Я вставил ключ-карту в замок нашей двери и выжидающе посмотрел на Роуз. Она постояла на месте всего мгновение, достаточно долго, чтобы убедиться, что я знаю, что она делает это не по своей воле, а затем со вздохом прошла мимо меня. Заползая на кровать, она скрестила ноги и обхватила себя руками, медленно погружаясь в себя. Она твердо смотрела в землю и спросила: — Мы можем заказать доставку еды и напитков в номер? Я привык к упрямой Розе, но упрямая Роза, к которой я привык, давала отпор огнем и сарказмом. Я не привык к Розе, которая воплощала в себе пепел и смирение. — Нам нужно поговорить о Викторе. Она еще крепче прижалась к нему, услышав его имя. — Здесь не о чем говорить. Ее глаза блуждали, глядя мимо меня на что-то, чего, я знал, она не хотела видеть. Она закрыла глаза, чтобы не видеть этого видения, но я знал по личному опыту, что все, что от этого произошло, — это сделало образы более четкими. Ее пустое лицо, искаженное страданием, было печальным подтверждением. Судорожно сглотнув, она прошептала дрожащими губами: — Я действительно убийца, за которого меня все принимают. Не имеет значения, что это был Виктор. Я хладнокровно убила его. Я потянулся к ее руке, но она отстранилась от моего прикосновения. Ничуть не смутившись, я подался вперед и сказал ей: — Вряд ли это было хладнокровием. — Черт возьми, это им и было! — рыдание прорвалось сквозь ее барьер, когда она, наконец, посмотрела на меня. — План состоял в том, чтобы подчинить его и Роберта, чтобы мы могли освободить Джилл. Подчинять. Виктор не представлял для меня угрозы. Ради бога, он был стариком. — Он казался угрозой, — мягко настаивал я. Мои мысли вернулись к тем ужасным вещам, которые Роберт вложил в мой разум. Виктор, возможно, и не был пользователем духа, но то, что он был «стариком», вряд ли означало, что он не представлял для нее угрозы. — Он использовал свою магию. Она закрыла лицо руками и задрожала. — Это не должно было меня убить. Он, вероятно, даже не смог бы продолжать в том же духе намного дольше. Я могла бы переждать это или сбежать. Черт возьми, я действительно должна была сбежать! Но вместо того, чтобы схватить его, я швырнула его о бетонную стену! Он был мне не ровня. Старик. Я убила старика. Да, может быть, он и был коварным, коррумпированным стариком, но я не хотела его смерти. Я хотела, чтобы его снова заперли. Я хотела, чтобы он провел остаток своей жизни в тюрьме, живя со своими преступлениями. Живой, Дмитрий, — мгновение она молчала, но когда подняла глаза, в них была душераздирающе грусть. — В том, что я с ним сделала, не было чести. Я ничего не мог сделать, чтобы исправить это для нее, но это не означало, что я не собирался пытаться. — Соня сказала, что это не твоя вина. Она сказала, что это была ответная реакция духа. — Это было… — согласилась она, очевидно, не находя оправдание достаточным. — До тех пор я никогда по-настоящему не понимала, что испытывала Лисса в свои худшие моменты. Я просто посмотрела на Виктора… и увидела все зло в мире — зло, которое я должна была остановить. Он был плохим, но он этого не заслуживал. У него не было ни единого шанса против меня. Ее глаза снова затуманились чувством вины, и мне пришлось сдержаться, чтобы не заключить ее в объятия и не трясти до тех пор, пока она не образумится. — Ты не слушаешь, Роуз, — я слышал, как во мне понемногу поднимается раздражение, но не от гнева на нее, а от разочарования в самом себе. Я хотел, чтобы все было хорошо. Я хотел, чтобы с ней все было в порядке. — Это была не твоя вина. Дух — это могущественная магия, которую мы едва понимаем. И его темная сторона…что ж, мы знаем, что он способен на ужасные вещи. Вещи, которые невозможно контролировать. — Я должна была быть сильнее этого, — ее утверждение прозвучало быстро, но как только слова были произнесены, они, казалось, нашли отклик глубоко внутри нее. — Я должна была быть сильнее этого, — повторила она. — Я была слаба. Роза не была слабой. Как она, или кто-либо другой, если уж на то пошло, мог когда-либо так думать, было выше моего понимания. Она была одним из самых сильных людей, которых я когда-либо знал. Каждый человек сталкивается со своим собственным набором испытаний, но именно то, как он выходит с другой стороны — то, как он продолжает идти вперед, — определяет его. Роза всегда двигалась вперед. Она ставила других выше себя, даже когда ей было больно это делать. Она стремилась к вещам, которые были трудными, даже невозможными, и воплощала их в реальность. Она не отказывалась от других, так почему же она отказывалась от себя? — Ты не неуязвима, — мягко сказал я. — Никто и не ожидает, что ты будешь такой. — Я знаю. То, что я сделала… — она подняла голову, смаргивая слезы с глаз и с трудом сглатывая, прежде чем снова посмотреть на меня. — То, что я сделала, было непростительно. Я был застигнут врасплох. — Это… это безумие, Роуз. Ты не можешь наказать себя за то, над чем у тебя не было власти. Она невесело рассмеялась. — Да? Тогда почему ты все еще… — она замолчала и с любопытством посмотрела на меня, даже наклонив голову, как будто это каким-то образом помогло бы ей лучше меня понять. — Когда? Когда это изменилось? Когда ты понял, что можешь продолжать жить — даже со всем этим чувством вины? — Я не уверен, — я пожал плечами, жалея, что не могу указать ей какой-нибудь определенный поворотный момент. — На самом деле все менялось шаг за шагом. Когда Лисса и Эйб впервые пришли ко мне с просьбой вызволить тебя, я был готов сделать это, потому что она попросила меня об этом. Потом, чем больше я думал об этом, тем больше понимал, что это тоже личное. Я не мог вынести мысли о том, что ты заперта в камере, отрезана от мира. Это было неправильно. Никто не должен так жить, и мне пришло в голову, что я поступаю так же — по собственному выбору. Я отрезал себя от мира чувством вины и самонаказанием. У меня был второй шанс выжить, и я его упускал. Наконец-то в ней, казалось, снова зажглась какая-то искра. Ее тело немного расслабилось, и она наклонилась ко мне, пока я пытался рассказать, как все, наконец, изменилось. Какая-то маленькая часть меня понимала, насколько сильно мне нужно было рассказать ей все это, не только ради нее, но и ради себя тоже. — Ты слышала, как я говорил об этом раньше, — продолжил я, уже чувствуя себя немного легче. — О моей цели ценить мелочи жизни. И чем дальше мы продвигались в нашем путешествии, тем больше я вспоминал, кто я такой. Не просто боец. Сражаться легко. Важно, почему мы сражаемся, и той ночью в переулке с Донованом… это был момент, когда я мог превратиться в того, кто сражается только для того, чтобы бессмысленно убивать, — я многозначительно посмотрел на нее, не протягивая руки, хотя мне отчаянно этого хотелось. — Но ты вернула меня назад, Роуз. Это был поворотный момент. Ты спасла меня…точно так же, как Лисса спасла меня с помощью кола. Тогда я понял, что для того, чтобы оставить стригойскую часть себя позади, я должен бороться за то, чтобы быть таким, какими они не являются. Я должен был принять то, что они отвергают: красоту, любовь, честь. Роуз сдерживала улыбку, когда я закончил. Гордость, облегчение, радость…они все были там. А потом они снова исчезли. — Тогда ты должен понять. Ты только что сказал это: честь. Это важно. Мы оба знаем, что это так. Я потеряла свою. Я потеряла ее там, на парковке, когда убила невинного. — А я убил сотни, — огрызнулся я в ответ. — Людей гораздо более невинных, чем Виктор Дашков. — Это не одно и то же! Ты ничего не мог с собой поделать! — она с рычанием вцепилась себе в волосы. — Почему мы повторяем одно и то же снова и снова? — Потому что ты не понимаешь! Ты тоже ничего не могла с этим поделать, — я вскинул руки вверх. — Чувствуй себя виноватой. Оплакивай это. Но двигайся дальше. Не позволяй этому уничтожить тебя. Прости себя. Она вскочила на ноги и усадила меня в кресло, положив руки на подлокотники, прежде чем я успел среагировать. Однако я не отступил. Оказавшись лицом к лицу, она прищурилась, глядя на меня. — Простить себя? Это то, чего ты хочешь? Ты из всех людей? Я едва мог дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить, когда она была так близко ко мне. Вместо этого я резко кивнул. — Тогда скажи мне вот что, — выпалила она. — Ты говоришь, что преодолел чувство вины, решил наслаждаться жизнью и все такое. Я поняла. Но действительно ли ты в глубине души простил себя? Я давным-давно сказала тебе, что простила тебя за все в Сибири, но как насчет тебя? Ты сделал это? — Я только что сказал… — Нет. Это не одно и то же. Ты говоришь мне простить себя и двигаться дальше. Но ты не сделаешь этого сам, — она немного отступила, и в голове у меня прояснилось. — Ты лицемер, товарищ. Мы либо оба виноваты, либо оба невиновны. Выбирай. — Все не так просто, — я встал перед ней во весь рост, но она уже давно перестала меня бояться. — Нет, все вот так просто. Мы одинаковые! Даже Соня говорит, что это так. Мы всегда были одинаковыми, и сейчас мы оба ведем себя одинаково глупо. Мы придерживаемся более высоких стандартов, чем все остальные вокруг нас. — Я… Соня? — ее имя заставило меня замолчать. — Какое она имеет отношение ко всему этому? Роуз пожала плечами, качая головой и выглядя слегка недовольной собой. Она легко отмахнулась от моего вопроса. — Она сказала, что наши ауры совпадают. Она сказала, что мы загораемся друг от друга. Она говорит, это значит, что ты все еще любишь меня, и что у нас все в порядке, и… — она отвернулась к окну и пренебрежительно махнула рукой. — Я не знаю. Мне не следовало упоминать об этом. Мы не должны верить в эту чушь с аурой, когда она исходит от пользователей магии, которые уже наполовину безумны. Было бы легко отвергнуть слова Сони. Просто еще одна маленькая ложь. Все, что мне нужно было сделать, это отрицать это и сказать, что Соня каким-то образом ошиблась, что я не любил ее и сегодняшнее утро было каким-то недоразумением. Однако я устал лгать. И слышать, как Роуз отвергает эти заявления, было еще хуже. Конечно, учитывая, как сильно я форсировал события и снова и снова отрицал, что между нами ничего не было, это вообще не должно было удивлять. Может быть, это было удивительно только потому, что теперь, когда я знал, что люблю ее — что я все еще люблю ее, — не любить ее казалось немыслимым. Я слышал тихое и неразборчивое бормотание Розы оттуда, где она прижималась головой к оконному стеклу. О чем бы она ни думала так напряженно, это, казалось, давило на нее тяжелым грузом. Я хотел подойти к ней, обнять и попытаться взять на себя часть этого бремени, но я почти чувствовал стену, которую она воздвигла вокруг себя, отгораживаясь от меня вместе с остальным миром. Я решил просто попытаться поддержать ее издалека. — Что ты говоришь? — Я говорю… Я прощаю себя, — ее плечи решительно расправились, и хотя я не мог видеть этого на ее лице, я мог слышать решимость в ее голосе. — Это не делает все идеальным, но это только начало. Кто знает? Может быть, та вспышка на парковке высвободила часть тьмы, которая, по словам Сони, есть в моей ауре. Каким бы скептиком я ни была, я должна отдать ей должное. Она была права в том, что я была на пределе; что все, что мне было нужно, — это искра. И я не защитил ее. Соня тоже предупреждала меня, но я ничего не сделал, чтобы помешать этим теням настигнуть ее. Я знал, как сильно они могли повлиять на нее. Я видел это. Я чуть не потерял ее из-за них в прошлый раз, и теперь она будет вечно страдать от чувства вины за то, что сделала эта тьма. Вот только она бы этого не сделала, не так ли… потому что она простила себя. Это было не так-то просто. Этого не могло быть. Было невозможно просто так отпустить эту вину за чужую кровь на своих руках. Верно? Но Роуз каким-то образом это сделала. Может быть, не полностью, но… я мог видеть это. И если она смогла сделать что-то настолько невозможное, может быть, я тоже смог бы быть храбрым. Может быть, я мог бы сказать ей правду. Я глубоко вздохнул, набираясь решимости. — Она была права и кое в чем другом. Роза с любопытством наклонила ко мне ухо. — В чем? — спросила она. — Что я все еще люблю тебя. Я не мог дышать, когда Роза медленно повернулась ко мне лицом. Она выглядела шокированной, но больше я ничего не мог сказать. Не важно, была ли она счастлива, или сердита, или… еще что-нибудь. Просто шокирована. — С тех пор… с каких пор? — С тех пор… всегда. Это была пытка — не знать, о чем она думает, но я слишком глубоко увяз в этом, чтобы сейчас отступать. К тому же, пришло время рассказать ей. Мне нужно было сказать ей. Мне нужно было перестать лгать ей и самому себе. — Я отрицал это, когда меня вернули. В моем сердце не было места ни для чего, кроме чувства вины. Особенно я чувствовал себя виноватым перед тобой — за то, что я сделал, — и я оттолкнул тебя. Я воздвиг стену, чтобы обезопасить тебя. Какое–то время это срабатывало — пока мое сердце, наконец, не начало воспринимать другие эмоции. И все это вернулось. Все, что я чувствовал к тебе. Оно никогда не покидало; это просто было скрыто от меня, пока я не был готов. И еще раз…этот переулок стал поворотным пунктом. Я посмотрел на тебя… увидел твою доброту, твою надежду и твою веру. Это то, что делает тебя потрясающей, — я улыбнулся, предлагая ей свою последнюю надежду. — Такой, такой потрясающей. — Значит, дело было не в волосах? — она нервно рассмеялась, но я заметил легкую улыбку в изгибе ее губ. — Нет. Твои волосы тоже были прекрасны, — я повторил ее улыбку. Это придало мне сил. — Все в тебе. Ты была потрясающей, когда мы впервые встретились, и каким-то необъяснимым образом ты продвинулась еще дальше. Ты всегда была чистой, необузданной энергией, и теперь ты контролируешь ее. Ты самая удивительная женщина, которую я когда-либо встречал, и я рад, что в моей жизни была такая любовь к тебе. Я сожалею, что потерял ее, — я был таким глупцом. Если бы только я пришел в себя раньше. — Я бы отдал все — все на свете, чтобы вернуться назад и изменить историю. Броситься в твои объятия после того, как Лисса вернула меня обратно. Чтобы прожить с тобой всю жизнь. Конечно, уже слишком поздно, но я смирился с этим. — Почему…почему уже слишком поздно? — Из-за Адриана. Потому что ты двигаешься дальше, — мой желудок скрутило. Я не мог злиться на него, не тогда, когда его единственным преступлением было то, что он влюбился в ту же женщину, что и я, но был достаточно умен, чтобы оценить это. Когда Роуз придвинулась, чтобы утешить меня, я отмахнулся от нее. — Нет, послушай. Ты была права, поступив так после того, как я с тобой обошелся. И больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива, как только мы очистим твое имя и добьемся признания Джилл. Ты сама сказала, что Адриан делает тебя счастливой. Ты сказала, что любишь его. Она покачала головой, как будто пыталась найти какой-то недостающий фрагмент нашей головоломки… тот, который был утерян давным-давно. — Но… ты только что сказал, что любишь меня. Что ты хочешь быть со мной. — И я сказал тебе: Я не собираюсь уводить девушку у другого мужчины. Ты хочешь чести? Вот она в чистом виде. Роза сделала шаг ко мне. А потом еще один. С каждым шагом я чувствовал, как внутри меня что-то нарастает. Страх? Волнение? Я не был уверен. Я разрывался между тем, чтобы сказать ей держаться подальше, и тем, чтобы самому подойти ближе. Когда она была всего в футе от меня, она потянулась ко мне. Я поймал ее руку, когда она положила ее мне на грудь, но вместо того, чтобы оттолкнуть, я прижал ее к себе, страстно желая ее прикосновения, хотя и не должен был. — Ты должен был сказать мне. Тебе следовало сказать мне об этом давным-давно, — она посмотрела на мои пальцы, переплетенные с ее, а затем встретилась со мной взглядом. — Я люблю тебя. Я никогда не переставала любить тебя. Ты должен это знать. Мое сердце было разбито. Я так сильно хотел услышать эти слова — так сильно, так сильно, — но мне было невыносимо слышать их и знать, что они абсолютно ничего не меняют. — Это не имело бы никакого значения. Не при участии Адриана. Я серьезно. Я не буду таким парнем, Роуз. Я буду не из тех, кто забирает чужую женщину. А теперь, пожалуйста. Отпусти. Не усложняй это еще больше, — даже когда я умолял ее уйти, я крепче сжал ее руку, не в силах отпустить сам. — Я не принадлежу ему, — Роуз придвинулась ближе, достаточно близко, чтобы ее тело касалось моего. — Я никому не принадлежу. Я сама делаю свой выбор. — Но ты с Адрианом, — я пытался урезонить ее так же сильно, как и самого себя. — И я уже твоя. Это был последний поворот ключа в замке. Последняя ниточка на изнашивающейся веревке. Последняя трещина, которая прорвала плотину, сдерживающую все последние эмоции, которые я сдерживал — как от нее, так и от самого себя. Она потянулась ко мне, но я уже был рядом, встречая ее губы в том же отчаянном поцелуе, который я хотел подарить ей в тот момент, когда проснулся. Без колебаний. Не отстраняясь. Больше никаких сомнений. Только я, Роуз и этот поцелуй. Когда ее руки обвились вокруг моей шеи, я скользнул ладонями вниз по ее спине, пока не нашел ее бедра, и приподнял ее вверх по своему телу. Тихий вскрик, который она издала, когда я поднял ее, был как раз тем, что мне было нужно, чтобы погрузиться еще глубже в ее рот и попробовать то, чего мне так долго не хватало. Ее ноги сомкнулись вокруг моей талии, грудь прижалась к моей, когда она застонала в нашем поцелуе. Дразнящий звук наэлектризовал меня с головы до ног, посылая разряды в каждую частичку моего тела. Я вслепую отступил назад, обшаривая кровать, пока, наконец, не почувствовал край у своих коленей и не упал на спину, еще крепче прижимая к себе Розу. Когда ее ноги оказались у меня на коленях, мы превратились в месиво из жара, рук, ног, губ и похоти. Мои руки блуждали по каждому дюйму ее тела, от основания шеи, вниз по позвоночнику и к изгибу бедер. Каждый раз, когда я опускался ниже, она раскачивалась во мне, пока я не увлекся этим ощущением, стремясь к тому, чтобы ее тело прижималось к моему, даже когда это начинало сводить меня с ума. Я чувствовал ее тепло сквозь изодранное платье, и, надеюсь, она чувствовала, как сильно я хотел ее каждой клеточкой своего существа…как эмоционально, так и физически. Очень хотел. Мы были страстью в ее самом истинном проявлении. Чувственно. Инстинктивно. Нежность тоже была спрятана где-то там, но ее затмевала необходимость наверстать упущенное. Охваченная тем же безумным пылом, что и я, Роуз грубо дернула меня за волосы. Ощущения того, как ее зубы царапнули мою губу, когда она прикусила ее, было достаточно, чтобы по моему телу пробежал стон болезненного удовольствия. — Сними, — потребовала она, потянув меня за рубашку между укусами. Я подчинился без возражений, отодвинувшись ровно настолько, чтобы стянуть через голову рубашку и швырнуть ей за спину. Ее ногти собственнически царапали мою кожу, отмечая, что я принадлежу ей. Я ни в малейшей степени не возражал. Я уже принадлежал ей, всегда принадлежал, и я приветствовал любое клеймо, которое она предлагала мне, чтобы доказать это. Она могла бы вытатуировать свое имя у меня на сердце, и я бы носил его с гордостью. Оно принадлежало ей. В конце концов, я все-таки немного оттолкнул ее. Так же сильно, как я принадлежал ей, я хотел сделать ее и своей тоже. И не с кровью и укусами, не с угрозами и ужасом. Я хотел попросить у нее всего и предложить взамен все, что у меня было. Ее дыхание участилось, когда я заправил знакомую упрямую прядь волос ей за ухо. Роуз, казалось, была немного ошеломлена этим простым жестом, который был отличительной чертой наших ранних отношений. Тогда мы оба так многого хотели, но думали, что это вне нашей досягаемости. У нас было так много причин давить друг на друга, что мы проигнорировали одну вещь, которая превосходила их все, — то, что мы любили друг друга. С самоуничижительной улыбкой я понял, что снова попал в ту же ловушку. Я воздвиг стену из оправданий, почему я не должен или не мог быть с ней, в какой-то тщетной попытке предотвратить боль, которую могла причинить мне любовь к ней. Я понял, что это было бы бесполезно. Я бы любил ее, несмотря ни на что. Только не признавая своей любви к ней, я причинил себе боль, потому что любовь к ней была лучшим, что когда-либо могло случиться со мной. Я провел пальцами по густым прядям, уже растрепавшимся от нашего возбуждения, и позволил им упасть ей на плечо, проводя рукой вниз по ее шее. Мой большой палец заколебался, когда коснулся ее шрамов. Может быть, все это было ошибкой. Я не мог… ничто не могло изменить того, что я с ней сделал. Она могла бы сказать, что простила меня, но что произойдет в тот день, когда она поймет, что, хотя я, возможно, и не тот, кем был, я всегда буду напоминанием о нем и о том времени? Хуже того, что, если бы она поняла, что частичка этого существа была взята из того, кем я был, и что это существо все еще где-то внутри, питаясь теми же частями меня, которые создали его, и… Ее рука накрыла мою, прижимая мою ладонь к причинам моего беспокойства и пряча их тем же плавным движением. Мои глаза метнулись к ней, и вместо того, чтобы увидеть отвращение, которое, как предполагал мой разум, должно было там быть, я нашел понимание. Любовь. Я чувствовал, как бьется ее пульс под моей ладонью, но вместо голода, который это когда-то вызывало, это стало напоминанием о жизни и любви между нами. Больше никаких оправданий, пришлось напомнить себе. Просто любовь. — Прости, — беззвучно прошептал я ей одними губами. Она улыбнулась и покачала головой, не отвергая моих извинений, но отвергая саму мысль о том, что они были необходимы в первую очередь. Это было одновременно унизительно и вдохновляюще. Я еще не был совсем готов встретиться лицом к лицу со своими демонами, не полностью, но я был готов принять ее любовь. Прямо сейчас этого было достаточно. Она подставила щеку, целуя мою ладонь, а затем провела ею ниже по своему телу, поощряя мое дальнейшее исследование. Я отодвинул бретельку у нее на плече и благоговейно поцеловал обнаженную кожу. Каждый дюйм ее кожи был подарком, и я намеревался наслаждаться им, кусочек за кусочком. Однако Роза была не из терпеливых. Она выгнулась навстречу мне, в то время как мои руки продолжали опускаться, требуя большего и всхлипывая, когда я контролировал ее удовольствие и облегчение вне пределов ее досягаемости. Наконец она издала разочарованный рык, но он быстро перешел во вздох, когда я, наконец, пробрался под юбку ее платья, все еще задравшуюся вокруг ее бедер, пока она устраивалась у меня на коленях, и начал двигать ее вверх и вниз по ее телу. Как только я избавил ее от разорванной ткани, я перевернул нас на кровать, прижав ее к себе, припав губами к ней, когда я просунул ладони между ее грудей через лифчик и просунул бедра между ее ног. Я хотел, чтобы она почувствовала, как сильно я хочу ее. Я хотел, чтобы она знала, как сильно я скучал по ней и нуждался в ней. Она ахнула, когда я бросился вперед, и я понял, что мне нужно больше. Мне всегда было бы нужно больше Роуз в моей жизни. Я встал и подцепил пальцами пояс ее белого хлопчатобумажного нижнего белья, стягивая его вниз по ее ногам. Она завела руки за спину, чтобы расстегнуть лифчик, пока я боролся с пуговицей на джинсах. В тот момент, когда я освободился, она отбросила в сторону последнюю оставшуюся ткань, прикрывавшую ее, и я издал болезненный стон при виде этого зрелища. Это был не первый раз, когда я видел Розу, так красиво лежащую передо мной. Это был не второй, не третий и не четвертый раз. Но это был первый раз после того, как я оказался в хижине, когда я снова по-настоящему увидел Роуз своими глазами. Когда я смотрел на нее, в моем взгляде не было ни капли эгоистичного желания. Я знал, что то, что я чувствовал к женщине, лежавшей передо мной, было вызвано не простой животной похотью, а желанием и любовью. Я хотел Роуз не как нечто, что можно контролировать, а как кого-то, кого можно удержать навсегда. Она откинулась назад с лукавой скромностью, приподнявшись на локтях, но скромно скрестив ноги перед собой. Я осторожно раздвинул одну ногу и поднял ее, чтобы поцеловать ее лодыжку, в то время как моя рука танцевала по внутренней стороне ее ноги, медленно двигаясь от икры вниз к мягкой коже внутренней поверхности бедра. Ее грудь поднималась и опускалась немного быстрее с каждым дюймом. Мы оба, казалось, были погружены в транс, уставившись друг на друга в тупиковом оцепенении, ожидая, что другой сломается первым. Когда кончики моих пальцев дразнили ее на расстоянии вдоха от того места, где, как я знал, она хотела меня больше всего, она вскочила, обняла меня сзади за шею и притянула к себе. Мой поцелуй был жестким и обжигающим, но длился всего мгновение, прежде чем я почувствовал потребность попробовать на вкус каждый дюйм ее тела. Мои губы блуждали по ее щеке, поднимаясь к уху и вниз по подбородку. Я низко наклонился, чтобы осыпать мелкими поцелуями ее плечо и ключицу. Я лизал ее грудь и посасывал сосок, пока он не напрягся. Я позволил своей руке скользнуть вниз по ее телу, наслаждаясь легким стоном, который вызвало у нее мое прикосновение, когда она предвкушала то, что должно было произойти. Когда мой палец коснулся ее клитора, у нее перехватило дыхание, и она прижалась к моей руке. Я не мог удержаться от смеха над ее реакцией и поймал на себе ее пристальный взгляд за свою дерзость. Мгновение спустя я принес некоторое облегчение, скользнув пальцем внутрь ее теплого тела и издав глубокий стон, который вырвался у нас обоих. Ее пальцы впились в мои руки, когда она извивалась подо мной, безмолвно умоляя о каждом кусочке удовольствия, который я был готов ей предложить. Один палец превратился в два. Чем больше она прижималась ко мне, чем больше пыталась бороться с быстро нарастающим удовольствием, тем больше я начинал жаждать того момента, когда она примет меня. Я чувствовал ее горячее и учащенное дыхание на своей щеке, и каждый тихий звук, который она издавала, когда ее тело крепче сжималось вокруг моей руки, только еще больше заводил меня. То, как она произнесла мое имя, каким-то образом умоляя и вздыхая одновременно, было совершенно завораживающим. Эти тихие звуки были бы для меня смертельным исходом. И вот, наконец, это произошло. Все, что потребовалось, — это последнее прикосновение моего большого пальца к этому маленькому комочку нервов, чтобы столкнуть ее с того обрыва. Я был там, чтобы поймать ее, держа в своих объятиях так, как, как мне казалось, было невозможно этим утром, но я знал, что никогда больше не буду принимать это как должное до конца своей жизни. Она выглядела такой красивой, но прежде чем я успел сказать ей об этом, Роуз положила руку мне на плечо и перевернула меня на спину, оседлав мои бедра и взяв меня за руку. Блеск в ее глазах обещал расплату за мои мучения и заставлял меня разрываться между мольбой о пощаде и мольбой о том, чтобы она сделала самое худшее. Однако одного ее удара было почти достаточно, чтобы прикончить меня, и она это знала. С ее прикусыванием губ и озорным блеском в глазах фраза «ты у меня на ладони» навсегда изменилась для меня. Я бы сделал для нее абсолютно все, что угодно. Она наклонилась, нависая надо мной, и поцеловала еще раз, медленно и глубоко, прежде чем приподняться и нежно расположить меня у своего входа. Положив одну руку на ее обнаженное бедро, а другую на талию, я наблюдал, как она опустилась на меня, и мы, наконец, соединились вместе. Это было не просто возвращение домой… это было все равно что снова ожить. Полностью погрузившись в нее, я удерживал ее на месте. Мне нужно было мгновение, чтобы просто… почувствовать. Я жил, но я не был бы жив без нее. По крайней мере, не полностью. Возможно, Роуз и не была той, кто восстановил мою душу — хотя, по общему признанию, она сделала все, что могла, чтобы это произошло, — но она сделала нечто гораздо более важное. Она вернула мне мою жизнь. Она была моей жизнью. Моим смыслом жизни. Она дала моей душе цель, а моему миру — смысл. Роза была для меня всем. Ее рука коснулась моей щеки, проведя по подбородку и щетине, которая выросла там после того, как я потерял пыльник, сумку и бритву, которая держала меня в узде. Это зрелище, казалось, немного позабавило ее, настолько, что я подумал, не стоит ли сменить образ просто для того, чтобы сохранить эту улыбку на ее лице, но затем ее взгляд смягчился, и в нем появилось нечто такое, от чего у меня перехватило дыхание. Скользнув вниз, ее ладонь остановилась на шраме в центре моей груди и моем сердце, которое билось прямо под ним. Я положил свою руку прямо на ее, крепко сжимая ее в попытке сказать то, чего не мог сказать мой голос. Твой. Все это принадлежит тебе. Она качнула бедрами вперед, и я подавил стон, закатив глаза, когда моя голова вжалась в подушку. Я почти забыл, каково это — быть с ней вот так. Я почти забыл, насколько восхитительным было находиться внутри нее. Как это было возможно, было выше моего понимания, но снова ощутить эту физическую связь было все равно что снова оказаться в той хижине. Я знал Роуз. Она была человеком, который знал меня лучше, чем кто-либо когда-либо знал или хотел знать. Но в ту ночь я открыл для себя новый аспект в ней, в нас. Сейчас я заново открывал это для себя. Может быть, именно это и было другим. Я не открывал заново ту Розу, которую держал на руках и которой руководил в наше первое совместное время. Теперь Роуз брала все под свой контроль. Я наслаждался тем, как она двигалась, ее сильным и властным телом надо мной. Мои руки безудержно блуждали, танцуя по каждому изящному изгибу ее тела. Я обхватил ладонью одну грудь и провел большим пальцем по ее соску, вздрогнув, когда это простое действие заставило ее сильно прижаться ко мне и застонать. Щипок, и ее тело сжалось вокруг меня. Это продолжалось и продолжалось; я открывал в ней новую маленькую частичку, и она вызывала у меня новую реакцию. В конце концов, я выбрал нашу пытку. Она быстро раскусила мою маленькую уловку. С молниеносной скоростью, которая удивила даже меня, она подняла мои руки над головой. Любые протесты, которые я мог бы высказать, были заглушены прежде, чем я смог даже подумать о них, когда ее губы прижались к моим. Я мог бы легко сбросить ее с себя, но каждый раз, когда я шевелился, ее руки сжимались вокруг моих запястий. Было невероятно сексуально видеть ее такой уверенной в себе, и я был достаточно уверен в своей мужественности, чтобы признать, что было немного волнительно находиться в ее власти. В наших с Роуз отношениях всегда был заложен элемент борьбы, и хотя мысль о том, чтобы прижать ее к стенке, была привлекательной — на самом деле невероятно привлекательной, — я тоже не возражал быть под ее контролем. Ее пальцы скользнули в мои, и на мгновение мы остались именно так — тесно связанные между собой нашими руками, губами и медленным толчком моего тела в ее, пока она танцевала надо мной. В конце концов, она отстранилась, прикусив губу и улыбнувшись. — Попался, — сказала она с легким намеком на смех. Я быстро поцеловал ее в щеку, прежде чем серьезно ответить: — Да. Ты поймал меня. Я твой. Ее глаза загорелись от этой нежной клятвы. — Я… Я высвободил одну руку из ее хватки и нежно притянул ее лицо к своему, целуя ее со всей страстью, преданностью и честностью, на какие только был способен. Я только отпустил ее достаточно долго, чтобы прошептать ей на ухо такие важные слова на моем родном языке: — Я люблю тебя всем своим сердцем и душой и обещаю быть с тобой всегда, Роза. Ее дыхание участилось. У Розы не было никаких причин понимать слова, которые я только что произнес. Даже после того, как она провела время в России, ее языковые навыки были в лучшем случае на зачаточном уровне. Но ей не нужно было точно знать, что я сказал, чтобы понять, что я имел в виду, произнося их. Ей не нужно было знать слова «сердце» и «душа», чтобы понять, что я только что пообещал ей и то, и другое. Ей не нужно было знать слово «всегда», чтобы понять, что именно так долго я намеревался быть с ней и любить ее. С совершенным пониманием она ответила: — Я тоже тебя люблю. После этого наши слова закончились. Все остальное, что нужно было сказать, было сказано нашими сердцами и нашими телами. Единственное, что сорвалось с моих губ, было ее имя, как благодарственное песнопение тому, кто даровал мне достаточно милости, чтобы оказаться в ее объятиях. Я знал, что никогда по-настоящему не буду достоин ее. Она была намного лучше меня, но любовь к ней давала мне то, к чему я мог стремиться. Я хотел быть тем мужчиной, которого она заслуживала. Вскоре стоны Роуз начали нарастать, постепенно становясь быстрее с каждым взмахом ее тела надо мной и громче, когда она начала сжиматься вокруг меня. Я чувствовал, что для нас обоих наступает переломный момент, и положил руки ей на бедра, чтобы направлять ее движения, когда ее удовольствие начало приводить их в беспорядочное движение. Наконец, ее голова откинулась назад с последним возгласом моего имени и дрожью, которая сломила меня мгновение спустя. В последний раз прижавшись к ней всем телом, я отдал ей все, что у меня было, а затем подхватил ее, когда она рухнула мне на грудь. После этого время, казалось, немного замедлилось. Наши тяжелые вздохи начали сменяться более ленивыми вздохами удовлетворения. Я не торопился, проводя пальцем по нежным изгибам ее позвоночника и накручивая пряди волос на палец, пока она удовлетворенно мурлыкала. — Я рада, что ты сдался. Я рада, что твой самоконтроль не так силен, как мой, — она уткнулась носом в мое плечо. Я рассмеялся. — Роза, мой самоконтроль в десять раз сильнее твоего. Она скрестила руки на груди, положила подбородок мне на грудь и усмехнулась. Эта улыбка осветила мой мир. — О, да? Это не то впечатление, которое у меня только что сложилось. Проведя пальцем по ее щеке, я нежно притянул ее ближе к себе для поцелуя. В последний момент я отвлекся, вместо этого коснувшись губами ее уха. — Подожди до следующего раза. Я буду делать вещи, которые заставят тебя потерять контроль за считанные секунды, — я уже представлял себя у нее между ног, полностью пробуя ее на вкус и наблюдая, как она раздвигается под моим языком. Как будто она могла заглянуть прямо в мои фантазии, она прижалась к моему телу. У меня было искушение проверить свое обещание прямо здесь и сейчас, но внезапно атмосфера изменилась. Она слезла с моей груди, скользнула рядом со мной и устроилась у меня под мышкой. Несмотря на физическую близость, я почувствовал, как между нами пробежал холодок. — Следующего раза может и не быть. Я застыл. — Что? Почему? — Нам нужно сделать пару вещей, прежде чем это повторится. — Адриан, — на меня накатила волна вины. — И это моя проблема, так что отложи свои благородные мысли в сторону. Я должна встретиться с ним лицом к лицу и ответить за это. Я. А ты… — ее пальцы очертили двусмысленную фигуру на моей груди. — Ты должен простить себя, если мы собираемся быть вместе. — Роза… — Я серьезно, — судя по тому, как она смотрела на меня, в этом факте не было никаких сомнений. — Ты должен простить себя. Серьезно. Все остальные простили тебя. Если ты не можешь, тогда ты тоже не можешь продолжать. Мы не можем. — Я не знаю, — то, о чем она просила меня, было безмерно. Я все еще не был уверен в том, как она смирилась или, по крайней мере, начала мириться со смертью Виктора. И Виктор на самом деле был ужасным человеком, который активно нападал на нее и причинял боль другим. Что я делал, будучи стригоем…что я сделал с Розой, будучи стригоем? В моем сознании это не шло ни в какое сравнение. — Я не знаю, смогу ли я… готов ли я. Она кивнула, понимая мое беспокойство, даже если ей не понравился мой ответ. — Тогда решай поскорее. Тебе не обязательно исправляться сию секунду, но в конце концов… Я перекатился, на мгновение оказавшись с ней нос к носу, прежде чем притянуть ее поглубже в свои объятия. Я не хотел терять ее. Я не мог потерять ее. Но я тоже не знал, как сделать то, о чем она просила. Это было не так просто, как просто щелкнуть выключателем и решить, что меня устраивает то, что я сделал там, в Сибири. Но если это означало никогда больше не обнимать ее? Чего бы это ни стоило, я знал, что должен попробовать.